Часть 3. дни школьной жизни 3 страница

Кто-то постучал. Марианна сразу насторожилась и быстро заговорила.

— Твоя маман идет, Саня сигнал подал. Скорее собирайся, поедем.

— Куда? — спросил Рулон, быстро поднявшись и погасив свечу резким ударом руки, даже не коснувшись ее.

— Потом объясню, поторопись.

Марианна уже стояла у зеркала и, быстро поправив свою прическу, направилась к двери. Рулон поспешил вслед за своей повелительницей. Они выбежали на площадку, где стоял запыхавшийся Саня.

— она уже на лифте поднимается, — затараторил он, поправляя съехавшую набок коричневую кепку.

Они спустились и спрятались за мусоропровод в последний момент, когда мать выходила из лифта. Уставшая, медленной походкой, она направилась к двери. Остановившись на пороге, мать стала искать в карманах кожаного плаща ключ, открыла дверь и с грохотом захлопнула ее за собой. Все обошлось благополучно. На улице их ждал знакомый лимузин автосервиса. Рулону нравились такие автомобили, особенно черного цвета, как этот.

— Сейчас мы с тобой поедем в одно место, тебе нужно будет быть осознанным, отключать диалог, чувства и мысли. Ты должен увидеть мир так, как его видит волк. Постоянно наблюдай за собой, какие события вызывают в тебе оценки и реакции, чтобы лучше познать себя, — сказала Марианна. — Сможешь ли ты быть свидетелем и не отождествиться с происходящим во время скоморошества?

— Хорошо, я буду очень стараться, — четко и бодро ответил Рулон.

Он стал настраиваться на принятие любой ситуации, одновременно рассматривая салон лимузина. Внутри него лабал клевый музон. Сиденья автомобиля были обиты мягким черным бархатом, в ногах лежали плетеные красные коврики. Стасик — водитель в кожаной кепке — всю дорогу молчал, плотно сжав губы. Он подвез их на дискотеку. Из окон диско-зала в темноту вырывались разноцветные блики, гремела энергичная музыка.

— Сегодня я расправлюсь со Штопором. Он слишком много знает и требует с меня. Я его пригласила в кафе выпить на дармовщинку. Он стал слишком борзеть со мной, забыл свое место, пора его уже убрать, а на его место встанет Туз. С ним у меня сейчас прекрасные отношения. Будет знать, как зарываться, скотина, — злобно изрекла она.

— А зачем ты берешь меня? — спросил Рул.

— Потому что тебя никто не знает. К тому же ты опять сможешь попрактиковаться в скоморошничестве, сыграть трудную для тебя роль и попробовать не отождествиться с ней, мой милый.

— Штопор придет с дружками? — спросил Рулон, когда они поднялись по широкой лестнице и вошли в огромный дискотечный зал.

— Нет, — засмеялась Марианна. — Я намекнула ему, что хочу пригласить его к себе на ночь.

— И в чем же будет расправа?

— Потом узнаешь. Сейчас надо встретить одного мальчика. Он должен
помочь.

Она шла раскованной и свободной походкой и осматривалась по сторонам, занимаясь поиском. На дискотеке было много народа. Разнаряженная толпа бесновалась под грохот колонок и сверкание светомузыки. Марианна с Рулоном немного поразмялись.

Она своим наметанным глазом выискала среди посетителей потенциального поклонника из богатой семьи, главное — не знающего куда девать деньги. Это был темноволосый парень с внушительной мускулатурой и жестким взглядом карих глаз. На нем была дорогая кожаная куртка и черные джинсы с большим количеством железа. Незаметно оказавшись недалеко от него, Марианна бросила в его сторону два-три небрежных взгляда, обладавших вполне определенным содержанием. Этого было достаточно для того, чтобы клиент клюнул. Восхищенный красотой и яркостью Марианны, он подошел к ней и тут же был пойман в прочные сети.

