Глава 7 грехопадение и римская интерлюдия 2 страница
– Понимаешь ли ты, сын мой, что величайший грех твой есть небрежение заповедями Божьими?
– Да, святой отец.
– Но мне нужно знать больше о твоих простительных грехах.
Санционаре нахмурился. У иезуитов случалось порой всякое. И священник был не тот, что всегда.
– Ты говоришь, что воровал. Что ты крал?
– Достояние других людей, святой отец.
– Точнее.
– Деньги и вещи.
– Так. Теперь прелюбодеяние. Сколько раз ты прелюбодействовал с прошлой Пасхи?
– Я… не могу сказать, святой отец.
– Два раза или три? Или больше?
– Больше, святой отец.
– Плоть слаба. Ты не женат?
– Нет, святой отец.
– Не увлекаешься противоестественными практиками?
– Нет, святой отец! – ужаснулся Санционаре.
– Прелюбодеяния должно прекратить, сын мой. Тебе следует взять супругу. Сила освященного брака поможет укрепить плоть. Брак – вот ответ. Ты должен как следует об этом подумать, поскольку продолжение прелюбодейства проложит дорогу в пламя вечного проклятия. Ты понял?
– Да, святой отец.
Луиджи забеспокоился. Священник вел его в опасном направлении. Брак? О том, чтобы жениться на Адели, не могло быть и речи. Женившись на ней, о покое можно забыть навсегда. Ее ведь не остановишь, она, чего доброго, и в его дела нос сунет. С другой стороны, вечное проклятие немногим лучше.
– Хорошо. Что еще ты мне скажешь?
Исповедь прошла не очень хорошо. Ему пришлось схитрить в вопросе о краже. Но означает ли это, что он не заслужил прощения? Нет. Ведь в глубине души он знал, в чем раскаивается, и Бог тоже это знал… и Богоматерь…
– Налагаю на тебя епитимью. Трижды прочтешь «Отче наш» и дважды «Аве Мария». – Мориарти поднял руку, дабы благословить кающегося. – Ego te absolvo in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti.[56] – За всю свою карьеру Мориарти не произносил большего богохульства.
Выйдя на свежий воздух, Санционаре почувствовал, что ему до смерти хочется выпить. Нет, нет, нужно быть осторожнее. Нельзя становиться на путь греха, не побывав еще на утренней службе. Надо прогуляться. Пройтись пешком. Например, до Садов Боргезе. Утром они всегда прекрасны. Бенно, как всегда, был рядом – внимательный, зоркий, настороженный.
И тут он снова увидел ее. Лимонно-желтое платье и широкополая шляпка – мелькнули и пропали. «Это уже похоже на наваждение», – подумал Санционаре.
Обеспокоенный как речами, так и советом священника, он шел и шел, снова и снова думая об одном и том же. Да, для такого мужчины, как он, быть женатым – вещь естественная, но как быть с аппетитами, которые постоянно меняются? Да он, считай, почти что женат. Адела всегда вела себя как законная супруга – пилила, ворчала, придиралась. А вот девушка в лимонном платье… Вот из кого получилась бы завидная жена. Да… Может быть, когда Пасха закончится и он отправится наконец в Лондон, где ждет новое предприятие, у него будет время и возможность обдумать все как следует, без спешки. Да, дело именно в этом. Ему нужно вырваться из душной атмосферы Рима.
Около шести часов Санционаре свернул на виа Венето. Немного выпить, промочить горло, а потом – домой. Всего один глоток.
Она сидела за выставленным на тротуар столиком в одном из больших кафе, провожая взглядом прохожих и потягивая что-то из высокого стакана. Ее спутник сидел рядом. Она увидела Санционаре в тот же миг, когда и он увидел ее. Пламя разлилось по телу горячей волной, смывая наспех выставленные барьеры. Луиджи Санционаре постарался удержать в узде инстинкты, но не предпринять совсем ничего он просто не мог. Посетителей в кафе было много, официантки в белых передничках носились между столиками, исполняя заказы, разнося подносы с кофе и прохладительными напитками, демонстрируя чудеса ловкости, достойные цирковой арены.
