Потому и заслужил я смерть

Жан Ренар цитирует Сабле в своем "Романе о Розе" [420], произведении, текст которого пересыпан песнями, их Жан примешивает к своему рассказу, то называя авторов, то лишь приводя несколько строк неизвестного поэта, поистине незабываемых:

Рено и его подруга скачут рядом,

Скачут всю ночь до светлого дня,

А мне уже не испытать радость любви к вам.

Гио де Провен, другой трубадур, ставший монахом, — на сей раз в Клюни, — немалую часть своего труда "Библия" посвящает ордену Храма, который он знал довольно близко. [421] Из его поэмы — длинной проповеди в стихах, рассказывающей о нравах клириков того времени, — становится ясно, что автор присутствовал при помазании на царство Генриха, сына императора Фридриха Барбароссы, в Майнце в 1181 г. Потом Гио в течение четырех месяцев был монахом в Клерво, затем сменил орден и обосновался в Клюни. Он сообщает, что совершил паломничество в Иерусалим и кое-что смыслит в навигации, описывает, как пользоваться компасом. "Библия" Гио де Провена начинается с довольно нелепого перечисления древних философов.

Таковы их главные имена:

Терад [Теофраст] был там, и Платон,

И Сенека, и Аристотель,

Вергилий к ним принадлежал, и Отон,

Древний Клио, и Сократ,

И Лукан, и Диоген, и т. д.

Ничем иным они занимались, как тем, что говорили благое и исправляли дурные пороки: те, кто памятует их наставления, никогда не попадут впросак.

Потом Гио переходит к похвале умершим сеньорам:

<...>Слишком презрен и подл [этот] век.

Истинно, хотелось бы мне умереть,

Как вспомню баронов,

С их деяниями и их именами,

Которые все уже мертвы.

Следует длинный перечень имен, "на кои снег выпал недавно", — подводящий автора к главному его предмету — порицанию нынешних времен, начиная с Папы.

<...>Рим/ Рим,

Много еще перебьешь ты людей!

Не помилованы и архиепископы, епископы, каноники белые и черные — "Те, кто приводит мир в отчаянье". Гио жалуется затем на "черных монахов" (бенедиктинцев) и их аббатов, хотя сам был братом в Клюни.

Минуло более двенадцати лет,

Как был я облачен в черные одежды.

По поводу четырех месяцев у цистерцианцев в Клерво:

Это вовсе не было слишком чрезмерным злом,

Я уехал оттуда совершенно свободно,

хотя по его словам, ни один орден не был ни "менее братским", ни более склонен к "лицемерию и нашептываниям". Он находил, что цистерцианцы слишком увлечены хозяйством, вплоть до того, что строили свинарники на своих кладбищах и держали ослиц в монашеских покоях.

Монахи Шартрезы [*5] не заслужили большего. Они выказали себя слишком суровыми. "Я не люблю орден, которому недостает милосердия", — пишет Гио де Провен, хотя и не приписывает при этом ничего скандального последователям св. Бруно.

Орден Великой Горы [*6] ему нравится, за исключением того, что монахи много едят и слишком заняты собой.

Крепкие соусы и перченое жаркое

Они любили всегда.

Ночью, когда они должны спать,

Они умываются и укладывают волосы,

И расчесывают свои бороды,

И, [разделив] на три части, перевязывают,

Чтобы они были красивыми и блестящими <...>

Затем Гио казнит "белых каноников". [*7]

Их безрассудство слишком дает знать о себе,

К ним не приходит большое состояние <...>

Но к монахам св. Августина [*8] и к регулярным каноникам он менее жесток. Возвращаясь к клюнийцам, моралист одобряет суровость их устава:

Не солгав, они пообещали мне,

Что, когда я захочу спать,

Мне надлежит бодрствовать,

А когда я захочу есть,

Они заставят меня поститься <...>

Гио де Провен посетил Иерусалим, где встретил рыцарей св. Иоанна, "подвигами и здравомыслием" которых он восхищался, но не увидел у них ни милосердия, ни былого гостеприимства.

Некоторые из стихов "Библии" посвящены тамплиерам, которым Гио почти безоговорочно воздает похвалу.

Я был в ордене Храма, и даже

Охотнее, чем в Черном ордене

Или в любом ордене, который я повидал,

И ни за что не отступлюсь от этого.

У них хороший орден и прекрасный, без

Недостатков,

Вот только в битве я его не видел <...>

Тамплиеры достойнейшие мужи,

Там становятся рыцарями те,

Кто познал мирскую жизнь,

И повидал ее, и испробовал.

Там никто не держит своих денег,

Но каждому принадлежат все богатства.

Этот орден рыцарства

В великой чести в Сирии <...>

Но трувер, подобно Панургу [*9] "испытывал естественную боязнь ударов".

В битве они не отступят,

Мне это право, очень неприятно.

Я возвратился из их ордена,

Поскольку знаю, что побегу [с поля битвы]

И никогда не буду дожидаться ударов/

Не настолько я безумен <...>

Дай Бог, не буду убит.

Лучше быть трусоватым и живым,

Чем умереть смертью самой чтимой на свете.

Я хорошо знаю, что у тамплиеров

Орден прекрасный, добрый и верный,

Но битва — дело неразумное.

Говорят, что Гио преувеличивает собственную трусость, чтобы оправдаться перед будущей цензурой: конечно, тот, кто смеет обращаться к Папе, должен быть осмотрительным в критике тамплиеров:

В большом порядке содержат они свои Дома,

Поддерживают верное и твердое правосудие,

Из-за чего орден умножает величие и богатство.

Но за две вещи обвиняли их

Наши рекомендации