Глава 52. Назначенный день

- Эли. День настал. Мы справились. Эли? - Первое, что я восприняла, была резкая боль в моей правой щеке, которая тут же отдалась к виску, когда я захотела повернуть голову. Но я не могла повернуть голову.

Что-то было не так с моим плечом. Вся моя правая сторона казалась израненной и травмированной. Но самыми беспощадными были жжение и тянущая боль в щеке. Я попыталась разжать зубы, и когда мне это, наконец, удалось, на мой язык скользнул толстый кусок слизистой оболочки, который застрял между моими челюстями. Я сама себя укусила.

- Просыпайся, Эли. С тобой всё в порядке? - Тильман попытался перевернуть меня, а я тихо вскрикнула, когда моё плечо хрустнуло. Я наклонилась вперёд, чтобы открыть рот, из которого на пол потянулись ярко-красные слюни. Но я должна была это сделать, как бы отвратительно это не выглядело, потому что хотела избавиться от навязчивого, металлического привкуса своей собственной крови. Тильман смотрел на меня при этом с интересом.

- Ай, - застонала я и прижала руку к щеке. - Не могу говорить. Рот ранен. - В то время как я говорила, мои кровавые капли слюней упали на пол.

- Мне это знакомо, - ответил Тильман равнодушно. - Во сне ты зверски скрипела зубами. Я тоже так часто делаю. Немного износа при этом есть всегда. - Что же, скрипеть зубами это одно. При этом съедать себя саму - другое.

Он протянул мне бутылку с водой, и у меня получилась открыть рот настолько, что я смогла выпить несколько глотков. Потом я осторожно огляделась. Мы снова находились в комнате ужасов Пауля, а на улице взошло солнце. Я слышала, как чайки шумели над домом.

- Его не было, Эли, - сказал Тильман с торжествующим выражением в его бодрых глазах. - Он не пришёл. Тебе не нужно было бояться.

Нам, поправила я про себя. Нам не нужно было бояться. Тильман мог многое мне рассказывать, но вчерашний вечер едва мог пройти мимо него бесследно. Но он нашёл способ отвлечь меня. Я заснула, в то время, как думала о Грише и рассказывала о нём.

- Покажи. - Тильман указал на мой рот. Я оборонительно подняла руку. Я ненавидела, когда другие заглядывали мне в рот. Это я могла принять только у зубного врача - и даже там, сделав над собой огромное усилие. Посещение гинеколога давалось мне намного легче. Мой рот был абсолютно личной зоной.

- Не ломайся. Я хочу только посмотреть ...

Зарычав, я сдалась. Моя челюсть хрустнула, как будто ей срочно была необходима смазка. Тильман взял светильник и посветил в мой рот.

- Вот дерьмо ... у тебя есть зубы мудрости. Все четыре. Неудивительно, что ты кусаешь себя. Ой-ой, это будет болеть. - Он поставил лампу снова на стол. - Уже воспалилось. - Да, так я это и чувствовала. Я, должно быть, жевала мою внутреннюю сторону щеки с грубой силой. Рана протянулась вдоль нескольких зубов, до самой задней части нёба. Она будет болеть при каждом слове.

- И потом ещё моя спина ..., - пожаловалась я, когда встала. По крайней мере, попыталась. Но стояла вкось. Больше не могла держать голову прямо.

- Ты уснула на плече Пауля и была напряжённой, когда я перенёс тебя сюда. Как доска. К счастью, ты немного весишь.

Я со стыдом поняла, что этой весной, несмотря на моё ежедневное занятие боевым искусством, меня чертовски много носили на руках. И теперь это снова был Тильман. Как назло.

Но мы пережили это - пока что. Больше никакой следующей ночи перед схваткой. Францёз не пришёл. Тем больше будет его голод сегодня вечером. Теперь было важно сделать Пауля счастливым, и я почти не могла себе представить, как смогу в этом помочь. Тильман направил меня на кухню, поставил вариться кофе и сделал нам несколько тостов.

Было около десяти утра, но я была такая уставшая, что мои глаза снова и снова закрывались. Жевать было пыткой, а когда я проглатывала, боль проносилась через мой висок до самого уха. Кроме того, я совсем не чувствовала аппетита. Откусив три раза, я отодвинула мою тарелку в сторону.

- Сделайте всё сегодня вечером без меня, - с трудом пролепетала я. - Я не смогу вам помочь. У меня всё болит. Совсем нет энергии. Совсем никакой.

- Я думаю, ты сошла с ума. - Тильман фыркнул. - Теперь решила сдаться? Не. Сядь к окну, я сейчас вернусь.

Вздыхая, я подвинула свой стул к солнечному свету, хотя не имела представления, какой в этом был смысл, так как яркость только усиливала потребность закрыть глаза. Тильман вернулся с небольшой бутылочкой и кисточкой назад.

- Что это такое? - Скептично я разглядывала мутную, коричневую жидкость. Но Тильман уже нажал большим пальцем на сустав моей челюсти. Я должна была открыть рот, хотела я этого или нет.

- Не шевелись, - приказал он и начал смазывать кисточкой мою рану, в то время как мне хотелось разрушить все его надежды на семью. Моё колено уже дёргалось, и только пылающая боль удержала меня от пинка, потому что она постепенно парализовала всё моё тело. Тильман, забавляясь, усмехнулся.

- Я знаю, это вещь щиплет, но она действительно хорошая. Поможет тебе. И ты пойдёшь сегодня вечером с нами. Никаких возражений.

- Тильман, я не могу. - Я поняла, что у меня вытекают слюни и вытерла подбородок. Настойка на вкус была ужасной. - Я не могу двигать шеей, у меня болит голова и плечо ... Кроме того, у меня сегодня вечером ещё одна тренировка и ...

- Ага. Значит, тренироваться ты хочешь? А ужин и концерт посетить не можешь? Звучит не особо логично, - отметил Тильман, веселясь. Вместо ответа я зевнула - стонущая зевота, так как моя челюсть чуть не зацепилась, а зубы заново разорвали воспалённое место. Тильман смотрел на меня какое-то время, будто я была математическим уравнением, которое нужно было решить. Да, казалось, будто он подсчитывал. А меня почти не интересовал результат.

