Таддеус покупал яблоки, когда

Шейн Джонс

Остаемся зимовать

Посвящается Мелани

Самое серьезное обвинение, которое можно выдвинуть против Новой Англии — не пуританство, а февраль.

Джозеф Вуд Крутч. Двенадцать времен года[1]

Таддеус[2]

Мы сидели на холме.

Мы наблюдали, как языки пламени внутри воздушных шаров нагревают материю до неоновых цветов. Дети играли в Предсказание.

Они указывали на возникшие в небе дыры и ждали. Иногда все воздушные шары подсвечивались одновременно и превращались в ночной зонтик над лежащим под ними городом, дома которого наполняла грусть февраля.

Такие вечера скоро умрут, прошептала Селах[3]мне на ухо.

Дни стали холоднее, облака — толще. Мы сидели на холме. Мы наблюдали, как языки пламени внутри воздушных шаров нагревают материю до неоновых цветов.

Такие вечера скоро умрут, сказала Бьянка. Она выбежала из чащи, где видела мальчишек, откручивающих головы совам.

Такие вечера скоро умрут, сказали мясники, спускаясь вниз по склону холма.

Мы сидели здесь, чтобы в последний раз посмотреть на воздушные шары. Неоновые цвета стежками прошивали наш разум.

Визжали свиньи, окна дребезжали по всему городу. Морда, массивная и розовая, скользила по изогнутой поверхности воздушного шара. Вокруг черных ноздрей материя растягивалась до предела, разве что не рвалась, и оставалась такой.

Дети все еще стояли рядком, подняв фонари, чтобы наблюдать, как первый снегопад февраля укутывает скошенные поля.

Селах опустила голову. Сложила руки на коленях. Посмотрела на затылки детей и увидела, что льдинки застыли в их волосах.

Мы можем только молиться, прошептала Селах.

Я взглянул на нее и вспомнил одуванчики, застрявшие в ее зубах. Я подумал о горячем солнце, об айсберге, тающем в ее сомкнутых ладонях.

Они держались за руки. Они образовывали

десятки кругов, по центру которых лежали сдутые, тлеющие воздушные шары. Шары эти — шелковистые сферы, пурпурные, цвета зеленой травы и небесной синевы, мокрые от святой воды, горящие сквозь швы — марала грязь.

Бьянка[4]произнесла: я не понимаю.

Таддеус сказал: я тоже.

Это проделки Февраля, заметила Бьянка.

Возможно, согласился Таддеус, который смотрел в небо.

К одному из дубов прибили свиток пергамента с запретом на все, что может летать. Горожане столпились вокруг, чтобы прочитать текст. Стоны горнов доносились из чащи. Птицы падали с ветвей. Жрецы ходили по городу, размахивая топорами. Бьянка прижалась к ноге Таддеуса, и он подхватил ее под мышки, поднял и велел держаться за его шею, как за дерево. Таддеус побежал.

За их домом на земле распластались воздушные шары. С порубленными топорами корзинами. Жрецы окунали фонари в материю воздушных шаров.

Таддеус, Селах и Бьянка и другие горожане образовали круг, взявшись за руки.

Февраль, повторяли они, пока слово не превратилось в заклинание. Пока все они не представили себе маленькое дерево, прорастающее по центру из горящего воздушного шара.

Жрецы спустились

с холма в город, а там заглянули в школу и библиотеку. Забрали учебники, вырвали страницы о птицах, летающих машинах, цеппелинах, ведьмах на метлах, воздушных шарах и змеях, крылатых мифологических существах. Они смяли бумажные самолетики, которые складывали дети, и бросили страницы в горящую яму, вырытую в лесу.

Жрецы вогнали ржавые штыки лопат в земляную кучу и забросали яму. У некоторых жрецов по щекам катились слезы, но они не чувствовали грусти. Другие выдавливали из сознания воспоминания о ветре. Они прибили к другому дубу второй свиток пергамента. В нем указывалось, что все вещи, обладающие способностью летать, должны уничтожаться. А также что ни одна живая душа в городе более не должна говорить о полете.

