Разумный подход к проявлению материнской заботы

Вопрос, который постоянно поднимается как матерями, так и специалистами, — это разумно ли со стороны матери всегда идти навстречу требованиям ребенка находиться рядом с ним и оказывать ему внимание? Не ведет ли подобное поведение к избалованности ребенка? Если в процессе ухода за ребенком и заботы о нем мать выполняет все его требования, не может ли это привести к тому, что он станет требовать и ожидать от нее удовлетворения всех его просьб? И станет ли он когда-нибудь независимым? Иначе говоря, сколько ухода, ласки и внимания требуется ребенку для благополучного развития?

Возможно, правильнее всего подойти к этому вопросу с тех же позиций, что и к вопросу «Сколько должен есть ребенок?» В настоящее время ответ на него широко известен. С первых же месяцев самое лучшее — «прислушиваться» к ребенку. Если ему хочется есть больше, вероятно, пища идет ему на пользу, если он отказывается есть, в этом, скорее всего, для него нет ничего плохого. Ребенок с нормальным обменом веществ сам способен регулировать прием, количество и качество пищи. Поэтому за некоторыми исключениями мать может спокойно предоставить инициативу ребенку.

То же самое справедливо и в отношении поведения привязанности, особенно в первые годы жизни. Малышу из обычной семьи не повредит, если заботливая мать будет находиться вместе с ним столько времени, сколько он захочет, и будет уделять ему столько внимания, сколько он потребует. Таким образом, в том, что касается ухода и заботы (как и в случае с питанием), ребенок, по-видимому, сам может успешно отрегулировать нужное ему «потребление» материнского внимания. Только по достижении им школьного возраста, возможно, появится повод попытаться мягко ограничить его в этом вопросе.

Паттерн взаимодействия, который представляется наиболее благоприятным для матери и ребенка первых лет жизни, описан среди поведения нескольких пар в предыдущей главе. Когда мать восприимчива к сигналам своего ребенка и реагирует на них сразу и соответствующим образом, ее ребенок «расцветает», а их отношения развиваются очень гармонично. Но ситуация крайне неблагоприятна, если мать не воспринимает сигналы ребенка или не реагирует на них, или же если она дает ему не то, что ему нужно, а подменяет это чем-то другим.

Нарушения в поведении привязанности могут быть весьма многообразными. На мой взгляд, в западных странах самые обычные нарушения — это те, которые возникают в результате недостатка материнской заботы или вследствие частой смены ухаживающих за ребенком людей. Значительно менее распространены нарушения, возникающие вследствие повышенного внимания к ребенку со стороны матери: они появляются не оттого, что невозможно удовлетворить ненасытную потребность ребенка в любви и внимании, а из-за навязчивого желания излить на него эту любовь. При внимательном наблюдении оказывается, что мать не прислушивается к своему ребенку, а полностью берет инициативу на себя. Она настаивает на том, чтобы быть рядом с ним, занимает его внимание или оберегает его от опасности, точно так же, как мать перекормленного младенца настаивает на том, что его нужно кормить.

Другие нарушения поведения привязанности, которых множество, лучше всего рассматривать не с точки зрения количества материнской заботы (слишком много или слишком мало ее получает ребенок), а с точки зрения искажений в способах материнского ухода, полученных или получаемых ребенком. Однако это уже относится к теме психопатологии поведения привязанности и пытаться раскрыть ее в нескольких абзацах означало бы подойти к ней слишком упрощенно.

Это короткая глава, но ее объем совершенно не соответствуют важности темы. Затронутые в ней процессы развития не просто представляют огромный интерес — это те процессы, которые отличают человека от других биологических видов. Способность человека к использованию языка и прочих знаков, планированию и созданию моделей, его способность к долговременному сотрудничеству с окружающими и к вечной борьбе — именно эти качества делают человека тем, кто он есть. Начало всех этих процессов относится к первым трем годам жизни, и, более того, с самых первых дней они включаются в структуру поведения привязанности. Означает ли это в таком случае, что больше нечего сказать о развитии организации поведения привязанности на втором и третьем годах жизни?

Безусловно, сказать еще есть что, но, возможно, не так уж и много. Истина заключается в том, что наименее изученной стадией человеческого развития остается та, на которой ребенок приобретает все свои специфически человеческие качества. Здесь перед нами открывается целый континент, который еще только предстоит завоевать.