- Ладно. Тогда ложись в кровать и снимай верхнюю часть пижамы.

- Ты помешался? - набросилась я на него и в тот же момент пожалела об этом. Завыв, я схватилась за щёку. - Это было бы надругательством! Кроме того, я сказала тебе, что не хочу этого! Я не ложусь с кем-то в кровать, кому не нравлюсь!

- Я никогда не утверждал, что ты мне не нравишься. Ты всего лишь не мой тип женщины. И я не собираюсь с тобой спать. У тебя изо рта текут коричневые слюни. Это не особо сексуально.

Ворча, я встала и сделала, как мне сказали, потому что постепенно мне всё становилось всё равно. Если я только смогу полежать, не двигаясь, пусть тогда делает, что хочет. Грубо ругаясь, я стянула кофту пижамы с головы и легла, ожидая, на живот. Я начала хватать ртом воздух, когда Тильман сел мне на зад всем своим весом. Он был тяжёлым. Но без сомнений корректно одетый. И то, что он начал со мной делать, причинило такую боль и в то же время было таким прекрасным, что я не смогла подавить стон наслаждения.

- Тебе нужно заняться этим профессионально, - заметила я с дебильной улыбкой, в то время как его пальцы нащупали мышцы под плечевым суставом и начали тщательно их массировать.

- Молчи, - осадил он меня. - Не то это не сработает. - Да. Молчать было сейчас, в виде исключения, самым лучшим. Я закрыла глаза и позволила себе погрузиться в темноту моей внутренней жизни, прислушалась к моему телу, которое, прикосновение за прикосновением, начало восстанавливаться от своих мучений и проторило дорогу ко сну - освобождающему и приятно тёплому сну, который с самой первой невесомой секунды сопровождался сновидениями.

Это были короткие образы из моего прошлого, которые вначале я только видела пред собой, не принимая в этом участия. Я наблюдала за сценами из моих школьных дней в Кёльне, частично испуганно, частично с сочувствием, частично забавляясь, но я никогда не находилась в опасности - принять в этом участие. Я была наблюдательницей своей собственной жизни, в которой не так уж плохо, собственно, преуспела. Иногда мне приходилось укоризненно качать головой, когда смотрела на себя, как я в чём-то участвовала и играла роль и втайне страдала, но я прощала себе это. Это был мой путь - мой путь защитить себя.

Но потом я вдруг оказалась в самой середине - в тот момент, когда парила над следующим классом и встретила Энди. Мои ноги коснулись пола. Я вернулась в своё тело.

- Ты ..., - сказал Энди тихо. - С тобой мне ещё нужно поквитаться. - Прежде чем я могла что-то возразить, он оттеснил меня к стене и засунул свою руку мне между ног. Другой он подчёркнуто нежно обхватил моё горло, почти что ласка, но его взгляд говорил мне, что он зажмёт его, как только я попытаюсь сопротивляться.

- Ты думаешь, что я потерплю это? О чём ты только думала, Елизавета Штурм, хм? Трахаешься со мной, а потом уходишь? Это было не в последний раз, я клянусь ... - Его хватка стала крепче, и он начал торопливо, но с жестокой решимостью шарить возле застёжки-молнии моих джинсов. Мне было ясно, что он собирался сделать. Он хотел изнасиловать меня.

Но Энди не знал, что я занимаюсь каратэ. Я боялась, даже очень сильно, чуть не впадала в панику. Но подняв лишь со всей силы колено вверх и ловко развернувшись, я освободилась из его хватки, бросилась из зала и побежала вдоль коридора, до самого фойе, где мои силы закончились, и я, дрожа, села на стол рядом с ксероксом. Мне нужно было передохнуть. Только один момент. Энди какое-то время будет занят самим собой, прежде чем сможет последовать за мной.

В здании, кроме меня, находилось не так много учеников - несколько пятиклассников, которые уже закончили занятия и играли в углу в карты. Здесь и там проходил мимо меня учитель, как всегда с бумагами и портфелем под мышкой. Они не обращали на меня внимания.

Я прислонилась к стене и закрыла глаза, чтобы отдышаться, пока не услышала, как захлопнулась тяжёлая входная дверь. Медленные и отдохнувшие, но не вялые, шаги приближались ко мне медленно. Нет, они звучали круто и небрежно. Уверенно. Шаги королевского ребёнка. И они направлялись ко мне. Прямо ко мне.

Я подняла веки и почувствовала себя как светильник, который, наконец, зажгли, чтобы затмить всё остальное. Ещё никогда я не испытывала такой искренней и настоящей радости - радости без ожиданий, скрытых мотивов, расчёта, тайных мечтаний, которые боялись, что не исполняться. Моя улыбка была непреодолимой, и когда я осмелилась поверить, что он тоже улыбался и имел в виду меня, действительно меня, то захотела остановить время.

Он выглядел немного более взрослым, зрелым, но это был определённо Гриша. Его глаза вспыхнули, посмотрев на меня лукаво. Он остановил мои руки, которые хотели обнять его за шею, мягким движением руки. Его отказ не задел меня. Да, я хотела обнять его - ну и что? Не так уж и страшно.

- Извини, - сказала я полная раскаяния. - Я была так счастлива тебя увидеть. Я всё ещё счастлива.

- Я знаю. - Он засунул свои руки в задние карманы брюк. - Но не забудь, что я не тот, за кого ты меня принимала. Мы не знаем друг друга.

- Конечно. Ясно. - Я немного покраснела. - Но ты имеешь в виду меня, не так ли? Ты пришёл из-за меня? - Зачем я это спрашивала? Я ведь знала. И это так невероятно радовало меня.

- Да. - Он кивнул. Я должна была засунуть руки за спину, чтобы не погладить его по покрасневшим щекам.

Серьёзно он смотрел на меня.

- Ты должна мне помочь, Эли. Только ты можешь. Я слышал, что ты...

- Эли. Эй, Эли. Просыпайся. Ты проспишь весь день. Разве у тебя нет сегодня тренировки?

