Повествующая о том, как Хэ Цзю‑шу во время похорон припрятал кости покойного и как У Сун принес в жертву человеческие головы

В тот момент, когда Хэ Цзю‑шу повалился на землю – и все присутствующие бросились к нему на помощь, старая Ван сказала:

– Злой дух на него напал. Принесите скорее воды!

Когда принесли воду, старуха, набравши полон рот, опрыскала лицо Хэ Цзю‑шу. Он пошевелился и начал приходить в себя. Тогда старая Ван сказала:

– Пока что надо бы отвести господина Хэ Цзю‑шу домой, а там посмотрим, что делать.

Помощники Хэ Цзю‑шу отыскали створку от старой двери, водрузили на нее своего начальника и понесли домой, где его встретили родные и уложили в постель.

– Из дому ты ушел веселый и радостный, – запричитала над ним жена, – как же случилось, что ты вернулся в таком состоянии. Ведь прежде не нападал на тебя злой дух, – рыдала она, присев на край кровати.

Между тем Хэ Цзю‑шу, увидев, что помощники его ушли и в комнате нет никого из посторонних, легонько толкнул жену ногой и сказал.

– Не расстраивайся! Ничего со мной не случилось. Но когда я шел к дому У старшего, чтобы положить его тело в гроб, на углу их улицы повстречался мне Си‑Мынь Цин, тот самый, что торгует лекарственными снадобьями против уездного управления. Он пригласил меня в кабачок выпить с ним вина, а потом дал мне десять лян серебра и оказал: «Ты уж сделай так, чтобы все было шито‑крыто». А как пришел я в дом У старшего, так и понял, что жена его женщина не порядочная, и у меня тут же возникли подозрения. Я откинул покров и увидел, что лицо У старшего почернело, на губах – следы зубов, а из всех отверстий сочится кровь, тут стало мне ясно, что его отравили. Надо было, конечно, заявить об этом, но я побоялся, что за покойника некому вступиться, и решил, что лишь разозлю Си‑Мынь Цина, а ведь это все равно, что раздразнить осу или наступить на скорпиона. Предположим, что я оставлю все в тайне, но ведь у покойного есть младший брат – начальник охраны У Сун, который убил тигра на перевале Цзин‑ян‑ган. Ему ничего не стоит убить человека. Рано или поздно он вернется, и все раскроется.

– На днях я слышала, – сказала жена, – что Юнь‑гэ – сын старого Цяо, который живет в переулке неподалеку от улицы Красных камней, помогал У старшему поймать любовников и поднял в чайной скандал. Значит, так оно и есть. Разузнай‑ка об этом хорошенько, и нечего раньше времени горевать! Пошли своих помощников совершить обряд положения в гроб и узнай, на какое время назначены похороны. Может быть, они с похоронами будут ждать возвращения младшего брата, тогда нечего волноваться. Решат сейчас хоронить, – тоже не беда, но вот если вдова захочет сжечь покойника, то, значит, тут дело неладное. Тогда ты пойди на похороны, тайком возьми пару костей покойного и спрячь вместе с десятью лянами серебра, как вещественные доказательства. Если брат вернется и ни о чем спрашивать не будет, то дело с концом. Тогда ты м Си‑Мынь Цина не подведешь и нам на кусок хлеба останется, а разве это лишнее?

– Умная ты у меня, жена, – оказал Хэ, – правильно рассудила.

И он тут же вызвал своих помощников и сказал им:

– Я что‑то плохо себя чувствую и не могу пойти. Отправляйтесь сами и положите покойника в гроб. Да не забудьте спросить вдову У старшего, когда она думает устроить похороны, и тут же сообщите мне. Деньги, которые заплатят вам родные умершего, разделите меж собой и устройте так, чтобы все было в порядке. Если же они станут давать вам деньги для меня, то не берите.

Выслушав приказания, помощники отправились в дом У старшего, положили покойника в гроб, который поставили посреди комнаты, установили, как полагается, табличку для поминания и, возвратившись к Хэ Цзю‑шу, доложили:

– Жена У оказала, что похороны состоятся через три дня. Тело покойного вынесут за город и сожгут.

Деньги, полученные за услуги, помощники Хэ Цзю‑шу разделили между собой.

– Значит, я был прав, – оказал жене Хэ Цзю‑шу. – В день похорон я пойду и тайком заберу несколько костей.

Между тем. старуха Ван заставила Пань Цзинь‑лянь провести ночь у гроба, а на другой день они пригласили четырех монахов совершить погребальный обряд. Утром следующего дня в доме У старшего снова появились помощники Хэ Цзю‑шу, которые должны были нести гроб. Проводить покойного пришло также несколько соседей. Вдова надела траурную одежду и, следуя за гробом, всю дорогу притворялась, будто горько оплакивает своего кормильца. Когда погребальная процессия прибыла к месту сожжения, там уже был разведен огонь.

В это время показался Хэ Цзю‑шу, державший в руках связку бумажных денег. Вдова покойного и старуха Ван пошли к нему навстречу и приветствовали его словами:

– Мы рады, господин Хэ, видеть вас живым и здоровым!

– Однажды я купил у вашего покойного мужа корзинку лепешек, – сказал Хэ Цзю‑шу, – и так и не успел с ним рассчитаться. Поэтому я и купал сегодня бумажных денег, чтобы сжечь их вместе с ним.

– Какой вы честный и справедливый человек, господин Хэ! – воскликнула старуха.

Чиновник сжег принесенные им деньги и распорядился, чтобы гроб поскорее предали огню. Выражая Хэ свою признательность, вдова и старуха говорили:

– Мы не могли и рассчитывать на ваше участие. Как вернемся домой, обязательно вас отблагодарим.

– Я всегда помогаю от чистого сердца, – отвечал им Хэ. – Ни о чем больше не беспокойтесь, идите в беседку к вашим соседям, а я здесь присмотрю за всем.

Отделавшись от них, Хэ Цзю‑шу разгреб уголья, достал пару костей и окунул их в воду. Вынув их, он увидел, что кости стали хрупкими и почернели. Тогда он завернул их в тряпку и присоединился к остальным, находившимся в беседке.