Между тем по тротуару медленно двигалась бурная живая река: женщины, молодые и старые, под ручку с подругами или мужьями; строго одетые пары паломников из других частей Европы и даже Америки; юнцы, пожирающие глазами девушек… Настоящий парад веселья, счастья, беззаботности и красок.
У столика, за которым сидела девушка в лимонном платье, и ее спутник, оставался еще один свободный стул – металлический, наклоненный вперед и прислоненный спинкой к столу. Демонстрация плохого вкуса, но Санционаре уже принял решение. Подойдя к столику, он оглянулся – верный Бенно не отставал.
– Прошу извинить. – Луиджи поклонился паре. – Здесь так мало места. Вы не будете возражать, если я составлю вам компанию?
Мужчина поднял голову.
– Нисколько. Мы все равно собираемся уходить.
– Спасибо, вы очень любезны, – сдержанно поблагодарил Санционаре и, повернувшись к проходившему мимо официанту, заказал бокал вермута «Торино». – Не желаете ли присоединиться?
– Спасибо, нет. – Высокий мужчина даже не улыбнулся, а девушка, покачав головой, посмотрела на Санционаре так, словно хотела сказать, что и не отказалась бы от угощения, но…
– Позвольте представиться. – Он поклонился. – Луиджи Санционаре, житель этого города.
– Моя фамилия – Смит. – Мужчина говорил по-итальянски немного медленно, с английским акцентом. – Моя дочь, Карлотта.
– Так вы не итальянка? – удивился Санционаре.
– Моя мать была итальянкой. – В голосе девушки отчетливо проступал неаполитанский акцент. – Но на ее родине я впервые, – добавила она с извиняющейся улыбкой.
– Вот как… И что, прекрасная страна, да?
– Очень красивая. Я бы хотела пожить здесь, но отец говорит, что мы должны вернуться в Англию из-за его работы.
Санционаре повернулся к Смиту.
– Ваша супруга не с вами?
– Моя супруга, сэр, умерла год назад.
– Прошу прощения. Я не знал. Так это что-то вроде паломничества?
– Я хотел показать дочери родину ее матери. Мы провели в Риме несколько дней и теперь возвращаемся в Лондон.
– В Лондон… Да, великий город. Я хорошо его знаю, – соврал Санционаре. – Так вы пробудете здесь еще какое-то время?
– Только до конца пасхальной недели. – Карлотта незаметно придвинулась чуть ближе. – Мне бы так хотелось задержаться.
– Жаль. Я бы с удовольствием показал вам здешние достопримечательности. Никто не знает Рим так, как тот, кто в нем родился.
– Все ваши достопримечательности мы уже видели, – несколько раздражительно сказал мистер Смит.
Санционаре как будто ничего и не заметил.
– Возможно, вы окажете мне честь, отобедав со мной?
– Это было бы… – начала Карлотта.
– Об этом не может быть и речи, – перебил ее Смит. – У нас вечером много дел. Спасибо за приглашение, но это невозможно.
– Но, папа…
– Не может быть и речи, – твердо повторил англичанин. – Нам нужно идти. В отеле нас ждет обед.
– Извините. Мои манеры… – Санционаре поднялся. – Я вовсе не хотел мешать.
Смит, собираясь расплатиться по счету, изучал его так, словно подозревал официанта в намерении смошенничать.
– Надеюсь, синьорина, мы еще увидимся. – Санционаре склонился над ее ручкой.
– Мне бы очень этого хотелось. – Она посмотрела на него умоляюще, словно нуждалась в незамедлительной помощи. В голове Санционаре уже рождались фантастические картины. Девица в беде. Ей на помощь спешит доблестный, хотя и не молодой, рыцарь. – Очень, – повторила Карлотта. – Но вряд ли…
Смит сдержанно поклонился, взял дочь за руку, и уже через несколько секунд они растворились в потоке гуляющих.