- Нет! - крикнула я. - Нет, оставь меня там, пожалуйста ...

Было слишком поздно. Я видела, как Гриша говорил, но его слова замерли без смысла. Я не могла их слышать.

- Теперь я не знаю, в чём я должна ему помочь! Я должна помочь ему!

Возмущённо я открыла глаза. Чем только я могла помочь Гриши? Я, Елизавета Штурм? Меня съедало любопытство, но сильнее, чем любопытство было яркое, сверкающее счастье в моём животе. Я чувствовала себя сильной и отдохнувшей и приятно расслабленной - да, уравновешенной. Моя боль стала терпимой. Я села и основательно потянулась.

- Может, будет лучше, если ты что-нибудь наденешь на себя, - сказал Тильман, смотря с вежливой скромностью на мои пальцы ног. О да, мне следует это сделать. Но в этот момент меня не волновало, что Тильман видел мой голый торс - а именно спереди, а не сзади, как сегодня утром. Мои мысли всё ещё находились с Гришей. Он пришёл из-за меня в школу. Из-за меня ...

- Кажется, был хороший сон. - Я рассеянно кивнула и натянула на голову майку. Что говорил папа, что сны длятся только несколько секунд? Этого не могло быть. Этот сон начался после того, как я заснула во время массажа Тильмана и только что закончился. Он длился до самого обеда, хотя я не говорила с Гришей и пяти минут. Именно это и было тайной этого сна. Замедленное действие. Минуты были как часы. Я могла бесконечно долго наслаждаться счастливой мыслью, что Гриша имел в виду меня, и я должна была выяснить, какой помощи он от меня ждал. Сон был таким ясным и настоящим, как видение. Может быть, действительно существовало что-то, в чём только я могла ему помочь. И благодаря этому он, наконец, поймёт, как много он для меня значит.

Когда всё это здесь закончиться, я должна буду найти его. Любой человек оставляет следы. Я найду его. И всё выясню.

Эта мысль помогла мне даже вынести пытки Ларса, который был настроен сегодня исключительно садистски. Но я не пожаловалась ни одного раза. Даже тогда, когда он погнал меня в макиваре по залу и заставил ударять руками и ногами, пока у меня снова не потекла кровь изо рта. Я даже немного наслаждалась этим. Я хотела тренироваться до изнеможения, хотела, чтобы меня поощряли, даже перегрузили, сфокусировать мою энергию и выложится на полную.

Заключительный удар я специально направила рядом с подкладкой - а именно прямо на бедро Ларса. Застигнутый врасплох, он упал на пол, и прежде чем смог подняться, я вывернула ему ногу и откинула голову в сторону. Шах и мат. Потом, не сказав не слова, я отпустила его, поклонилась и ушла в раздевалку. Пять минут спустя рядом начал журчать душ, в этот раз, однако, без женоненавистных шуток.

Я вошла, не постучавшись. Испугавшись, Ларс развернулся, горилла вся в паре и полностью покрытая блестящим голубоватым гелем для душа.

- О, - сказала я подчёркнуто удивлённо и направила свои глаза на его середину. - Всё такой же маленький? – Зарычав, он схватил полотенце, чтобы обмотать им поспешно и довольно нескоординировано свои бёдра. Горилле было стыдно.

- Чего ты хочешь, Штурм? - спросил он грубо. Он протянул руку назад, чтобы выключить воду.

- Попрощаться. У меня сегодня будет схватка, и я не знаю, переживу ли её. - Я удивлялась своему собственному спокойствию.

- У тебя ... что? - Ларс сделал один шаг в мою сторону. Его широкие, волосатые ноги оставляли небольшие озёра из пены на грязном полу.

- Понял правильно. У меня будет схватка. Опасная схватка. - Я не избегала его взгляда.

- Против какого-то типа? Тебе кто-то докучал? Какой-нибудь проходимец? Мне его ...?

- Нет. Нет, я сделаю это. Во всяком случае, я буду находиться рядом. И может случиться так, что я... Ну, ты знаешь. Не переживу это. Поэтому хотела сказать пока.

Я протянула ему руку. Ларс уставился на меня, не веря, в то время как озеро между его ног становилось всё больше, а полотенце соскользнуло с тихим шуршанием с бёдер. Он протянул за ним свою лапу, но его реакция была слишком запоздалой. Оно упало на пол. Но нагота, казалось, больше не интересовала его. Потому что он начал понимать, что я говорила всерьёз. После одного очень длинного и тихого момента он нерешительно взял мою руку в свою. Его хватка была удивительно ласковой, почти застенчивой.

- Тогда расправься с ним, - сказал он хриплым голосом. Я подождала, пока он освободил мою руку - это заняло несколько секунд, когда мы смотрели молча друг на друга и в первый раз не питали друг к другу отвращения, развернулась и покинула зал. Окрылённая, я побежала к машине.

- Он был таким маленьким, потому что я принимал душ под холодной водой! - заорал он из окна раздевалки, а я тихо рассмеялась. Да, конечно.

А откуда тогда появился пар? Всё ещё улыбаясь, я открыла машину. Чуточку счастья пылало во мне. Я только должна была сохранить это жар, раздувать его, поддерживать живым. В мыслях о Грише. Передать его Паулю. Этим привлечь Францёза. Всё остальное решит судьба. Я была готова.

Глава 53. Пляска смерти

Уже при первых аккордах заключительной песни покалывающие мурашки на спине превратились в холодную дрожь. Вокруг меня бушевали приветственные крики и аплодисменты. Вспыхивали зажигалки. Люди обнимались и со спонтанным воодушевлением вытягивали вверх руки. Но я хотела выбраться отсюда. Потому что знала эту песню. Конечно же, я её знала - у меня только вылетело из головы, что её исполняли Ultravox. Я слышала её один единственный раз, но и этого одного раза хватило, чтобы никогда её больше не забыть и никогда больше не хотеть её слышать. Слишком много воспоминаний – воспоминаний, связанных с чувствами. Они вернутся.

Я отвернулась от других и стала быстро оглядываться в поисках выхода. Но люди стояли слишком близко друг к другу, аварийный выход был слишком далеко. Я не смогу убежать от музыки. Образы у меня в голове уже начали принимать форму.

