Картина пятая смерть человека
Неопределенный, колеблющийся, мигающий, сумрачный свет, мешающий что-либо рассмотреть с первого взгляда. Когда глаз привыкает, он видит такую картину.
Широкая, длинная комната с очень низким потолком, без одного окна в стенах. Вход откуда-то сверху, по ступеням. Стены гладки и сумрачно-грязны - похоже на грубую, запятнанную кожу какого-то большого зверя. Всю заднюю стену, до ступенек, занимает один огромный, плоский стеклянный буфет, сплошь установленный совершенно правильными рядами бутылок с разноцветными жидкостями. За невысоким прилавком совершенно неподвижно сидит Кабатчик, сложив руки на животе. Белое с румянцем лицо, лысина, большая рыжая борода - выражение полного спокойствия и равнодушия. Таким он остается все время, ни разу не перемещаясь и не меняя положения. За небольшими столиками на деревянных табуретках сидят Пьяницы. Количество людей увеличивается их тенями, блуждающими по стенам и по потолку. Бесконечное разнообразие отвратительного и ужасного. Лица, похожие на маски с непомерно увеличенными или уменьшенными частями: носатые и совсем безносые, глаза дико вытаращенные, почти вылезшие из орбит и сузившиеся до едва видимых щелей и точек; кадыки и крохотные подбородки. Волосы у всех путаные, лохматые, грязные, иногда закрывающие половину лица. На всех, однако, лицах, при их разнообразии, лежит печать страшного сходства: это зеленоватая, могильная окраска и выражение то веселого, то мрачного и безумного ужаса.
Одеты Пьяницы в одноцветные лохмотья, обнажающие то зеленую костлявую руку, то острое колено, то впалую страшную грудь. Есть почти совсем голые. Женщины мало отличаются от мужчин и еще безобразнее, чем они. У всех трясутся руки и головы, и походка неровная, точно они ходят или по очень скользкой, или бугроватой, или движущейся поверхности. И голоса одинаковые: хриплые, сипящие; и так же нетвердо, как ходят, выговаривают Пьяницы слова непослушными, точно замерзшими губами.
Посередине сборища, за отдельным столиком, сидит Человек, положив седую, всклокоченную голову на руки. Таким остается он все время, за исключением того момента, когда говорит. Одет он очень плохо. В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечой. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-синие блики на каменном лице и подбородке Его.
РАЗГОВОР ПЬЯНИЦ
- Боже мой! Боже мой!
- Послушайте, - как странно колеблется все: ни на чем нельзя остановить взора.
- Все дрожит как в лихорадке: люди, стулья и потолок.
- Все плывет и качается, как на волнах.
- Вы не слышите шума? Я слышу какой-то шум. Точно грохочут железные колеса или камни падают с горы. Большие камни падают, как дождь.
- Это шумит в ушах.
- Это шумит кровь. Я чувствую мою кровь. Густая, черная, пахнущая ромом, она тяжело катится по жилам. И когда подходит к сердцу, то все падает, и становится страшно.
- Я вижу как будто блистание молний!
- Я вижу огромные красные костры, и на них горят люди. Противно пахнет горелым мясом. Черные тени кружатся вокруг костров. Они пьяны, эти тени. Эй, позовите меня, я буду с вами танцевать.
- Боже мой! Боже мой!
- И я веселый! Кто хочет со мною смеяться? Никто не хочет, так я буду один. (Смеется один.)
- Прелестная женщина целует меня в губы. От нее пахнет мускусом, и зубы у нее как у крокодила. Она хочет укусить меня. Прочь, шлюха!
- Я не шлюха. Я старая беременная змея. Уже целый час смотрю я, как из моей утробы выходят маленькие змейки и ползают. Эй, не раздави моего змееныша!
- Куда ты идешь?
- Кто ходит там? Сядьте. Весь дом дрожит, когда вы ходите.
- Я не могу. Мне страшно сидеть.
- И мне страшно. Когда сидишь, то слышно, как ужас бегает по телу.
- И мне. Пустите меня!
Трое или четверо Пьяниц колеблющимися шагами бесцельно бродят, путаясь среди столов.
- Посмотрите, что оно делает. Уже два часа оно старается прыгнуть на мои колени. Только на вершок не достает. Я его отгоню, а оно опять. Это какая-то странная игра.
- У меня под черепом ползают черные тараканы. И шуршат.
- У меня распадается мозг. Я чувствую, когда одна серая частица отделяется от другой. Мой мозг похож на скверный сыр. Он пахнет.
