Листы для лазаньи по рецепту Беппи 5 страница

В тот вечер мы ужинали в ресторане отеля, где Беппи когда-то работал. Зал по-прежнему выглядел помпезно, но изрядно потускнел по сравнению с тем, каким мы его запомнили.

— Сегодня мы вообще не будем смотреть на цены, — объявил он, едва мы вошли. И хотя там не было никого, кто мог бы его узнать, я подозреваю, он испытывал удовольствие оттого, что снова оказался здесь. Из-за Джанфранко ему пришлось уйти отсюда с позором, а теперь он возвратился с триумфом.

Вполне естественно, местная стряпня не встретила его одобрения.

— В этой сальтимбокке[41] не хватает шалфея, а мясо недостаточно нежное. Подозреваю, что это вообще не телятина, — радостно сказал он, возя шницелем по тарелке.

Каждый вечер мы ужинали в новом ресторане, и всякий раз Беппи заказывал больше, чем мы могли осилить: наваристые супы, щедро сдобренные каштанами и нутом; бычьи хвосты, тушенные в красном вине и розмарине; кальмаров, фаршированных маленькими креветками. За едой Беппи делал заметки, чтобы передать их потом Адолорате.

— Беппи, немедленно прекрати, — сказала я, в конце концов потеряв терпение. — Если ей понадобится вдохновение, она вполне сможет приехать сюда сама. А тебе надо отдохнуть. Позволь ей самой управляться в "Маленькой Италии".

Он слегка обиделся:

— Я всего лишь пытаюсь ей помочь.

— Я знаю, но она больше не нуждается в твоей помощи.

Мы ужинали в крошечной семейной таверне в районе Трастевере — столиков восемь, не больше. Беппи задумчиво огляделся по сторонам:

— Может, нам стоит подумать о том, чтобы открыть такую вот тратторию? Будем писать мелом меню на черной доске. Я буду стряпать, ты — обслуживать посетителей, как в старые добрые времена.

Я рассмеялась:

— Нет, Беппи, нет.

— Но должен же я хоть чем-то заниматься, — едва ли не в отчаянии проговорил он. — Не сидеть же мне все время дома. Пенсия — это смерть, я тысячу раз тебе это говорил.

— Но ты по-прежнему можешь работать в саду и играть в карты с Эрнесто; ты даже можешь войти в комитет, который организует шествие на праздник Пресвятой Богородицы Кармельской у Святого Петра. Существует миллион различных способов убить время.

Он надулся:

— Но я не хочу убивать время.

На другой день он сказал мне, что Рим начинает действовать ему на нервы.

— Сядем-ка мы на поезд и уедем на юг, а там найдем недорогое жилье на побережье, — заявил он. — А потом махнем на денек в Равенно: поглядим, в каком состоянии мамин дом, если, конечно, он еще стоит.

Мои воспоминания о Равенно были не самые радостные, и поначалу мне не хотелось туда возвращаться, но Беппи уже все решил. Он разговорился с консьержем, у двоюродного брата которого по счастливой случайности оказался знакомый, владевший домиком у моря в Марина-ди-Маратеа. Домик этот он иногда сдавал. Пара телефонных звонков — и все было улажено.

Мы влюбились в этот маленький беленький домик в ту же минуту, как увидели его. Он стоял у самого залива Поликастро, в тени рожковых деревьев. Спереди тянулась узенькая полоска каменистого пляжа, а позади, на склоне, зеленел небольшой садик. Внутри все было очень просто: пол, выложенный керамической плиткой, дровяная печурка на кухне да выбеленные стены, увешанные ярко разрисованными декоративными блюдами.

Первым делом Беппи стащил с себя одежду и спустился по каменным ступенькам к морю. Он плескался как ребенок, с головой уходя под волны, каждой клеточкой тела наслаждаясь пребыванием в соленой воде.

— Это просто потрясающе, Катерина. Ты тоже иди купаться, — вскрикивал он каждый раз, выныривая на поверхность.