ПРИЛОЖЕНИЕ

СВЯЗЬ РЕБЕНКА С МАТЕРЬЮ: ОБЗОР ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ¹

За последние пятьдесят лет психоаналитиками было выдвинуто много разных гипотез относительно характера привязанности ребенка к матери. В этом, как и в других вопросах, эволюцию взглядов Фрейда нельзя понять, если не проследить их с исторической точки зрения. При чтении его работ нас сразу поражает факт, что он сравнительно поздно оценил действительное значение тесной связи младенца с матерью и что только в последние десять лет своей жизни он стал придавать ей ту значимость, какую все мы вынуждены придавать ей сегодня. Мы можем вспомнить отрывок из его статьи «О женской сексуальности» (Freud, 1931), в котором он признается, насколько трудноуловимым ему казалось все, что было связано с «первой привязанностью к матери» в ходе его аналитической работы, и как сложно ему было проникнуть за барьер сильного переноса на него чувств пациенток, испытываемых ими к отцу. Он утверждает, что тогда его поразил своей новизной тот факт, что «одинаково сильная и страстная» привязанность к матери предшествует зависимости от отца, а также факт продолжительности периода привязанности к матери (там же. Р. 225). Отсутствие в ранних произведениях Фрейда должного внимания к вопросу о «связи ребенка с матерью»² оказало серьезное влияние на теорию психоанализа. Первое глубокое обсуждение этого вопроса Фрейд опубликовал только в 1926 г. («Торможение, симптом и страх»).

___________________

¹Впервые этот отрывок был опубликован как часть статьи «Природа связи ребенка с матерью» (InternationalJournal of Psycho-Analysis. 1958. Vol. 39). Внесенные в него изменения весьма немногочисленны; статьи, опубликованные начиная с 1958 г., систематически здесь не рассматриваются.

²Вполне вероятная причина этого в том, что многие пациенты Фрейда воспитывались нянями. В «Пяти лекциях по психоанализу» (1910) он проводит четкую грань между объектами анаклитических отношений и родителями: «Первый выбор ребенком объекта, связанный с его потребностью в помощи, требует более пристального интереса. Вначале его выбор прежде всего направлен на всех тех, кто ухаживает за ним, но вскоре их место занимают родители» (там же. — Курсив мой).

Фрейд, по-видимому, постепенно осознавал огромное значение первой привязанности ребенка. До начала 1920-х гг. он придерживался мнения, что, не считая короткого периода, в течение которого объектом орального компонента либидо является материнская грудь, все остальные его компоненты вначале имеют аутоэротический характер. Данная точка зрения, впервые представленная в «Трех очерках по теории сексуальности» (1905), сжато изложена в энциклопедической статье, озаглавленной «Психоанализ» (1922):

«Вначале оральный компонент влечения находит удовлетворение путем присоединения к пищевому насыщению и его объектом является материнская грудь. Потом он обособляется, становится независимым и в то же время приобретает аутоэротический характер, т.е. он находит свой объект в собственном теле ребенка. Другие частичные влечения также начинаются с аутоэротических проявлений и направленность на внешний объект получают позднее».

В период между двумя и пятью годами происходит «сосредоточение сексуальных импульсов» на объекте, которым является родитель противоположного пола (1920а. Р. 45). В этом описании бросается в глаза отсутствие всеми признаваемой теперь стадии, на которой у детей обоих полов существует сильная привязанность к матери. Действительно, в работе «Толкование сновидений» (1900) есть отрывок, в котором Фрейд выражает мнение, что «дети не очень скучают об отсутствующем человеке; многие матери открыли для себя это к своему глубокому сожалению». Этот отрывок, несмотря на его глубокое противоречие менявшимся взглядам Фрейда, сохранился в своем неизменном виде во всех последующих изданиях (1900. Р. 255).