- Тут пахнет какой-то падалью.
- Боже мой! Боже мой!
- Сегодня ночью я подползу к ней на коленях и зарежу ее. Потечет кровь. Она сейчас течет уже: такая красная.
- За мной все время ходят трое. Они зовут меня в темный угол на пустырь и там хотят зарезать. Они сейчас около дверей.
- Кто это ходит по стенам и по потолку?
- Боже мой! Они пришли сюда. За мною.
- Кто?
- Они!
- У меня немеет язык. Что же мне делать? У меня немеет язык. Я буду плакать. (Плачет.)
- Все из меня лезет наружу. Я сейчас вся вывернусь наизнанку и буду красной.
- Послушайте, послушайте, эй! Кто-нибудь. На меня идет чудовище. Оно поднимает руку. Помогите, эй!
- Что это! Помогите! Паук!
- Помогите!
Некоторое время кричат хриплыми голосами: "Помогите!"
- Мы все пьяницы. Позовем всех сверху сюда. Наверху так мерзко.
- Не надо. Когда я выхожу отсюда на улицу, она мечется, как дикий зверь, и скоро валит меня с ног.
- Мы все пришли сюда. Мы пьем спирт, и он дает нам веселье.
- Он дает ужас. Я весь день трясусь от ужаса.
- Лучше ужас, чем жизнь. Кто хочет вернуться туда?
- Я - нет.
- Не хочу. Я лучше издохну здесь. Не хочу я жить!
- Никто!
- Боже мой! Боже мой!
- Зачем ходит сюда Человек? Он пьет мало, а сидит много. Не надо его.
- Пусть идет в свой дом. У него свой дом.
- Пятнадцать комнат.
- Не трогайте его, ему больше некуда ходить.
- У него пятнадцать комнат.
- Они пустые. В них только бегают и дерутся крысы.
- А жена?
- У него никого нет. Должно быть, умерла жена.
- Умерла жена.
- Умерла жена.
Во время этого разговора и последующего потихоньку входят Старухи в странных покрывалах, незаметно заменяя собой тихо уходящих Пьяниц. Вмешиваются в разговор, но так, что никто этого не замечает.
РАЗГОВОР ПЬЯНИЦ И СТАРУХ
- Он сам скоро умрет. Он едва ходит от слабости.
- У него пятнадцать комнат.
- Послушайте, как бьется его сердце: неровно и тихо. Оно скоро остановится.
- Эй! Человек! Позови нас к себе: у тебя пятнадцать комнат.
- Оно скоро остановится. Старое, больное, слабое сердце Человека!
- Он спит, пьяный дурак. Спать так страшно, а он спит. Он может во сне умереть. Эй, разбудите его!
- А помните, как билось оно молодо и сильно!
- Я пойду на улицу и устрою скандал. Меня ограбили. Я совсем голый. У меня зеленая кожа.
- Здравствуйте.
- Опять шумят колеса. Боже мой, они меня задавят. Помогите!
Никто не отзывается.
- Здравствуйте.
- А вы помните, как он родился? Вы, кажется, там были?
- Должно быть, я умираю. Боже мой, боже мой! Кто же отнесет меня в могилу? Кто зароет меня? Так и буду я валяться, как собака, на улице. Будут люди ходить через меня, экипажи ездить - раздавят они меня. Боже мой! Боже мой! (Плачет.)
- Позвольте поздравить вас, дорогой родственник, с новорожденным.
- Твердо уверен, что тут есть ошибка. Когда из прямой линии выходит замкнутый круг, то это - абсурд. Сейчас я докажу это!
- Вы правы.
- Боже мой! Боже мой!
- Только невежды в математике могут допустить это.. Но я не допускаю. Слышите, я не допускаю этого!
- А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
- И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку.
- Не трогайте, девушки, не трогайте цветов.
Тихо смеются.
- Боже мой! Боже мой!
Пьяницы все ушли, и их места заняты Старухами в странных покрывалах. Свет становится ровным и очень слабым. Резко выделяется фигура Неизвестного и седая голова Человека, на которую сверху падает слабый свет.
РАЗГОВОР СТАРУХ
- Здравствуйте!
- Здравствуйте. Какая славная ночь!
- Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
- Покашливаю.
Тихо смеются.
- Теперь недолго. Он сейчас умрет.
- Взгляните на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и фитиль догорает.
- Не хочет гаснуть.