Когда сожжение совершилось, огонь погасили, а все то, что не превратилось в пепел, бросили в пруд. Затем все пришедшие на похороны разошлись. Ушел домой и Хэ Цзю‑шу, унося с собой кости покойного. Дома он взял бумагу, записал на ней год, месяц и число, а также имена людей, присутствовавших на похоронах, и все это вместе с костями и серебром положил в особый мешочек и спрятал у себя в комнате.

Дальше следует рассказать о том, как жена У, вернувшись домой, устроила в стенной нише небольшой алтарь, и там поместила поминальную табличку с надписью: «Здесь покоится душа У старшего». Перед табличкой она поставила стеклянную лампу, а по всей комнате расклеила надписи с буддийскими молитвами, разложила повсюду бумажные изображения денег и серебра, цветную бумагу и разноцветные картинки.

Теперь она целые дни наслаждалась с Си‑Мынь Цином у себя наверху. Их свидания уже не были похожи на прежние, когда они украдкой встречались в чайной старухи Ван. В доме не было ни души, и они могли проводить вместе даже и ночи. О том, что происходило в доме покойного У, знали все соседи, но, из страха перед Си‑Мынь Цином, никто из них не хотел вмешиваться в это дело.

Однако не зря говорит пословица: «Когда счастье достигает предела, ему наступает конец, когда горести переполняют жизнь, приходит благополучие». Время летело быстро, и после описываемых событий прошло уже более сорока дней. Между тем У Сун, как ему было ведено, доставил сокровища в Восточную столицу и вместе с письмом отдал их родственнику начальника уезда. Побродив несколько дней по улицам столицы, он забрал ответное письмо и вместе со своими людьми отправился обратно в Янгу. На все это ему потребовалось ровно два месяца. В конце зимы отправлялись они в Восточную столицу, а когда вернулись, стояло начало третьей луны нового года.

Надо сказать, что еще в дороге У Сун почувствовал какое‑то беспокойство. На душе у него было нехорошо, хотелось поскорее вернуться домой и повидаться со старшим братом. Как только они прибыли в Янгу, он прежде всего пошел в уездное управление вручить письмо. Начальник очень обрадовался, увидев У Суна, а прочитав ответ и узнав, что все отправленные им ценности благополучно доставлены по назначению, подарил У Суну слиток серебра и устроил в честь его угощение с вином и закусками.

После этого У Сун переоделся у себя в комнате, надел новый головной убор и, заперев двери своего жилья, отправился прямо на улицу Красных камней. Когда соседи увидели, что пришел У Сун, их от страха даже пот прошиб.

– Ну, быть беде, – шептали они друг другу. – Свирепый мститель вернулся. Разве он простит? Что‑то теперь будет!

Однако вернемся к У Суну. Откинув дверную занавеску и заглянув в комнату, он увидел небольшой алтарь, на котором стояла табличка с надписью: «Место покойного У старшего». От изумления он застыл на месте и, наконец, проговорил:

– Уж не почудилось ли мне?

Потом он крикнул:

– Невестка! Деверь У Сун пришел!

В это время наверху как раз был Си‑Мынь Цин, который развлекался с вдовой У старшего. Услышав голос У Суна, он до того испугался, что обгадился, и черным ходом через чайную старухи Ван убежал прочь. Что же до невестки У Суна, то она не растерялась и крикнула:

– Подождите минуточку, дорогой деверь, я сейчас сойду.

А надо сказать, что с тех пор как эта женщина отравила мужа, она и не думала носить по нем траур, а ежедневно размалеванная и нарядная предавалась удовольствиям с Си‑Мынь Цином. Услышав голос деверя, она поспешно налила в таз воды и начала смывать с лица белила и краски, вытащила из волос шпильки и украшения и распустила их. Цветной халат и красную шелковую кофточку она заменила простым траурным платьем и только после этого, всхлипывая, сошла вниз, прикидываясь, будто вне себя от расстройства. Увидев ее, У Сун закричал:

– Перестаньте плакать, невестка! Скажите лучше, когда умер мой брат? Чем он болел и как лечился?

– Дней через десять – пятнадцать после вашего отъезда, – принялась рассказывать невестка, продолжая притворно всхлипывать, – У старший вдруг заболел сердечной болезнью и так пролежал дней девять. Я уж и богам молилась и к гадальщику обращалась, каких только лекарств не перепробовала, но ничто не помогало, и он умер, оставив меня одну страдать.

Узнав о приходе У Суна и опасаясь, как бы Пань Цзинь‑лянь не проговорилась, старая Ван пришла ей на подмогу.

– У моего брата не было никакой сердечной болезни, – сказал У Сун, выслушав невестку, – как же это он вдруг мог от нее умереть?

– Зачем вы говорите так, господин начальник?! – вступила в разговор старуха. – Ведь недаром говорится, что даже ветры и облака приходят нежданно‑негаданно, а уж беда или счастье подавно. Разве счастье бывает вечным?

– Я многим обязана мамаше Ван, – оказала жена У старшего. – Сама ведь я беспомощна. Если б не она, то кто же еще из соседей помог бы мне?

– А где он схоронен? – спросил У Сун.

– Да ведь я одна‑одинешенька, – продолжала причитать жена У, – где уж мне было искать место для могилы! Подержала я его три дня дома, а потом предала сожжению.

– Сколько же дней прошло после смерти брата? – допытывался У Сун.

– Через два дня будет сорок девять дней, – ответила невестка.

После этого У Сун долго еще размышлял, а потом вышел из дому, отправился в уездное управление, прямо к себе в комнату, и там заменил свою одежду траурной. Затем позвал стражника и, приказав ему принести конопляную веревку, подпоясался ею. Спрятав под одеждой широкий кинжал с острым лезвием и захватив немного серебра, он запер комнату и вместе со стражником отправился в город. Там он купил крупы, муки и других съестных припасов, благовоний для возжигания, свечей и бумажных денег и со всем этим пришел под вечер к дому брата и постучался.