Провожая их взглядом, Луиджи заметил в толпе одного из лучших своих карманников, движущегося по направлению к Смитам, и, спешно подозвав Бенно, распорядился остановить вора.
– Скажи, чтобы не трогал ни англичанина, ни его дочь. Иначе я сломаю ему руки.
Бенно кивнул и врезался в толпу.
Странная встреча, размышлял, оставшись один, Санционаре. Пожалуй, одна из самых странных за всю его жизнь. И ведь сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, эта встреча могла бы стать началом чего-то нового. Возможно, началом пути к вечному спасению. Но что-то не сложилось, а значит, ему не оставалось ничего иного, как идти прежней дорогой и править этой частью криминальной Италии – возможно, с Аделой в качестве супруги. А если, будучи в Лондоне, он еще увидится с прекрасной Карлоттой? Нет, это время, вдалеке от Аделы и Рима, следует употребить с большей пользой. Подумать о будущем. Если понадобится, он мог бы жениться на своей нынешней любовнице. Страстный роман с такой женщиной, как Карлотта – а иного романа с ней быть не может, – слишком опасен, и в любом случае за него придется дорого заплатить.
В Страстное воскресенье он посетил утреннюю службу, потом сходил на торжественную мессу в собор Святого Петра, смешавшись с толпой, жаждавшей папского благословления, и лишь затем вернулся в Остию, где его ждала заплаканная Адела – она уже переживала расставание.
Избавившись от всего, что связывало его с англичанином Смитом, Мориарти сидел в своей комнате в отеле «Альберто Гранд Палас» и сочинял письмо. Карлотта, успевшая соскучиться в одиночестве, пришла из своей спальни и, разлегшись на кровати, бросала в рот сочные красные виноградины.
Письмо, которое Мориарти писал измененным почерком, звучало так:
Синьорина,
Считаю своим долгом предупредить вас, что ваш покровитель, Луиджи Санционаре, отправился сегодня поездом в Париж в компании молодой женщины. Это мисс Карлотта Смит, наполовину англичанка и наполовину неаполитанка. Боюсь, они планируют тайно пожениться в Лондоне, который является конечным пунктом их путешествия.
Ваш доброжелатель.
Улыбаясь про себя, Мориарти дважды перечитал письмо, прежде чем сложить листок пополам и сунуть его в конверт, адресованный синьорине Аделе Асконта, проживающей в доме Санционаре в Остии. Письмо он намеревался предать носильщику перед тем, как сесть на поезд до Парижа. Если все пойдет по плану, оно послужит чем-то вроде небольшой бомбы для Аделы и, во всяком случае, подтолкнет ее к действию.
Мориарти встал, подошел к окну, остановился перед зеркалом, висевшим над комодом между двумя зашторенными окнами, и принялся рассматривать свое лицо под разными углами. За последний год с небольшим ему довелось побывать в шкуре людей разного возраста и социального положения, говоривших на разных языках: Мадис, Менье, американский профессор Карл Никол, фотограф Моберли, толстяк Морнингдейл, священник-иезуит и, наконец, вдовец Смит. В каждую он вживался, словно в собственное тело, каждая маска подходила идеально, но еще одну роль ему предстояло сыграть в Лондоне. Роль всей его жизни. Он с наигранной скромностью пожал плечами – прежде придется побыть еще немного Смитом.
– А рубины останутся у меня? – спросила с кровати Карлотта.
Мориарти пересек комнату и посмотрел на девушку тем странным, гипнотизирующим взглядом, силу которого хорошо знал и часто использовал.
– Нет, дочь моя. По крайней мере не эти. Возможно, я найду для тебя другую побрякушку.
– Хорошо бы. – Она посмотрела на него снизу вверх и хихикнула. – Что, папочка, снова займемся инцестом?