Но я качала головой. Мне было хорошо на камнях в тени рожкового дерева, ронявшего на землю вокруг меня свои длинные черные стручки.

В тот день мы вместе отправились за провизией: помидоры черри, свежий базилик, бутылка альянико[42] и головка чеснока. Беппи приготовил незамысловатое блюдо из овощей и пасты. Мы вынесли кухонный стол и стулья на пляж и сели ужинать прямо у моря.

— Как прекрасна жизнь, — заявил он, попивая вино и полной грудью вдыхая просоленный морской воздух. — Живя здесь, я бы с радостью бил баклуши.

Мы решили отложить поездку в Равенно и следующие несколько дней предавались полному безделью. По утрам шли в поселок пить кофе со свежей выпечкой, а потом, пройдясь вместе по магазинам и купив лишь небольшую корзинку продуктов, возвращались домой, чтобы Беппи смог вдоволь поплавать в море и позагорать на камнях. Когда дневная жара спадала, мы отправлялись на небольшую прогулку, исследуя новые бухточки и тенистые аллеи, подолгу разглядывая сады у крестьянских домов и сравнивая их с нашим.

— Как было бы хорошо проводить здесь каждое лето! — то и дело повторял Беппи.

К моему удивлению, я согласилась с ним. Если он может быть счастлив здесь, то и я тоже могу.

— Давай вернемся сюда на пару недель на будущий год, — предложила я. — Может, Пьета и Адолората тоже сумеют ненадолго вырваться и составят нам компанию.

— Им здесь понравится, — сказал он. — Да разве может быть иначе?

Я бы предпочла остаться у моря, но, к сожалению, поездки в Равенно было не избежать, а дальше откладывать ее не имело смысла. Дорога выглядела в точности такой, какой я ее запомнила: она вилась по горным склонам и порой ныряла в туннели. Беппи, сидя за рулем взятой напрокат машины, бранился вполголоса.

— Черт их всех подери! Гоняют как полоумные, — беспрестанно сетовал он.

— Ты и сам некогда так водил, — напомнила я ему, пытаясь не смотреть в сторону ущелья, по краю которого мы ехали.

Равенно ничуть не изменился. Его каменные домики с зелеными, наглухо закрытыми ставнями, цеплялись за горный склон, и, стоило нам подъехать поближе, у нас создалось впечатление, что это место и по сей день столь же неприветливое и унылое.

— Господи, как же здесь мрачно, — пожаловалась я. — И как ты только тут рос?

— Когда я был ребенком, здесь было не так уж и плохо. Каждый день меня поджидало какое-нибудь новое приключение.

— Тебя и Джанфранко? — спросила я.

Он кивнул, но ничего не ответил.

Мы оставили машину на площади и направились к его дому. К нашему великому удивлению, на свежевскопанном огороде росли овощи. Кто-то заново покрасил входную дверь в синий цвет и закатил камни на крышу, чтобы терракотовые черепичные плитки не сдувало зимними ветрами.

— Здесь кто-то живет, — смущенно проговорил Беппи.

Окно было открыто, и он заглянул внутрь.

— Buon giorno, — окликнул он. — Есть здесь кто-нибудь?

В ответ мы услышали плач ребенка и женский голос, успокаивающий его.

— Здравствуйте, эй! — еще раз крикнул Беппи и стукнул в дверь.

Нам отворила дверь молодая и очень красивая девушка. У нее были черные как смоль волосы, завивающиеся тугими колечками вокруг ее миловидного лица, и огромные глаза цвета миндаля. Она вопросительно уставилась на нас:

— Signore? Могу я вам чем-нибудь помочь? Вы иностранец?

— Нет, я из Равенно, — возмущенно ответил Беппи.

— О! — Девушка смутилась. — Я не узнала ваш выговор. Вы говорите как человек не из наших краев.

— Это мой дом. — Беппи решительно поставил ногу на порог. — Что вы здесь делаете?

Однако девушку это нисколько не обескуражило. Она приоткрыла дверь чуть шире, чтобы мы могли видеть убогое убранство комнаты.