Тем не менее в различных произведениях более раннего периода у Фрейда имеются высказывания, содержащие мысль, что ребенок вовсе не абсолютно аутоэротичен, как это утверждается в главных положениях его теории. В «Трех очерках по теории сексуальности», рассматривая сосание ребенком материнской груди как прототип любовных отношений в последующей жизни, он пишет:

«Но даже после отделения сексуальной активности от приема пищи, в значительной мере эта первая и самая важная из всех сексуальных связей сохраняется... В течение всего латентного периода ребенок учится любить других людей, которые помогают ему в его беспомощном положении и удовлетворяют его потребности. Эта любовь полностью повторяет образец его младенческих отношений с кормилицей, как бы продолжая эти отношения. Общение ребенка со всеми, кто заботится о нем, составляет для него беспрерывный источник сексуального возбуждения и удовлетворения через эрогенные зоны...»

Далее он продолжает восхвалять мать, которая, лаская, целуя и укачивая младенца, «только выполняет свою обязанность, когда учит ребенка любить» (1905. Р. 222—223). Сходный отрывок мы находим в его работе «К введению в нарциссизм» (1914), где он пишет, что, по его наблюдениям, лица, которые занимаются кормлением ребенка, заботятся о нем и оберегают его, становятся для него первыми объектами сексуального влечения. Данный вид выбора объекта он обозначает термином «анаклитический», потому что на этой стадии сексуальные влечения находят свое удовлетворение путем «примыкания» к влечениям, направленным на самосохранение (1914. Р. 87).

Мы знаем, что к 1920 г. на основе своих наблюдений Фрейд сделал вывод, что ребенок в возрасте полутора лет не любит, чтобы его оставляли одного («По ту сторону принципа удовольствия», 1920а. Р. 14—16), а через шесть лет мы встречаем у Фрейда рассуждение о том, почему ребенок хочет быть с матерью и боится ее потерять («Торможение, симптом и страх», 1926. Р. 137—138). Однако нежелание допускать существование какой-либо первичной, специально направленной формы инстинктивного поведения у него остается. Он пишет:

«Причина, по которой грудному ребенку хочется, чтобы с ним была мать, заключается только в том, что он по опыту знает, что она без промедления удовлетворяет все его потребности. Тогда ситуация, которую он считает «опасной» и от которой ему хотелось бы быть защищенным, — это ситуация отсутствия удовлетворения, а значит, растущего напряжения потребности, против которого он беспомощен».

На самом деле, говорит нам Фрейд, главная опасность в «экономическом нарушении вследствие накопления стимуляции, от которой необходимо освобождаться».

Поэтому страх ребенка потерять свою мать следует понимать как смещение:

«Когда ребенок узнает по опыту, что внешний, воспринимаемый объект может положить конец опасной ситуации, напоминающей о рождении, представление об опасности, которой он боится, смещается с экономического аспекта этой ситуации на условие, определяющее эту ситуацию, т.е. на потерю объекта».

Как уже отмечалось ранее, к 1931 г. было в полной мере осознано значение стадии, на которой объектом либидо является мать. Однако в статье «О женской сексуальности» отсутствуют какие- либо объяснения, каким образом развиваются эти отношения. В его итоговой работе мы находим полный идей, но очень сжатый абзац («Очерк о психоанализе», 1940. Р. 188). Здесь каждому бросаются в глаза живые и яркие выражения, в которых описаны взаимоотношения с матерью и которые больше ни в одной из его работ, затрагивающих этот вопрос, не встречаются. Он описывает отношение к матери как «уникальное, не имеющее аналогов, незыблемо установившееся на всю жизнь отношение к объекту своей первой и самой сильной любви и как прототип всех дальнейших любовных отношений — для обоих полов».

Описывая динамику этого по-новому оцененного им отношения, Фрейд, как и ранее, начинает с того, что «первый эротический объект ребенка — это грудь матери, которая питает его» и что «любовь берет свое начало в примыкании к удовлетворенной потребности в питании». Далее он обращает внимание на то, что, поскольку ребенок «не различает грудь и свое собственное тело», часть «исходной, нарциссической либидинальной нагрузки» переносится на грудь как на внешний объект.

«Первый объект позднее дополняется самой матерью ребенка, которая не только кормит его, но также ухаживает за ним и таким образом возбуждает в нем ряд других физических ощущений, приятных и неприятных. Заботясь о теле ребенка, она становится его первой соблазнительницей. В этих двух типах отношений коренится то большое значение, которое имеет мать...»

Этот отрывок описывает ту же динамику, которую в своих ранних произведениях Фрейд относил к латентной стадии, но которая, как он осознал еще с 1920-х гг., действует, начиная со значительно более ранних стадий жизни.