Холмс сдержал слово. Доктор Мур Эгер, специалист с Харли-стрит, внимательно осмотрел Кроу и вынес заключение: по меньшей мере месячный отпуск, проведенный, предпочтительно, на водах. Кое-какие несложные обязанности он исполнять может, но штатная работа с полной занятостью исключена. Славный доктор пообещал безотлагательно, в этот же вечер, написать комиссару и объяснить ситуацию, дав гарантию, что по возвращении инспектор будет на все сто процентов готов к продолжению службы в прежнем качестве.
Оставалось только подготовиться к встрече с Сильвией. Мысленно Кроу уже препоясал чресла.
– Запасетесь для нее жареным снегом? – спросил, заметив его колебания, Холмс. – Или останетесь хозяином в собственном доме?
Путь был ясен, настрой тверд. Разве его гордость не достаточно пострадала от махинаций коварной Харриет? Кроу никак не мог смириться с тем унизительным для себя фактом, что он не только пригрел у себя дома шпионку Мориарти, но и лишился из-за нее рассудка. Простить такое было нелегко.
Он рассчитывал, что отпуск даст возможность решить две задачи: установить необходимый порядок в доме и, с помощью Шерлока Холмса, схватить и предать суду Мориарти.
Вернувшись на Кинг-стрит, инспектор застал жену в растерянности и едва ли не отчаянии. Едва он переступил порог, как она начала жаловаться на скудость выбора прислуги.
– Я только сегодня поговорила, наверное, с доброй дюжиной служанок, – запричитала Сильвия со своего кресла у камина. – Такое и представить себе невозможно. Только две оказались более-менее пригодными. Не знаю, что и делать.
– Зато я знаю. – Кроу стал спиной к жаркому камину.
– Энгус, немедленно отойди, – пролаяла Сильвия. – Ты загораживаешь от меня тепло.
– Не отойду. И раз уж речь зашла о тепле, то подумайте, мадам, какого тепла вы лишили меня.
– Энгус…
– Да, Сильвия. Мы были совершенно счастливы, когда я был твоим жильцом, и ты готовила, убирала и согревала меня. Теперь, когда мы поженились, в доме суматоха, жеманство, непонятные игры и всего этого три полных короба. Лично я от этого устал.
Сильвия Кроу открыла рот, дабы заявить протест.
– Молчи, женщина! – рявкнул Кроу тоном бывалого сержанта.
– Я не потерплю, чтобы со мной так разговаривали в моем доме! – вспыхнула она.
– В нашем доме, миссис Кроу. В нашем доме. Потому что твое – это мое, а мое – это твое. Более того, я здесь хозяин. А теперь слушай меня внимательно. Твои фокусы довели до того, что сегодня я был у врача на Харли-стрит.
– На Харли-стрит? – прошептала Сильвия, мигом утратив весь свой пыл.
– Да, мэм, на Харли-стрит. И доктор сказал, что, во-первых, я должен взять отпуск и, во-вторых, что если ты и дальше будешь лишать меня радостей и удовольствий устроенной домашней жизни, то доведешь мужа до смертного одра.
– Но я же дала тебе все, Энгус, – с заметным беспокойством попыталась возразить Сильвия. – И налаженный быт, и уют…
– Я видел здесь только притворство и пустую суету. Служанок, которые не могли ни мясо поджарить, ни капусту потушить. Эти званые обеды, эти музыкальные вечера, эти… Ты вела себя, как какая-нибудь герцогиня. Все, Сильвия, хватит. Больше я этого не допущу. Сейчас я оправляюсь в постель и желаю получить что-нибудь вкусненькое в твоем исполнении. Потом, когда поем, можешь подняться и обслужить меня, как и положено супруге.
С этими словами, еще не ведая, за кем осталось поле брани, Кроу промаршировал из гостиной и поднялся в спальню, оставив растерянную, раскрасневшуюся и безмолвную Сильную за закрытой дверью.