Пока звезда дискотек занималась с очередным клиентом, Рулон решил расслабиться, присев неподалеку. Внезапно он заметил, что к Марианне чванливо подвалила какая-то размалеванная девица и между ними возникла перепалка. Звезда подошла к Рулону и бросила ему свою сумку, шепнув, чтобы он ждал ее у выхода.

«Видимо, пошли на разборки», — подумал он, заметив, как за ними вслед направилось еще несколько девиц, и понял, что Марианна связалась с целой компанией. Вздохнув, Рулон поплелся к выходу. «Может, выкрутится?» — успокаивал он себя, сознавая свое полное бессилие.

Вскоре вышла Марианна. Зрачки ее были расширены, грудь сильно вздымалась. Но Рулон не заметил на ней каких-нибудь заметных повреждений.

— Пошли скорей, — не дождавшись его реакции, она стала быстро удаляться от клуба. Отойдя на приличное расстояние, он задал вопрос:

— Ты убежала?

— Убегать не в моих правилах.

— Но бывают и компромиссы?

— Конечно, сейчас мы разве не смылись? — улыбнулась она.

— Как же тебе удалось справиться с этой сворой? — удивился он.

— Ты явно недооцениваешь моих возможностей, — спокойно ответила Марианна и, зайдя вперед, стала к нему спиной. Ее тело чуть колыхнулось, что-то мелькнуло в воздухе, и он ощутил легкое прикосновение к своей шее.

— Ну, как тебе Гере ваза? (атака ногой в каратэ. — Примеч. автора)

— Потрясающе, у меня так не выходит, — восхищался Рулон.

— Ты к этому особо и не стремишься. У тебя нет такой необходимости. А я постоянно нахожусь в подобных ситуациях.

— Так чего же тогда ушла? Или ты переусердствовала в обороне? — спросил Рулон.

— Всем известно, что главное мое правило — это знать свою меру, а причиной нашего ухода послужил вот этот предмет, — она положила в его руку кулончик с разорванной цепочкой. Кулончик был очень необычного вида, а цепь — широкая и тяжелая — видимо, стоила немало денег.

— Золотой? — внимательно разглядывая его, спросил Рулон.

— А ты что подумал, что твоя подруга стала бы мараться из-за простого? Только тебе не отличить подделку от ценного металла, не поглядев на пробу.

Рулон засмеялся, а потом спросил без особого любопытства:

— А чего это стерва привязалась там?

— Этот паренек оказался ее хахалем, — со злой усмешкой сказала Марианна, поправляя свои роскошные волосы.

— Так у тебя есть конкурентки? — спросил Рулон.

— Еще побольше, чем в школе.

Они вышли на широкую дорогу, где в этот час было нелюдимо. Только автомобили изредка проезжали мимо.

— За этим мальчиком мы и ходили на дискотеку? — спросил Рулон.

Марианна резко одернула за руку Рулона, увлеченного разговором и чуть было не попавшего под машину.

— Ты что? Разве подобное чадо может сделать что-нибудь путное? — Марианна пренебрежительно махнула рукой.

— Как же мы будем теперь? — продолжал интересоваться Рулон.

— Никак, — она ответила резко и в то же время игриво. — Просто вместо этого парня будешь ты.

— Что? Опять я? — удивленно воскликнул Рулон.

От такого поворота дела он даже слегка отскочил в сторону и отрицательно замотал головой.

— Да не бойся, это несложно. Просто ты спровоцируешь Штопора на драку, — Марианна заговорила вкрадчиво и ласково, успокаивая Рулона своим голосом.

— Штопора на драку? — с ужасом округлил глаза Рулон.

Теперь он остановился на месте, словно выражая свой протест.

— Перестань паясничать. Тебе ничего не придется делать. Скажешь ему пару ласковых, и дело в шляпе.

Он надулся и не отвечал ей. Марианна обняла его, словно нежный морской бриз, и ласково прошептала:

— Там будет много моих людей. Они не дадут ему ничего с тобой сделать. Тем более я буду рядом.

