Каковы пределы применения понятия выгодоприобретателя, установленного п. 1 ст. 1012 ГК?

1. Разумеется, пределы применения любой категории, введенной той или другой специальной нормой закона, ограничиваются целями и пределами действия только самой этой специальной нормы. Вопрос о ее аналогическом распространении на сходные отношения индивидуален для каждого конкретного случая, ибо определяется всецело его особенностями и уж, конечно, не может перерастать в попытки арбитражной практики придать понятию выгодоприобретателя, содержащемуся в п. 1 ст. 1012 ГК, универсальное, если не сказать - общегражданское значение. Основательность этих попыток тем меньше, если требующееся практике общее определение в законодательстве на самом деле наличествует (см. п. 1 ст. 430 ГК). Не будь этих попыток - было бы нечего и обсуждать; их наличие не может не заставить уделить им определенное внимание.

Для чего понадобилось выяснить, кто такой выгодоприобретатель вообще? Постановка этого вопроса вызвана упоминанием о выгодоприобретателе в нормативном определении понятия сделки, в совершении которой имеется заинтересованность (п. 1 ст. 81 Закона об АО): согласно его положениям определенные лица признаются заинтересованными в совершении АО той или иной сделки, в частности, в том случае, когда кто-либо из них является выгодоприобретателем по соответствующей сделке. Общая ситуация в сфере совершения сделок современными российскими хозяйственными обществами известна слишком хорошо, чтобы быть предметом ее подробного описания: с одной стороны, сделки, связанные с правами на их ключевые активы и контрольные пакеты голосов, редко когда совершаются без того или другого - зачастую не правового - участия в них заинтересованных лиц; с другой стороны, для хозяйствующих субъектов и предпринимателей перспектива столкнуться с корпоративным вымогательством и шантажом настолько реальна, что поневоле задумаешься о том, чтобы перестраховаться и в самых невинных, юридически "чистых" сделках.

Для целей выработки общеправового понятия выгодоприобретателя норма п. 1 ст. 1012 ГК оказалась особо привлекательна тем, что определила фигуру выгодоприобретателя не через наличие у него субъективного права (как это сделали ст. 430 и 929 ГК), а через наличие у него имущественного интереса, не уточняя при этом, должен ли он быть облечен в форму субъективного права или нет, т.е. более обтекаемо и широко. Норма ст. 929 ГК является не просто узко специальной, но относящейся к узко профессиональной сфере - страховой деятельности - деятельности, лежащей более в сфере финансовой, чем в области классического предпринимательства; стало быть, оснований придавать ей общее значение - еще меньше, чем в случае с п. 1 ст. 1012. Наконец, ст. 430 ГК прочно связывает понятие выгодоприобретателя с понятием договора в пользу третьего лица - конструкцией, принципиальное постижение и осмысление которой требует известных предварительных познаний и умственного напряжения, что объясняет, в частности, относительную узость сферы ее практического применения. Так, вполне достаточно заключить договор купли-продажи основных активов хозяйственного общества с формально посторонним обществу лицом, оговорив при этом в договоре, что исполнение обязательств по передаче своих активов покупателю общество выполнит в том случае, если передаст активы третьему лицу, не имеющему права требовать исполнения такого обязательства. Даже если таким лицом (адресатом исполнения) будет руководитель общества-продавца, последний не будет считаться лицом, имеющим заинтересованность в совершении обществом такой сделки. Причина? Она очевидна: руководитель не участвует в сделке в качестве стороны и (с точки зрения ст. 430 ГК) не является выгодоприобретателем по ней, так как лишен самостоятельного требования ее исполнения.

Подобный подход на практике не устраивает никого, в том числе (как ни странно) сами хозяйственные общества - участников таких сделок, поскольку иметь возможность "отмотать" совершенное назад всегда полезно. На всякий случай. Нужен подход, позволяющий признать если и не сторонами сделки, то, по крайней мере, выгодоприобретателями, максимально возможное количество разнообразных лиц. Этим целям как раз и отвечает ст. 1012 ГК. Из нее вырастают, в частности, "сентенции", согласно которым выгодоприобретателями по договорам поручительства и залога имущества третьего лица признаются должники по обеспеченным обязательствам: "понятие выгодоприобретателя содержится в ст. 929 и 1012 ГК. Под выгодоприобретателем понимается лицо, в пользу которого заключен договор (ст. 929), либо лицо, в интересах которого исполняется обязательство (ст. 1012). Таким образом, данное понятие предполагает наличие у названного субъекта имущественного интереса в существующих правоотношениях" (см. постановления ФАС ВВО от 23.05.2005 N А82-3068/2004-45, N А82-3069/2004-45, ФАС СКО от 24.08.2005 N Ф08-3683/2005 и др.). Наличие между должником и поручителем (залогодателем) каких-либо связей из числа тех, что перечислены в п. 1 ст. 81 Закона об АО, расценивается судами как основание рассматривать договоры поручительства и чужого залога как сделки, в совершении которых имеется заинтересованность должника, "участвующего в сделке", в качестве выгодоприобретателя.