Внизу стояла подпись: Февраль.

Таддеус, Бьянка и Селах рисовали

воздушные шары, где только могли. Они поднимали половицы и рисовали ряды воздушных шаров на пыльном дубе. Бьянка рисовала миниатюрные воздушные шары на донышках чайных чашек. Воздушные шары появлялись за зеркалом в ванной комнате, под кухонным столом, на обратных сторонах дверец шкафчиков. И потом Селах нарисовала сложное переплетение воздушных змеев на кистях и запястьях Бьянки, их хвосты поднимались по рукам и обнимали плечи.

Как долго продлится Февраль, спросила Бьянка, протягивая руки к матери, которая дула на ее предплечья.

Честно говоря, не имею понятия, ответил Таддеус, который наблюдал, как снег падает за окном кухни.

Вдалеке снег заметал вершины гор.

Готово, сказала мать Бьянки. Отныне тебе придется носить одежду с длинными рукавами. Но ты никогда не забудешь полеты. Ты сможешь носить прекрасные платья — даже не сомневайся.

Бьянка рассматривала свои руки. С желтыми воздушными змеями, черными хвостами. Цвет вплавлялся в ее кожу. Ветерок дул поверх свежих чернил и шевелил волосы.

Таддеус

Я прятал в мастерской воздушный змей, там, где его не могли найти жрецы. Я разложил змея, вытащив его из пыльной коробки, и сказал Бьянке, что она может отпустить его в небо на несколько минут. Я пытался разглядеть, не прячутся ли жрецы в лесу, но видел только сов, ковыляющих в снегу.

После того как змей не взлетел, я сказал, что мы предпримем вторую попытку. Словно чья-то рука прижимала змея к земле. Бьянка пыталась еще несколько раз, но воздушный змей все падал и падал на землю. Я видел облако, формой напоминающее руку. Я подумал, что Бьянка и ее счастье похожи на кирпичи, брошенные в грязь.

Это Февраль, сказала Бьянка.

Жаль, что у нас не получилось, сказал я. Мы можем повторить попытку.

Какой смысл, ответила она. Полету конец. Это Февраль.

Смысл в том, заметил я, чтобы пытаться снова и снова. Ради идеи.

В ту неделю мы каждый вечер пытались запустить воздушного змея. Но ветерку, который ощущался кожей, не хватало мощи, чтобы подхватить и нести змея. Я прошел в свою мастерскую, схватил несколько стеклянных банок, вернулся к Бьянке. Протянул ей банки. Взял змея и побежал как можно быстрее. Бежал, как безумный, раскрыв рот в жалкой попытке заглотить весь воздух, слыша, как Бьянка смеется вдали, выискивая в лесах жрецов, натачивающих свои топоры, грезя о Селах и Бьянке, держащихся за руки с Августом. Я нес на плече змея, пока не отпустил его и не почувствовал, как он грохнулся мне на спину. Я упал, уткнувшись лицом в землю, наелся снега и грязи, ободрал колено о камень.

Наверху Бьянка рассекала воздух стеклянными банками. Воздушные змеи на ее руках закручивались.

Вот, сказала она, протягивая мне банки бережными, расписанными воздушными змеями пальцами. Наполненные банки. Возможно, Профессор попытается выяснить, что не так с нашим небом. Возможно, нам удастся понять, что делать с Февралем.

Бьянка

Когда я была совсем маленькой, отец зашел в спальню с куском материи, которая, по его словам, когда-нибудь полетит в небо.

Я покажу тебе, сказал он, усаживаясь на краешек кровати, а потом подвинулся к середине, где сидела я, скрестив ноги.