Размякнув, он согласился, успокоенный ее обещаниями. Хотя страх и был, но вдохновленный дискотечным примером Рулон тоже хотел сделать нечто подобное. Тем более дело намечалось серьезное, если Марианна решила покончить со своим вассалом, служащим верной дубиной в ее руках.

- Эта роль для тебя трудна, мой милый. Теперь ты будешь играть хулигана, будучи отъявленным чадосом, но тем это и ценно, что для ентого тебе нужно будет себя ломать и приложить много усилий. Всегда нужно играть ту роль, которая у тебя не получается, не входит в твой убогий репертуар, тогда ты сможешь стать господином самого себя, а сейчас ты раб своих ролей, своей трусости и закозленности. Благодари за это свою любимую мамочку. Если бы она желала тебе добра, то заставляла бы тебя быть разным, осознанно переходить из одной роли в другую, а так ты стал хлюпиком, маменькиным сынком.

Они шли еще минут десять по вечернему городу. Наконец оказались у входа в кафе. Это было современное здание с большими окнами. Марианна остановилась на минутку и осмотрела помещение через стекло.

— Вон она сидит, пьяная харя, давай войди в роль шута-петуха и попробуй хоть раз полезть в залупу на того, кто сильнее.

— ой, как это сделать? — замямлил Рулон.

— И не мякай, — оборвала она его, — давай лучше разозлись, стань жестче и собранней, тогда ты сможешь сделать это. Роли яви требуют агрессии, только ярость дает человеку новые силы, дает шанс сделать невозможное.

Рулон вспомнил все, что его обычно раздражало, и со злостью ударил кулаком в стену.

— Я сделаю это, твою мать, — жестко и решительно выпалил он.

— Таким ты мне уже больше нравишься, — ласково сказала ему Мэри, — но помни, что ты должен еще и наблюдать за собой со стороны, мой яхонтовый.

В кафе тихо играла музыка. За столиком сидел сильно охмелевший Штопор, допивая вторую бутылку водки. Марианна с Рулоном вошли в помещение, и Рулон развязно подвалил к столику, за которым сидел хулиган. На столе был беспорядок, недопитые стаканы с водкой, остатки жареной рыбы, колбасы и другой закуски создавали особый фон.

Эмма, как и было договорено, стала звонить в милицию, а Рулон подсел за их столик, бесцеремонно налил себе стакан лимонада и залпом выпил его. Затем поставил стакан на место, сильно стукнув по столу. Это было настолько непохоже на Рулона,
что Штопор, недоумевая, смотрел
окосевшим взором, словно пытаясь понять. Что-то зацепило его в Ру­-
лоне.

— Какого хера ты здесь расселся? Кантуй отсюда! — важно процедил Штопор.

Рулон, разглядывая граненый
стакан, уверенным голосом, нето-
ропливо высказал несколько нелест­ных комплиментов на его счет.

— Посмотри на себя. Ты думаешь, кто ты есть? Пень ты на ровном месте, да еще неотесанный.

Кровь ударила в голову хулигана. Он вскочил и, резко опрокинув стол, попытался ударить Рулона. С лицом, искаженным от злобы, он направил огромный кулак в цель, но промазал, недооценив реакции Рулона. И тут же упал навзничь, на мирно сидевших людей, от приема джиу-джитсу, ловко осуществленного
Марианной.

Ослепленный яростью, Штопор начал дебоширить, но вовремя подоспевшая свита стала утихомиривать его. В это же время подоспели и вызванные мили­ционеры.

Рулон с Марианной выбежали через черный ход, наблюдая, как несколько фараонов помещали Штопора в черный воронок.

— Все, что не делается, все к лучшему, — сказала Мэри.

— Но при условии, если все хорошо кончается, — добавил Рулон, — возмездие получил Штопор за свое гнусное существование, коим он отравлял жизнь многих.

Рулон задумался над этим.

— А ты хорошо проявился для первого раза, — похвалила его подружка. — Теперь еще навешаешь пиздюлей всем хулиганам в школе. И тогда точно станешь суперменом.

— Да до этого мне еще далеко, — заметил Рул.