- А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
- Не спорьте! Не спорьте! Хочет оно гаснуть или не хочет, а время идет.
- А вы помните его автомобиль? Он однажды чуть не задавил меня.
- А его пятнадцать комнат?!
- Я сейчас только была там. Меня чуть не съели крысы, и я простудилась от сквозняков. Кто-то украл рамы, и ветер ходит по всему дому.
- А вы полежали на кровати, где умерла его жена? Не правда ли, какая она мягкая?!
- Да, я обошла все комнаты и помечтала немного. У них такая милая детская. Жаль только, что и там выбиты рамы и ветер шуршит каким-то сором. И кроватка детская такая милая. В ней крысы теперь завели свое гнездо и выводят детей.
- Таких миленьких, голеньких крысяток.
Тихо смеются.
- А в кабинете на столе лежат игрушки: бесхвостая лошадка, кивер, красноносый паяц. Я немного поиграла с ними. Надевала кивер - он так ко мне идет. Только пыли на них ужасно много, вся перепачкалась.
- Но неужели вы не были в зале, где давался бал? Там так весело.
- Да, я была там, но, представьте, что я увидела! Темно, стекла выбиты, ветер шуршит обоями...
- Это похоже на музыку.
- А у стен, в темноте, на корточках сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали!
- Мы знаем!
- И, ляская зубами, лают отрывисто: как богато, как пышно!
- Вы шутите, конечно?
- Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
- Как богато! Как пышно!
- Как светло!
Тихо смеются.
- Напомните ему.
- Как богато! Как пышно!
- Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
- Он сейчас умрет.
- Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так.
Становятся полукругом около Человека и тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.
- Устроим бал! Я так давно не танцевала.
- Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец.
- Зовите музыкантов. Нельзя же хороший бал давать без музыки.
- Музыкантов!
- Ты помнишь?
Напевают. В то же мгновение по ступеням спускаются те три музыканта, что играли на балу. Тот, кто со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все три начинают играть с чрезвычайной старательностью.
Но звуки тихи и нежны, как во сне.
- Вот бал, как пышно!
- Как светло!
- Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй - сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывают странные, визгливые нотки; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Как нежно, как хорошо!
- Как отдыхает душа!
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь...
- Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты, в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, выпрямляется, закидывает седую, красивую грозно-прекрасную голову и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. После каждой короткой фразы короткая, но глубокая пауза.
- Где мой оруженосец? - Где мой меч? - Где мой щит? - Я обезоружен! - Скорее ко мне! - Скорее! - Будь прокля... (Падает на стул и умирает, запрокинув голову.)
В то же мгновение, ярко вспыхнув, гаснет свеча, и сильный сумрак поглощает предметы. Точно со ступенек ползет сумрак и постепенно заволакивает все. Только светлеет лицо умирающего Человека. Тихий, неопределенный говор Старух, шушуканье, пересмеивание.
Некто в сером. Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
- Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца, потом начинают тихо напевать, начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вдруг гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак.
И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают.
Тишина.
Опускается занавес
23 сентября 1906
Приложение
ПОЗДНИЙ ВАРИАНТ ПЯТОЙ КАРТИНЫ ПЬЕСЫ "ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА"
Высокая мрачная комната, в которой умерли сын и жена Человека. На всем лежит печать разрушения и смерти. Стены покосились и грозят падением: в углах раскинулась паутина - правильные светлые круги, включенные безысходно один в другой; грязно-серыми прядями спускается мертвая паутина и с нависшего потолка. Точно под упорным давлением мрака, черной безграничностью объявшего дом Человека, подались внутрь и покривились два высоких окна: если окна не выдержат и провалятся, то мрак вольется в комнату и погасит слабый, умирающий свет, которым озаряется она.
В задней стене коленчатая лестница, ведущая наверх, в те комнаты, где происходил когда-то бал; внизу видны кривые погнувшиеся ступени, дальше они теряются в густой насупившейся мгле. У той же стены под искривленным, порванным балдахином кровать, на которой умерла жена Человека.
Справа темное жерло холодного, давно потухшего огромного камина; большая куча мертвой золы, в которой белеет полуобгорелый лист какой-то бумаги, по-видимому, чертежа. Перед камином в кресле сидит неподвижно умирающий Человек; в том, как оборван его халат, в том, как лохматы и дики его нечесаные седые волосы и борода, чувствуется полная заброшенность и одиночество умирания. В стороне от Человека, в таком же кресле, крепко спит Сестра Милосердия с белым крестом на груди; за все время картины она не просыпается ни разу.