В скором поезде Рим – Париж Санционаре занял спальное купе первого класса. Бенно разместился в соседнем вагоне. Паровоз тронулся, состав понемногу набирал скорость, и Санционаре, глядя на пробегающие за окном пригороды, постепенно расслабился. Перед ланчем в вагоне-ресторане он позволит себе вздремнуть, а во второй половине дня – возможно, выпив чуть больше обычного – поспать несколько часов. К обеду нужно будет приготовиться тщательно. Может быть, в поезде найдется симпатичная одинокая женщина, и тогда свободное от Аделы время удастся провести не без приятности.
Атмосфера в вагоне-ресторане, куда Санционаре заявился в полдень, царила приятная, пусть и не совсем интимная. Официанты оказались ловкими и расторопными, еда отличной. Первая часть путешествия проходила хорошо.
Чего он не знал, так это того, что в соседнем вагоне два спальных купе были зарезервированы на Джошуа и Карлотту Смит.
Пара эта села на поезд рано и с момента отправления носа не высовывала из своего купе. Более того, они намеревались оставаться там до вечера, поскольку, по расчетам Мориарти, самого сильного эффекта можно было достичь вечером, появившись внезапно к обеду. Лучшего момента для демонстрации украшения леди Скоби не найти, и итальянец – в этом Мориарти, считавший себя знатоком человеческой природы, не сомневался – сам, по собственной воле устремится в сплетенную для него паутину.
Поезд ушел далеко от Вечного города, когда Мориарти послал за кондуктором и договорился с ним о некоторых деталях вечернего представления. Остаток дня он провел в добром расположении духа, поскольку из всех его интриг именно эта содержала элемент фарса, порадовавшего бы и величайших мастеров сего жанра театрального искусства.
Карлотта либо спала, либо лениво листала газеты и журналы, которыми Мориарти запасся для борьбы со скукой.
Поздно вечером, согласно расписанию, они прибывали в Милан, где вагоны прицепляли к французскому поезду, курсировавшему между этим славным городом и Парижем. Обеденное меню, таким образом, состояло исключительно из итальянских блюд, дабы пассажиры могли в последний раз почувствовать вкус этой страны, прежде чем отдаться во власть экстравагантной французской кухни. В вагоне-ресторане к обеду готовились с той же торжественностью и серьезностью, что и к религиозному пиршеству – лампы зажгли пораньше, столики застелили хрустящими белоснежными скатертями, приборы отполировали до блеска. Все это сияющее великолепие, как небо от земли, отличалось от весьма скромной обстановки второго класса, не говоря уже о третьем, где пассажиры путешествовали в стесненных, поистине спартанских условиях.
В коридорах первого класса сигнал к обеду прозвучал около семи часов, и Санционаре – безупречно одетый, с напомаженными волосами и замаскированными косметической пудрой ямочками щек – занял свое место через пару минут после сигнала.
Когда в вагон-ресторан вошли Смиты он как раз принимал судьбоносное решение: заказать ли закуску или один из четырех указанных в меню супов, а может быть, попробовать Melone alia Roma, а потом взять Anguilla in Tiella ai Piselli и Polio in Padella con Peperoni.[57] Предавшись размышлениям, Луиджи Санционаре скорее ощутил, чем узрел, явление долгожданной пары.
Подняв голову, он стал свидетелем редкого феномена: казалось, некая невидимая, но могущественная сила остановила вдруг всю суету вокруг. Официанты, спешившие исполнить заказы, замерли наподобие восковых фигур; дамы, занятые неторопливыми разговорами, застыли на полуслове; джентльмены, озабоченные выбором вин, потеряли интерес к означенному предмету; бокалы остановились на полпути к губам. Впечатление было такое, будто даже сам поезд остановил свой бег.
Карлотта задержалась у входа; ее отец отстал от дочери на полшага. Она была в простом, на первый взгляд, незатейливом белом платье отменного вкуса, подчеркивавшем цвет ее кожи и служившем идеальным контрастом для восхитительных черных волос. Достаточное скромное по стилю, платье, тем не менее, оказывало странный, колдовской эффект, заставляя затаить дыхание тех из мужчин, чье воображение давно разучилось летать.
