Вьюга на 26 апреля 1912 г. 3 страница

И сказал старик, протягивая руку:

«На, пожуй… маленько крепче будешь».

1914

* * *

Не ветры осыпают пущи,

Не листопад златит холмы.

С голубизны незримой кущи

Струятся звездные псалмы.

Я вижу – в просиничном плате,

На легкокрылых облаках,

Идет возлюбленная мати

С пречистым сыном на руках.

Она несет для мира снова

Распять воскресшего Христа:

«Ходи, мой сын, живи вез крова,

Зорюй и полднюй у куста».

И в каждом страннике убогом

Я вызнавать пойду с тоской,

Не помазуемый ли богом

Стучит берестяной клюкой.

И может быть, пройду я мимо

И не замечу в тайный час,

Что в елях – крылья херувима,

А под пеньком – голодный Спас.

1914

В ХАТЕ

Пахнет рыхлыми драченами;

У порога в дежке квас,

Над печурками точеными

Тараканы лезут в паз.

Вьется сажа над заслонкою,

В печке нитки попелиц,

А на лавке за солонкою —

Шелуха сырых яиц.

Мать с ухватами не сладится,

Нагибается низко,

Старый кот к махотке крадется

На парное молоко.

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи.

А в окне на сени скатые,

От пугливой шумоты,

Из углов щенки кудлатые

Заползают в хомуты.

1914

* * *

По селу тропинкой кривенькой

В летний вечер голубой

Рекрута ходили с ливенкой

Разухабистой гурьбой.

Распевали про любимые

Да последние деньки:

«Ты прощай, село родимое,

Темна роща и пеньки».

Зори пенились и таяли.

Все кричали, пяча грудь:

«До рекрутства горе маяли,

А теперь пора гульнуть».

Размахнув кудрями русыми,

В пляс пускались весело.

Девки брякали им бусами,

Зазывали за село.

Выходили парни бравые

За гуменные плетни,

А девчоночки лукавые

Убегали, – догони!

Над зелеными пригорками

Развевалися платки.

По полям, бредя с кошелками,

Улыбались старики.

По кустам, в траве над лыками,

Под пугливый возглас сов,

Им смеялась роща зыками

С переливом голосов.

По селу тропинкой кривенькой,

Ободравшись о пеньки,

Рекрута играли в ливенку

Про остальние деньки.

1914

* * *

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты – в ризах образа…

Не видать конца и края —

Только синь сосет глаза.

Как захожий богомолец,

Я смотрю твои поля.

А у низеньких околиц

Звонно чахнут тополя.

Пахнет яблоком и медом

По церквам твой кроткий Спас.

И гудит за корогодом

На лугах веселый пляс.

Побегу по мятой стежке

На приволь зеленых лех,

Мне навстречу, как сережки,

Прозвенит девичий смех.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не чадо рая,

Дайте родину мою».

1914

* * *

Я пастух, мои палаты —

Межи зыбистых полей,

По горам зеленым – скаты

С гарком гулких дупелей.

Вяжут кружево над лесом

В желтой пене облака.

В тихой дреме под навесом

Слышу шепот сосняка.

Светят зелено в сутемы

Под росою тополя.

Я – пастух; мои хоромы —

В мягкой зелени поля.

Говорят со мной коровы

На кивливом языке.

Духовитые дубровы

Кличут ветками к реке.

Позабыв людское горе,

Сплю на вырублях сучья.

Я молюсь на алы зори,

Причащаюсь у ручья.

1914

* * *

Сторона ль моя, сторонка,

Горевая полоса.

Только лес, да посолонка,

Да заречная коса…

Чахнет старая церквушка,

В облака закинув крест.

И забольная кукушка

Не летит с печальных мест.

По тебе ль, моей сторонке,

В половодье каждый год

С подожочка и котомки

Богомольный льется пот.

Лица пыльны, загорелы,

Веко выглодала даль,

И впилась в худое тело

Спаса кроткого печаль.

1914

* * *

Сохнет стаявшая глина,

На сугорьях гниль опенок.

Пляшет ветер по равнинам,

Рыжий ласковый осленок.

Пахнет вербой и смолою.