Если бы он ограничился этим, мы бы с уверенностью считали, что до конца жизни Фрейд придерживался теории вторичного влечения (хотя нам следовало бы быть проницательнее и заметить, что он излагал ее в общей форме: по мнению Фрейда, мать приобретает свое значение не только потому, что она удовлетворяет физиологические потребности, но также потому, что одновременно с этим она стимулирует эрогенные зоны младенца). Однако этими словами он не закрывает данный вопрос. Предположительно, в конце этого важного отрывка как запоздалую мысль он выражает мнение, радикально отличное от того, которое он высказывал ранее, и как бы противоречащее большей части его более ранних высказываний. Он пишет:

«...филогенетическая основа одерживает верх над индивидуальным случайным опытом, так что не имеет значения, действительно ли ребенок сосал грудь или был вскормлен из бутылочки и никогда не испытал нежности материнской заботы. В обоих случаях развитие ребенка идет по одному и тому же пути...»

Наш самый осторожный вывод заключается в том, что Фрейд был не вполне удовлетворен своими ранними работами. Более радикальный вывод таков: к концу своей жизни вдохновленный новым и ясным пониманием огромного значения связи ребенка с матерью, Фрейд не только отошел от теории вторичного влечения, но и развил идею о том, что в основе этих первых и уникальных любовных отношений лежат частичные влечения, «встроенные» в природу человека в процессе его эволюции.

Такое предположение подтверждается отрывком из «Трех очерков» (1905), идею которого он, по-видимому, никогда в дальнейшем не излагал более подробно. Обсуждая сосание пальца и то, что сосание имеет самостоятельное значение по отношению к получению пищи, Фрейд продолжает:

«Появляющийся при этом инстинкт хватания может выражаться в виде одновременного ритмического дерганья за ушные мочки или удерживания с той же целью какой-либо иной части тела другого человека (по большей части уха)» (1905. Р. 180).

Здесь очевидна ссылка на частичное влечение, даже более независимое, чем сосание или прием пищи. На этот вопрос особое внимание обратила Венгерская психоаналитическая школа, и он имеет прямое отношение к теории, выдвинутой в этой книге.

Независимо от того, правы мы или нет, считая, что в свои последние годы Фрейд развивал новые идеи, следует констатировать, что на момент его смерти эти идеи в лучшем случае находились в зачаточном состоянии. Более того, на представителей Венской школы они практически не оказали влияния. Все получившие образование в Вене до войны, продолжали придерживаться теории вторичного влечения. Например, Анна Фрейд выразила эту точку зрения в ряде публикаций. В 1954 г. она пишет:

«Отношения с матерью не являются первым отношением ребенка с окружающей средой. Ему предшествует более ранняя стадия, на которой решающую роль играет не мир объектов, а потребности тела и их удовлетворение или фрустрация. В борьбе за удовлетворение жизненно важных потребностей и влечений объект всего лишь служит цели выполнения желания, при этом по своему статусу он не более чем средство достижения цели, т.е. «удобства». В это время либидинальная нагрузка проявляется как примыкание не к образу объекта, а к блаженству от переживания удовлетворения и облегчения».

В более ранней статье (Freud, 1949) она описывает, как в первый год жизни ребенка должен происходить «очень важный переход от первичного нарциссизма к объектной любви, осуществляемый постепенно, небольшими этапами». Объясняя этот переход, она подобно Зигмунду Фрейду рассматривает мать как «соблазнительницу». Например:

«С Помощью постоянно повторяемого опыта удовлетворения первых потребностей организма либидинальный интерес ребенка отходит от исключительного сосредоточения на том, что происходит с его собственным телом, и направляется на тех лиц из внешнего мира (мать или замещающего ее человека), которые отвечают за удовлетворение его потребностей».

В той же статье, где обсуждаются истоки некоторых форм социальной дезадаптации, она описывает, как, когда и по какой причине матери не удается быть постоянным источником удовлетворения, «трансформация нарциссического либидо в объектное либидо происходит несоответствующим образом», а в результате этого сохраняется аутоэротизм и деструктивные побуждения остаются обособленными.