Ослепительная, потрясающая, очаровательная по всем стандартам, но это было еще не все. Пленительный образ дополняло ожерелье из рубинов и изумрудов, соединенных серебряными цепочками, и тремя нитями, окольцовывавшее высокую шею. Спускаясь вниз, сияющие камни образовывали треугольник, с вершины которого свисала рубиновая подвеска глубокого ярко-красного цвета. Казалось, шея девушки охвачена пламенем, красные и зеленые язычки которого бесстыдно лижут смуглую кожу.
Она прекрасно понимала, какое состояние несет на себе, и, может быть, поэтому драгоценнейшее украшение и прелестная девушка вместе составляли предмет неодолимого вожделения.
Прикованный к стулу, как и все мужчины в этот первый миг оцепенения, Санционаре вряд ли смог бы решить, что в этой паре пробуждает большее желание: ожерелье или девушка. Они составляли неразрывное целое, воплощая в себе все, чего он неизменно желал, – богатство, элегантность, красоту и обещание таившихся под белым шелком чувственных наслаждений. Ради этого стоило рискнуть всем – жизнью и свободой, честью, властью и даже рассудком.
Казалось, чарующий эффект растянулся на целую вечность. В действительности прошло лишь несколько секунд, после которых мир встряхнулся, вышел из оцепенения, и вагон-ресторан вместе с пассажирами вернулся в прежнее, нормальное существование.
Кондуктор у двери почтительно, словно перед особами королевской крови, раскланялся и тут же рассыпался в извинениях, поскольку, как оказалось, незанятых столиков уже не было. Поворачиваясь из стороны в сторону, он смотрел на обедающих так, словно еще надеялся, что кто-то из них исчезнет, растворится в воздухе, и место чудом освободится. Затем, к великой радости Санционаре, взгляд которого будто прилип к девушке, кондуктор кивнул и повел пару к его столику.
Склонившись к итальянцу – причем большая часть его упитанного тела оставалась повернутой к Смитам, что потребовало акробатической гибкости и немалого напряжения сил, – кондуктор прошептал:
– Мильён пардонов, синьор. Для этих леди и джентльмена не нашлось места. Не будете ли вы столь любезны позволить им разделить с вами стол?
Санционаре поднялся и отвесил поклон, потом улыбнулся и снова кивнул.
– Для меня большая честь обедать с вами, мистер и мисс Смит, – любезно изрек он и, еще более склонив голову, добавил: – Пожалуйста, пожалуйста…
– Папа! – воскликнула Карлотта, явно удивленная и обрадованная нечаянной встречей. – Это же синьор Санционаре. Мы познакомились с ним в воскресенье. Помнишь?
– Да, да. Помню, – сухо подтвердил Смит, давая понять, что из всех римских воспоминаний это далеко не самое приятное. – Другого столика нет? – добавил он, обращаясь к кондуктору.
– Увы, милорд. Ни одного. – Озадаченное выражение слегка омрачило улыбку последнего.
– Что ж, тогда выбирать не приходится. – Смит пожал плечами, неодобрительно поглядывая на Санционаре, который уже потирал торжествующе руки и едва удерживался от того, чтобы не запрыгать от радости.
– Перестань, папа. – Карлотта тем временем заняла свободный стул напротив Санционаре. – Лучше поблагодари синьора за его доброту. Сэр, вы уже во второй раз выказываете поразительную щедрость. Папа, не хмурься.
В конце концов Смит, продолжая демонстрировать свое неудовольствие и нерасположение к общению с учтивым итальянцем, все-таки занял свободное место.
– Какая досада. Весьма некстати. Но, раз уж так получилось, что мы вынуждены разделить с вами столик, синьор, я должен поблагодарить вас за любезность.
– Ну что вы, – горячо отозвался Санционаре. – Это вы оказали мне честь. В Риме я пригласил вас пообедать со мной, но вы не смогли. Сегодня сама судьба взяла дело в свои руки. Очевидно, наша встреча была предопределена свыше. Я, знаете, верю в судьбу.