Когда невестка открыла ему, он вошел и велел стражнику приготовить поминальный обед, а сам зажег перед алтарем свечи, расставил закуски и вино. С наступлением второй стражи, когда все кушанья были уже на столе, У Сун склонился перед алтарем и произнес:

– Дорогой брат мой! Душа твоя еще нас не покинула. При жизни ты был слаб и немощен, но кончина твоя остается для меня загадкой. Если тебя обидели или кто погубил твою жизнь, то прошу тебя, брат мой, явись мне во сне, и я сумею отомстить за все!

После этого, окропив алтарь вином, он сжег бумажные деньги для поминовения и начал рыдать. Он плакал так громко, что все соседи, слышавшие его плач, исполнились к нему состраданием. А жена У в своей комнате тоже притворно голосила.

Кончив оплакивать покойника, У Сун пригласил стражника разделить с ним трапезу. Потом он достал две циновки, одну дал стражнику, велев ему лечь у входа во внутренние комнаты, а свою расстелил у алтаря. Вдова же поднялась к себе наверх и там заперлась.

Наступила уже третья стража, однако У Сун все ворочался с боку на бок и никак не мог уснуть, а стражник спал как убитый и громко храпел. Тогда У Сун поднялся, оглядел алтарь и заметил, что светильник перед ним едва теплится. Потом он услышал, как сторож отбивает стражу, – три удара третьей стражи и еще три четверти. У Сун вздохнул, сел на циновку и сказал самому себе: «Брат мой при жизни был человеком слабым и умер. непонятной смертью…» Не успел он договорить, как почувствовал, что из‑под алтаря повеяло холодам. Ледяное дуновение погасило пламя светильника, и комната погрузилась во мрак. Лишь зашелестели от ветра полосы жертвенной бумаги, развешенные по всей комнате. Могильным холодом повеяло на У Суна, и волосы у него на голове стали дыбом. Ему почудилось, будто из ниши, в которой стоял алтарь, вышел кто‑то и сказал: «Дорогой брат мой! Жестокой смертью я умер!»

Слова эти прозвучали еле слышно, и когда У Сун хотел приблизиться к алтарю, чтобы получше разглядеть, что там происходит, то никакого ветра уже не было и видение исчезло. Тогда У Сун повалился на свою циновку и стал раздумывать:

«Что же это такое, – во сне, что ли, я все это вижу?»

Он взглянул на стражника, но тот продолжал спокойно спать. «Что‑то неладно с этой смертью, – размышлял У Сун. – Должно быть, он хотел что‑то сообщить мне, да я спугнул его. Что ж, запомним это, а пока никому и говорить не стоит. Утро вечера мудренее».

Когда стало светать, стражник поднялся, согрел воды и подал У Суну помыться. Едва он освежился после сна, как сошла невестка и, пристально глядя на У Суна, спросила:

– Хорошо ли вы спали, деверь?

– Невестка, – в свою очередь обратился к ней У Сун, – от какой же болезни умер мой брат?

– Да что вы, дорогой деверь, – отвечала та, – ими уж забыли? Я ведь сказала вам накануне, что от сердечной.

– А какое лекарство он принимал? – спросил У Сун.

– Да у меня тут и рецепт остался, – засуетилась невестка.

– А гроб кто заказывал? – продолжал расспрашивать У Сун.

– Я попросила нашу соседку, матушку Ван, сходить за ним, – отвечала Пань Цзинь‑лянь.

– А кто выносил покойника? – не унимался У Сун.

– Местный погребальщик – Хэ Цзю‑шу всем распоряжался, – сообщила невестка.

– Ладно, – сказал У Сун, – сейчас я пойду в уездное управление, а потом вернусь.

И он в сопровождении стражника вышел из дому.

Когда они дошли до перекрестка, У Сун спросил его:

– Не знаешь ли ты погребальщика по имени Хэ Цзю‑шу?

– А разве вы забыли его? – отвечал стражник. – Ведь он приходил поздравлять вас. Его дом в Львином переулке.

– Проводи‑ка меня к нему, – попросил У Сун.

Когда стражник привел его к дому Хэ Цзю‑шу, У Сун сказал:

– Ну, а теперь можешь идти.

И стражник ушел.

У Сун толкнул дверь и с порога громко спросил:

– Господин Хэ Цзю‑шу дома?

Хэ Цзю‑шу только что встал. Услышав голос У Суна, он до того перепугался, что у него руки и ноги отнялись. Кое‑как повязав голову косынкой, хозяин, поспешил разыскать спрятанные им кости и серебро и вышел навстречу гостю. Кланяясь У Суну, он сказал:

– Давно ли изволили вернуться, господин начальник?

– Да только вчера, – отвечал У Сун. – Я пришел поговорить с вами об одном деле, – продолжал он. – Может быть, вы не откажетесь пройтись со мной немного?

– Почему же, охотно, – отвечал, Хэ Цзю‑шу. – Только разрешите сперва угостить вас чаем, господин начальник.

– Не стоит беспокоиться! – возразил У Сун.

Они отправились в соседний кабачок и уселись там за стол. Подозвав слугу, У Сун заказал ему два кувшина вина. В это время Хэ Цзю‑шу, привстав со своего места, сказал:

– Это я должен был угостить вас по случаю вашего возвращения.

– Присядьте, прошу вас, – сказал У Сун.

Хэ Цзю‑шу догадывался, о чем пойдет речь. Однако, пока слуга разливал вино, У Сун не проронил ни слова и лишь пил, а Хэ Цзю‑шу от страха весь покрылся холодным потом. Он всячески пытался вызвать У Суна на разговор, но тот продолжал молчать. Когда они выпили уже по нескольку чашек вина, У Сун распахнул свой халат, выхватил из ножен кинжал и с силой вонзил его в стол. Стоявший поблизости слуга так и замер от испуга и не решался даже подойти к ним. А Хэ Цзю‑шу даже почернел от страха и сидел, боясь вздохнуть. Засучив рукава халата, У Сун схватил кинжал и, наставив его на Хэ Цзю‑шу, оказал:

– Я человек простой, но знаю, что, если нанесена обида, должен быть и обидчик. Раз есть должник, то есть и заимодавец. Вам нечего бояться. Только расскажите мне всю правду о смерти брата, и я оставлю вас в покое. И клянусь честью, что не причиню вам никакого зла! Но если вы хоть в чем‑нибудь обманете меня, то можете быть уверены, что этот кинжал сделает на вашем теле не менее четырехсот отверстии. Не будем же попусту терять время! Говорите прямо, что обнаружили вы на трупе моего брата? – и, закончив эту речь, У Сун уперся руками в колени, свирепо выпучив глаза на Хэ Цзю‑шу.