Хотя в теоретических работах Анна Фрейд предстает убежденной сторонницей теории вторичного влечения, в ее клинических описаниях имеются отрывки, свидетельствующие совершенно о другом подходе. В работах ее и Дороти Берлингем, посвященных поведению детей из яслей в Хэмпстеде, содержится одно из нескольких описаний развития связи ребенка с матерью, сделанных психоаналитиками на основе эмпирических наблюдений (Burlingham, Freud, 1942). Среди их выводов выделяются два, которым не придавалось значения в психоаналитической теории. В первом Берлингем и Фрейд утверждали, что «индивидуальная привязанность ребенка к матери достигает своего полного развития не ранее второго года жизни» (Р. 50). Во втором речь шла о том, что «дети льнут к тем матерям, которые постоянно сердиты на них, а иногда и жестоки к ним. Привязанность маленького ребенка к своей матери предстает по большей части как феномен, не зависящий от ее личных качеств» (Р. 47). Фактически их наблюдения показывают, что у ребенка всегда присутствует потенциальная возможность образования привязанности и, нуждаясь в объекте, он готов привязаться к любому. Они отмечают, что, когда ребенок находится в яслях,

«эмоции, которые в нормальной обстановке [он] направил бы на своих родителей... остаются неразвитыми и неудовлетворенными, но... в латентной форме продолжают существовать и готовы активизироваться в любой момент при малейшей возможности образования привязанности» (Burlingham, Freud, 1944. P. 43).

Мысль об определенной степени независимости привязанности от отношения к ребенку, которая содержится в этих описаниях (там же. Р. 52), вновь возникает в другом отчете о поведении маленьких детей, наблюдение за которыми Анна Фрейд вела совместно со своей коллегой (Freud, Dann, 1951). Они описывают поведение шести детей из концентрационного лагеря в возрасте трех-четырех лет, имевших в своей жизни опыт общения только друг с другом. Авторы подчеркивают, что «положительные чувства дети испытывали исключительно к членам своей группы... они очень заботились друг о друге, но в то же время больше никто и ничто их не интересовало». Можно задать вопрос: было ли это результатом того, что один ребенок служил средством удовлетворения физических потребностей других? Именно такого рода наблюдения привели Дороти Берлингем и Анну Фрейд к описанию потребности ребенка «в ранней привязанности к матери» как «важной инстинктивной потребности» (Burlingham, Freud, 1944. P. 22. Курсив мой) — формулировке, которая едва ли представляется совместимой с теорией вторичного влечения, которой они придерживаются в других работах.

Противоречия в положениях, формулируемых в результате эмпирических наблюдений, с одной стороны, и в ходе абстрактных дискуссий — с другой, стали почти правилом для психоаналитиков, которые непосредственно изучают поведение маленьких детей, например, Мелани Кляйн, Маргарет Риббл, Терезы Бенедек и Рене Шпица. Все они наблюдали социальное взаимодействие между матерью и ребенком, не связанное с оральной активностью, и в своих описаниях использовали термины, предполагающие первичную социальную связь. Однако, когда они начинают выстраивать теории, каждый из них, очевидно, чувствует себя обязанным отдать приоритет потребностям в пище и тепле, утверждая, что социальное взаимодействие развивается лишь вторично, как результат инструментального научения.

Основные теоретические представления Мелани Кляйн берут свое начало в идеях, имевших хождение до 1926 г. Хотя эти базовые представления сохраняются в ее теориях в неизменном виде, непосредственные наблюдения за поведением младенцев, проведенные ею позднее, привели к наложению на них ряда понятий, в большей степени ориентированных на эмпирические данные и имеющих иную природу.

В отличие от Анны Фрейд Мелани Кляйн придерживается точки зрения, согласно которой в отношении ребенка к матери есть нечто большее, чем удовлетворение физиологических потребностей. Тем не менее в ее теоретических формулировках чувствуется ярко выраженная тенденция к доминированию взаимосвязанных между собой тем, касающихся пищи, оральной чувствительности и материнской груди. По поводу пищи она пишет в одной из двух глав, в которых обсуждается этот вопрос (Klein et al., 1952. Гл. 6 и 7), следующее:

«Отношение ребенка к своему первому объекту — матери — и отношение к пище связаны друг с другом с самого начала. Поэтому изучение фундаментальных паттернов отношения к пище представляется лучшим подходом к пониманию маленьких детей» (Р. 238).