2. Что здесь можно сказать? Пожалуй, можно лишь повторить уже сказанное, а именно то, что, во-первых, норма п. 1 ст. 1012 ГК имеет применение только для выгодоприобретателя по договору доверительного управления, во-вторых, что универсальное понятие выгодоприобретателя и без того имеется (ст. 430 ГК); другое дело, что в нем не употреблено самого слова "выгодоприобретатель", но сути это не меняет. Юридическое образование, вообще говоря, в том и заключается, что предоставляет возможность видеть юридическую суть происходящих событий без их специального предварительного терминологического обозначения*(766).

Признав выгодоприобретателем всякое лицо, имеющее в сделке хоть какой-нибудь имущественный интерес, мы расширим круг выгодоприобретателей до бог весть каких пределов. Женатый человек покупает в магазине фрукты - кто мог бы быть признан выгодоприобретателем по таким сделкам? Все те, кому эти фрукты могут достаться, т.е. как минимум его супруга и дети; если же покупка предназначаются для какого-нибудь празднования на службе, то выгодоприобретателями становятся сослуживцы покупателя; если она для любовницы - то это последняя. Один предприниматель берет в аренду у другого предпринимателя здание на несколько лет - кто же здесь выгодоприобретатель? Как минимум все кредиторы арендодателя, ибо из внесенной авансом арендной платы он погашает наконец давно просроченную задолженность. Стоматолог берется за оказание услуг по лечению зуба - где здесь выгодоприобретатель?

Конечно же, это компания - производитель анестезирующего препарата:

чем больше пациентов будет у стоматолога - тем большее количество продукции компании найдет сбыт. О сделках глобальных и нестандартных - вроде договоров о долгосрочной производственной кооперации, организационных договорах между перевозчиками, договорах о создании предпринимательских объединений и т.д. - нечего и говорить: круг выгодоприобретателей по таким сделкам может во много раз превысить число их участников. Словом, при предложенном подходе весьма непросто будет отыскать сделку, не имеющую выгодоприобретателя*(767).

Может быть, следовало бы согласиться с тем, что определение выгодоприобретателя, содержащееся в ст. 430 ГК, действительно слишком узкое и не годится для целей акционерного (корпоративного) законодательства. Но это обстоятельство является основанием лишь для того, чтобы сконструировать такое понятие, которое для этих целей пригодно, поместив его в соответствующих нормах специальных законов о хозяйственных обществах. Можно обсуждать, сколь широким или узким оно должно быть (в частности, как им охватить описанную выше ситуацию с руководителем - адресатом исполнения по сделке) и каким термином обозначаться (наверное, не слишком здорово, если по законодательству будет разбросано несколько "выгодоприобретателей" с различными смыслами, целями и пределами применения), но все это не отменяет того очевидного обстоятельства, что ст. 1012 ГК к этим вопросам не имеет ровно никакого отношения.

Относится ли к числу юридических (или фактических) действий, которые доверительный управляющий может осуществлять с переданным ему в доверительное управление имуществом (п. 2 ст. 1012 ГК) - правами участия в уставном капитале хозяйственного общества, созыв общего собрания участников этого общества?

В деле ФАС МО от 27.02.2006 N КГ-А40/492-06 рассматривался вопрос о законности решения общего собрания участников ООО, созванного по инициативе доверительного управляющего 60% долей участия в этом ООО*(768). Суд пришел к выводу, что поскольку доверительный управляющий "...в силу п. 2 ст. 1012 ГК" вправе совершать в отношении имущества, переданного в доверительное управление, "...в соответствии с договором доверительного управления любые юридические и фактические действия в интересах выгодоприобретателя", то ему принадлежит, в частности, и возможность осуществления "...права на обращение к Обществу с требованием о проведении внеочередного общего собрания, а в случае, если в течение установленного срока решение о проведении собрания не принято или в проведении собрания отказано, созвать внеочередное общее собрание"*(769).