Тогда Хэ Цзю‑шу вынул из рукава прихваченный из дому мешочек и, положив его перед собой, сказал:

– Не гневайтесь, начальник! Вот он – главный свидетель.

У Сун взял мешочек, развязал его и, увидев две почерневшие, потрескавшиеся кости и слиток серебра в десять ляп, спросил:

– Что же это за свидетельство?

– Могу сказать вам лишь то, что знаю. В двадцать второй день первой луны ко мне домой пришла старая Ван, хозяйка чайной, и пригласила совершить обряд положения в гроб У старшего. В тот же день я отправился на улицу Красных камней и не успел дойти до угла, как встретил господина Си‑Мынь Цина, который против управления торгует лекарственными снадобьями. Он остановил меня и пригласил зайти в кабачок распить кувшин вина. Там он вынул слиток серебра в десять лян и, вручая его мне, оказал: «Сделайте так, чтобы все было шито‑крыто». Я давно знал, что это за мерзавец, и поэтому, разумеется, не осмелился отказаться и принял серебро. Когда же мы кончили выпивать, я поспешил в дом У старшего. Едва приподняв покров, скрывавший лицо покойного, я увидел кровь и следы укусов на губах, все это свидетельствовало о том, что покойный отравлен. Я хотел было поднять шум, но тут же подумал, что не осталось ни единого человека, который мог бы отомстить за него. А вдова У все твердила, будто он умер от сердечной болезни. Вот я и не решился возбудить дело, а лишь прикусил язык и прикинулся, что у меня падучая. Тогда меня и отвели домой. Обряд положения в гроб совершили мои помощники, и никаких денег я больше не получал. На третий день, узнав, что тело решили предать огню, я купил связку жертвенных денег и пошел на холм, где сжигают покойников, как будто отдать последний долг. У старшему. Там я постарался поскорее отделаться от старухи Ван и от его жены, а сам тайком вытащил эти две кости и спрятал их у себя дома. Видите, какие они хрупкие и черные. Значит, брат ваш был отравлен. А вот на этой бумажке записаны год, месяц и день похорон, а еще имена и фамилии всех там присутствовавших. Вот все, что я знаю, господин начальник, можете проверить, правду ли я говорю.

– А кто был ее любовником? – спросил У Сун.

– Вот уж этого я точно сказать не могу, – отвечал Хэ Цзю‑шу. – Слышал, будто один паренек Юнь‑гэ, что торгует грушами, ходил вместе с У старшим в чайную, чтобы застать их на месте преступления. Мальчишка живет на нашей улице, и всякий его знает. Если вы, господин начальник, хотите узнать обо всем поподробнее, надо бы вам расспросить этого Юнь‑гэ.

– Правильно, – согласился У Сун, – пойдемте‑ка вместе к нему, – с этими словами У Сун спрятал свой кинжал, серебро и кости и, расплатившись за вино и закуски, отправился вместе с Хэ Цзю‑шу к Юнь‑гэ.

Не успели они приблизиться к дому, где жил мальчуган, как увидели самого Юнь‑гэ с плетеной ивовой корзиночкой в руках. Он ходил за крупой и теперь возвращался из лавки. Хэ Цзю‑шу окликнул его:

– Юнь‑гэ! Знаешь ты этого уважаемого начальника?

– Знаю его с тех самых пор, как он убил тигра, – отвечал Юнь‑гэ. – А зачем это я вам понадобился? – спросил он в свою очередь.

Но так как он уже почти обо всем догадался, то тут же добавил:

– Только я вот что хочу вам сказать. Моему отцу шестьдесят лет, и, кроме меня, кормить его некому. Поэтому я не могу таскаться с вами по судам.

– Вот что, братец, – сказал У Сун и, вытащив из кармана пять лян серебра, передал их Юнь‑гэ. – Возьми‑ка это для отца, а сейчас пойдем потолкуем немного.

Увидев серебро, Юнь‑гэ подумал: «Пожалуй, этих денег хватит моему отцу на три, а то и на все пять месяцев. А раз так, то почему бы мне не помочь им?»

Он отнес отцу серебро и крупу, купленную в лавке, а сам отправился вместе с ними.

Завернув за угол, они вошли в кабачок и поднялись наверх. У Сун заказал слуге еды на троих, а затем, обращаясь к Юнь‑гэ, сказал:

– Вот что, братец! Хоть ты и молод, но сердце у тебя отзывчивое, и ты уже сейчас помогаешь своему отцу. Деньги, которые я дал тебе только что, израсходуй на что нужно. Ты мне еще понадобишься, а когда дело будет закончено, я дам тебе еще пятнадцать лян серебра, и ты сможешь потратить их на свои нужды. А сейчас расскажи мне поподробнее, как ты ходил вместе с моим старшим братом в чайную, чтобы накрыть любовников.