Синь то дремлет, то вздыхает.

У лесного аналоя

Воробей псалтырь читает.

Прошлогодний лист в овраге

Средь кустов – как ворох меди.

Кто-то в солнечной сермяге

На осленке рыжем едет.

Прядь волос нежней кудели,

Но лицо его туманно.

Никнут сосны, никнут ели

И кричат ему: «Осанна!»

1914

* * *

Чую Радуницу Божью —

Не напрасно я живу,

Поклоняюсь придорожью,

Припадаю на траву.

Между сосен, между елок,

Меж берез кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

Он зовет меня в дубровы,

Как во царствие небес,

И горит в парче лиловой

Облаками крытый лес.

Голубиный дух от бога,

Словно огненный язык,

Завладел моей дорогой,

Заглушил мой слабый крик.

Льется пламя в бездну зренья,

В сердце радость детских снов,

Я поверил от рожденья

В богородицын покров.

1914

* * *

По дороге идут богомолки,

Под ногами полынь да комли.

Раздвигая щипульные колки,

На канавах звенят костыли.

Топчут лапти по полю кукольни,

Где-то ржанье и храп табуна,

И зовет их с большой колокольни

Гулкий звон, словно зык чугуна.

Отряхают старухи дулейки,

Вяжут девки косницы до пят.

Из подворья с высокой келейки

На платки их монахи глядят.

На вратах монастырские знаки:

«Упокою грядущих ко мне»,

А в саду разбрехались собаки,

Словно чуя воров на гумне.

Лижут сумерки золото солнца,

В дальних рощах аукает звон…

По тени от ветлы-веретенца

Богомолки идут на канон.

1914

* * *

Край ты мой заброшенный,

Край ты мой, пустырь,

Сенокос некошеный,

Лес да монастырь.

Избы забоченились,

А и всех-то пять.

Крыши их запенились

В заревую гать.

Под соломой-ризою

Выструги стропил,

Ветер плесень сизую

Солнцем окропил.

В окна бьют без промаха

Вороны крылом,

Как метель, черемуха

Машет рукавом.

Уж не сказ ли в прутнике

Жисть твоя и быль,

Что под вечер путнику

Нашептал ковыль?

1914

* * *

Заглушила засуха засевки,

Сохнет рожь, и не всходят овсы.

На молебен с хоругвями девки

Потащились в комлях полосы.

Собрались прихожане у чаши,

Лихоманную грусть затая.

Загузынил дьячишко ледащий:

«Спаси, господи, люди твоя».

Открывались небесные двери,

Дьякон бавкнул из кряжистых сил:

«Еще молимся, братья, о вере,

Чтобы бог нам поля оросил».

Заливались веселые птахи,

Крапал брызгами поп из горстей,

Стрекотуньи-сороки, как свахи,

Накликали дождливых гостей.

Зыбко пенились зори за рощей,

Как холстины ползли облака,

И туманно по быльнице тощей

Меж кустов ворковала река.

Скинув шапки, молясь и вздыхая,

Говорили промеж мужики:

«Колосилась-то ярь неплохая,

Да сгубили сухие деньки».

На коне – черной тучице в санках —

Билось пламя-шлея… синь и дрожь.

И кричали парнишки в еланках:

«Дождик, дождик, полей нашу рожь!»

1914

* * *

Черная, потом пропахшая выть!

Как мне тебя не ласкать, не любить?

Выйду на озеро в синюю гать,

К сердцу вечерняя льнет благодать.

Серым веретьем стоят шалаши,

Глухо баюкают хлюпь камыши.

Красный костер окровил таганы,

В хворосте белые веки луны.

Тихо, на корточках, в пятнах зари

Слушают сказ старика косари.

Где-то вдали, на кукане реки,

Дремную песню поют рыбаки.

Оловом светится лужная голь…

Грустная песня, ты – русская боль.

1914

* * *

Топи да болота,

Синий плат небес.

Хвойной позолотой

Взвенивает лес.

Тенькает синица

Меж лесных кудрей,

Темным елям снится

Гомон косарей.

По лугу со скрипом

Тянется обоз —

Суховатой липой

Пахнет от колес.