– О, и я тоже, – ослепительно улыбнулась Карлотта. – Это же так интересно, найти друга в таком скучном путешествии.
– Мне бы не хотелось показаться грубым, – с важным видом заявил Смит. – Не поймите неправильно, синьор, но я не одобряю излишнего общения моей дочери с представителями вашего народа. Извините, но что есть, то есть. Простите за прямоту.
– Но, сэр, вы же сами сказали, что ее мать – неаполитанка. Не понимаю.
Карлотта подалась вперед, и ее груди коснулись столика, отчего кровь бросилась Санционаре в голову.
– Мой папа прав, – тоном глубочайшего сожаления подтвердила она. – Семья моей мамы очень плохо обращалась с ней из-за того, что она вышла замуж за англичанина и уехала в Англию. Жаль, но папа перенес свое отношение на всю страну и всех итальянцев. Мне пришлось долгие годы уговаривать его совершить этот короткий визит.
Смит громко откашлялся.
– Не стану скрывать, я буду рад вернуться в Англию, к простой, здоровой пище. – Он с откровенным неодобрением прошелся глазами по меню.
– Тише, папа. Нас все слышат, – прошептала Карлотта. – Боюсь, эта кухня напоминает ему о маме, – добавила она, обращаясь уже к Санционаре. Его так легко расстроить.
– У меня желудок расстраивается от одного лишь масла, которым здесь все поливают, – проворчал Смит.
– Позвольте и мне выразить свое мнение, – не вытерпел Санционаре, раздраженный поведением самоуверенного англичанина. – Мне не очень нравится английская кухня. В ней слишком много воды. Однако, бывая в вашей стране, я никогда не жалуюсь на ее обычаи. Если вы не против, я мог бы помочь вам в выборе блюд. Возьмите, к примеру, арбуз и, может быть, холодного мяса.
– В вашем холодном мясе, на мой вкус, слишком много чеснока и жира.
– Тогда пасту.
– Крахмал. Только набиваешь себе живот, а вкуса никакого. – Смит раздраженно бросил меню на стол. – Ничего приличного. Здесь нет даже простого бульона. Или Виндзорского супа. Или добротно приготовленного жаркого. И, вдобавок, нас еще посадили за чужой столик. В нашем поезде такого бы не случилось.
Обед продолжался в таком же духе – Карлотта блистала, как и ожерелье у нее на шее, а ее отец ворчал, брюзжал и жаловался. К главной перемене Санционаре просто перестал обращаться к нему, сосредоточив все внимание на дочери, которая, казалось, глаз не сводила с нового знакомого.
За десертом Смит вдруг наклонился и весьма бесцеремонно спросил, чем итальянец зарабатывает на жизнь. Прозвучало это настолько грубо, что Санционаре, застигнутый врасплох, в первый момент даже опешил.
– В Риме я занимаю весьма высокое положение, – туманно ответил он.
– Политика, да? – настороженно осведомился Смит. – Я невысокого мнения о политиках. Складывается впечатление, что большинство из них только и ждут возможности запустить руку в ваш карман или сунуть нос в ваши дела.
Санционаре уже пожалел, что не представился бизнесменом. Конечно, он мог бы сказать, что его бизнес как раз состоит в том, чтобы запускать руку в карман как политикам, так и простым людям.
– Я занимаюсь ценностями, мистер Смит.
– Деньги? Так вы ведаете финансами? – Мориарти улыбнулся про себя – Санционаре – с виду самодовольный болван – был на деле не так уж прост.
– Да, деньгами, но и прочим тоже. Например, драгоценными камнями и металлами, предметами искусства и антиквариатом.
– Драгоценными камнями? Такими, что на шее у моей дочери?
– Прекрасное ожерелье.
– Прекрасное? – взревел Смит, обратив на себя взгляды всех обедающих. – Прекрасное? Клянусь великим Цезарем, сэр, будь вы настоящим экспертом, вы нашли бы другие слова. Это ожерелье стоит огромных денег. Целого состояния. Так вы занимаетесь камнями, да? Я бы сказал, камешками. Сомневаюсь, что вы способны отличить стекляшку от граната.