– Я расскажу вам все, – обещал Юнь‑гэ, – только прошу вас выслушать меня спокойно. В тринадцатый день первой луны я раздобыл корзиночку отборных груш и пошел разыскивать господина Си‑Мынь Цина, чтобы продать их ему и что‑нибудь заработать. Я нигде не мог найти его, и, когда стал расспрашивать людей, мне сказали: «Да он на улице Красных камней, в чайной старой Ван, любезничает с женой торговца лепешками У старшего. Он крутит с ней и целыми днями пропадает там». Услышав это, я направился прямо в чайную. Однако эта ведьма, старуха Ван, задержала меня и не пустила в дом. Тут я высказал старой все, что о ней думаю, а она набросилась на меня с кулаками и вытолкала взашей да еще вышвырнула на улицу мои груши. Я, конечно, разозлился и пошел искать У старшего, которому обо всем и рассказал. Он хотел было сразу же идти к старухе, чтобы накрыть любовников, но я сказал ему: «Одному тебе не справиться. Си‑Мынь Цин здоровенный парень, и если не удастся его одолеть, тебе же худо придется, только и всего. Давай‑ка лучше, – предложил я ему, – повстречаемся завтра на улице, а ты испеки в этот день поменьше лепешек. Когда я увижу, что Си‑Мынь Цин уже забрался в чайную, так сразу туда и войду. Ты же тем временем оставь где‑нибудь свое коромысло и жди. Как увидишь, что я выбросил корзинку за дверь, вбегай в дом и задержи любовников». На следующий день я снова прихватил корзинку с грушами, отправился в чайную и принялся ругать эту старую ведьму. Старуха бросилась меня бить, а я выбросил свою корзинку на улицу и, упершись головой старухе в живот, прижал ее к стене. Когда У старший ворвался в чайную, старая хотела преградить ему дорогу, но я так крепко держал ее, что она могла лишь крикнуть: «У старший пришел!» Однако те двое успели закрыться изнутри, и брат ваш не мог туда проникнуть, а только стоял у дверей и бранился. Неожиданно Си‑Мынь Цин распахнул дверь, выскочил из комнаты и повалил его ударом ноги. Потом я видел, как из комнаты выбежала жена У старшего, хотела было поднять его, да не смогла. Тут уж я поспешил убраться. А через неделю услышал, что У старший умер. Только отчего он умер, не знаю.

– Ты правду рассказываешь? – спросил У Сун. – Смотри, не обманывай меня! – добавил он.

– Если б я стоял перед самим начальником уезда, то и тогда рассказал бы то же самое! – отвечал Юнь‑гэ.

– Вот и молодец! – похвалил его У Сун и приказал подать угощение.

Когда они поели и вышли из кабачка, Хэ Цзю‑шу оказал:

– Разрешите мне попрощаться с вами!

– Нет, я попрошу вас обоих пойти со мной, – сказал У Сун, – быть моими свидетелями, – и он повел их в уездное управление.

Когда начальник уезда увидел их, он спросил:

– О чем вы хотите доложить мне, начальник У Сун?

– Мой брат У старший был обманут Си‑Мынь Цином, – любовником моей невестки. Они сговорились и отравили его, – сказал У Сун. – Эти люди могут засвидетельствовать достоверность моих слов. Вот я и пришел просить вас, господин начальник, рассудить это дело.

Начальник уезда принялся расспрашивать Хэ Цзю‑шу и Юнь‑гэ, а затем в тот же день устроил совещание со своими судебными советниками. А надо сказать, что все чиновники уездного управления так или иначе были связаны с Си‑Мынь Цином, не говоря уже о самом начальнике уезда. Поэтому на совещании все чиновники в один голос заявляли, что разобраться в этом деле очень трудно. Тогда начальник вызвал к себе У Суна и сказал ему:

– Начальник У Сун, вы сами служите в уездном управлении и возглавляете охрану. Разве вы не знаете законов? Ведь еще в старину люди говорили: «Не пойманный – не вор. Чтобы уличить любовников, надо застать их на месте преступления, а если обвиняешь кого в убийстве, так покажи убитого». Тело вашего брата предано огню. Ведь сами вы не застали их на месте преступления. А теперь вряд ли мы имеем право, полагаясь на показания этих двоих, возбудить дело об убийстве. Не советую вам поступать необдуманно. Лучше сначала хорошенько взвесить все это, и если можно будет что‑нибудь сделать, мы сделаем.

Тогда У Сун достал из‑за пазухи хрупкие почерневшие кости, слиток серебра и записку Хэ Цзю‑шу и сказал, передавая их начальнику:

– Осмелюсь доложить вам, господин начальник, что эти вещи вы не можете счесть моей выдумкой.

Начальник уезда взял вещи, осмотрел их и сказал:

– Встаньте с колен и обождите здесь, пока я посоветуюсь со своими помощниками. Если можно что‑нибудь предпринять, то я начну ради вас это дело.

Затем У Сун отправился к себе, пригласив Хэ Цзю‑шу и Юнь‑гэ.

В тот же день об этом узнал Си‑Мынь Цин. Он немедленно послал доверенного человека в уездное управление и пообещал чиновникам богатые взятки. На следующее утро У Сун снова явился в уездное управление со своей жалобой, требуя от начальника, чтобы он арестовал обвиняемых. Но кто мог подумать, что начальник уезда так жаден до взяток? Возвращая У Суну кости и слиток серебра, он сказал ему:

– Начальник У Сун! Не советую вам поддаваться на подстрекательство других людей и наживать себе врага в лице Си‑Мынь Цина. Это дело очень темное, и в нем трудно разобраться. Недаром древние мудрецы говорили: «Даже то, что видишь своими глазами, не всегда истина, так можно ли верить тем, кто нашептывает за спиной». Обдумайте‑ка лучше это дело на досуге.

А начальник тюрьмы, присутствовавший при этом разговоре, добавил:

– Начальник У Сун, когда возбуждают дело об убийстве, должно быть пять доказательств, а именно: тело убитого, его раны, свидетельство о болезни, орудие убийцы и какие‑либо следы преступления. И когда все эти пять улик налицо, уездное управление может начать следствие.

– Что ж, – сказал У Сун, – если вы, господин начальник, отказываетесь принять мою жалобу, то я сам подумаю, как мне быть, – и, забрав серебро и кости, он вернул их Хэ Цзю‑шу.

Покинув уездное управление, У Сун побрел к себе и, позвав стражника, приказал ему приготовить кушанье и накормить Хэ Цзю‑шу и Юнь‑гэ.

– Побудьте пока у меня, – оказал им У Сун, – а я скоро вернусь, – и, взяв с собой шесть стражников, он отправился в город. Там он купил тушечницу, кисточку, тушь, несколько листов бумаги и все это спрятал за пазуху. Двух солдат он отрядил купить свиную голову, гуся, курицу, кувшин вина, фруктов и другую снедь, отнести все это в дом покойного брата и приготовить угощение. Около полудня он пришел туда вместе с остальными стражниками.