Слухают ракиты

Посвист ветряной…

Край ты мой забытый,

Край ты мой родной!..

1914

ЕГОРИЙ

В синих далях плоскогорий,

В лентах облаков

Собирал святой Егорий

Белыих волков.

«Ой ли, светы, ратобойцы,

Слухайте мой сказ.

У меня в лихом изгой уж

Есть поклон до вас.

Все волчицы строят гнезда

В муромских лесах.

В их глазах застыли звезды

На ребячий страх.

И от тех ли серолобых

Ваш могучий род,

Как и вы, сгорает в злобах

Грозовой оплот.

Но недавно помирились

С русским мужиком.

Долго злились, долго бились

В пуще вы тайком.

Там с закатных поднебесий

Скачет враг – силен,

Как на эти ли полесья

Затаил полон.

Чую, выйдет лохманида —

Не ужиться вам,

Но уж черная планида

Машет по горам».

Громовень подняли волки:

«Мы ль трусовики!

Когти остры, зубы колки —

Разорвем в клоки!»

Собирались все огулом

Вырядить свой суд.

Грозным криком, дальним гулом

Замирал их гуд.

Как почуяли облаву,

Вышли на бугор.

«Ты веди нас на расправу,

Храбрый наш Егор!»

«Ладно, – молвил им Егорий, —

Я вас поведу

Меж далеких плоскогорий,

Укрочу беду».

Скачет всадник с длинной пикой,

Распугал всех сов.

И дрожит земля от крика

Волчьих голосов.

1914

МАРФА ПОСАДНИЦА

Не сестра месяца из темного болота

В жемчуге кокошник в небо запрокинула, —

Ой, как выходила Марфа за ворота,

Письменище черное из дулейки вынула.

Раскололся зыками колокол на вече,

Замахали кружевом полотнища зорние;

Услыхали ангелы голос человечий,

Отворили наскоро окна-ставни горние.

Возговорит Марфа голосом серебряно:

«Ой ли, внуки Васькины, правнуки Микулы!

Грамотой московскою извольно повелено

Выгомонить вольницы бражные загулы!»

Заходила буйница выхвали старинной,

Бороды, как молнии, выпячили грозно:

«Что нам Московия, – как поставник блинный!

Там бояр-те жены хлыстают загозно!»

Марфа на крылечко праву ножку кинула,

Левой помахала каблучком сафьяновым.

«Быть так, – кротко молвила, черны брови сдвинула —

Не ручьи – брызгатели выцветням росяновым…»

Не чернец беседует с господом в затворе

Царь московский антихриста вызывает:

«Ой, Виельзевуле, горе мое, горе,

Новгород мне вольный ног не лобызает!»

Вылез из запечья сатана гадюкой,

В пучеглазых бельмах исчаведье ада.

«Побожися душу выдать мне порукой,

Иначе не будет с Новгородом слада!»

Вынул он бумаги – облака клок,

Дал ему перо – от молнии стрелу.

Чиркнул царь кинжалищем локоток,

Расчеркнулся и зажал руку в полу.

Зарычит антихрист земным гудом:

«А и сроку тебе, царь, даю четыреста лет!

Как пойдет на Москву заморский Иуда,

Тут тебе с Новгородом и сладу нет!»

«А откуль гроза, когда ветер шумит?» —

Задает ему царь хитрой спрос.

Говорит сатана зыком черных згит:

«Этот ответ с собой ветер унес…»

На соборах Кремля колокола заплакали,

Собирались стрельцы из дальних слобод;

Кони ржали, сабли звякали,

Глас приказный чинно слухал народ.

Закраснели хоругви, образа засверкали,

Царь пожаловал бочку с вином.

Бабы подолами слезы утирали, —

Кто-то воротится невредим в дом?

Пошли стрельцы, запылили по полю:

«Берегись ты теперь, гордый Новоград!»

Пики тенькали, кони топали, —

Никто не пожалел и не обернулся назад.

Возговорит царь жене своей:

«А и будет пир на красной браге!

Послал я сватать неучтивых семей,

Всем подушки голов растелю в овраге».

«Государь ты мой, – шомонит жена, —

Моему ль уму судить суд тебе!..