Вокруг умирающего Человека, обнимая его тесным кольцом жадно вытянутых лиц, сидят на стульях Наследники. Их семь человек, три женщины и четверо мужчин. Их шеи хищно вытянуты по направлению к Человеку, рты жадно полураскрыты; напряженно-скрюченные пальцы на поднятых руках походят на когти хищных птиц. Есть среди них толстые и весьма упитанные люди, особенно один господин, жирное тело которого бесформенно расплывается на стуле, но по тому, как они сидят, как они смотрят на Человека, - кажется, что всю жизнь они были голодны и всю жизнь ожидали наследства. Голодны они как будто и сейчас.
В углу неподвижно стоит Некто в сером с догорающей свечою. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым язычком устремляясь вверх. И могильно-сини блики на каменном лице и подбородке Его.
РАЗГОВОР НАСЛЕДНИКОВ
Говорят громко:
- Дорогой родственник, вы спите?
- Дорогой родственник, вы спите?
- Дорогой родственник, вы спите или нет? Отвечайте нам.
- Мы ваши друзья!
- Ваши наследники.
- Отвечайте нам!
Человек молчит. Наследники переходят на громкий шепот.
- Он молчит.
- Он ничего не слышит: он глух.
- Нет, он притворяется. Он ненавидит нас, он рад был бы нас выгнать, но не может: мы его наследники!
- Каждый раз, когда мы приходим, он смотрит на нас так, точно мы пришли убивать его. Как будто не умрет он и сам!
- Глупец!
- Это от старости. От старости все люди становятся глупы.
- Нет, это от жадности. Он рад был бы унести в могилу все. Он не знает, что в могилу человек уходит один.
- Почему вы так ненавидите нашего дорогого родственника?
- Потому, что он медлит умирать. (Громко.) Старик, почему ты не умираешь? Ты портишь нам жизнь, ты грабишь нас. Твое платье рвется и гниет, твой дом разрушается, твои вещи стареют и теряют ценность!
- Это правда, он нас грабит!
- Тише! Зачем кричать!
- Старик, ты обираешь нас!
- Но, может быть, дорогой родственник слышит нас?
- Пусть слышит! Правду всегда полезно слышать.
- Но, может быть, у него еще хватит силы составить завещание и лишить нас наследства?
- Вы думаете?
Натянуто смеются. Продолжают нежными голосами, громко, так, чтобы слышал Человек.
- Пустяки, он всегда был умным человеком, склонным к юмору, и прекрасно понимает шутку. Не правда ли, дорогой родственник?
- Конечно, мы шутили.
- Мы можем ждать сколько угодно. Нам только жаль его. Так грустно день и ночь сидеть одному перед потухшим камином, - не правда ли, дорогой родственник?
- Почему он не ляжет в постель?
- Так, маленькая причуда. На этой постели умерла его жена, и он никому не позволяет коснуться ни белья, ни подушек.
- Но время уже коснулось их!
- От них пахнет гнилью.
- Здесь отовсюду пахнет гнилью. (Нюхает.)
- Когда я подумаю... Нет, когда я подумаю, что в этом камине он непроизводительно жег целые бревна...
- А вы помните его бал? Наш милый родственник так сорил деньгами!
- Нашими деньгами!
- А вы помните, как он баловал жену, эту ничтожную женщину?
- Добавьте: которая обманывала его.
- Тише!
- У которой была дюжина любовников!
- Тише! Тише!
- Которая жила с лакеем! Да, со своим лакеем. Я сама видела однажды, как они переглянулись.
- Но она умерла! Не оскверняйте могил клеветою!
- Но это правда: я сама слыхала о том же.
- Бедный, обманутый глупец!
- Вы не замечаете украшений в его почтенной седине.
- Тише! Тише!
С возгласами "Тише! Тише!" переглядываются и тихонько смеются.
- Человек не имеет права думать только о самом себе. Когда я рассчитаю, сколько он мог бы нам оставить и сколько нам остается...
- Гроши!
- Нужно благодарить провидение и за то, что осталось. Наш почтенный родственник так небережлив.
- Взгляните на его халат: разве можно так обращаться с дорогими вещами.
- Вы думаете? Я не вижу отсюда, что это за материя.
- Подойдите осторожно и пощупайте пальцами. Это шелк.
Одна из женщин подходит к умирающему Человеку и, делая вид, что оправляет подушку, ощупывает материю. Все с любопытством следят за нею.