Она тщательно разрабатывает эту тему в нескольких местах своей работы, где устанавливает связь между конкретным отношением к пище и теми конкретными формами, которые позднее получают психическая организация ребенка и его развитие.

Сосредоточение на оральной чувствительности и пище, которое является отличительной чертой теории Мелани Кляйн, начиная с одной из ее первых статей — «Анализ ребенка» (1923), представляется в значительной степени результатом влияния на нее двух важных статей Абрахама — «Первая догенитальная стадия» (Abraham, 1916) и «Развитие либидо» (1924). Как известно, в этих произведениях Абрахам особое внимание уделил оральной активности. Тем не менее его статьи относятся у периоду, когда большое значение связи ребенка с матерью еще не было признано, и используемые в них основные понятия несколько отличаются от понятий Фрейда, изложенных в энциклопедической статье 1922 г. Что касается статьи Мелани Кляйн, то можно видеть, что значение привязанности ребенка в ней не рассматривается, а принимается во внимание только оральный компонент. Думаю, что под влиянием этой статьи возникло излишнее акцентирование оральной активности и значения первого года жизни, что привело к недооценке других аспектов связи ребенка с матерью, а также событий второго и третьего года жизни.

Вновь возвращаясь к публикации Мелани Кляйн и ее коллег (Klein et al., 1952), мы обнаруживаем, что, следуя своей теории оральной активности, она приходит к точке зрения, согласно которой, «отношение к любимой и ненавидимой, т.е. хорошей и плохой, груди — это первое объектное отношение ребенка» (Р. 209) и что «центральным моментом тесной связи между маленьким ребенком и его матерью является отношение к ее груди» (Р. 243). В одном из важных примечаний она прямо утверждает, что существует врожденное стремление к материнской груди: «Новорожденный ребенок подсознательно чувствует, что существует объект уникальной ценности, который может дать максимальное удовлетворение, и что этим объектом является материнская грудь» (Р. 265). Анализируя эту точку зрения, она цитирует высказывание Фрейда, признавая его правильным, относительно значения филогенетического основания ранних объектных отношений. Между тем, как мы уже видели, в конце жизни Фрейд приближался к разработке теории, отличной от теории вторичного влечения, которой он до тех пор придерживался.

Но несмотря на доминирование в теории Мелани Кляйн идей, связанных с пищей, оральной активностью и материнской грудью, она описывает и свои наблюдения за маленькими детьми и делает при этом совершенно другой вывод. Например, в одной из тех глав, которые мы уже цитировали, обнаруживаем следующий отрывок:

«Некоторые дети, хотя и обладающие хорошим аппетитом, но явно не жадные до пищи, проявляют безошибочные признаки любви и растущего интереса к матери на очень ранней стадии, т.е. такого отношения, в котором присутствуют существенные элементы объектного типа отношений. Мне доводилось видеть младенцев всего трех недель от роду, которые на короткое время прерывали сосание, чтобы поиграть с материнской грудью или обращали взгляд на ее лицо. Я наблюдала также, как маленькие дети, которым еще не было и двух месяцев, в период бодрствования — после кормления — лежали на коленях у матери, смотрели на нее, слушали ее голос и реагировали на него изменением выражения своего лица, это выглядело как нежная беседа между матерью и ребенком. Такое поведение предполагает, что удовлетворение в такой же степени относится к объекту, который дает пищу, как и к самой пище» (Р. 239. Курсив мой).

Вплоть до этого места при чтении работ Мелани Кляйн (1952) возникает впечатление, что хотя она и считает, что первое отношение ребенка к матери включает в себя не один компонент влечения, а несколько, но тем не менее оральный компонент играет, безусловно, доминирующую роль. В результате этого, а также тенденции ставить знак равенства между хорошей грудью и хорошей матерью многие из работ Кляйн и ее коллег создают впечатление, что эти ученые придерживаются теории, которую я назвал «сосанием первичного объекта». Тем не менее точнее будет сказать, что она колебалась между теорией сосания первичного объекта, которую выводила на передний план, и множеством неявных ссылок на более общую теорию, которой не уделяла постоянного внимания¹.