- Что случилось? - заорал Тильман мне в ухо.

- Хочу выбраться отсюда! - закричала я в ответ. - Мне нужно выбраться!

- Но пока ведь всё шло прекрасно!

Так оно и было. После того, как я, вернувшись с тренировки, приняв душ и переодевшись, вышла из ванной, Джианна уже полная ожиданий стояла в коридоре, нарядившись, и в милостивом настроении, так что простила, скрепя зубами, моё небольшое вмешательство в её прошлую личную жизнь. Пока что, как она подчеркнула. Ради дела. Дело - Пауль - узнал о нашем замысле только после обеда, но охотно позволил захватить себя врасплох. Это было одно из немногих хороших последствий его атаки: он был совершенно пассивен. Но, может быть, его также привлекла мысль о том, чтобы снова увидеть Джианну.

В то время как Джианна оглашала мне своё великодушие и упомянула, что возможно когда-нибудь сможет искренне простить Марко за его побег от реальности в дурман наркотиков, Пауль находился ещё в спальне и переодевался. Это могло занять много времени, поэтому Джианна заперлась со мной в ванной, чтобы я "что-то с собой сделала". Мне было не совсем ясно, что это могло быть. Конечно же, Дженни и Николь шлёпнулись бы в обморок, если бы увидели меня такой - в узких, но выцветших джинсах (расклешенные, а неприлично обтягивающие), моих кедах в клеточку и плотно облегающей, мягкой футболке с капюшоном. Но я чувствовала себя комфортно, и, прежде всего, я чувствовала себя, как почти всегда после тренировки, красивой. Моя кожа была хорошо снабжена кровью и переливалась розовым цветом, мои глаза светились, мой рот был полностью расслаблен. Мне не нужна была косметика.

Джианна смотрела на это по-другому. Меня должно окружать немного больше гламура, если хотим пойти шикарно поужинать - очень символично: в «Красивую Жизнь» тут же за углом, а после концерта посетить клуб. Они в конце концов запускали не каждого.

Так что я скользнула в чёрную, с глубоким вырезом кофту (джинсы она с меня не снимет, даже если встанет на голову), и в то время как я красила ресницы и наносила блеск для губ, Джианна попытала своё счастье с укладкой моих волос, но быстро сдалась. Они между тем уже доходили почти до середины спины, и по полному завести взгляду Джианны я могла видеть, что она в тайне желала себе такое "великолепие". Но она не знала, что означало это "великолепие", а я, кто очень хорошо это знал, смотрела не менее завистливо на её блестящую гладкую гриву.

- Мир не справедлив, - констатировала она, вздыхая, поправила мой вырез и толкнула назад в коридор. Тильман тоже переоделся. Это были лишь небольшие изменения по сравнению с его повседневной одеждой, но они делали большую разницу. На нём была надета тёмная рубашка к его обычным небрежным штанам, и он поменял кроссовки на пару стильных ботинок. Я ещё никогда не видела его в рубашке, и зрелище было такое же сбивающее столку, как и очаровывающее. Он выглядел дерзко, потому что рубашка не подходила к его шарму уличного мальчишки.

Хотелось её тут же снять с него.

- Ладно, - сказал он, растягивая слова, когда увидел нас, и его миндалевидные глаза смотрели на меня на одну секунду дольше, чем обычно. - Может быть, я всё-таки возобновлю ещё раз моё вчерашнее предложение. - Он весело подмигнул мне.

Джианна, сбитая с толку, переводила свой взгляд от меня к нему.

- Я что-то пропустила? - спросила она с любопытством. - У вас всё-таки что-то ...? - Но теперь к нам присоединился Пауль, и его вид тут же парализовал язык Джианны. - Привет, - пошептала она. Это прозвучало как "прив", слабо и безвольно.

Да, Пауль затмевал нас всех. Я не могла точно сказать, почему это было так. И я раньше не осознавала, что страдание может выглядеть так привлекательно. Так как тени под его глазами хотя и стали более умеренными, но не исчезли, а меланхолия в уголках его губ крепко укоренилась, даже тогда, когда он, как сейчас, начал улыбаться запрещёно очаровательным способом. Папа однажды рассказывал мне, что больные люди, незадолго до своей смерти ещё раз расцветают, и родственники часто думают, что те идут на поправку, да, что они даже поправятся.

Вместо этого, это было лишь последнее сияние, как пламя, которое ветер заставляет вспыхнуть, прежде чем его холод окончательно погасит его.

Но я спрятала это представление в ящик со всеми чувствами и размышлениями, которые сегодня вечером были запрещены и не одобрены, и попыталась наслаждаться видом Пауля - мой брат в своих тёмно-синих дорогих джинсах и тёмном пуловере, с широкими серебренными кольцами на его красивых руках и со слегка волнистыми, длинными волосами. Осознавал ли он вообще, как сильно был похож на папу? И всё-таки совершенно другой человек?

Ужин я пережила как в опьянении. У меня был сказочный аппетит, и мне удалось вопреки ожиданиям осилить три блюда, вдохновлённая моими планами насчёт Гриши, которые с каждым проглоченным кусочком становились всё конкретнее и ощутимее. Социальные сети пользовались всё большей популярностью. Может быть, он между тем уже зарегистрировался на Facebook, Xing или wkw. А если нет, тогда один из его друзей, чьи имена я ещё знала и которых я могла спросить о его местонахождении. Мне нужно было только найти хороший повод, чтобы разжечь любопытство Гриши. Но его я ещё придумаю. Я перехитрила Тессу. Если смогла сделать это, то в сферу возможностей должен входить и успешный поиск старого, школьного товарища. А если нет, то были ещё деньги папы и их хватит, чтобы нанять частного детектива.