Если бы речь шла о совершении каких-либо действий, обусловленных естественными свойствами того имущества, которое передано в доверительное управление, думается, что никаких вопросов о возможности их совершения ни у кого бы не возникло, ибо они однозначно подпали бы под категорию фактических действий. Точно так же не возникло бы никаких проблем, если бы предметом обсуждения были действия, направленные на обременение каких-либо классических субъективных (тех же, например, вещных) прав (например, арендным или залоговым правом) или распоряжение ими - таковые, вне всякого сомнения, были бы сочтены действиями юридическими.

Проблема возникла из слишком явного внешнего несоответствия объекта доверительного управления (по крайней мере, в том виде, как он поименован в судебном акте*(770)) тем действиям, которые совершил доверительный управляющий: последние, как кажется, не имеют никакого отношения к этому объекту, а между тем п. 2 ст. 1012 ГК описывает сущность доверительного управления именно как "...любые юридические и фактические действия в интересах выгодоприобретателя" в отношении имущества, переданного в доверительное управление. В данном случае в отношении объекта доверительного управления - долей участия в делах и капиталах ООО - на первый взгляд, никаких действий (ни юридических, ни фактических) не совершалось.

Хотя действий юридических в отношении долей участия в ООО действительно не совершалось (доли не обременялись и не отчуждались), но совершенно однозначно были совершены действия фактические - действия, направленные на извлечение тех полезных свойств, которые заключает в себе объект управления. Не должно смущать то, что эти действия никоим образом не напоминают тех, которые обыкновенно совершаются в отношении телесных (материальных) вещей, а также то, что эти действия имеют определенное юридическое значение. Само собою понятно, что свойства долей участия в ООО - идеальных объектов - таковы, что не позволяют совершать по отношению к ним такие действия, которые традиционно могут совершаться в отношении вещей: долями нельзя "владеть", а "пользование" ими радикально отличается от классического пользования - извлечения полезных свойств (потребительной стоимости вещи). Как и все идеальные объекты, доли участия в ООО ценны в силу заключенных в них социальных свойств, в данном случае - субъективных корпоративных прав - прав участия в делах и капиталах ООО. Извлечение таких свойств как раз и будет состоять в реализации (осуществлении) корпоративных прав, эти свойства составляющих. Конечно же, существо этих действий таково, что в сфере корпоративных отношений они имеют значение юридическое, но это обстоятельство не должно быть фактором, вводящим в заблуждение относительно оценки этих действий с точки зрения содержания деятельности управляющего по договору доверительного управления - с этой позиции перед нами будут только и исключительно фактические действия.

Иной подход весьма затруднил бы суд (да и нас, признаемся, тоже) в ответе на вопрос о том, что же должна представлять собой деятельность по доверительному управлению долями участия в ООО. Если вспомнить, что пресловутые "доли" представляют собой не что иное, как совокупность (комплекс) корпоративных прав, обеспечивающих активное участие в деятельности ООО и контроль за нею со стороны обладателя долей, а также то, что объектом доверительного управления вообще является отнюдь не имущество, как утверждает ГК, а именно комплекс субъективных прав, то этот вопрос получает универсальное значение - что такое доверительное управление вообще? Выше мы ответили на этот вопрос в том смысле, что таковое выражается в деятельности доверительного управляющего по осуществлению чужих субъективных прав (прав, принадлежащих учредителю управления) в интересах выгодоприобретателя. Потребовав созыва общего собрания участников ООО, а впоследствии созвав таковое самостоятельно, доверительный управляющий осуществил чужие (принадлежащие учредителю управления) корпоративные права, т.е. совершил именно то, в чем и должно состоять доверительное управление.

По изложенным причинам нам думается, что суд совершенно справедливо отверг всякие сомнения относительно законности оспариваемых действий.

Относится ли к числу юридических (или фактических) действий, которые доверительный управляющий может осуществлять с переданным ему в доверительное управление имуществом (п. 2 ст. 1012 ГК) - акциями, защита прав акционера - собственника данных акций?

Да, относится.