____________

¹Вслед за обсуждением статьи, в которой впервые появился этот обзор, Мелани Кляйн привлекла внимание к той роли, которую, по ее мнению, играют в отношении ребенка к матери анальные и уретральные импульсы. Хотя в ее работах больше всего подчеркиваются агрессивные и разрушительные компоненты этих импульсов, очевидно, что она также придает значение удовольствию от овладения и обладания, которые обычно приписываются анальному эротизму.

На первых страницах одной из ее последних публикаций (Klein, 1957, Р. 3—5) мы находим те же самые колебания. С одной стороны, акцент делается на первостепенном значении груди и оральной чувствительности: речь идет о «первичном хорошем объекте, материнской груди», о «преобладании оральных импульсов» и ощущении безопасности в связи с отношением к матери, причем ощущение это зависит от «способности ребенка в достаточной степени прилагать энергию влечения к груди или ее символическому представителю — бутылочке». С другой стороны, высказывается мысль, что у ребенка с самого начала есть понимание чего-то большего:

«В его уме уже присутствует какая-то неопределенная связь между грудью и другими частями и качествами матери. Я не стала бы утверждать, что грудь для него — только физический объект. Совокупность его инстинктивных желаний и бессознательных фантазий наделяет грудь свойствами, выходящими далеко за пределы источника питания, которое она осуществляет».

Если до этой публикации Мелани Кляйн мало говорила о характере «того большего», что понимает ребенок, то здесь она выдвигает гипотезу для его объяснения. Она фактически приближается к теории первичного стремления вернуться в утробу матери и предполагает следующее:

«Эта психическая и физическая близость к доставляющей удовольствие груди в определенной мере восстанавливает, если все идет хорошо, утраченное внутриутробное единение с матерью и сопутствующее ему чувство безопасности... То, что ребенок был как бы частью матери в пренатальном периоде, вполне могло повлиять на врожденное чувство младенца, будто вне его существует что-то, способное дать ему все необходимое для удовлетворения его потребностей и желаний».

Далее она ссылается на «всеобщую тоску по внутриутробному состоянию», как на нечто самоочевидное. Таким образом, последняя гипотеза Мелани Кляйн относительно динамики, лежащей в основе привязанности ребенка, по-видимому, сочетает в себе первичную оральную потребность сосать грудь с первичным стремлением вернуться во внутриутробное состояние единения с матерью.

Выдвигая теорию первичного стремления вернуться в утробу матери для объяснения связи с матерью, которая, по ее мнению, основана не только на оральной чувствительности, Мелани Кляйн реанимирует теорию, существовавшую в психоанализе многие годы. Впервые в ее защиту в 1913 г. выступил Ференци в своей работе «Стадии развития чувства реальности». Следует заметить, однако, что Ференци выдвигал эту теорию не для того, чтобы описать, насколько сильна связь ребенка с матерью, а для объяснения фантазии всемогущества¹. Когда именно на протяжении своей долгой истории развития эта теория была впервые заимствована психоаналитиками для описания привязанности ребенка к своей матери, не совсем понятно, но мы обнаруживаем ее у Фэрберна (Fairbairn, 1943)2. В любом случае независимо от того, когда и где она возникла, она, по-видимому, не сыграла большой роли в развитии идей Венгерской школы.

_____________

¹Ференци предполагает, что зародыш «в процессе своего существования, возможно, получает впечатление, что фактически он всемогущ», и что когда ребенок и пациент, одержимые навязчивой идеей, требуют, чтобы их желания немедленно исполнялись, они требуют не более чем возвращения в «добрые, старые времена», когда они находились в материнской утробе.

²Фрейда поразило функциональное сходство материнской утробы и материнских объятий с точки зрения форм материнской заботы и ласки (1926. Р. 138), но это совсем другой вопрос. Однако утверждая, что потребность в общении при агорафобии имеет место из-за «временной регрессии к младенчеству (а в крайних случаях — к тому времени, когда субъект находился в материнской утробе...)» (1926. Р. 127), он приближается к признанию стремления вернуться в материнскую утробу.