Но в ещё более восторженное настроение меня перенесло представление о том, как это будет, когда мы наконец встретимся. Потому что я больше не была маленькой, робкой, подстраивающейся под всех девочкой, какой была раньше, заменимой и наряженной. Я была Елизаветой Штурм, единственной человеческой девушкой, которая имела отношения с Демоном Мара (о чём я подумала только мимолётно, потому что на Маров я сейчас не хотела тратить время). Я занималась каратэ, закончила на отлично гимназию, имела водительские права и вместо хохочущих подружек проводила время с сторонником хип-хопа, который использовал выходные, чтобы проколоть свою грудь веткой, и рисковал своей жизнью, принимая кокаин, если этого требовали обстоятельства.

Гриша должен был всё это увидеть. Понять, что он ошибся, когда думал, что я была одна из многих. Наверное, вряд ли какая-нибудь другая, кроме меня, была так серьёзно настроена по отношению к нему. И когда он это поймёт, он так же вспомнит, в чём я должна была ему помочь.

Это чувство восторга длилось также и после ужина, и даже столпотворение в концертном зале и несколько устаревшая группа не могли мне в этом помешать. Всё шло как по маслу. Даже концерт начался вовремя, в восемь часов вечера, что сильно удивило Джианну. Мы были гениальными режиссёрами, организовавшими счастье, и я уютно наслаждалась чувством, что совершила что-то замечательное - пока не началась песня, которую теперь пели Ultravox и которую, по-видимому, с нетерпение ждали всё, кроме меня. Dancing with Tears in my Eyes.

Конечно же, я её знала! Она однажды вечером шла по MTV, в одной из программ, в которых показывают популярные видео, а зрителям разрешено выбирать свои любимые. Её ужасно вели и прерывали невыносимыми рекламными роликами, но она хорошо подходила для того, чтобы наряду с ней пролистывать глянцевые журналы, болтать о парнях и придумывать планы на выходные. Именно это делали Николь, Дженни и я - до того момента, когда первые изображения видеоклипа этой песни замерцали на экране.

Потому что они показывали один из моих кошмаров. Не тот с падающими самолётами и ядерным грибом на горизонте, а второй вариант. Авария на атомной электростанции прямо по соседству. В моём детстве эти сны бодро чередовались, один хуже другого. Потому что были реалистичными. Один уже исполнился, наполовину. В сентябре 2001. Граунд-Зиро. Так же авария до моего рождения. 1986. Чернобыль.

Одна из любимых тем господина Шютц (не принимая во внимание любовную капельку). Но оба эти случая произошли не поблизости со мной. В этом отношении судьба должна была ещё завершить начатое.

И когда я, во время этого безобидного девичника в Кёльне, увидела видео, то была снова поймана в своих снах, с уверенностью, что умру - если не сегодня, то через несколько дней. Больше не было надежды. Мы сами создали для себя своё собственное уничтожение. И важной была ещё только одна вещь: кого мы будем обнимать, когда это случится? Где был человек, которого мы любили?

Даже теперь, годы спустя, перед моими глазами всплыли сцены из клипа, как будто я видела его только вчера, и я ничего не могла сделать против этого ужасного чувства, которое послало через мою грудь рыдания, рыдания, которые ничего не могло облегчить, совсем ничего ... Двое любящих, которые в молчаливом согласии заворачиваются в тонкое одеяло, чтобы быть рядом друг с другом, когда умрут. Последний взгляд на детей, которые мирно спят. Потом взрыв.

Вспыхнувший свет. Цветная юла под кроватью ... Юла ... Мой взгляд размылся. О Боже. Что я тут собственно делала? Разрабатывала планы, как снова встретить Гришу? Я что, совсем потеряла рассудок?

- Эли ... пожалуйста ...! - Крик Тильмана - по-другому мы не могли изъясняться - звучал предостерегающе, даже немного раздражённо. У него были все основания быть раздражённым. Мне нельзя было портить настроение. Как в тот вечер с Дженни и Николь. А в этот раз от этого зависело очень многое. Но здесь, посреди толпы, не было ванной, где я могла бы уединиться, чтобы спокойно поплакать и снова и снова вдалбливать себе, что то, что я только что видела, было только плодом апокалиптически предрасположенного режиссёра, который хотел поважничать.

Не реально. Дети были живы. Все были живы. Никакого взрыва не было. Юла потом была запакована в коробку и поставлена назад на полочку к другим реквизитам. Это только шоу.

Но пока у меня не было шанса сбежать от музыки, эти мысли ни к чему не привели. Уже Пауль повернулся ко мне, потому что я отступила назад на пару шагов и толкнула парочку, чьи обе половинки засунули языки друг другу в рот. Прежде чем он мог посмотреть мне в глаза и понять, что случилось, я спрятала своё лицо на шее Тильмана. Он тут же сообразил и обнял меня за плечи. Мы прикинулись влюблёнными, потому что по-другому было нельзя.

- Мне нужно к Колину, - крикнула я ему в ухо, в то время, как он всё ещё крепко держал меня и мы должны были выглядеть так, будто стрела Купидона пронзила нас со всех сторон и, по меньшей мере, десять раз. - Я должна ещё раз поговорить с ним, прежде чем мы умрём!

- Мы не умрём! Не болтай всякого дерьма, Эли! И разве ты не боялась Колина? - Да, боялась! - Я увидела краем глаза, что Джианна и Пауль держались интимно за руки и склонили друг к другу головы. Они точно говорили о нас.

Очень хорошо, пусть себе говорят, если думают, что мы теперь всё-таки влюбились друг в друга, и ничего не заметят из того, что я чувствовала по-настоящему.

- Я всё ещё боюсь его, но ... я его люблю и ... что, если я ошибаюсь, и он погибнет так же, как мы, а мы не смогли спокойно поговорить друг с другом? Он единственный, кого я хочу иметь поблизости, когда наступит конец, и именно он ...

- Конец не наступит! - Тильман взял моё лицо в руки и посмотрел на меня с неумолимой твёрдостью. Я улыбнулась, потому что Пауль бросил на нас взгляд, но Тильман, который стоял к нему спиной, совсем не собирался отвечать на мою улыбку. - Конец не наступит, слышишь? Не смей в это верить.

Я посмотрела на него твёрдо, больше не улыбаясь, но всё же почти с любовью, потому что его мне тоже будет не хватать, если придётся уйти.