— Ничего, продолжай злиться, становись жестче и собранней. И ты сможешь то, на что раньше был не способен, — сказала она. — Злоба — это великая сила, зная это, людей учат быть добрыми, чтоб ими было легче управлять, но ты теперь понял эту тайну. Ну ладно, мне пора идти по своим делам, а ты иди по своим. Будь здоров, подлец! — шутливо бросила она и растворилась в вечернем полумраке. Он проводил ее почтительным взглядом, затем развернулся и поплелся восвояси, размышляя над происшедшим:

«Падлы, меня воспитывали овцой, говорили «будь говном, будь добрым, уступай, не борись, сдавайся», и я стал чмом. Теперь меня все избивают. Если бы я был агрессивен, умел злиться, то я бы занимал другую роль, был бы лидером, - думал Рул, бесясь на мать и всех остальных воспитателей, - все, баста, теперь я буду злиться, не буду слушать ваш бред, черти, не буду размякать от вашей сентиментальноси и хуевой заботы, - злился он, - гады, мне всю жизнь испоганили, будьте вы прокляты, сволочи, - эти мысли делали Рулона сильней, и он чувствовал, как стал преображаться в нормального человека».

Дома Рулон включил специально подобранную музыку, состоящую из песен, которые ему больше всего нравились и зажигали душу. Он стал танцевать и отдаваться Богу. Великое блаженство стало переполнять его сердце. Он продолжал активно танцевать. Через минут тридцать он вспотел, энергии стало меньше, он устал, и благодать стала утихать.

Но, прилагая волю, он протанцевал еще столько же до полного изнеможения. Затем лег на пол, расслабился и стал медитировать, чувствуя движение энергии в теле. Практикуя этот экстатический танец уже несколько лет каждый день, Рулон стал добиваться такого интенсивного состояния блаженства, что остальные развлечения, такие как телевизор, общение с бабами и компании, отошли на второй план. Они только мешали испытывать этот катарсис от слияния с Богом. «Если бы все научились этому, — подумал Рулон, — то ни водка, ни наркота, ни семейка не понадобились бы людям. Но жизнь течет по-иному, и путь счастья открыт для немногих. Водка, секс и дети делают их такими дураками, что они уже никогда не будут способны все это понять».

Эти размышления прервала мать своим занудством.

— Что же ты плохо учишься? Ничем не занимаешься? Как ты собираешься жить, кормить семью? — кричала она. — Все прыгаешь, где-то шляешься. Может, ты уже в секту попал? Тебя там сделают зомби!

— Сами вы все зомби, — ответил сын, — мозгами-то не умеете думать. Вам как внушили ерунду, так вы тупо ей и следуете. Ваша программа мне известна — институт, семья, завод, могила. Мне этого не нужно. Думаете, что если делаете как все, то, значит, правильно? Но вы — зомби, настоящие зомби. И из могилы вас не надо поднимать для этого. Вы уже умерли, а мне все это не нужно. Я не хочу ваш коммунизм строить, мне на все это наплевать.

Затем Рулон написал плакат: «БУДЬ КАК ВСЕ!»

«Девиз идиотов», — подписал он внизу. И затем записал стих, который ему пришел в контакте с Шамбалой:

К чему все эти рассужденья о коммунизме, о труде.

Не предавайся заблужденьям, подумай лучше о себе.

— Семья, семья, дети — вот что самое страшное, — вертелось у него в голове, — вот камень преткновения, вот почему матери плохо.

Коаны Дзен (PLUS)

Рулон снова был в школе, на уроке алгебры, где учили решать какие-то сложные уравнения. Марианны не было.

«Чему нас тут учат, зачем нам эта высшая математика с тремя неизвестными? Лучше бы учили, как в жизни математику проявлять. Это на доске все логично, а в жизни никто не следует логике, расчету и потом жалуются, обижаются, что у них все плохо, все на поводу у чувствишек и внушенных установок идут. Где же тут математика? Пусть лучше разберутся, как им дальше жить» — так думал Рулон о математике и проблемах людских.