Через окно спальни я наблюдала, как дерево лишилось ветки, сломавшейся под тяжестью снега, падавшего не один месяц. До того как ветка долетела до земли, мне на глаза спланировал лоскут желтой материи. Гладкой, как шелк, и пахнувшей маслом и родниковой водой.

Я услышала металлический лязг, потом жаркое пламя вспыхнуло у моего затылка, и лоскут материи поднялся с моего лица и расцвел гигантским цветком, который коснулся потолка и принялся разрастаться к углам моей спальни.

Вот какое это чувство, сказал отец.

Словно находишься в одной из этих сфер, которые изготавливают в городе лавочники, сказала я. Теперь я уже стояла на кровати, стремясь дотянуться до цветка кончиками пальцев. Это прекрасное чувство. Это счастье.

Его назовут, сказал отец, воздушным шаром.

На скошенном поле нашли четверых людей, которые стояли, закинув головы, с примерзшими к бокам руками. С закрытыми глазами, а раззявленные рты забил снег.

Таддеус покупал яблоки, когда

подслушал разговор группы бывших воздухоплавателей, известной как Решение.

Как долго мы можем с этим мириться. Сколько дней будет продолжаться этот ужасный сезон. Из-за Февраля наш город стал местом, где никто не летает и все завалено снегом.

В группу входило пятеро, высоких и тощих, в длиннополых коричневых пальто и черных цилиндрах. Их лица скрывали тонкие пластиковые маски, которые изображали птиц и отличались цветом.

Ты, сказал один из членов, схватив Таддеуса за плечо и развернув лицом к ним.

Таддеус смотрел на членов Решения, крепко прижимая к груди корзину с яблоками.

Мы поднимаем мятеж, начинаем войну, сказал человек в желтой птичьей маске, против Февраля и всего, что за этим стоит.

Войну, повторил Таддеус.

Да, войну, войну, войну, повторили члены Решения.

Человек в оранжевой птичьей маске продолжил. Нас тошнит от Февраля, который, по нашему убеждению, несет ответственность не только за этот сезон беспросветной серости и снега, но и за конец полета.

Человек в синей птичьей маске наклонился вперед и сунул квадратик пергамента в карман пальто Таддеуса. Он задел корзину Таддеуса, и одно яблоко упало в сугроб.

Помни нас, сказали маски Таддеусу.

И они разошлись в разные стороны, шагали неспешно, грезя о полете.

Профессор

На въезде в наш город стоит статуя Петра. Петр положил начало миграции птиц. Это привело к эре полета, исключительно славному и радостному времени для нашего города. Небо стало страной путешествий на воздушных шарах, там пролегали птичьи маршруты и проводились эксперименты с летающими машинами. После жарких дней в прохладные вечера мы поднимались на вершину холма, чтобы наблюдать ночной эффект зонтика. Мы бродили босиком по ручьям. Дети разбрасывали кучи пожухлых листьев. Времена года мы называли Весной, Летом, Осенью и Февралем.

Петр верил в жизнь полета, даже когда жрецы привязывали его веревками к воздушному шару, чтобы отправить в убийственные высоты. Петр верил, что месяц Февраль следует исключить из календаря, что такое возможно — разогнать облака длинными шестами и продлить весну и лето. Он говорил, что можно добиться большего, создать утопию: город, в котором будут стоять только Июнь и Июль. Он написал на хранящемся в архиве пергаменте, что Февраль, если позволить ему растянуться, повредит наш разум и похитит наших детей.

Таддеус

Прошлым вечером члены Решения пришли к моему окну. В птичьих масках и черных цилиндрах. Обмотав шеи одним коричневым шарфом. Я сказал, что понимаю необходимость мятежа и защиты нашего города от Февраля. Я напомнил им о тактических приемах, использованных в прошлом году.

Главное, сказали они, думайте о вашей дочери, Бьянке.

Я увидел, что снег скопился в углу потолка. Схватил щетку, чтобы смахнуть его.

Когда я обернулся, члены Решения уходили в снегопад. Казалось, они не идут, а прыгают.