Невестка уже знала, что он подавал жалобу, да так и остался ни с чем, и потому успокоилась. С любопытством следила она за его приготовлениями.

– Невестка, спуститесь‑ка сюда, я хочу с вами поговорить, – позвал ее У Сун.

Женщина не спеша спустилась с лестницы и спросила:

– Что у вас за разговор?

– Завтра сорок девять дней со дня смерти моего брата. Вам не раз приходилось обращаться за помощью к соседям, вот я и решил устроить сегодня небольшое угощение, чтобы отблагодарить их за все.

– За что ж их благодарить‑то? – отвечала заносчиво невестка.

– Нет, надо устроить все как положено, – возразил У Сун и приказал стражнику зажечь свечи перед табличкой с именем брата. Потом он зажег благовонные свечи и положил на алтарь бумажные деньги. Тут же находились и другие предметы для жертвоприношения, а также вино, кушанья и фрукты. Одному из солдат он приказал подогреть вино, двое других принялись расставлять столы и скамейки, а еще двое стали у дверей: один внутри, другой снаружи. У Сун распорядился, что и как надо сделать, а затем, обращаясь к невестке, сказал:

– Я пойду приглашать гостей, а вы, невестка, будете принимать их.

Прежде всего он отправился за старой Ван.

– Не стоило вам, господин начальник, беспокоиться‑то. За что же тут благодарить, – говорила старуха.

– Мы вас частенько беспокоили, мамаша, – возразил У Сун, – и сейчас, как полагается по обычаю, приготовили скромное угощение и очень просим вас прийти.

Тогда старуха заперла чайную, сняла вывеску и черным ходом прошла к соседям. Возвратясь в дом брата, У Сун сказал Пань Цзинь‑лянь:

– Вы, невестка, займите главное место, а мамаша сядет напротив.

Старуха уже слыхала от Си‑Мынь Цина обо всем, что было в уездном управлении, и поэтому спокойно уселась и стала выпивать и закусывать. Так сидели эти две женщины, а про себя думали: «Ну, посмотрим, что будет дальше».

У Сун между тем отправился к соседу по фамилии Яо Вэнь‑цин, торговавшему серебряными изделиями, и пригласил также и его.

– Сейчас я немного занят, – сказал Яо, – да я ничего такого и не сделал для вас.

Однако У Сун продолжал настаивать:

– Да ведь всего на чашечку винца! Посидите немножко – и все.

Яо Вэнь‑цину не оставалось ничего иного, как принять приглашение У Суна и отправиться в дом его покойного брата. У Сун посадил его рядом со старухой Ван, а сам пошел к двум соседям, что жили через дорогу. Один из них, по имени Чжао Чжун‑мин, держал лавку бумажных жертвенных изделий и на приглашение У Суна ответил:

– Не могу, нельзя мне оставить лавку.

– Да как же можно! – возражал У Сун. – Там ведь все соседи собрались, – и он потащил Чжао Чжун‑мина в дом своего покойного брата.

– Возраст у вас почтенный, – приговаривал он, усаживая нового гостя, – и вы мне вроде отца, вот я и прошу вас сесть рядом с моей невесткой.

Затем он пригласил также второго соседа, живущего напротив – Ху Чжэн‑цина, торговавшего вразнос холодным вином. Человек этот происходил из чиновничьей семьи и в приглашении У Суна увидел какой‑то умысел, а поэтому наотрез отказался последовать за ним. Но У Сун, не обращая внимания на его возражения, силой потащил его в дом брата и усадил рядом с Чжао Чжун‑мином. Потом, обращаясь к старой Ван, он спросил:

– Мамаша, а кто живет с вами рядом?

– Торговец разным печеньем по фамилии Чжан, – отвечала старуха.

Торговец Чжан как раз находился в это время у себя и, когда увидел входившего к нему У Суна, даже испугался.

– Не приходилось нам встречаться, господин начальник, – забормотал он.

– Мои родственники многим обязаны соседям, – сказал У Сун, – и поэтому я пришел пригласить вас на чашечку легкого вина.

– Ай‑я! – воскликнул старый Чжан. – Я‑то не удосужился даже послать вам поздравительных подарков, так зачем же приглашать меня?

– Ну это ничего, – сказал У Сун, – а сейчас я прошу вас к нам, – и он потащил старика в дом У старшего и усадил рядом с Яо Вэнь‑цином.

Кто‑нибудь из читателей может спросить, почему ни один из пришедших ранее гостей не ушел. А дело объяснялось очень просто: у дверей внутри и снаружи стояли стражники, так что гости оказались как бы под охраной.

Таким образом, с невесткой и старухой Ван всего собралось в комнате шесть человек. Пододвинув табуретку и примостившись с краю у стола, У Сун приказал стражникам запереть все двери. Прислуживавший у стола солдат налил в чашки вина. И, когда все приготовления были закончены, У Сун обратился к присутствующим со следующим приветствием:

– Уважаемые соседи! Простите меня, человека простого и невежественного, что не сумел пригласить вас, как по чину положено.

– Помилуйте, – отвечали гости, – мы ведь и приема вам не устроили по возвращении, а пришли беспокоить вас!

– Ну, это пустое, – сказал, улыбаясь, У Сун. – Надеюсь, дорогие гости не осудят нас за скромное угощение.

Стражники между тем все подливали и подливали вина, и гости стали чувствовать какое‑то беспокойство, не понимая, что происходит. Когда все выпили уже по три чашки, Ху Чжэн‑цин встал со своего места и сказал:

– Дел у меня много, надо бы домой…

– Что вы, разве можно уходить! – оказал У Сун. – Раз уж пришли, то побудьте еще немного.

При этих словах сердце Ху Чжэн‑цина отчаянно забилось, как у человека восемь раз опустившего бадью в колодец и семь раз поднявшего ее с водой. Он снова сел, а про себя подумал:

«Если У Сун пригласил нас с добрыми намерениями, почему же он так обращается с нами и даже с места двинуться не позволяет?»