На перемене его поймал Солома с дружками. Он славился своей любовью к юмору.

— Ну что, Рулон, вилкой в глаз или выебать раз? — произнес он слова приветствия. Все забалдели.

— Ни то и ни другое, — промямлил Рулон.

— Пойдем, Рулон, с бабами знакомиться. Помнишь, чему я тебя раньше научил, или вмазать по рогам?

— Помню, — Рулон знал, что если делать то, что он скажет, то Солома сильно бить не будет.

— Ну, говори свой пароль, — глумился Солома.

— Я — рахит, напуганный войной, — промямлил Рулон. Все весело забалдели. Рулон продолжил: — Голые яйца над пропастью, я — страшный сифилис, — завыл он и, приставив руки к ушам, скорчил рожу, стараясь всех напугать.

Его взяли за руки, растянули в стороны и повели вдоль длинного школьного коридора.

— Рулон, все бабы твои. Снимай пиджак, сейчас пойдем знакомиться, — сказал Солома, когда они были напротив женского туалета.

Он снял пиджак. Солома вывернул его, бросил на пол, потоптался по нему и велел надеть шиворот-навыворот. Дружки закатили Рулону штанину и в таком виде повели по школе, подводя к девкам, которые стояли группами.

«Вот классно, - думал он, - ща меня с бабами знакомиться научат, а то я все стеснялся, боялся попасть в неловкое положение, а тут меня уже опускают ниже плинтуса. Бомба, я должен победить свой дискомфорт, мне должно быть насрать, как меня оценивают люди, я просто буду общаться с ними и все. Если стесняться людей, считаться с ними, бояться оказаться плохим в их ебонутых глазах, тогда я буду беспомощен, подавлен, запуган и никогда не смогу делать то, что я хочу. Я должен быть морально раздавлен, чтобы отказаться от ебучей морали, которая сковывает меня цепями. Буду осознанно бороться со стыдом, страхом, скованностью, чтобы сломать свою клетку, тюрьму морали».

Рулону было неудобно и стыдно, но он постарался войти в отрешенное состояние и увидел снова все происходящее со стороны. Стало весело, он подошел к девкам.

— Мне не страшен триппер злой, сифилис тройной, когда презерватив со мной, — продекламировал Рулон.

Солома с друганами весело балдели. Они держались руками за живот, загибаясь от хохота. Радостное веселье продолжалось. Скоро над Рулоном стала смеяться вся школа. Он весело читал стих Пушкина, как его научили:

На кладбище ветер свищет и листочки шевелит.

Нищий снял портки и дрищет на обтесанный гранит.

Вдруг, откуда ни возьмись, в белом саване мертвец.

И сказал могильным басом: «Обосрал меня, подлец!

Кто вас носит в эту пору на могиле нашей срать?

Вот насрал какую гору, и руками не поднять!»

Нищий начал извиняться, пальцем жопу затыкать,

А мертвец давай ругаться, только листики дрожат.

Тут Рулон почувствовал себя скоморохом при царском дворе или где-нибудь на базарной площади. Он веселил народ, а сам при этом занимался растождествлением со своей ролью. Глаза всех были сфокусированы на нем. «Общество, окружающие люди навязывают нам роль, загоняют нас в нее своим мнением, своими действиями, но моя задача, — думал Рулон, — наперекор всему обществу растождествиться с тем, что обо мне думают, с тем, что со мной делают. Стать независимым от мнения дураков и играть, просто играть любое слово, действие, мысль, помня, что я в большом театре под названием ЖИЗНЬ».

Вдоль коридора выстроились почти все ученики школы. Рулона вели сквозь строй, и вся эта масса школьников веселой гурьбой следовала за этой процессией. На первом этаже школы состоялся мудрый диалог.

— Взлет или посадка? — спросил Солома.

— Нелетная погода. — сказал Рулон.

— А, знаешь, сука! Рога есть? — тогда спросил он.

— Нет, — ответил Рулон.