Тебе власть дана, тебе воля дана,

Ты челом лишь бьешь одноей судьбе…»

В зарукавнике Марфа богу молилась,

Рукавом горючи слезы утирала;

За окошко она наклонилась,

Голубей к себе на колени сзывала.

«Уж вы, голуби, слуги боговы,

Солетайте-ко в райский терем,

Вертайтесь в земное логово,

Стучитесь к новоградским дверям!»

Приносили голуби от бога письмо,

Золотыми письменами рубленное;

Села Марфа за расшитою тесьмой:

«Уж ты, счастье ль мое загубленное!»

И писал господь своей верной рабе:

«Не гони метлой тучу вихристу;

Как московский царь на кровавой гульбе

Продал душу свою антихристу…»

А и минуло теперь четыреста лет.

Не пора ли нам, ребята, взяться за ум,

Исполнить святой Марфин завет:

Заглушить удалью московский шум?

А пойдемте, бойцы, ловить кречетов,

Отошлем дикомытя с потребою царю:

Чтобы дал нам царь ответ в сечи той,

Чтоб не застил он новоградскую зарю.

Ты шуми, певунный Волохов, шуми,

Разбуди Садко с Буслаем на-торгаш!

Выше, выше, вихорь, тучи подыми!

Ой ты, Новгород, родимый наш!

Как по быльнице тропинка пролегла;

А пойдемте стольный Киев звать!

Ой ли вы, с Кремля колокола,

А пора небось и честь вам знать!

Пропоем мы богу с ветрами тропарь,

Вспеним белую попончу,

Загудит нам с веча колокол, как встарь,

Тут я, ребята, и покончу.

Сентябрь 1914

РУСЬ

Потонула деревня в ухабинах,

Заслонили избенки леса.

Только видно, на кочках и впадинах,

Как синеют кругом небеса.

Воют в сумерки долгие, зимние,

Волки грозные с тощих полей.

По дворам в погорающем инее

Над застрехами храп лошадей.

Как совиные глазки, за ветками

Смотрят в шали пурги огоньки.

И стоят за дубровными сетками,

Словно нечисть лесная, пеньки.

Запугала нас сила нечистая,

Что ни прорубь – везде колдуны.

В злую заморозь в сумерки мглистые

На березках висят галуны.

Но люблю тебя, родина кроткая!

А за что – разгадать не могу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу.

Я люблю над покосной стоянкою

Слушать вечером гуд комаров.

А как гаркнут ребята тальянкою,

Выйдут девки плясать у костров.

Загорятся, как черна смородина,

Угли-очи в подковах бровей.

Ой ты, Русь моя, милая родина,

Сладкий отдых в шелку купырей.

Понакаркали черные вороны:

Грозным бедам широкий простор.

Крутит вихорь леса во все стороны,

Машет саваном пена с озер.

Грянул гром, чашка неба расколота,

Тучи рваные кутают лес.

На подвесках из легкого золота

Закачались лампадки небес.

Повестили под окнами сотские

Ополченцам идти на войну.

Загыгыкали бабы слободские,

Плач прорезал кругом тишину.

Собиралися мирные пахари

Без печали, без жалоб и слез,

Клали в сумочки пышки на сахаре

И пихали на кряжистый воз.

По селу до высокой околицы

Провожал их огулом народ…

Вот где, Русь, твои добрые молодцы,

Вся опора в годину невзгод.

Затомилась деревня невесточкой —

Как-то милые в дальнем краю?

Отчего не уведомят весточкой, —

Не погибли ли в жарком бою?

В роще чудились запахи ладана,

В ветре бластились стуки костей.

И пришли к ним нежданно-негаданно

С дальней волости груды вестей.

Сберегли по ним пахари памятку,

С потом вывели всем по письму.

Подхватили тут родные грамотку,

За ветловую сели тесьму.

Собралися над четницей Лушею

Допытаться любимых речей.

И на корточках плакали, слушая,

На успехи родных силачей.

Ах, поля мои, борозды милые,

Хороши вы в печали своей!

Я люблю эти хижины хилые

С поджиданьем седых матерей.