- Шелк!
Различными жестами Наследники выражают свое негодование.
Человек (на мгновение выходит из неподвижности и просит слабо). Воды!
Наследники. Что он говорит? Он слышал? Чего ему надо?
Человек. Воды! Бога ради, воды! (Умолкает.)
Несколько испуганные Наследники ищут воды, но не находят. Брезгливо-встревоженные голоса:
- Воды!
- Он просит воды!
- Да дайте же ему воды!
- Воды нет.
Все разом обращаются к спящей Сестре Милосердия, крича, приставляя руки ко рту в виде рупора:
- Сестра Милосердия!
- Сестра Милосердия!
- Сестра Милосердия!
- Вам говорят, Сестра Милосердия! Больной просит воды.
- Растолкайте ее. За что же ей платят деньги, если она все время спит!
- А если вы хотите такую сестру милосердия, которая бы не спала, то придется платить еще дороже. Разве вы этого не понимаете?
- Она очень устала. У бедной женщины так много работы!
- Пусть спит. У нее такой сон, что жаль его тревожить.
- Дорогой родственник, вы не можете подождать? Сестра очень устала и спит.
Человек не отвечает, и все снова рассаживаются по местам, полукругом. Слабый свет, озаряющий комнату, медленно гаснет - в углах встает мрак. Тяжело, откуда-то сверху, ползет мрак по ступеням, стелется по потолку, бесшумно липнет к каждому углублению.
- Он успокоился. Бедный!
- Как темно! Господа, вы не замечаете, как темно?
- Когда я подумаю, что так, перед камином, он может просидеть еще долго - недели, месяцы, мне хочется схватить его за тощую шею и удушить.
- Позвольте: вы так беспокоитесь о наследстве, а вместе с тем я не знаю, кто вы?
- И я не знаю! И я!
- Вы просто человек с улицы: какое вы имеете право на наследство?
- Я такой же наследник, как и вы.
- Нет, сударь, вы мошенник!
- Нет, это вы мошенник!
- Тише! Тише!
- Его надо выгнать! Вон!
- Вы все мошенники!
- Тише! Вы разбудите его!
Яростно оскалив зубы, грозят друг другу сжатыми кулаками.
- Господа, свет гаснет! Я почти не вижу лиц.
- Надо уходить. Еще один погибший день!
- Надо уходить.
- А я останусь. Я не пойду отсюда. Это мой дом. Мой, мой, мой!
- Вас съедят здесь крысы.
В исступлении:
- Это мой дом - мой, мой, мой!
- Одна седьмая часть, господин наследник с улицы, во всяком случае не больше как одна седьмая часть.
- Это мой дом! Мой!
- Господа, темнеет.
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
По очереди, низко кланяясь Человеку, уходят. Некоторые поднимают вялую, бледную руку умирающего, лежащую на ручке кресла, и нежно пожимают ее. Наследник с улицы остается один. Презрительно взглянув на безмолвных Человека и Сестру Милосердия, он быстро и сердито исследует комнату: трогает стены, щупает материю на стульях, оценивает взглядом то, до чего не может дотянуться руками. Подходит к кровати, на которой умерла жена Человека, и пробует крепость белья. Но гнилая материя расползается под пальцами, и, бешено топнув ногою, Наследник разбрасывает подушки и простыни. Потом решительно идет к умирающему и останавливается за его спиною.
Речь Наследника. Послушай, старик. Ты должен умереть. Зачем ты оскорбляешь смерть сопротивлением? Уходи. Освободи живые вещи от твоей мертвой власти, - она свинцовой тяжестью лежит над всем. Посмотри: все ждет и жаждет твоей смерти - эти падающие стены, - эта паутина и паук, заключенный в ее круги, - этот черный камин. Прежде он дышал на тебя огнем, теперь в прохладу могилы зовет твое изношенное тело. Уходи. Там ты встретишь тех, кто любил тебя и в черноте и в седине твоих волос и был любим тобою.
Молчание.
- Не веришь?! (Обращается в угол, где стоит Некто в сером.) Эй, ты! Скажи ему, что там его встретит любимый сын его с проломленной головою, жена, умершая от болезней и горя.
Молчание.
И ты молчишь? И все молчит? Пусть. Но что бы ни ждало тебя там, - отсюда уходи; я, живой, изгоняю тебя из жизни. И когда ты умрешь, я благословлю тебя. Я возложу венки на твой гроб, и на том месте, где будет гнить твое тело, воздвигну памятник - если это не будет дорого стоить. Уходи.