1. Как указал ФАС СКО (постановления от 07.08.2007 N Ф08-3280/2007, от 06.09.2007 N Ф08-5582/2007), рассматривая спор по договору доверительного управления ценными бумагами - 276 обыкновенными именными акциями - "стороны предусмотрели, что объектом доверительного управления является вся совокупность прав учредителя по передаваемым ценным бумагам. Управляющий имеет право осуществлять все правомочия собственника переданных в доверительное управление ценных бумаг по отношению к эмитенту (институту) и реестродержателю, а также других лиц (п. 3.1 и 3.1.1 договора). - Таким образом, объем прав общества обусловлен кругом действий, необходимых для управления ценными бумагами и защиты интересов учредителя, в том числе в виде обращения с исками в суд".

Аргументация по предыдущему вопросу вполне могла бы быть применена и здесь. Единственное основание для сомнения в правильности ее перенесения на наш случай сводится к тому, что теперь мы ведем речь о защите доверительным управляющим чужих прав (прав акционера), т.е. совершении действия, которое в строго теоретическом смысле выходит далеко за пределы понятия "осуществление прав". Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить о таком русскоязычном юридическом клише, как "осуществление и защита гражданских прав": уже из него прекрасно видно, что защита права не является способом его осуществления, но противопоставляется ему.

Действительно, осуществление - действие, относящееся к регулятивному субъективному праву и характеризующее нормальный способ его реализации. Об осуществлении прав говорят в отношении тех прав, реализация которых не встречает препятствий со стороны обязанных лиц: таковые надлежащим образом исполняют свои обязанности, не выходят за рамки предоставленных им возможностей и тем самым не нарушают субъективных прав. По этой причине регулятивное субъективное право не нуждается в обрамлении возможностями, позволяющими его носителю прибегнуть к содействию органов государственного (публичного) принуждения в сфере их реализации.

Защита же гражданских прав немыслима без их предварительного нарушения. Если нет нарушения - то нечего и защищать. Поэтому понятие защиты относится лишь к охранительным субъективным правам. Такие права "прикрепляются" к их носителям с помощью элементов динамической правоспособности совершенно особого содержания, которые наряду с традиционными способностями (обладать приобретенным правом, изменять его, прекращать, реализовывать и иным способом распоряжаться им) включают в себя также и способность неординарную - способность обратиться к органам публичного принуждения за содействием в своей реализации. Действие, направленное на реализацию этой способности, и будет действием, которое обыкновенно именуется защитой субъективного гражданского (регулятивного) права*(771); по отношению к праву охранительному такая защита будет одной из форм его осуществления.

Таким образом, осуществление и защита являются двумя формами реализации субъективных гражданских прав, не совпадающими друг с другом. С этой точки зрения сказать, что доверительный управляющий может осуществлять чужие права - это далеко не то же самое, что сказать о возможности осуществлять и защищать чужие права. Тем не менее мы считаем, что исходить из этого - строго теоретического - толкования п. 2 ст. 1012 ГК было бы неправильно. Ее контекст не оставляет сомнения в том, что слово "осуществляет" в ней употреблено в более широком смысле, поскольку относится не к правам, а к действиям управляющего, точнее, к его деятельности по доверительному управлению. Выражение "осуществление доверительного управления", с которой начинается толкуемая норма, столь же нормально, сколь и употребленное в ней же ниже выражение "совершение любых юридических и фактических действий"; но нет никакого смысла в словосочетаниях "осуществление и защита доверительного управления" или "совершение и защита любых юридических и фактических действий". Управление и действия могут быть предметом совершения (осуществления), но не защиты; вместе с тем такие действия могут иметь различное юридическое значение. Так, эти действия могут быть только фактическими (юридически индифферентными); они могут иметь своим результатом осуществление регулятивного субъективного права, или же представлять собой действия, направленные на его защиту, - никаких ограничений в этом вопросе законодательство не содержит. Можно, следовательно, сделать вывод о том, что, говоря об "осуществлении управляющим управления" или "совершении управляющим действий", законодательство подразумевает реализацию им чужих субъективных прав, т.е. как их осуществление, так и их защиту.