- У меня такое чувство уже несколько недель, Тильман. - Я говорила тихо - он не услышит меня, самое большее прочитает по губам одно-два слова. Не больше. Но это не имело значения. - Один из нас умрёт. Скорее всего, я. Я это чувствую. Я только поэтому здесь с вами, потому что всё равно не могу этого избежать. У меня просто нет выбора. Но мне так хочется увидеть его ещё раз.

Тильман взял мою голову и прижал к своему плечу, чтобы Пауль и Джианна не смогли увидеть слёзы в моих глазах.

- Если мы умрём, то пусть умрём счастливыми. Хорошо, Эли? Мы умрём счастливыми. Ты это поняла?

Песня закончилась и аплодисменты разразились. "Бис" - крики со всех сторон. Я взяла уголок от воротника рубашки Тильмана и вытерла слёзы с уголков глаз, прежде чем повернулась к той, действующей на нервы особе, которая лихорадочно дергала меня за рукав. Это была Джианна.

- Эй, вы, голубки, нам пора смываться, если не хотим задохнуться в толпе ... Это всегда самое лучшее, убраться перед дополнением! Потому что любой дурак хочет видеть дополнение! - Она смотрела на нас с гордостью. - Многолетний опыт журналистки!

Нам удалось пробраться мимо всех этих весёлых людей и пройти через выход, прежде чем началось большое бегство масс. У меня в ушах всё ещё раздавалась запоминающаяся мелодия. Dancing with tears in my eyes ... weeping for the memory of a life gone by ...

А теперь пойти танцевать? На дискотеку? Снова вернуться в суматоху и быть вынужденной смотреть во все эти улыбающиеся, по-дурацки блаженные лица? Я ещё никогда так не тосковала по одиночеству и тишине леса. Но с того времени, как волк умер, я больше не могла думать о моём доме, не горюя по нему.

- За мной! - крикнула Джианна и направила нас по улицам и переулкам, по которым я ещё никогда не ходила. Я совсем не знала Гамбурга. Я уже в течение нескольких недель жила в этом городе и ещё ни разу не посещала Репербана.

Но теперь это казалось бессмысленным. Пойти танцевать. Зачем? Если скоро всё закончится? Я никогда не могла этого понять, эту игру воображения: что бы ты сделал, если бы сегодня был твой последний день? Потому что, что это принесёт, делать что-то, если всё равно нельзя продолжить? У меня было только одно желание - быть рядом с тем, кого я люблю. Загвоздка заключалась в том, что я больше точно не знала, кто это был. При возникновение сомнений Колин. При возникновение сомнений всегда Колин. Который хотел меня убить ... И, тем не менее, я цеплялась за надежду, что он был на нашей стороне и спасёт моего брата. Потому что мне ничего другого не оставалось.

- Эли? Ты устала? Ну, давай! - крикнул Пауль, который, идя впереди, оглянулся на меня. Я отстала, шла за другими, как замечтавшаяся собачонка.

- Мышечная боль! - ответила я, усмехаясь, и помахала. - Ой! - Я потёрла, в безупречной манере актрисы бедро. Темнота предотвращала то, чтобы он смог разглядеть блеск слёз в моих глазах. Только Тильман видел их. Он взял меня за запястье и заставил идти быстрее. Упрямо, я упёрлась ногами в землю.

- Елизавета. - Он глубоко вздохнул и попытался сдержать себя. Чёрт, как он хорошо сегодня вечером выглядел. Энергия пульсировала в его глазах, спина была прямой, тело полное ожиданий. Он хотел схватку, да, он ожидал её с нетерпением. А ожидание, казалось, оживляет его, может быть, даже возбуждает. Что господин Щютц упоминал об одном из атавизмов, которые иногда охватывали нас, людей? При угрозе смерти мы внезапно были вдохновлены желанием произвести потомство? Гарантировать наше будущее поколение, даже если мир грозит погибнуть - ради выживания?

- Я иду домой. Повеселитесь дальше без меня, - прошептала я. Я обессилено привалилась к влажной кирпичной стене позади меня. Смех Джианны переливался в ночи, потом до нас донёсся тихий смех Пауля.

Тильман опёрся руками о стену, справа и слева от моих висков, его лицо на расстоянии всего нескольких сантиметров от моего.

- Нет, Эли. Вспомни прошедшие недели. Что мы делали? Боялись, ломали головы, почти не ели и не спали, ругались ... Мы вообще не жили. Мы здесь, посреди большого города, в который любой другой приезжает, чтобы повеселиться, за углом у нас находится Репербан, Санкт-Паули, Рыбный рынок, всё здесь, а мы терзаем друг друга. Позволь нам, по крайней мере, пожить сегодня ночью.

- Ну да. Да ты ведь хорошо проводил время на корабле со своей ... тёлкой. Так что не жалуйся.

- Да, и попробуй догадаться, почему я это сделал. Почему я в первый же вечер подцепил девчонку. Ну? Чтобы думать о чём-то другом. Это случилось не случайно. У меня было видение на этом корабле, сразу же после прибытия. Я видел Францёза, как он пронзает мне череп стрелами и смотрит через дырки. Мне нужно было это сделать. Так как это отвлекает меня.

- Меня нет, - ответила я упрямо. - Меня такое не может отвлечь.

- О нет, может, - возразил Тильман настойчиво, наклонился вперёд и коснулся собственнически моего рта своими губами. Я вздрогнула, потому что они были тёплыми. Тёплыми, не прохладными. Это поцелуй, сказала я себе объективно, когда случайно кажущееся прикосновение стало обязывающим, недоразумения исключены. Да, это был поцелуй, чёткий и требовательный. Я позволила, чтобы наши языки коснулись друг друга, остановились, потом опять разделились и остановили мои мысли своей случайной игрой. Я больше не могла думать. Моё лицо вспыхнуло во внезапном приступе жара, а колени приятно ослабели. Как бы между прочим Тильман взял меня за талию и слегка притянул к своему бедру, чтобы поддержать. Ещё какое-то время наши губы нежно покоились друг на друге, пока он медленно не отодвинулся. Сразу мой мозг снова начал работать.