Молчание. Наследник снова ходит по комнате, но уныние места, мрак, непрерывно нарождающийся, тягучее безмолвие пугают его. Тревожно мечется он, позабыв, где выход, и говорит хрипло:
- Сестра Милосердия, проснитесь! Сестра! Где же выход?.. Где же выход? Сестра Милосердия!
Молчание. В разных местах почти одновременно показываются Старухи. Происходит легкая, молчаливая, смешная для Старух игра: они загораживают выход Наследнику, кружат по комнате и, так бесшумно перебрасывая его, пропускают наконец к двери. Подняв над головою руки, с выражением ужаса Наследник убегает. Старухи тихонько смеются.
РАЗГОВОР СТАРУХ
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! Какая славная ночь!
- Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
- Покашливаю.
Тихо смеются.
- Теперь недолго. Он сейчас умрет.
- Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска, и только фитиль догорает.
- Не хочет гаснуть.
- А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
- Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.
- Время идет.
- Время идет.
- А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить вас с новорожденным!
- А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
- И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?
- Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!
Смеются.
- Время идет.
- Время идет.
Смеются. Одна из Старух оправляет постель.
- Что вы делаете?
- Я оправляю постель, на которой умерла его жена.
- Зачем это нужно? Он сейчас умрет.
- Какая вы добрая!
- Теперь хорошо. Теперь он может идти.
- Когда его пустит Тот.
- Теперь хорошо. Теперь хорошо.
Широким дыханием через комнату проносится гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие струны.
- Что это?
- Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!
- Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла, и ветер звенит осколками их так гармонично.
- Да, это похоже на музыку.
- Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости, но в каком виде, если бы вы знали.
- Мы знаем!
- И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!
- Вы шутите, конечно?
- Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
- Как богато! Как пышно!
- Как светло!
Тихо смеются.
- Напомните ему.
Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво, въедаясь в самую глубину старого сердца:
- Ты помнишь?
- Как богато! Как пышно!
- Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
- Он сейчас умрет.
- Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла так... (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)
- Ты помнишь?
- Устроим бал! Я так давно не танцевала!
- Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!
- Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель. Вот...
Внезапно, перебивая речь Старух, начинает играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие и отчетливые. Старухи прислушиваются.
- Тише! Вы слышите?
- Они играют!
- Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!
Остальные вторят:
- Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!
Музыка наверху смолкает. Почти в то же мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три музыканта, что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки тихи, нежны и печальны, как во сне.
- Вот и бал!
- Как богато! Как пышно!
- Как светло!
- Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим. Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Как нежно, как хорошо!
- Как отдыхает душа!
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь...
- Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает, шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь и шепчет в лицо:
- Не ложись в постель! Ты там умрешь!
- Ты там умрешь!
- Берегись постели!
Человек беспомощно останавливается и молит в тоске:
- Помогите мне кто-нибудь. Я не могу дойти до постели.
И вдруг точно видит все. Видит злобно насторожившихся Старух, блудливо заигрывающих со смертью: видит разрушение, и мрак, и смерть, царящие вокруг; видит как бы впервые каменный лик Некоего в сером и свечу, копотно догорающую в руке Его. Поднимает руку, и отступают Старухи. Закидывает седую, грозно-прекрасную голову, выпрямляется, готовясь к последнему бою, и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. В первой короткой фразе еще звучит старческая слабость; но с каждой последующей голос молодеет и крепнет; и, отражая на мгновение вернувшуюся жизнь, высоко взметывается красное, тревожное пламя свечи, озаряя окружающее суровым отсветом пожара.
- Где мой оруженосец? - Где мой меч? - Где мой щит? - Я обезоружен! - Скорее ко мне! - Скорее! - Будь проклят! (Падает у подножия постели и умирает.)
В то же мгновение, бессильно взметнувшись еще раз, гаснет пламя, и сильный сумрак поглощает предметы. Будто подались наконец стена и окна, задержавшие мрак, и густой, черной, победоносной волною он заливает все; только светлеет лицо умершего Человека. Тихий, неопределенный голос Старух, шушуканье, пересмеиванье.
Некто в сером. Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный, равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
- Тише! Человек умер.
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они начинают кружиться вокруг мертвеца - потом начинают тихо напевать - начинают играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца, топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще светлеет лицо мертвеца, но вот гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак. И во мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно-громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то, замирают... Тишина.
Опускается занавес
20 февраля 1908 г.