2. Вероятно, такой вывод мог бы получить упрек, основанный на соображениях процессуального характера. Так, в частности, ч. 1 ст. 4 АПК постановляет, что заинтересованное лицо вправе обращаться в арбитражный суд "... за защитой своих нарушенных или оспариваемых прав и законных интересов в порядке, установленном настоящим Кодексом"; на фоне ч. 2 этой же статьи, предусматривающей, что "в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, в арбитражный суд вправе обратиться и иные лица", эту норму обычно понимают в том смысле, что лица, по общему правилу, вправе обращаться в арбитражный суд за защитой только лишь своих прав и интересов, но не чужих. Между тем доверительный управляющий осуществляет доверительное управление (т.е. осуществляет и защищает субъективные права, составляющие его объект) в чужом интересе - в интересе выгодоприобретателя; положение п. 3 ст. 1015 ГК исключают всякую возможность доверительного управления в собственном интересе управляющего. Разумеется, в числе лиц, которые могли бы обратиться в арбитражный суд за защитой чужих прав и законных интересов, доверительные управляющие АПК не называются. Аналогичная ситуация характерна и для гражданского процессуального законодательства (см. ч. 1 ст. 3, ч. 2 ст. 4 ГПК). (Арбитражным процессуальным. С заменой пунктов на части согласен).

В наши задачи не входит установление истинного смысла процессуальных норм, но нам представляется, что он несколько иной, чем тот, что в них обыкновенно вкладывается. Логический акцент в формулировке ч. 1 ст. 4 АПК вовсе не в том, что лица вправе обращаться в суд за защитой лишь своих (но не чужих!) прав и интересов*(772), но в том, что они вправе это делать только в порядке, установленном АПК*(773). Точно так же совершенно иную редакцию должна была бы иметь ч. 2 ст. 4 АПК, если бы в ней действительно говорилось о том, что там обыкновенно видят процессуалисты: вместо имеющейся формулы о том, что "в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, в арбитражный суд вправе обратиться и иные лица", должна была бы содержаться формулировка типа "иные лица вправе обратиться в арбитражный суд лишь в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом". Смысл действующей формулировки - только в том, чтобы "застолбить" за АПК место в системе источников, определяющих круг лиц, способных на обращение в арбитражный суд за защитой чужих прав и интересов по собственной инициативе (без особых полномочий от этих лиц). В нашем случае необходимое основание для выступления в защиту чужого интереса имеется - это договор доверительного управления, обязывающий доверительного управляющего осуществлять и защищать чужие права в чужом интересе.

Иное толкование - в первую очередь то, что считается правильным и является господствующим - оставило бы открытым не только вопрос с доверительным управляющим (в общем-то частный, не имеющий широкого значения), но и вопрос о том, с какой стати акт процессуального законодательства вдруг занялся регламентацией вопроса материально-правового свойства - о существовании и персонификации права на судебную защиту. Думается, мы не вправе ни считать установленным, ни, тем паче, предполагать тот факт, что законодатель решил целенаправленно "залезть" процессуальным кодексом в чужой (материально-правовой) участок - для такого действия необходимы очень веские причины. Следовательно, является неверным то, что привело нас к необходимости подобного вывода; привело же нас к ней толкование цитированных норм АПК в том смысле, что никто не имеет права обращаться в суд в защиту чужих прав и интересов. Это означает, что такое толкование было неверным.

Входит ли в состав юридических (или фактических) действий, которые доверительный управляющий может осуществлять с переданным ему в доверительное управление имуществом (п. 2 ст. 1012 ГК), отчуждение этого имущества?

1. Обыкновенно обсуждение этого вопроса приурочивается судами к ст. 1020 ГК, определяющей правомочия управляющего в отношении объекта доверительного управления. Статья 1012 ГК если и привлекается судами, то исключительно ради ее воспроизведения и ссылки на ее некий таинственный "смысл", из которого что-то "вытекает". Единственное исключение составляет постановление ФАС МО от 30.01.2001 N КГ-А41/112-01*(774), разрешившее вопрос о действительности договора доверительного управления таким весьма неординарным объектом, как "...право на получение денежных средств по исполнительному листу для реализации указанного права наиболее эффективным способом". Содержащиеся в постановлении рассуждения, думается, сделали бы честь не только любому арбитражному суду, но и некоторым ученым, в силу чего мы считаем необходимым воспроизвести таковые здесь, в основном тексте Комментария.

Из ст. 1012 ГК суд сделал вывод о том, что "...под доверительным управлением законодатель понимает длящееся использование вверенного управляющему имущества в интересах собственника посредством осуществления ряда юридических и фактических действий в пределах определенного срока, по истечении которого предполагается возврат имущества собственнику. - Как следует из п. 1, 2, 8 оспариваемого договора и подтверждается материалами дела, учредитель передает управляющему на три года право на получение денежных средств по исполнительному листу для реализации указанного права наиболее эффективным способом. При этом содержание п. 8 договора свидетельствует, что под реализацией права стороны понимают его отчуждение по наиболее выгодной цене. - Отчуждение имущества, тем более такого специфичного, как право на получение денежных средств по исполнительному листу, не предполагает возможности его длящегося использования посредством осуществления ряда юридических и фактических действий, как и не предполагает его возврата по истечении срока использования собственнику. - Таким образом, нельзя признать, что условия оспариваемого договора, устанавливающие характер и содержание управления имуществом, отвечают требованиям ст. 1012 ГК и соответствуют общему смыслу норм гл. 53 ГК, определяющих правовую природу института доверительного управления".

