Баллада о трех лейтенантах

Случилось чудо: Три экипажа

Из боя пришли почти невредимые,

Почти без ожогов, не ранены даже,

Лишь танки - потеря невозвратимая.

Как сказано выше, случилось чудо.

В землянку вселили их, в лучшее здание.

И повар им тащит вкуснейшие блюда,

А водку - танкисты, подбитые ранее.

Три командира трех экипажей

Водки не пьют.

Консервы запаяны.

На лицах маски газойлевой сажи.

В глазах преисподни недавней отчаяние.

Вдруг стал лейтенант как в бою матюгаться:

- Подлюги! Какую машину угробили!

Мотор в ней был, не поверите, братцы,

Не дизель, а просто перпетум мобиле.

Второй лейтенант, молчаливый мужчина,

Угрюмо сжимал кулаки обожженные:

- В бессонном тылу собиралась машина

Забывшими ласку голодными женами.

Мерцала коптилка в притихшей землянке.

Третий лишь губы до крови покусывал.

Судьбы тысяч сожженных танков

Безмолвно кричали с лица безусого.

Все судьбы.

Вся боль - своя и чужая

Глаза не слезами - страданьем наполнила.

Чуть слышно сказал он, зубы сжимая:

-Сгорели стихи, а я не запомнил их.

Три экипажа погибших танков

Из боя пришли почти невредимые.

Выпита водка вся без останков.

Утеряно самое невозвратимое.

Декабрь 1944 г.

За три часа до начала атаки нам показали

кинофильм "Серенада Солнечной долины".

Вальс кружили снежинки ленивые.

На холмах голубел хрупкий наст.

Мы лыжню обновляли счастливые.

Но сейчас это все не для нас.

Мы по горло сыты снегопадами.

Не до лыж в эту подлую дрожь.

Черный наст искарежен снарядами.

Красный снег для лыжни непригож.

Январь 1945 г.

УЩЕРБНАЯ СОВЕСТЬ

Шесть "юнкерсов" бомбили эшалон

Хозяйственно, спокойно, деловито.

Рожала женщина, глуша старухи стон,

Желавшей вместо внука быть убитой.

Шесть "юнкерсов"... Я к памяти взывал.

Когда мой танк, зверея, проутюжил

Колонну беженцев - костей и мяса вал,

И таял снег в крови, в дымящих лужах.

Шесть "юнкерсов"?

Мне есть что вспоминать!

Так почему же совесть шевелится

И ноет, и мешает спать,

И не дает возмездьем насладиться?

Январь 1945 г.

Полевая почта -

Пять обыкновенных цифр.

Пять обыкновеннейших цифр.

Что они значат

для непосвященного человека?

А для меня...

Сотни километров дорог.

Каких там дорог? -

Красных нитей маршрута на карте.

Пыль. Господи, какая пыль!

Выедающий глаза газойлевый дым.

Грязь. Поглощающая всего без остатка.

Бои.

Черное пламя из люков и щелей.

Черные безымянные обелиски дымов,

Подпирающие тяжелое небо,

Готовое рухнуть кровавым дождем.

Истлевающие фанерные надгробья.

Но только сердце, пока оно бьется,

Сохранит имена.

Изменяющаяся география Земли -

Курганы трупов, озера крови,

Ставшие привычной деталью пейзажа.

Холостяцкие танцы в землянке.

Бои.

Грубость грубее гробовой брони.

И руки,

Осторожно извлекающие тебя

из подбитой машины.

Танковая бригада.

Полевая почта -

Пять обыкновенейших цифр.

Что они значат

для непосвященного человека?

Апрель 1945 г.

ТОВАРИЩАМ "ФРОНТОВЫМ" ПОЭТАМ

(Вместо заключительного слова во время

выступления в Центральном Доме Литераторов).

Я не писал фронтовые стихи

В тихом армейском штабе.

Кровь и безумство военных стихий,

Танки на снежных ухабах

Ритм диктовали.

Врывались в стихи

Рванных шрапнелей медузы.

Смерть караулила встречи мои

С малоприветливой Музой.

Слышал я строф ненаписанных высь,

Танком утюжа траншеи.

Вы же - в обозе толпою плелись

И подшибали трофеи.

Мой гонорар - только слава в полку

И благодарность солдата.

Вам же платил за любую строку

Щедрый главбух Литиздата.

Лето 1945 г.

* ВОЙНА НИКОГДА НЕ КОНЧАЕТСЯ *

ЧАСЫ

В железном корпусе помятом,

Бесстрастно время отмеряя,

Часы с потертым циферблатом -

Вы были часть меня живая.

Зубчаток медные кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка -

Как-будто часть меня живая.

Стары и очень некрасивы,

И невозможные педанты.

За ваш размер, за стук ретивый

Прозвали в роте вас "куранты".

Я часто думал: неужели

Нам вместе суждено умолкнуть?

(Застынут в карауле ели,

Роняя скорбные иголки).

Ведь и зубчатки, и кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка,

Все было часть меня живая.

Я помню песню на привале -

Унылый суррогат молитвы.

Часы солдатам подпевали,

Как метроном диктуя ритмы.

Я помню песню пулемета,

Его безумную чечетку,

И похвалу: мол, он работал,

Как вы - уверенно и четко.

Я помню танк. Одно мгновенье -

Обугленная груда стали.

В немецком сидя окруженье,

Часы со мною замирали,

Все - и зубчатки, и кружочки,

И стрелок линия витая,

И даже кожа ремешочка,

Как-будто часть меня живая.

Я верил прочно, беспредельно,

Что талисман вы мой счастливый,

Что раз мы с вами нераздельны.

То всю войну мы будем живы.

Под гимнастеркою солдатской

И ремешок ваш был приличен.

Я относился к вам по-братски

И вид ваш был мне безразличен.

Но я, надев костюм гражданский

(О, час желаный и счастливый!),

Заметил ваш размер гигантский

И циферблат ваш некрасивый...

Вы вдруг предстали в новом свете...

Стал забывать я дни былые.

На модном вычурном браслете

Я захотел часы другие.

А циферблат смотрел с укором,

И стрелки двигались незримо...

Да, человек, ты очень скоро

Забыл друзей незаменимых.

Сентябрь 1945 г

Наши рекомендации