Моя пощёчина даже не достала щёки Тильмана, и я должна была признать, что, несмотря на восстановленное присутствие духа, выполнила её неохотно. Он легко поймал мою руку и усмехнулся.

- В этом нет необходимости, - прошептал он. - Он был от Колина.

- Но ... - Но Тильман уже отвернулся и пошёл за Джианной и Паулем, которые усердно нам махали и показывали на один из переулков.

- Поторопитесь, возле дверей как раз нет очереди! Быстрее! - Я чувствовала себя так, будто меня сварили вкрутую, когда оттолкнулась от стены и попыталась совершенно нормально делать один шаг за другим. Смущённо я поняла, что предпочла бы лечь.

Кто бы это ни был. Тильман, Колин, Гриша. Главное - продолжение рода. Мы, люди, были только безнадёжной, контролируемой нашими инстинктами, конструкцией.

Но что сказал Тильман? Он был от Колина. Что он имел в виду? Я поцеловала Тильмана, не Колина. Хотя не была в него влюблена. Ну ладно, он поцеловал меня. Тоже, не будучи влюблённым в меня. И ни то, и ни другое не изменило того, что моему организму это понравилось. И это продолжало ему нравиться. Он трепетал и дрожал, а мои мысли оставались неохотно вялыми, хотя я чувствовала себя лёгкой, как пёрышко. Я почти что парила над асфальтом, как только вернула себе способность ходить, и присоединилась к смеху других, хотя совершенно не знала, над чем те смеялись. Джианна отвела нас на задний двор. Прежде чем я смогла разглядеть, что за заведение нас ожидало, она уже протолкнула меня в проход и грохочущие басы сделали любой дальнейший разговор невозможным.

Мне были знакомы такие места из Кёльна. Клуб средней величины с двумя или тремя танцевальными площадками, плюс комната для отдыха, душный воздух и амбициозные ди-джеи, которые, как правило, только после полуночи начинали ставить по-настоящему захватывающую музыку.

Главная танцевальная площадка была переполнена. Тем не менее, мы протиснулись мимо трясущих бёдрами женщин и потеющих мужчин, пока не оказались посредине, в окружении неистово веселящихся людей, которые были решительно настроены на то, чтобы превратить ночь в день. Пахло алкоголем и сверхдозой феромонов.

Я не смогла подавить смешок, когда заметила выражение лица Джианны. Пауль начал танцевать, а Джианна, совершенно очевидно, не ожидала того, что теперь видела.

- Что же. Всё получить невозможно! - крикнула она мне. - Зато он выглядит сногсшибательно, когда идёт! - Пауль, которому было совершенно ясно, о чём мы говорили, беззаботно нам улыбнулся. Беззаботной была также манера, как он двигался. Он никогда не был великим танцором, но любил это делать и, по крайней мере, оставался в ритме, даже если при этом напоминал неуклюжего циркового медведя. Тильман же, напротив, исполнил настоящий воинственный танец. Или танец смерти? Как тогда, в ту холодную ночь в нашей комнате, он выглядел поглощённым, но в этот раз в его движениях было вложено больше силы и страсти - огненное спокойствие, которое притягивало к себе взгляды девушек. Так же и Джианна, казалось, состоит из подавленной агрессии и встряхивала волосы, будто завтрашнего дня не наступит.

Только я стояла, не двигаясь, и прислушивалась, прислушивалась к шуму. Музыкальная звуковая дорожка, грохочущий бас, к нему гремящие удары, крик и смех людей и - вот. Вот это прозвучало ещё раз. Только что я приняла это за галлюцинацию, треск в колонках, такой тихий и незаметный, что это сразу же снова забывалось. Крошечная помеха, которой не должно было быть, потому что клуб не допускал легкомысленного обращения со своей техникой. И поэтому её никто не слышал, кроме меня.

Теперь удары перешли в новую песню. Несколько людей захлопали в ладоши, а Тильман откинул голову в благоговейной манере назад. И я тоже не могла по-другому, как закрыть глаза. Это была Insomnia от Faithless. Бессонница. Жизненный гимн Тильмана. И Пауля. Может быть, и мой.

Это была одна из немногих песен, под которые мне не удавалось в Кёльне танцевать на манер фифочки. Либо стоять, не двигаясь, либо бушевать. Что-то другое было невозможно. Снова колонки затрещали. Я открыла глаза и не желала больше моргать хотя бы даже ещё раз. Он был здесь.

Я быстро нагнулась, погрузившись вниз, и проталкивалась мимо людей. Мерзко ущипнув здесь, толкнув локтем тут, ударив краем ладони там. В считанные секунды я пробралась к одному из танцевальных подиумов, на которых похотливо выкручивались, высоко над людьми, профессиональные танцовщицы - к этой музыке совершенно неподходяще. Дешёвый запах духов повеял на меня, когда девушка завертела своим задом. Ей нужно было убраться оттуда. Это было моё место.

Это случилось быстро, вопрос нескольких секунд и приёмов. Этого даже никто не заметил. Девушка хотела сопротивляться, вскрикнула с негодованием, но когда увидела моё лицо, замолчала и только подняла вяло руку с накрашенными ногтями, прежде чем я одним движение переместила её назад на пол.

Теперь я стояла прямо над Тильманом, Паулем и Джианной, которые ещё не заметили, что я пропала. Они танцевали с закрытыми глазами. Я смотрела на них некоторое время, запечатлела, влюбилась в их лица и зафиксировала в своём сердце.

Потом я посмотрела на подиум напротив. Теперь он был пуст. Значит, он действительно был здесь. Его аура прогнала танцовщицу, прежде чем она смогла понять, почему. Может быть, у неё закружилась голова. Или она запаниковала, в первый раз в жизни. Подумала, что не может дышать. Почувствовала себя тяжело больной.

Покажись, подумала я. Пожалуйста. Начали играть клавиши и ударники - прелюдия к гипнотической, совершенно сумасшедшей части Insomnia. И мне тоже было всё сложнее оставаться стоять неподвижно, но когда я танцевала, мои мысли расплывались и мои инстинкты тоже, а этого было нельзя допустить. Я глубоко вдохнула воздух, а волосы на моих руках встали дыбом. Знающее рычание высвободилось из моего горла.