— Это, должно быть, какая-то ошибка, signore. Это дом моей домовладелицы, синьоры Изабеллы Мартинелли. Она живет в Риме.

Беппи от удивления так и ахнул.

— Она что, сдала дом?

— Да. И берет очень недорого, потому что, как видите, это не бог весть что. Когда мы год назад сюда переехали, нам пришлось основательно здесь потрудиться. К счастью, мой муж мастер на все руки.

— Изабелла сдала дом? — озадаченно повторил Беппи.

Девушка забеспокоилась:

— Signore, вам нехорошо? Может, лучше зайдете в дом и присядете, а я пока принесу вам водички?

Вся краска разом сбежала с его лица.

— Это очень любезно с вашей стороны, — быстро сказала я. Взяв Беппи под локоть, я провела его в комнату.

Она, как могла, незамысловато украсила убогое помещение. На окне веселенькие занавесочки, семейные фотографии, как некогда висели у матери Беппи, на кухонном столе — букетик диких цветов в стакане воды.

— Изабелла Мартинелли — сестра моего мужа, — объяснила я девушке. — Много лет мы ее не видели и не бывали в Равенно. Мы не ожидали, что здесь кто-то живет.

— Но ведь вы не станете требовать, чтобы мы съехали? У меня грудной ребенок...

— Нет-нет, не беспокойтесь, — заверила я. — Никто не собирается этого требовать. У Изабеллы есть полное право сдать этот дом, кому ей заблагорассудится, верно, Беппи?

Он медленно кивнул:

— Я полагаю, она нуждается в деньгах. — Он немного помолчал, а затем нерешительно спросил у девушки: — Вы ее видели?

— Нет, мы обо всем договорились по телефону. Она сюда не приезжала.

Я допила воду и мягко прикоснулась к его руке:

— Нам пора. Здесь больше не на что смотреть. Давай вернемся на побережье.

— Давай, — согласился он.

Он уговорил меня пройтись с ним по городу в последний раз, но наотрез отказался делиться воспоминаниями. Думаю, все они были связаны с Джанфранко, а он предпочитал не говорить о нем.

Когда мы наконец вернулись к машине и тронулись в обратный путь, в Марина-ди-Маратеа, у меня с души свалился огромный камень.

— Ни за что в жизни больше туда не вернусь, — сказала я.

— А нам и не придется. — Он вел машину быстрее, чем по дороге сюда. — Если Изабелле нужен этот дом, пускай забирает его.

Мы поспели на побережье как раз к закату. Вспомнив, что не успели купить поесть, мы медленно побрели вверх по улице к небольшой пиццерии.

— Все вокруг отравлено Джанфранко, — посетовал Беппи. — Лондон, Равенно, Рим... Куда бы я ни поехал, все напоминает мне о нем.

— Но только не это место, — возразила я, когда мы сели за столик и официант принес нам меню. — Здесь он никогда не бывал.

— Ты права. — Беппи, нахмурившись, глядел в меню. — Здесь он никогда не бывал.

Следующий день прошел тихо. Беппи дремал на солнцепеке, поджариваясь дочерна, плавал в море и стряпал на нашей крохотной кухоньке.

Как-то вечером мы сидели, по своему обыкновению, на камнях у берега, слушая рокот набегавших волн и наблюдая за тем, как закатное солнце медленно опускается за море. И вдруг Беппи сказал:

— Я принял решение.

— Какое решение?

— Мы купим этот домик и будем проводить здесь лето. Адолората пусть сама хозяйничает в "Маленькой Италии", я больше не стану вмешиваться. Теперь, поворачивая всякий раз за угол, я перестану бояться, что наткнусь на Джанфранко. Здесь я смогу забыть о нем, забыть об этой глупой вражде и просто наслаждаться жизнью... И моей женой. — Он улыбнулся, и я снова увидела, как сверкнули его крепкие белоснежные зубы, которые до сих пор могли без труда разгрызть орех.