– Налейте гостям еще вина, – снова приказал У Сун.

Стражник еще четыре раза наполнил чашки и так продолжал подливать, пока гости не осушили их семь раз. Собравшимся казалось, что они побывали на всех знаменитых пирах императрицы Люй Тай‑хоу, которых было не меньше тысячи. После этого У Сун позвал стражников и приказал им прибрать посуду.

– Подождем немного, а потом снова будем закусывать, – сказал он.

Затем У Сун собрал со стола и, когда гости собрались было покинуть свои места, остановил их и сказал:

– Вот сейчас‑то я и хочу с вами поговорить. Кто из уважаемых соседей умеет писать?

– Господин Ху Чжэн‑цин очень хорошо пишет, – ответил Яо Вэнь‑цин.

– Могу я побеспокоить вас? – обратился У Сун к Ху Чжэн‑цину, вежливо ему кланяясь. Затем он засучил рукава своего халата, сунул руку за пазуху и выхватил оттуда острый кинжал. Стиснув рукоятку кинжала четырьмя пальцами правой руки, он прижал большой палец к сердцу и, страшно выпучив глаза, сказал:

– Всякое зло должно быть наказано, и у каждого должника есть свой кредитор. А вас, почтенные соседи, я прошу быть лишь свидетелями!

Тут У Сун левой рукой схватил невестку, а правой указал на старую Ван. Присутствующие остолбенели от ужаса и, не зная, что делать, не смея произнести ни слова, глядели друг на друга.

– Уважаемые соседи, – продолжал У Сун, – не удивляйтесь и не пугайтесь! Хоть я и невежественный человек, но смерти не боюсь, а также знаю, что за зло следует платить злом и что обида должна быть отомщена! Вам, уважаемые соседи, я не причиню никакого вреда и только прошу быть моими свидетелями. Если же кто‑нибудь ив вас попробует уйти раньше времени, то не обессудьте! Разговаривать я тогда буду по‑иному: семь раз продырявлю кинжалом. Ведь мне сейчас ничего не стоит убить человека!

Гости стояли как вкопанные и шелохнуться не смели.

– Слушай меня, старая скотина! – крикнул У Сун, уставившись на старуху Ван. – Это ты виновата в смерти моего брата и должна отвечать за это! – Обернувшись к невестке, он продолжал: – И ты, распутная, слушай, что я тебе скажу! Если признаешься, что погубила моего брата, я пощажу тебя!

– Дорогой деверь! – воскликнула невестка. – Что это вы говорите! Ваш брат умер от сердечной болезни, при чем же тут я?

Не успела она это произнести, как У Сун вонзил кинжал в стол, схватил ее левой рукой за волосы, а правой за грудь. Затем пинком ноги опрокинул стол и, подтащив женщину к алтарю, бросил ее на пол. Пиная ее ногами, он правой рукой схватил кинжал и, указывая им в сторону старухи Ван, закричал:

– Ну, старая свинья, говори всю правду!

Та хотела было как‑нибудь улизнуть, но, видя, что это невозможно, сказала:

– Не гневайтесь, господин начальник! Все скажу вам.

Тогда У Сун велел стражнику подать бумагу, тушечницу, кисточку и тушь и, указывая на Ху Чжэн‑цина кинжалом, сказал:

– Прошу вас. запишите по порядку все, что здесь услышите!

– Я… я… за… запишу, – бормотал, заикаясь и дрожа от страха. Ху Чжэн‑цин.

Тогда У Сун налил в тушечницу воды, растер кусочек туши и, расправив кисточку, сказал:

– Ну, старая, говори всю правду!

– Какое мне до всего этого дело, и почему вы заставляете меня говорить? – ответила старуха Ван.

– Ах ты, собака! – крикнул У Сун. – Знаю я все твои проделки. Еще отпираться вздумала! Если не скажешь, я сначала разрежу па куски эту распутницу, а потом прикончу и тебя, суку! – и он приставил кинжал к лицу невестки.

– Дорогой деверь! – завизжала она. – Смилуйтесь надо мной. Пустите меня, и я все расскажу вам!

У Сун поставил женщину на колени перед алтарем и воскликнул: – Говори, распутница! Да побыстрее!

Невестка до того была перепугана, что решила сознаться. Она рассказала все по порядку, начиная с того. как у нее выпал из рук шест, которым она снимала дверную занавеску, и стукнул Си‑Мынь Цина; как она стала шить у старой Ван одежду и вступила в любовную связь с Си‑Мынь Цином. Рассказала она и о том, как Си‑Мынь Цин пнул У старшего ногой, а когда тот заболел, они задумали отравить мужа, а старая Ван учила их. как это сделать. Она рассказала все с начала до конца, во всех подробностях. У Сун же предупредил ее, чтобы она говорила медленно, а Ху Чжэн‑цина попросил записывать слово за словом.

– Ах ты паразитка! – крикнула старуха Ван. – Раз ты первая начала, так мне‑то чего отпираться! Только в беду меня, старую, втянула! – и она также во всем призналась.

У Сун попросил Ху Чжэн‑цина записать также показания старухи, после чего велел обеим женщинам поставить внизу отпечатки пальцев, а присутствующим соседям подписаться. Затем, по его приказу, один из стражников снял с себя пояс и связал им за спиной руки старой ведьмы; бумагу, где были записаны показания, У Сун свернул и спрятал за пазуху. Затем он приказал стражникам подать еще чашку вина, поставил ее на алтарь перед табличкой с именем брата и, подтащив поближе свою невестку, заставил ее опуститься на колени. Старухе он также велел преклонить перед алтарем колени и затем сказал, проливая слезы:

– Дорогой брат мой! Твоя душа еще не улетела далеко отсюда! Сегодня я, твой младший брат, мщу за твою смерть!

Затем он велел стражнику сжечь жертвенные деньги. Вдова У старшего, видя, что плохи ее дела, хотела было закричать, но У Сун схватил ее за волосы и, бросив на пол, стал на нее ногами. Он разорвал одежду на женщине и быстрее, чем ведется рассказ, вонзил ей в грудь кинжал. Затем выдернул его обратно, взял в зубы и, запустив пальцы в рану, извлек сердце и внутренности и положил их на алтарь. Потом он взмахнул кинжалом, послышался хрустящий звук, и голова Пань Цзинь‑лянь откатилась в сторону, заливая все кругом кровью.