— Тогда набивать будем! — закричал Солома и с силой врезал Рулону по голове.

— Рога есть?

— Есть, — ответил Рулон.

— Тогда сбивать будем! — сказал Солома, снова вмазав по голове так, что искры посыпались из глаз. Так он спрашивал еще несколько раз, но Рулон не знал ответа. Он подумал: «Это хороший коан, прямо эзотерический принцип какой-то: есть качества характера — нужно
искоренять, нет — нужно развивать».

Рулона завели в туалет и облили водой из ведра с туалетной бумагой и окурками.

— Ты у нас будешь мокрой курицей! — захохотал Солома и снова повел Рулона по школе, крича «Рулон — мокрая курица!».

— Хуй сосал, селедкой пахло? — спро­-
сил он.

— Не сосал, не знаю, пососешь, расска-
жешь, — ответил Рулон.

— Знаешь, падла, ответ! — сказал Солома, сильно ударив Рулона под дых. — Читай
стих! — заорал он.

Рулон начал читать, заикаясь:

Грузин в кустах ебет козла.

Какой позор для человека!

Татарин за хуй тянет пса

И усерается от смеха.

Из ресторана вышла блядь,

Ее глаза осоловели,

— Фанеру к смотру! — закричал Солома. Рулона схватили за руки, а Солома стал бить по грудянке изо всех сил. — Теперь я тебе проставлю гычу, — Рулона развернули спиной, а Солома стал бить его по спине своими здоровенными кулаками.

Кто-то притащил фломастер, и Солома на лбу у Рулона написал: «Бойтесь, бляди! Башню клинит!» — и повел по школе всем показывать.

«Хорошо, что нету пионерского галстука, а то завязали бы так, что потом разрезать бы пришлось», — он вспомнил мастеров дзен и подумал, что Солома мог бы быть одним из них.

— Что происходит? — внезапно все это увидела завуч и спросила с явным намерением кого-нибудь наказать.

— Мы играем, — сказал Рулон.

— Да вот он в индейца нарядился, — сказал Солома. — Скажите ему, чтобы он так в школе больше не делал.

Завуч стала орать и велела смыть Рулону эту надпись со лба. Ему не было жаль себя. Увидев надпись в зеркале, он весело рассмеялся.

«Моя личность не больше, чем это отражение в кривом зеркале людских мнений обо мне. Но мне забить на все это, я тот, кто смотрит, смотрит на это кривое отражение. Я не оно, я не должен отождествляться с ним. Когда я смогу это сделать, то я уже начну играть роли так, чтоб создавать о себе любое нужное мне мнение, — подумал он и скривил страшную рожу, глядя на себя в зеркало. — Вот так я буду делать все это... Жизнь — это просто цирк, но люди слишком серьезно относятся к себе, к мнению о них. И так они становятся рабами чужих мнений. Живут не так, как им хочется, а так, чтоб о них хорошо думали. Зомби тупые, фанатики. Многие сегодня подумали, что я тронулся, значит, смогу пенсию в дурдоме получать, — подумал он, глупо улыбаясь. — Во всем есть и хорошая сторона. Не бывает худа без добра».

По пути домой он встретил Марианну. Вспомнив утренний разговор с матерью, он рассказал ей его.

— Марианна, я пытался объяснить матери Истину, но встретил сопротивление, она говорит, что меня зомбируют, хотя сама настоящая зомби.