Припаду к лапоточкам берестяным,

Мир вам, грабли, коса и соха!

Я гадаю по взорам невестиным

На войне о судьбе жениха.

Помирился я с мыслями слабыми,

Хоть бы стать мне кустом у воды.

Я хочу верить в лучшее с бабами,

Тепля свечку вечерней звезды.

Разгадал я их думы несметные,

Не спугнет их ни гром и ни тьма.

За сохою под песни заветные

Не причудится смерть и тюрьма.

Они верили в эти каракули,

Выводимые с тяжким трудом,

И от счастья и радости плакали,

Как в засуху над первым дождем.

А за думой разлуки с родимыми

В мягких травах, под бусами рос,

Им мерещился в далях за дымами

Над лугами веселый покос.

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу.

1914

УС

Не белы снега по-над Доном

Заметали степь синим звоном.

Под крутой горой, что ль под тыном,

Расставалась мать с верным сыном.

«Ты прощай, мой сын, прощай, чадо,

Знать, пришла пора, ехать надо!

Захирел наш дол по-над Доном,

Под пятой Москвы, под полоном».

То не водный звон за путиной —

Бьет копытом конь под осиной.

Под красневу дремь, под сугредок

Отвечал ей сын напоследок:

«Ты не стой, не плачь на дорогу,

Зажигай свечу, молись богу.

Соберу я Дон, вскручу вихорь,

Полоню царя, сниму лихо».

Не река в бугор била пеной —

Вынимал он нож с подколена,

Отрезал с губы ус чернявый,

Говорил слова над дубравой:

«Уж ты, мать моя, голубица,

Сбереги ты ус на божнице;

Окропи его красным звоном,

Положи его под икону!»

Гикал-ухал он под туманом,

Подымалась пыль за курганом.

А она в ответ, как не рада:

«Уж ты сын ли мой, мое чадо!»

*

На крутой горе, под Калугой,

Повенчался Ус с синей вьюгой.

Лежит он на снегу под елью,

С весела-разгула, с похмелья.

Перед ним все знать да бояры,

В руках золотые чары.

«Не гнушайся ты, Ус, не злобуй,

Подымись, хоть пригубь, попробуй!

Нацедили мы вин красносоких

Из грудей из твоих из высоких.

Как пьяна с них твоя супруга,

Белокосая девица-вьюга!»

Молчит Ус, не кинет взгляда, —

Ничего ему от земли не надо.

О другой он земле гадает,

О других небесах вздыхает…

*

Заждалася сына дряхлая вдовица,

День и ночь горюя, сидя под божницей.

Вот прошло-проплыло уж второе лето,

Снова снег на поле, а его все нету.

Подошла, взглянула в мутное окошко…

«Не одна ты в поле катишься, дорожка!»

Свищет сокол-ветер, бредит тихим Доном.

«Хорошо б прижаться к золотым иконам…»

Села и прижалась, смотрит кротко-кротко…

«На кого ж похож ты, светлоглазый отрок?..

А! – сверкнули слезы над увядшим усом. —

Это ты, о сын мой, смотришь Иисусом!»

Радостью светит она из угла.

Песню запела и гребень взяла.

Лик ее старческий ласков и строг.

Встанет, присядет за печь, на порог.

Вечер морозный, как волк, темно-бур…

Кличет цыплят и нахохленных кур:

«Цыпушки-цыпы, свет-петушок!..»

Крепок в руке роговой гребешок.

Стала, уставилась лбом в темноту,

Чешет волосья младенцу Христу.

1914

БАБУШКИНЫ СКАЗКИ

В зимний вечер по задворкам

Разухабистой гурьбой

По сугробам, по пригоркам

Мы идем, бредем домой.

Опостылеют салазки,

И садимся в два рядка

Слушать бабушкины сказки

Про Ивана-дурака.

И сидим мы, еле дышим.

Время к полночи идет.

Притворимся, что не слышим,

Если мама спать зовет.

Сказки все. Пора в постели…

Но а как теперь уж спать?

И опять мы загалдели,

Начинаем приставать.

Скажет бабушка несмело:

«Что ж сидеть-то до зари?»