Наконец его чёрная, длинная тень поднялась по лестнице вверх, элегантно, проворно, знакомо и всё-таки так ужасающе. Я стояла свободно, не держась за что-либо, руки свисают вниз, голова прямая. Я не хотела прятаться.

Небрежно он поднялся на последнюю ступеньку и шагнул на подиум, чтобы посмотреть на меня, и холод, который излучали его угловатые черты лица, уступил место серебристому отливу, который позволил его коже святиться, а глазам искриться. Но в этот раз они не заставили меня зашататься. Я твёрдо стояла и не желала позволить ему затянуть себя в пропасть его взгляда. Не раньше, чем скажу ему, что думаю.

Удары на мгновение утихли. Время, чтобы вздохнуть, в то время как синтезаторы грянули, и напряжение выросло до невыносимого уровня, танцоры жаждали новых движений. И я тоже. Но это затишье перед бурей принадлежало мне.

- Я люблю тебя, - прошептала я. Каждый слог, каждая буква были правдой и ложились тяжёлым бременем. Колин услышал меня. Он даже услышал бы мой голос, если бы я только подумала. Только почувствовала. Но я должна была сказать это. Мои собственные слова дали мне уверенность, в которой я так отчаянно нуждалась.

Он поднял свою руку и положил себе на грудь - на то место, под которым у нас, людей, билось сердце. Потом мягкий свет потух на его лице и холод вернулся. Прежде чем я смогла понять, что боюсь, что страх завладеет мной и заставит сбежать, я одним рывком бросилась к перилам, оттолкнулась и прыгнула вниз, к танцующим. Я приземлилась рядом с Тильманом. Он в слепую вытянул свои руки, чтобы поймать меня. В этом не было необходимости. Я уже давно восстановила равновесие - если не душевное, то хотя бы физическое.

Теперь и я танцевала, пока не начала гореть подошва моих ног, моё сердце бешено стучало, а промежутки между треском в колонках становились всё длиннее, чтобы в конце концов совершенно прекратиться. Колин ушёл. Тильман и я одновременно остановились и посмотрели друг на друга.

- Давай смываться, - крикнул он мне, хотя мы были здесь самое многое полчаса. - Это больше невозможно усиливать! Просто невозможно.

Я разыграла перед Паулем небольшой приступ слабости, чтобы побудить его отправиться в путь. Потому что время подходило к полуночи, а ему нужно было заснуть, прежде чем появиться Францёз. Францёз, о котором нам нельзя было думать.

Мы поймали такси, сели рядом друг с другом на заднее сиденье. Я придерживалась того, что могло подпитывать мою фантазию и не имело ничего общего с Марами. Это было немного, но хватало. А если это не помогало, то думала о поцелуе Тильмана и пыталась забыть, что он собственно был не от него.

По радио в машине шла песня Ti amo Умберто Тоцци, как несколько раз объявила Джианна, как будто собственноручно написала композицию и счастливо подпевала. И меня тоже музыка не оставила холодной. Я почувствовала непреодолимую тоску по солнечному теплу и югу, которые ещё никогда не изведывала. Какие это должно быть ощущения, не мёрзнуть в течение многих дней?

Вернувшись домой, мы стояли несколько минут молча в коридоре и смотрели друг на друга, всё немного удивлённые, сытые и, тем не менее, невесомые. Это будет праздничный ужин для Францёза. Может быть, в честь этого дня он захочет угоститься каждым из нас. Поэтому Джианне нужно как можно быстрее поехать в свою квартиру.

- Мне срочно нужно в постель. Правда, - солгала я и драматично зевнула. - И тебе тоже, Пауль. - Но глаза Пауля были устремлены на Джианну. Они ещё не целовались. Джианна ломалась, как павлин, весь вечер.

- Хватит разыгрывать театр ..., - пробормотал Пауль, притянул её решительно к себе и прижал свои губы к её открытому от удивления рту. Я усмехнулась. Джианна точно представляла себе это украдкой более романтично. По сравнению с осязаемым любовным посягательством Пауля, наш с Тильмоном поцелуй был прямо-таки годным для постановки в театре.

Но этот будет не последним - надеюсь, что нет. А если да, то он произошёл из-за настоящей привязанности. Привязанности, которая будет иметь постоянство. Её хватит для детей и дома, и, наверное, даже для различных семейных ссор. Это не то, что снова просто улетучится. Это было настоящим. Джианна озадаченно коснулась своих губ и чуть не упала назад, когда Пауль отпустил её.

- Ты всегда так делаешь? - Спросила она укоризненно. Пауль только равнодушно пожал плечами.

- Я не хотел ждать дольше. - Потом и он зевнул. Я удивлялась, что он вообще так долго продержался. У него всё-таки был порок сердца, восполнение слизистой оболочки бронхов, повышенный уровень липидов в крови и ...

- Ладно, давай в кровать, - решила я, толкая Пауля в сторону ванной комнаты. Он повиновался, шаркая ногами. Джианна не двинулась с места. Перед ванной Пауль прислонился к дверному косяку и подмигнул ей устало, но очень довольный собой. Потом с трудом оторвался от неё. Вскоре после этого мы услышали отчётливый плеск смыва туалета.

- Класс, - сказала Джианна, примерившись. - Это так типично для моей жизни. Так типично. Последнее, что я получаю от моего любимого мужчины и то, что буду помнить, это плеск его мочевой струи.

- Ну, по крайней мере, предстательная железа кажется ещё в порядке, - оптимистично переиграла я звукопроницаемость этой квартиры и открыла дверь, чтобы проводить Джианну. - Ты можешь теперь уйти. Спасибо за всё.

Она посмотрела на меня презрительно, а небольшие морщинки, по бокам её носа, усилились, когда она убрала мою руку с двери и снова закрыла её. Потом сняла куртку с плеч и забросила её бездумно в угол.

- Уйти? Я должна сейчас уйти? Сбежать? Струсить? Никогда. Я остаюсь.


Наши рекомендации