Несомненно, что вдохновленные интересом Ференци к исследованию отношений между матерью и ребенком, члены Будапештского общества внесли свой вклад в решение нашей проблемы и в 1930-е гг. опубликовали ряд статей на эту тему. Херманн (Hermann, 1933, 1936) отметил, что детеныши человекообразных обезьян проводят первые недели жизни, вцепившись в шерсть матерей и что у младенцев имеется множество подобных им движений — они хватаются за мать и прижимаются к ней, особенно, когда сосут грудь или чем-то напуганы. В результате этих наблюдений и реанимации ранней и фактически отвергнутой идеи из «Трех очерков» Фрейда, Херманн пришел к выводу, что первичным частичным влечением у людей является цепляние. И все же он был, по-видимому, не очень склонен рассматривать его как объектное отношение, так что было бы некорректно утверждать, будто он поддерживал теорию первичного цепляния объекта (подробнее этот вопрос обсуждался в приложении к трудам Э. Балинт, 1939).

Майкл и Элис Балинт (М. Balint, 1937; A. Balint, 1939) выражают свою признательность Херманну, но идут дальше, чем он. Начиная с концепции Ференци о пассивной объектной любви, они отрицали теорию первичного нарциссизма и настаивали на том, что сначала устанавливаются примитивные объектные отношения. Однако под влиянием работы Херманна и на основе собственных наблюдений они пришли к пониманию активной роли ребенка в установлении отношений между ним и матерью. Элис Балинт в приложении к своей статье дает выразительное описание формирования такой точки зрения:

«Отправной точкой этих идей является хорошо известная концепция Ференци о «пассивной объектной любви». В своей статье по этому вопросу, напечатанной в издании, посвященном памяти Ференци, я использовала только этот термин. Позднее, под влиянием идей М. Балинта относительно «нового начала», где он делает акцент на активных чертах поведения младенцев, а также частично под влиянием работы Херманна, посвященной инстинкту цепляния, я подумала, что термин «пассивные» не подходит к описанию отношений, в которых первостепенную роль играют такие явно активные тенденции, как инстинкт цепляния. С тех пор я, главным образом, использовала — как и в настоящей статье — вместо термина «пассивная объектная любовь» термин «архаичные» или «первичные объектные отношения (объектная любовь)».

В описании этих примитивных, но по своей сути активных объектных отношений Балинты придавали значение двум обстоятельствам. Первое — это эготизм взаимоотношений. Отвергнув другие понятия, Элис Балинт приходит к такому выводу: «Более всего здесь подходит понятие «эгоизм». Фактически это архаичный, эгоистический вид любви, первоначально обращенный исключительно на мать», причем его основной чертой является то, что собственные интересы матери совершенно не учитываются. Второе обстоятельство, хотя и более спорное, точнее подходит к приведенной выше точке зрения. Оно связано с тем, что эти отношения совершенно не зависят от эрогенных зон. «Данная форма объектных отношений, — пишет М. Балинт (Balint, 1937), — не связана ни с какими эрогенными зонами, это не оральная, орально-сосательная, анальная, генитальная и др. формы любви, это нечто особое...»

После чтения этих статей становится ясно, что первичное объектное цепляние рассматривается как главный компонент в концепции Балинтов о первичной объектной любви, но так же, как ранние взгляды Меланй Кляйн выходили за пределы понятия первичного объектного сосания, так и взгляды Балинтов шире представлений о первичном объектном цеплянии. Тем не менее в их работе много внимания уделяется обсуждению характера других компонентов.

Досадно, что за последние десятилетия в публикациях английских и американских психоаналитиков не просматривается особого интереса к идеям, высказанным их коллегами из Будапешта. Одну из немногочисленных ссылок на них можно найти в примечании к главе, написанной Полой Хейманн (Klein et al., 1952. P. 135). Выступая от имени четырех авторов книги, она выражает согласие с подробным критическим разбором Майклом Балинтом теории первичного нарциссизма. Хейманн кратко отмечает также некоторые расхождения во взглядах на характер деструктивных импульсов и роли интроекции и проекции в раннем детстве. Однако она упускает при этом, что в то время как Венгерская группа придает особое значение неоральным компонентам в ранних объектных отношениях, группа Кляйн считает оральный фактор доминирующим в этих отношениях. Этому расхождению по меньшей мере требуется уделить более серьезное внимание, чем это делалось до сих пор. Кроме того, следует подчеркнуть, что поскольку до сих пор Мелани Кляйн занималась неоральным компонентом и объясняла его истоки первичным стремлением вернуться в материнскую утробу, она отстаивала теорию, радикально отличную от теории венгерских психоаналитиков.