Я уже собиралась поспорить, но остановилась и немного подумала. Возможно, он прав. Я не могла отрицать, что эти последние несколько дней у моря мы были счастливы как никогда.

— Это, может, и хорошо на неделю-две, но на целое лето... Ты уверен, что не заскучаешь?

— Может, и заскучаю, — согласился он. — Но кто нам мешает оставить за собой небольшую квартиру в Лондоне, чтобы мы смогли вернуться туда, когда захотим?

— Откуда ты вообще знаешь, что этот дом продается? — Я не сомневалась: если хорошенько поискать, обязательно найдется какое-нибудь препятствие.

— Вчера, пока ты рассматривала сувениры, я разговорился с хозяином винной лавочки. Судя по его словам, владелец скорее всего нам не откажет. По крайней мере, попробовать стоит.

Ни он, ни я ни словом не обмолвились о нашем доме в Лондоне, который служил мне убежищем все эти годы. Я подозревала, что в план Беппи входила его продажа, но мне пока об этом и думать не хотелось.

Когда солнце зашло, мы вернулись в дом. Днем стояла жара, но теперь воздух сделался прохладным; чувствовалось приближение осени. Беппи зажег печурку, и мы устроились около нее, наблюдая, как за стеклянной дверцей танцуют языки пламени. Вот тогда-то я и решила, что, если такой станет наша будущая жизнь, возможно, я и смогу навсегда распрощаться с прошлым.

Жизнь превратилась в хаос. Дом был выставлен на продажу, и все разбирали семейный скарб, накопленный за тридцать лет. В воздухе с раннего утра до позднего вечера носилась пыль, пока они перебирали груды старых книг и опорожняли полки, забитые вещами, которые едва ли когда-нибудь понадобятся.

Все нервничали. У Адолораты начался предсвадебный мандраж, и она сводила всех с ума бесконечными расспросами о всяких мелочах, хотя до последнего времени ей не приходило в голову ни о чем заботиться. Пьета пыталась наводить порядок в своей квартире и в салоне, а заодно и выкраивать время для работы над платьем с пионами. А Беппи часами висел на телефоне, подготавливая все необходимое для новой жизни в Италии.

— Столько всего надо сделать, столько предусмотреть, — то и дело повторял он.

Среди всего этого шума и сутолоки Пьета совершенно не могла работать в маминой мастерской, так что она сбежала к себе в салон. И хотя на новом месте она еще не устроилась, как ей того хотелось, там, по крайней мере, было тихо и достаточно просторно, чтобы раскроить ткань и начать шить.

Однажды утром, когда она с головой ушла в работу над платьем, в дверь постучали. Пьета подняла голову и через окно витрины увидела Микеле: он приветственно взмахнул коробкой с пирожными и поднял стаканчик кофе.

— Я принес тебе завтрак, — сказал он, когда она открыла ему дверь.

— Но тебе ни под каким видом нельзя сюда заходить, — предупредила Пьета. — Я как раз заканчиваю платье твоей невесты, и ты последний, кто может на него смотреть.

— Теперь это уже неважно, — сказал он, печально взглянув на нее. — Впусти меня, и я объясню почему.

Он опустился на только что доставленную элегантную белую софу и произнес речь.

— Элен была слишком расстроена, чтобы самой сюда прийти, так что я сказал, что это сделаю я, — начал он. — Мы отменили все наши планы относительно свадьбы, поэтому платье больше не понадобится. Разумеется, я полностью оплачу тебе его стоимость. Мне очень жаль, что ты впустую потратила время.

Пьета, осознав, как она обрадовалась тому, что свадьба расстроилась, тут же устыдилась своих чувств.

— Не переживай о деньгах, — проговорила она, пытаясь совладать с голосом. — Я вполне могу оставить платье в качестве демонстрационного образца. Надену его на один из манекенов в витрине.

— Это очень мило с твоей стороны.

— Но, Микеле, чего я никак не могу понять, так это почему ты водил ее за нос все это время, — неожиданно для самой себя выпалила она. — Ты уже давно знал, что не хочешь на ней жениться, так ведь? Тебе просто не хватало смелости ей в этом признаться?