В принципе суд вполне мог бы на этом и остановиться, но к его чести ему показалось мало! Он решил не просто убить - стереть с лица юридической земли договоры, подобные тому, что фигурировал в спорном деле: "В соответствии со ст. 1013 ГК, - продолжил ФАС МО, - объектами доверительного управления могут быть предприятия и другие имущественные комплексы, отдельные объекты, относящиеся к недвижимому имуществу, ценные бумаги, права, удостоверенные бездокументарными ценными бумагами, исключительные права и другое имущество. Анализ указанной нормы права с учетом самого содержания отношений по доверительному управлению дает основания полагать, что неотъемлемой характеристикой имущества, способного быть объектом доверительного управления, является возможность его неоднократного использования. Как следует из п. 2 договора и подтверждается материалами дела, объектом, передаваемым в соответствии с условиями договора в доверительное управление, является право получить денежные средства по исполнительному листу. Указанное право по общему смыслу законодательства об исполнительном производстве не предполагает возможности его неоднократного использования, поскольку погашается одновременно с получением денежных средств по исполнительному листу. Таким образом, условия оспариваемого договора, устанавливающие объект, передаваемый, по мнению сторон сделки, в доверительное управление, не могут быть признаны соответствующими требованиям законодательства, определяющим характер имущества, которое может быть передано в доверительное управление". От себя решимся добавить лишь одно: не соответствуют законодательству и условия договора, определяющие содержание обязательств "доверительного управляющего" ("...отчуждение права на получение денежных средств по исполнительному листу... по наиболее выгодной цене")*(775).

2. Сказанное в полной мере предопределяет ответ на поставленный вопрос. Если иное не предусмотрено законом*(776) или договором, то доверительный управляющий вправе отчуждать имущество, находящееся в его доверительном управлении, кроме случая, когда его отчуждение приведет к прекращению доверительного управления по причине утраты его объекта. Говоря более грамотно, управляющий вправе распоряжаться всяким имущественным правом, которое является элементом объекта доверительного управления (имущественного комплекса), но он не вправе распорядиться всем их комплексом таким образом, что это приведет к прекращению существования самого этого комплекса. Говоря "вещно-правовым языком", наиболее привычным традиционному отечественному цивилистическому сознанию, можно сказать, что имущественный комплекс (объект доверительного управления) должен использоваться таким образом, чтобы его использование не приводило к его потреблению, т.е. рассматривается как аналог непотребляемой вещи. "Непотребляемой" в процессе того использования, к которому он предназначен и которое осуществляет доверительный управляющий.

По общему правилу, т.е. при профессиональном и добросовестном осуществлении доверительного управления такой комплекс не может быть "употреблен", что называется, по определению, поскольку субъективные права, создаваемые управляющим в процессе осуществления доверительного управления, включаются в состав комплекса - объекта этого управления, замещая в нем собой права прекратившиеся (осуществленные и отчужденные управляющим).

Так, в рассматриваемой ситуации (с доверительным управлением правом получения средств по исполнительному листу) не было бы ничего страшного, если бы: 1) данное право не было бы единственным элементом объекта доверительного управления - наряду с другими имущественными правами оно должно составлять многоэлементный комплекс имущественных прав; 2) денежные средства, полученные от реализации (уступки) этого права (право собственности на такие денежные средства), заняли бы место того имущества, которое является объектом доверительного управления. Но (судя по содержанию цитированного выше постановления) в договоре "доверительного управления" как раз наличествовало условие о том, что с получением денежных средств от реализации права по исполнительному листу "на наиболее выгодных условиях" таковые выплачиваются учредителю управления, а договор доверительного управления прекращается. Такой договор доверительного управления не может быть расценен иначе, как притворная сделка (п. 2 ст. 170 ГК) - сделка, совершенная с намерением прикрыть другую сделку - договор об оказании услуг по реализации дебиторской задолженности. Подобная сделка ничтожна; к ней применяются правила о сделке, которую стороны действительно имели в виду*(777).