У присутствовавших от страха в глазах потемнело. Они закрыли свои лица руками, но, видя, как рассвирепел У Сун, не решались его останавливать.

Между тем У Сун послал наверх стражника за одеялом. А когда одеяло было принесено, завернул в него отрезанную голову, вытер кинжал и сунул его обратно в ножны. После этого У Сун вымыл руки и, почтительно обращаясь к соседям, сказал:

– Я доставил вам немало беспокойства, уважаемые соседи, но не осуждайте меня за это. Прошу вас подняться наверх и подождать, пока я вернусь.

Соседи только переглянулись, но не посмели ослушаться и отправились наверх. Затем У Сун послал наверх стражника, велев ему запереть там и старуху Ван. Перед уходом он поручил двум стражникам охранять нижние комнаты.

Захватив с собой голову женщины, завернутую в одеяло, У Сун направился прямо в лавку лекарственных снадобий. Увидев управляющего, он приветствовал его и спросил:

– Дома ваш уважаемый хозяин?

– Нет, он только что вышел, – ответил управляющий.

– Можете вы пройтись со мной немного? – спросил У Сун. – У меня есть к вам небольшое дело.

Управляющий, который немного знал У Суна, не посмел отказаться. Когда они дошли до одного из глухих переулочков, У Сун грозно спросил его:

– Дорога тебе жизнь?!

– Смилуйтесь, господин начальник! – взмолился управляющий. – Ведь я никакого зла вам не причинил.

– Так вот, если не хочешь расстаться с жизнью, говори, где сейчас Си‑Мынь Цин!

– Он то… только что у… шел с… одним знакомым в кабачок под названием «Львиный мост» покушать… – еле вымолвил управляющий.

Едва У Сун услышал это, как тотчас же направился туда. А управляющий долго еще от страха не мог двинуться с места.

Подойдя к кабачку «Львиный мост», У Сун позвал слугу и спросил:

– С кем выпивает господин Си‑Мынь Цин?

– С таким же, как он сам, богачом, – отвечал слуга. – Они сейчас наверху, в комнате, которая выходит окнами на улицу.

У Сун стремительно кинулся наверх и еще в дверях увидел, что на почетном месте между окнами сидит Си‑Мынь Цин, напротив гость, а по бокам пристроились две певички.

Тогда У Сун развернул одеяло, левой рукой схватил окровавленную голову, правой кинжал и, откинув дверную занавеску, ворвался в комнату и швырнул голову в лицо Си‑Мынь Цину.

Увидев У Суна, Си‑Мынь Цин так перепугался, что с криком: «Ай‑я!» – вскочил на скамейку. Он уже занес было ногу на подоконник, собираясь выпрыгнуть в окно, но увидел, что это слишком высоко, и совсем растерялся.

Все это произошло, конечно, гораздо быстрее, чем ведется рассказ. Опершись обеими руками о стол, У Сун прыгнул на него и спихнул ногой всю посуду. Певички оцепенели от страха, что же касается второго богача, так он даже свалился под стол.

Си‑Мынь Цин, видя, как разъярен его противник, сделал вид, будто замахивается на него, а сам тем временем нацелился правой ногой в У Супа. Но тот, заранее разгадав маневр Си‑Мынь Цина, отклонился чуть в сторону, и удар пришелся ему как раз в правую руку, отчего кинжал, который он держал, вылетел в окно далеко на середину улицы.

Увидев это, Си‑Мынь Цин расхрабрился. Сделав вид, что хочет ударить У Суна правой рукой, он сжал в кулак левую и нацелился противнику прямо под ложечку. Однако У Сун и тут успел увернуться и, воспользовавшись моментом, обхватил Си‑Мынь Цина левой рукой за шею, правой за левую ногу и, приподняв его на воздух, с криком: «Туда тебе и дорога!» – выбросил из окна.

Си‑Мынь Цину показалось, что сам дух мщения пришел к нему и нечего больше надеяться на милость неба. Он знал, что не сможет устоять против неимоверной силы У Суна. Выброшенный из окна вниз головой и вверх ногами, он упал прямо на середину улицы и тут же потерял сознание. Бывшие поблизости люди пришли в ужас от этого зрелища.

Тем временем У Сун пододвинул к окну скамейку и, схватив голову развратницы, выпрыгнул из окна прямо на середину улицы. Подобрав свой кинжал, он взглянул на Си‑Мынь Цина. Тот лежал, вытянувшись, полумертвый и лишь дико вращал глазами. Тогда У Сун придавил его коленом и одним ударом кинжала отрезал ему голову. Связав головы вместе, он отправился прямо на улицу Красных камней. Здесь он крикнул стражникам, чтобы они открыли ему дверь, и, войдя в дом, положил обе головы на алтарь. Затем он взял чашку с холодным вином, окропил алтарь и со слезами на глазах сказал:

– Мой старший брат! Твоя душа недалеко. Но теперь ты можешь отправляться на небо! Я отомстил за тебя и убил обоих твоих обидчиков. Сегодня же я совершу обряд возжигания жертвенных предметов в поминовение твоей души.

Потом он велел стражникам позвать соседей вниз. Впереди под охраной вели связанную старуху Ван. Держа одной рукой кинжал, а другой головы, У Сун обратился к соседям с такими словами:

– Я хочу еще кое‑что оказать вам, уважаемые соседи! Прошу вас пока не расходиться!

– Говорите, господин начальник, – отвечали соседи, сложив руки и низко кланяясь У Суну. – Мы готовы выполнить ваши указания!

И У Сун сказал то, что хотел. Видно, так уж самой судьбе было угодно, чтобы удалец, начальник охраны уездного управления Янгу, прославившийся на перевале Цзин‑ян‑ган, мстя за обиду, совершит преступление и стал буддийским монахом.

Что же сказал У Сун, вы узнаете, когда прочтете следующую главу.

Глава 26