— Нет, не в этом дело. — Микеле неловко поерзал на диване. — У меня имелись на то свои резоны.

Коснувшись этой темы, Пьета уже не могла отступить:

— Я понимаю, что сую нос не в свое дело, но не могу не спросить... И какие же это резоны?

Он смущенно пошаркал ногами и опустил глаза.

— Элен пережила непростой период, — начал он. — Ее мать тяжело болела, потом Элен потеряла работу, и ей пришлось устроиться на временную, а она это терпеть не может. Она все время повторяла, что наша свадьба — это единственное, что поддерживает ее на плаву. Мне казалось, если я скажу ей, что передумал, это просто убьет ее.

— А теперь?

— Теперь ее мама выписалась из больницы, Элен получила хорошую работу и, как мне кажется, немного воспрянула духом. Я поступил бы нечестно, если бы теперь ей все не сказал. Элен замечательная девушка. Она ничего дурного мне не сделала, и я не хотел ранить ее сильнее, чем это было необходимо.

Пьету так и подмывало поинтересоваться, что заставило его переменить решение, но она подумала, что и так уже зашла слишком далеко.

— Ну что же, я очень ценю, что ты пришел, чтобы поставить меня в известность. Пожалуйста, передай Элен, чтобы она не волновалась по поводу того, что отняла у меня время, ведь это не так, — скороговоркой выпалила Пьета. — На самом деле именно ее я должна благодарить за то, что я здесь, а не вкалываю на Николаса Роуза.

— У тебя потрясающий салон, — сказал Микеле, с явным облегчением меняя тему разговора. — Давай показывай, как ты тут устроилась.

Они проболтали еще с полчаса, а потом Пьета провела его на второй этаж во все еще необустроенную квартиру и упросила взглянуть на образцы краски и отделочных тканей, по ходу дела посвящая его в свои планы относительно ремонта.

— Извини, я, кажется, немного увлеклась, да? — рассмеялась она. — Но меня так все это занимает, что я только об этом и говорю.

— Приятно видеть, что ты так радуешься жизни. И я очень рад, что ты обосновалась по соседству со мной. Надеюсь, теперь мы будем видеться намного чаще.

Пьета внутренне возликовала.

— Я тоже на это надеюсь.

Они попрощались на улице, посреди бурлящего рынка. И когда она уже собиралась уходить, Микеле протянул руку и прикоснулся к ее руке.

— Знаешь, я переживаю из-за Элен, — тихо сказал он. — Но я понял, что был с ней единственно потому, что та, которую я на самом деле люблю, казалась мне недоступной. Вот почему в итоге я так и не женился на ней.

Он быстро повернулся и зашагал к отцовской лавке, оставив Пьету в одиночестве трудиться над уже не нужным платьем и гадать, не скрывалось ли в его последних словах тайное послание для нее.

Вечером накануне свадьбы они решили устроить семейный ужин и в назначенное время собрались вчетвером за кухонным столом, как собирались все эти годы.

— Что ты приготовишь? — поинтересовалась Пьета у отца. — Только лучше бы это было что-то не очень тяжелое, а то Адолората и так с трудом влезает в свое свадебное платье.

— Тяжелое? Моя еда совсем не тяжелая. — Отец с угрюмым видом исследовал содержимое кладовой. — Здесь так много пасты. Ты непременно должна забрать хотя бы часть в новую квартиру, иначе все пропадет.

Вытащив на свет божий все имевшиеся в доме кастрюли и сковороды, он начал шинковать чеснок и петрушку для соффрито. Наблюдая за тем, как овощи поджариваются на оливковом масле, Пьета вспомнила, как они с Адолоратой в детстве летними вечерами играли в саду, а из кухонного окна доносились аппетитные запахи отцовской стряпни, от которых у них моментально начинали течь слюнки. Скоро, очень скоро их жизнь в этом доме превратится в воспоминание. Отец будет греметь сковородками на другой, более тесной кухоньке, а она будет в одиночестве обедать и ужинать в своей новой квартире над "Маленькой Италией".