Этого Санционаре стерпеть уже не мог. В Риме он живо поставил бы зарвавшегося англичанишку на место.
– Если оно действительно стоит таких денег, сэр, – холодно заметил итальянец, – приглядывайте за ним получше. Путешествовать, выставляя напоказ столь ценную вещь, опасно. В любой стране.
Смит побагровел.
– Вы угрожаете мне, сэр?
Разговор перешел на повышенные тона, и уже некоторые пассажиры, явно шокированные происходящим, с любопытством прислушивались к этому обмену репликами.
– Я всего лишь предлагаю совет. Жаль будет потерять такую безделушку. – Люди, знавшие Санционаре, съежились бы от страха, услышав этот тон.
– Безделушку? Вот как? Карлотта, ты слышала, что он сказал? – Англичанин отодвинул стул. – Нет, довольно. Хватит и того, что меня вынудили есть за одним столом с грязным итальяшкой, так я еще должен выслушивать его угрозы. – Он помахал пальцем перед носом Санционаре. – Я видел, как вы смотрели на мою дочь. Вы все одинаковые, у вас у всех эта латинская кровь. Небось думаете, что богатая девушка – легкая добыча. Тем более англичанка.
– Сэр! – Взбешенный, Санционаре тоже поднялся, но Карлотта протянула к нему руку.
– Простите моего отца, синьор Санционаре. – Она улыбнулась, явно смущенная происходящим. – Вернуться в Италию – для него большое испытание. Столько тяжелых воспоминаний, столько напоминаний о моей матери, которую он любил всей душой. Пожалуйста, простите его.
– Вашему отцу следует быть поосторожнее. – Голос у итальянца дрожал от сдерживаемой ярости. – Будь на моем месте человек не столь миролюбивый, ему не миновать бы серьезных неприятностей.
– Карлотта. – Смит уже вышел из-за столика. – Идем. Я не позволю тебе оставаться здесь одной.
Она чуть заметно подалась вперед и прошептала:
– У меня четвертое купе, вагон «Д». Приходите после полуночи, я не хочу, чтобы у вас осталось неприятное впечатление от нашего знакомства. – С этими словами Карлотта поднялась и последовала за отцом к выходу. Щеки ее горели от смущения.
Санционаре откинулся на спинку стула. Этот Смит, душевнобольной… и уж определенно ненормальный. Устроить такую сцену. Без малейшего на то повода. А ведь обычно англичане такие сдержанные, уравновешенные. Он вздохнул и направил мысли на девушку. Шикарная, очаровательная. Приз для настоящего мужчины. Но с таким папашей в нагрузку, не велика ли цена? Нет уж, если и связываться с дьяволом, то лучше с тем, которого знаешь. У Аделы, по крайней мере, нет таких родственничков, которые и в гроб сведут. Жениться или даже просто ухаживать за Карлоттой – то же самое, что предстать одновременно перед судьей, присяжными и палачом. Санционаре не был трусом и в криминальных делах нередко проявлял отвагу и смелость, но в делах домашних предпочитал мир и покой. Или, по крайней мере, мечтал об этом. Тем не менее Карлотта предложила некую форму компенсации за грубость родителя. Заказав стакан бренди, Санционаре предался мечтам о восхитительных прелестях, которые могли ожидать его в уютном спальном купе красавицы. И чем дальше, тем больше его прельщала мысль о ночном приключении.
Преподать урок этому заносчивому Смиту. Будет ли дочь достаточной компенсацией за нанесенное оскорбление? В поезде его возможности ограничены, но, может быть, по приезде в Лондон ему удастся склонить Гризомбра и Шлайфштайна к показательному ограблению? А ожерелье подарить потом Аделе? Бизнес есть бизнес, и идея кражи в Лондоне – вкупе с возможностью поквитаться со Смитом – возбуждала его уже не меньше, чем мысль о сладких забавах с роскошной красавицей.