— она даже не понимает, какие все люди зомби сами по себе. Это просто смешно думать, что их могут специально зомбировать в каких-то сектах. Они и без зомбирования уже полные зомби. Понимаешь? Я узнала, что зомби делают несколькими способами. Один из них, когда человеку дают специальный порошок, после которого кладут его в гроб, а потом обратно вынимают, и он становится зомби. Другой способ, более распространенный на Востоке, когда на голову подвергавшемуся зомбированию одевали сырую верблюжью шкуру или желудок верблюда. Шкура постепенно высыхала, и человек испытывал неимоверные муки. Волосы врастали в шкуру. Через некоторое время психика такого человека полностью нарушалась, и он становился зомби. Много других способов существует. А у человека его «социальные программы», как этот мокрый верблюжий желудок, начинают постепенно высыхать. Например, ребенку говорят: «Ты будешь иметь семью». Ребенок: «Нет, я не буду ее иметь», т.е. ребенок нормально реагирует. Он всю эту глупость отвергает. А когда он становится постарше, то верблюжья шкура начинает высыхать и сильно сдавливает ему голову. Вот тогда начинаются адские боли. И примерно к 40 годам жизни он становится полным зомби, который тупо идет, ничего не соображая. Ему даже уже говорить что-то бесполезно. Потому что он духовно мертв. Шкура полностью высохла, волосы в мозги проросли, и вместо мозгов у него теперь там волосы.

— У Лескова есть такой рассказ, мне бабка рассказывала, как таких зомби делают, а потом разрезают пятки, и туда волосы вставляют, чтобы они не сбежали, — добавил Рулон.

— Но обычному человеку ничего не надо делать, чтобы он не сбежал. Просто ему надо внушить, что он уже свободен, и он никуда не сбежит. Он будет умирать за Родину, за Сталина. Это раньше людям что-то вставляли, одевали верблюжью шкуру, заковывали в цепи на галерах к веслам. А потом проще. Им просто внушили, что надо строить коммунизм, и уже не нужно к веслам на галерах приковывать. Они и так будут сидеть, пока не сработаются до костей.

— Есть такая поговорка: «Дураку с три короба наврешь и можешь делать с ним, что хочешь», — добавил Рулон.

— Мы с тобой даже делали попытки на опыте показать людям их глупость, и все равно они не понимают. Вспомни скоморошество на дне рождения. Это получается потому, что глубоко что-то им в мозги вклинилось, и уже жизненный опыт не помогает.

— Марианна, ты часто говоришь о глупостях людей, а они все равно не понимают.

— Ум для многих людей оказался роскошью, ненужной роскошью. А действительно, зачем он нужен обычному человеку? Если бы у всех был ум, то уже люди не существовали бы. Люди перестали бы размножаться. Все бы стали хорошо жить. У каждого человека было бы по огромному городу. И в этот город мы бы набрали китайцев работать, потому что они слишком сильно размножились. И каждый бы управлял целыми ордами китайцев, которых бы селили в этих городах. Но вскоре китайцы, если бы у них был ум, все бы поняли. Людей бы на Земле становилось все меньше. И такие цивилизации не могли бы существовать из умных людей. Поэтому, если бы люди были с умом, то они бы не рождались. И хотя существует линия ума на руке, но это не тот ум. Просто эти линии говорят о том, насколько может быть человек удачлив в глупости. Люди начинают завидовать Пугачевой, Кобзону, другим, потому что они быстрее могут осуществить глупость. Но никто почему-то не завидует йогу, который сидит в пещере. Он там очень спокойно живет. А люди говорят: «Ну как же. Он же не может там глупость осуществить, значит, мы не будем ему завидовать».

— Да, Марианна, я и не предполагал, что глупость правит умом, — мечтательно произнес Рулон.

— Не бойся совершать усилия. Гурджиев говорил, что человек должен очень много страдать, чтобы что-то понять. Поэтому мы не должны избегать страдания. Мы должны идти навстречу страданиям, может быть, воображаемым страданиям. Только мы не должны себя жалеть во время страдания.

— Марианна, а в чем разница между обычными страданиями и принимаемыми?

— Жалость во время страдания размягчает наше поле, и тогда оно идет нам не впрок. Лучше становись жестче, злее, сожми поле — и это будет впрок. Это поможет не фантазировать, а реально видеть мир. Некоторые любят себя помучить воображаемыми страданиями, чтоб заполнить ими внутреннюю пустоту. Но я буду заполнять ее божественным и не буду мучить себя.

— Марианна, сказали, что животные, собака, например, когда боится, начинает рычать и лаять.