От этой мысли ей стало совсем скверно, и она почувствовала, что больше не может наблюдать за тем, как папа готовит. Она поднялась наверх и принялась сортировать груды вещей. Часть отправится в благотворительные магазины, часть — в магазины старой одежды. Даже это причиняло ей страдания. С каждым платьем или парой туфель было связано пусть небольшое, но воспоминание, и Пьете казалось, будто она по частям раздает свою жизнь. Но ее новая квартира была слишком тесной, и для всего этого там не нашлось бы места.

— Перемены не всегда к худшему, не забывай. — В дверях стояла Адолората и ободряюще улыбалась.

— Это ты так сказала, — ответила Пьета. — А вот мне сейчас не очень хорошо. Напротив, мне сейчас очень грустно.

— Я тебя понимаю. Годами я жаловалась на папу и маму, но теперь, когда я знаю, что очень скоро их не будет рядом, я уже по ним скучаю. Бред какой-то, да? — Она вытянула из груды, предназначенной для благотворительности, ситцевое платье с цветочным рисунком. — Как ты думаешь, я в него влезу? Оно мне всегда нравилось.

Пьета оставила сортировку, застегнула на сестре молнию и помогла подобрать туфли и сумочку.

— Просто божественно, — признала Адолората. — Годами мне не давал покоя твой гардероб. И я влезла в твое платье... ну почти.

— Если не растолстеешь, то вполне сможешь его носить.

Адолората принялась копаться в груде тряпок — на случай, если там окажется еще что-нибудь, о чем она давно мечтала.

— Знаешь, я очень рада, что ты будешь жить и работать в нашем квартале, — заметила она, вытягивая из груды синюю блузку. — Мы будем часто видеться.

— Забавно. Микеле сказал мне это почти теми же словами. — Пьета сообщила ей, что его свадьба расстроилась, умолчав, однако, об остальной части разговора.

— Что ж, ты знаешь, что я об этом думаю...

— О да!

Адолората заглянула ей в лицо:

— Теперь, когда грядут такие перемены и папа большую часть года будет проводить в Италии, может, мы наконец перестанем носиться с этой глупой враждой. И ты сможешь встречаться с Микеле, если захочешь.

— Ох, ну я не знаю, — ответила Пьета, изо всех сил изображая беспечность. — Микеле сказал, что он влюблен в какую-то девушку, но, поскольку она недоступна...

Адолората вытаращила глаза.

— Ты — эта девушка! — перебила она. — Это ведь ясно как божий день! Яснее некуда!

— Что ж, поглядим, поглядим. — Пьета не хотела больше об этом думать. Она швырнула сестре одну из своих старых цыганских юбок. — Вот. Это должно тебе подойти. Примерь.

Окинув взглядом кухонный стол, тесно уставленный блюдами, Пьета не смогла подавить горестного вздоха: она знала, кому по завершении папиного пира придется перемыть гору грязной посуды.

— Сегодня у нас печеный красный лук, фаршированный сыром пекорино, и braciole[43] под великолепным соусом, — торжественно объявил Беппи. — Но начнем мы со спагетти, в которые я положил немного тушеного мяса. Идеально в качестве закуски и очень просто. О, ну и конечно caponata[44], потому что мне удалось купить очень хороших баклажанов, и еще артишоки с миндальным соусом. Артишоки я достал из холодильника. Их надо было быстро использовать, иначе бы они испортились. Адолората, сестра говорит, что тебе не следует накануне свадьбы слишком налегать на еду. Попробуй всего понемножку.

Мать с отрешенным видом сидела в торце стола.

— Мам, с тобой все в порядке? — спросила Пьета.

Та вымученно улыбнулась:

— Все происходит так быстро, правда? — Она воззрилась на тарелку со спагетти, которую поставил перед ней Беппи, будто не знала, что с ней делать. — Признаться, я этого не ожидала.