Я закрыл глаза. Представил себе Селах и Бьянку в каноэ, таком узком, что им приходилось лежать головами в разные стороны, положив руки на живот, сжав ноги. Я вообразил два миниатюрных солнца. Закрепил по одному на лбу у каждой. Вообразил, что мои руки превратились в водопад и спокойное озеро внизу, готовое их поймать.

Бьянка

Я знаю, встать — это важно, но мое тело такое тяжелое. Родители стоят у моей кровати, говорят медленно, двигаются еще медленнее. Они сказали, что их мочевые пузыри, по ощущениям, наполнены свинцом, а скоро он наполнит и легкие. Мой отец улыбнулся и побежал на месте, этот прием использовался против Февраля в прошлом году, но я видела слезы в его глазах, а потом он остановился, плечи поникли, голова опустилась чуть ли не к коленям, свинец полился из его рта.

Мои родители забрались ко мне в постель. От запаха мяты у меня заболел живот. Они обнимали меня и говорили, что все будет хорошо, что печаль уйдет из нас, испарится в солнечном свете, точно так же, как летом рассеивается над рекой утренний туман. Моя мать гладила воздушных змеев на моих кистях и руках и говорила мне, что я должна думать о своих легких, как о воздушных шарах.

Мне просто хотелось чувствовать себя в безопасности, сказала я.

Таддеус

Профессор говорил нам, что надо кормить Бьянку листьями мяты, чтобы защитить ее. В редкие теплые месяцы мы засаживали все свободные участки мятой, ухаживали за ней, как могли, а собрав урожай, по вечерам готовили мятный чай, делали мятную ванну и варили

МЯТНЫЙ СУП СЕЛАХ:

8 чашек куриного мяса

2 чашки мятных листьев

3 больших яйца

1/2 чайной ложки соли

1/4 чайной ложки черного перца

Вечером Селах натирает мятными листьями мою бороду и губы. Я шепчу ей на ухо, ты мой воробышек. Всю ночь мы проверяем, как там Бьянка. Когда Бьянка просыпается, она кричит, страшась Февраля. Селах берет Бьянку на руки, и прижимает к себе, и просит ее думать о безоблачном небе, о лосе, который качает ее, пока она держит его за нос.

Колдор Клеменс

Таддеус Лоу! Человек, который летает на воздушных шарах. Я проводил дни, собирая живицу деревьев. По-прежнему этим занимаюсь. Вечно весь в живице, с забившимися под ногти кусочками коры.

Я в лесу, снимаю ведра с живицей и тут слышу доносящееся с неба шипение. Поднимаю голову. Вижу тощего бородатого мужчину в корзине, подвешенной к воздушному шару. Шар желтый с зелеными полосами. Он летел всего лишь в нескольких футах над кроной самого высокого дерева. В какой-то момент корзина задела верхушки деревьев, и вниз посыпались сосновые шишки. Одна оцарапала мне нос. Я почувствовал, как выступила кровь, но меня это не волновало.

Однажды вместе с сестрами я поднимался в небо на воздушном шаре, и мы наблюдали, как солнце скатывается к горизонту, облака становятся красными и розовыми. Цвета эти вертелись вокруг нас, будто туман. Мне не следует больше об этом думать, потому что полеты запрещены. Некоторые люди в этом городе говорят, чем больше ты думаешь о полетах, тем сильнее накажет тебя Февраль. А есть еще и жрецы, которые где-то на окраине города сажают под замок тех, кто верил в полеты. Но это всего лишь глупые слухи. Хотя, возможно, и правда. Представься мне такая возможность, я бы раскроил Февралю череп. Размахнулся бы большим ведром с живицей, с силой врезал бы по виску, а потом наблюдал, как ледышки его мозгов разлетаются, словно конфетти.

В последнюю ночь всем горожанам снились облака, расползающиеся, как мокрая бумага в руках.

Наши рекомендации