Ну, а нам какое дело, —

Говори да говори.

1914 – 1915

ЛЕБЕДУШКА

Из-за леса, леса темного,

Подымалась красна зорюшка,

Рассыпала ясной радугой

Огоньки-лучи багровые.

Загорались ярким пламенем

Сосны старые, могучие,

Наряжали сетки хвойные

В покрывала златотканые.

А кругом роса жемчужная

Отливала блестки алые,

И над озером серебряным

Камыши, склонясь, шепталися.

В это утро вместе с солнышком

Уж из тех ли темных зарослей

Выплывала, словно зоренька,

Белоснежная лебедушка.

Позади ватагой стройною

Подвигались лебежатушки.

И дробилась гладь зеркальная

На колечки изумрудные.

И от той ли тихой заводи,

Посередь того ли озера,

Пролегла струя далекая

Лентой темной и широкою.

Уплывала лебедь белая

По ту сторону раздольную,

Где к затону молчаливому

Прилегла трава шелковая.

У побережья зеленого,

Наклонив головки нежные,

Перешептывались лилии

С ручейками тихозвонными.

Как и стала звать лебедушка

Своих малых лебежатушек

Погулять на луг пестреющий,

Пощипать траву душистую.

Выходили лебежатушки

Теребить траву-муравушку,

И росинки серебристые,

Словно жемчуг, осыпалися.

А кругом цветы лазоревы

Распускали волны пряные

И, как гости чужедальние,

Улыбались дню веселому.

И гуляли детки малые

По раздолью по широкому,

А лебедка белоснежная,

Не спуская глаз, дозорила.

Пролетал ли коршун рощею,

Иль змея ползла равниною,

Гоготала лебедь белая,

Созывая малых детушек.

Хоронились лебежатушки

Под крыло ли материнское,

И когда гроза скрывалася,

Снова бегали-резвилися.

Но не чуяла лебедушка,

Не видала оком доблестным,

Что от солнца золотистого

Надвигалась туча черная —

Молодой орел под облаком

Расправлял крыло могучее

И бросал глазами молнии

На равнину бесконечную.

Видел он у леса темного,

На пригорке у расщелины,

Как змея на солнце выползла

И свилась в колечко, грелася.

И хотел орел со злобою

Как стрела на землю кинуться,

Но змея его заметила

И под кочку притаилася.

Взмахом крыл своих под облаком

Он расправил когти острые

И, добычу поджидаючи,

Замер в воздухе распластанный.

Но глаза его орлиные

Разглядели степь далекую,

И у озера широкого

Он увидел лебедь белую.

Грозный взмах крыла могучего

Отогнал седое облако,

И орел, как точка черная,

Стал к земле спускаться кольцами.

В это время лебедь белая

Оглянула гладь зеркальную

И на небе отражавшемся

Увидала крылья длинные.

Встрепенулася лебедушка,

Закричала лебежатушкам,

Собралися детки малые

И под крылья схоронилися.

А орел, взмахнувши крыльями,

Как стрела на землю кинулся,

И впилися когти острые

Прямо в шею лебединую.

Распустила крылья белые

Белоснежная лебедушка

И ногами помертвелыми

Оттолкнула малых детушек.

Побежали детки к озеру,

Понеслись в густые заросли,

А из глаз родимой матери

Покатились слезы горькие.

А орел когтями острыми

Раздирал ей тело нежное,

И летели перья белые,

Словно брызги, во все стороны.

Колыхалось тихо озеро,

Камыши, склонясь, шепталися,

А под кочками зелеными

Хоронились лебежатушки.

1914 – 1915

КОРОЛЕВА

Пряный вечер. Гаснут зори.

По траве ползет туман,

У плетня на косогоре

Забелел твой сарафан.

В чарах звездного напева

Обомлели тополя.

Знаю, ждешь ты, королева,

Молодого короля.

Коромыслом серп двурогий

Плавно по небу скользит.

Там, за рощей, по дороге

Раздается звон копыт.

Скачет всадник загорелый,

Крепко держит повода.

Увезет тебя он смело

В чужедальни города.

Пряный вечер. Гаснут зори.

Слышен четкий храп коня.