Разложив спагетти по тарелкам, отец занял свое место. Но долго не усидел. Едва успевая подносить вилку ко рту, он, жуя на ходу, вскакивал, чтобы проверить то, что еще находилось в духовке, раздавая свежие салфетки или с грохотом складывая грязные тарелки в раковину. Пьета еще не видела, чтобы отец когда-нибудь столько раз вскакивал со стула во время еды.

— У меня для вас новости, — объявил он, когда со спагетти было покончено. — Дом в Марина-ди-Маратеа наш. Он обошелся нам немного дороже, чем я ожидал, но это пустяки. Он просто сказка, сами увидите, так что он того стоил.

— А как насчет нашего дома? Он уже продан? — поинтересовалась Пьета.

— У нас уже есть одно предложение насчет покупки. Еще чуть-чуть — и мы его продадим.

Пьета представила себе, как за этим столом сидит другая семья; как они сажают цветы там, где некогда росли папины овощи, как они шаг за шагом обживают это место, делая его своим.

— Это замечательная новость, — едва слышно прошептала она.

— Не думала я, что это случится так быстро, — повторила мать.

На какое-то время на кухне повисло неловкое молчание. Единственным звуком, нарушавшим тишину, было звяканье столовой ложки о блюдо, когда кто-нибудь накладывал себе на тарелку очередную порцию кушанья.

— Завтра моя малютка выходит замуж, — провозгласил наконец Беппи, прервав всеобщее молчание. — Продажа домов, переезд в Италию — все это сейчас не имеет значения. Сейчас я хочу думать только об одном — о том, что Адолората и Иден женятся.

Пьета подняла стакан, чтобы чокнуться с отцом.

— За Идена и Адолорату, — сказала она.

— Чтобы они были счастливы так же, как мы сейчас с Катериной, — добавил отец, чокаясь с дочерью.

Адолората отхлебнула вина.

— Пап, по поводу завтрашнего дня. Обещай мне: что бы ни произошло, ты не станешь сердиться.

— Но что может произойти? — удивился он.

— Просто пообещай, ладно?

— Ну конечно, конечно. Это ваш с Иденом день, а не мой. С какой стати я должен сердиться?

Как Пьета и предсказывала, настряпал он куда больше, чем они могли осилить. По окончании ужина она убрала недоеденные остатки в холодильник и сложила грязную посуду в раковину.

— Когда я перееду к себе в квартиру, мне придется мыть только одну маленькую тарелочку, — объявила она Адолорате, протягивая ей блюдо, чтобы та его вытерла. — Я буду питаться исключительно яичницей с гренком.

— Пару дней — вполне возможно, но потом ты как миленькая заявишься к нам в ресторан, ища чего-нибудь повкуснее. Или будешь просто звонить нам, а мы будем доставлять тебе еду наверх.

Пьета наблюдала за тем, как сестра убирает блюдо в сервант, где оно лежало столько, сколько она себя помнила.

— Все будет хорошо, правда?

Адолората забрала у нее мокрую тарелку и принялась вытирать ее.

— Я надеюсь, а там кто его знает? Все может случиться. Но ведь это и делает жизнь интересной, правда?

Утро в день свадьбы Адолораты принесло Пьете много страданий. Сидя с сестрой на заднем крыльце с чашкой кофе в руке и одной на двоих сигаретой в последний раз, Пьета чувствовала, что уже тоскует по ускользающей прежней жизни.

— Скажи, как ты поняла, что Иден — именно тот человек, за которого ты хочешь выйти замуж? — спросила она сестру.

— На самом деле понятия не имею. С самого начала я воспринимала его больше как родственника, нежели парня. Даже когда мы с ним цапаемся, или он возвращается домой выпивши, или храпит всю ночь напролет, я не могу представить себе жизнь без него.

— Думаю, я никогда ни к кому не испытывала ничего подобного.

— Правда? Вообще ни к кому?