— Вот. Так и ты можешь попробовать рычать, чтоб научиться быть активным и злым, как они, и не жалеть себя, не плакать.

Рулон вспомнил, как его втолкнули в женский туалет. Он долго вырывался оттуда, пока у него не возникла мысль: «Что же я делаю? Все это просто представления ума». Затем спокойно сел на ведро, которое стояло под раковиной. И стал медитировать под шум журчащей в бачках воды. Мимо проходили девчонки. Смеялись, стыдили его. Но ему было все равно. Он остановил внутреннее мышление и расфиксированным взором смотрел на них как на цветоформы, которые проходили мимо. Их слова он слышал, как звуки разного тембра и громкости.

Его медитацию прервала уборщица, выгнавшая с этого удобного места.

Сначала Рулону было страшно идти в школу, но так как он все больше использовал школу для духовной практики, то со все большей радостью посещал этот «клондайк знаний истины».

Проходить через все эти страдания становилось все более интересно. К сожалению, без подобных ситуаций развитие идет медленно. Эти ситуации ускоряют во много раз продвижение, если они пройдены достойно, с культивацией, во время их истинного состояния.

***

И вот 10 лет школы помогли достичь высоких результатов в процессе Просветления. Рулон ходил по школе, его лицо всегда было растянуто в глупой улыбке. Его прозвали Человек, который смеется. И он научился смеяться над собой и не бояться быть дураком. Поэтому и другим тоже было весело с ним. Его за это звали
«любимец публики — Рулон».

— Ты не болей, Рулон, — говорили они
ему, — а то нам без тебя будет скучно.

— Я уже закаляюсь, — отвечал, бывало, он им.

У Рулона была особая ручка, которую он грыз и заплавлял спичками. Под конец она превратилась во что-то невообразимое. И
когда Рулон ее терял, ее заботливо возвращали, мол, продолжай писать этой ручкой. Такой же был у него дневник, весь в разных
надписях и рисунках с двойками, проставленными до конца года.

***

Теплым утром Рулон шел по улице. Дневное светило обдавало его теплотой своих лучей. На душе было хорошо. Сердце переполнялось высшей любовью ко всему необъятному миру и не питало пристрастий к отдельным предметам. Разум был чист, а мысль сильна и свободна.

Подходя к остановке, он заметил стоящую там Лену, которая после того происшествия больше не встречалась с ним. Рулон размышлял, подойдет она или нет. Конечно, ему от нее не светило, но она нуждается в его поддержке, и к тому же нельзя оставлять человека в таком недоброжелательном настрое к себе.

— Здравствуй, Ленок, — подойдя, обратился он к ней, как будто ничего не происходило. Она поздоровалась, даже не повернувшись.

— Чего же это ты ко мне не заходишь? — ласково произнес Рулон.

— Как же, зайдешь теперь к тебе?

— Ах да, этот дурацкий случай, — будто бы только вспомнив о нем, вздохнул он и почувствовал, как в сердце Лены затеплилась радость, хотя ее лицо оставалось холодным. Она не умела так быстро менять настрой, как Марианна, и следовала шаблонам, что только усложняло ее жизнь.

— А ты сегодня великолепно выглядишь, — сделал он ей комплимент. Лена улыбнулась, но не ответила.

— До скорой встречи, — дружелюбно сказал он и, подмигнув, сел в подошедший транспорт. Рулон не хотел восстанавливать прежних отношений. Целью было снять ненужную неприязнь и обиду с ее души, что и было исполнено. Он еще раз вспомнил про свою еблю с Леной и осознал, что она опустошала его. После майтхуны с ней он ощутил себя высосанным, как выжатый лимон. После секса с Марианной он чувствовал, как будто начал парить. Такая была в теле легкость и наполненность. «Да, надо искать сильных, нормальных партнеров, которые тебе могут что-то дать, а не разменивать себя на всякое дерьмо. Как хорошо, что Мэри вовремя образумила меня. Ведь она ведет меня к знанию, а эта чмошница поведет меня в болото семьи», — подумал он.

Наши рекомендации