— Ну, может, отчасти к Микеле, — нехотя признала Пьета. — Что в общем-то полный бред, потому что он даже не мой парень. Но я почему-то тоже воспринимаю его как родственника.

— Я пыталась уговорить его прийти ко мне на свадьбу, — призналась Адолората. — Но он наотрез отказался, испугавшись, что его появление будет неприятно папе.

— И как только он может быть таким милым, а его отец таким ужасным?

— Дети не всегда похожи на своих родителей. Вот мы, например, совсем на них не похожи, да?

Пьета улыбнулась. Адолората не видит, как она похожа на папу; да и она сама еще несколько недель назад не осознавала, сколько взяла от матери.

— Ладно, однако будем надеяться, в том, что касается долговечности брачного союза, ты окажешься похожей на них, — только и сказала она.

— Да уж, такими счастливыми мы их уже давно не видели, правда? С тех пор как у папы случился сердечный приступ, в их отношениях появилось нечто трогательное. Ты заметила, как они все время держатся за руки? — Адолората ненадолго задумалась. — Если нам с Иденом суждено прожить вместе тридцать лет, тогда, может, я и не против быть похожей на них.

Этим ясным сияющим утром солнце уже почти не грело. Изменилось все, даже время года. Докурив сигарету, сестры поднялись со ступенек и закрыли за собой заднюю дверь.

— А теперь пойдем, причешем и накрасим тебя, — сказала Пьета. — Сделаем из тебя настоящую невесту.

Пьете показалось, что церемония венчания закончилась слишком быстро. Только что она сидела на церковной скамье в ожидании невесты, размышляя, когда же они наконец заменят старые свечи современными электрическими светильниками, которые зажигаются, когда опускаешь в щель монетку. Пролетела, как ей показалось, всего лишь минута — и Иден с Адолоратой уже вышли на ступени церкви, а все вокруг принялись осыпать их конфетти и щелкать затворами фотоаппаратов.

Увидев дочь в ослепительном платье, Беппи расчувствовался.

— Такая красавица, просто глаз не оторвать, — шептал он на ухо Пьете на протяжении всей церемонии. Она заметила, как он время от времени крепко сжимает руку матери. Застывший у алтаря Иден, с дредами, стянутыми в аккуратный хвост, тоже сжимал руку Адолораты.

Бросив прощальный взгляд на счастливую сцену на церковных ступенях, Пьета нехотя повернулась и отправилась в "Маленькую Италию". Ей захотелось собственными глазами убедиться, что все до последней мелочи готово для праздничного пиршества. Обеденный зал преобразился: с изящными драпировками из газа, мерцающими декоративными свечами, кристалликами морской соли и драматическими розовыми орхидеями он выглядел очень элегантно, как она и рассчитывала. По ее мнению, все получилось безупречно.

В следующий раз, когда у нее появилась возможность оглядеться по сторонам, элегантные столики уже были уставлены бокалами, до половины наполненными вином, блюдами с бесчисленными яствами и корзинками с хлебом. От гула голосов, говоривших по-итальянски, можно было оглохнуть. Все тараторили разом, помогая себе руками, наполняли бокалы, а осушив их, наполняли снова и ели, ели, ели... Пьета пока что насчитала пять блюд — легкие закуски, несколько креветок на тарелке, крохотная кучка ризотто, — но она знала, что это только разминка. На танцевальной площадке дородные дамы покачивали бедрами в такт музыке, а их пожилые лысеющие кавалеры пытались крутить их. Подруга матери Маргарет тоже была там со своим мужем Эрнесто, она заливисто хохотала над какой-то его остротой. Адолората что-то шептала на ухо главному официанту Федерико, который даже в этот день не мог оставить работу. Иден и несколько его приятелей сидели на улице и курили сигары. Но пока ни Изабеллы, ни ее сына нигде не было видно. А потом Пьета увидела ее — незнакомку, нерешительно застывшую в дверях. Ее нос был широковат, зубы немного кривоваты, но жизнерадостность придавала ее лицу столько жизни, что ее некрасивости никто не замечал.