Майкл Стейнхардт - Концепция инакомыслия

Майкл Стейнхардт заинтересовался рынком акций в день своего «Бар Мицва», когда отец подарил ему 200 долей акции. (Еврейский семейно-религиозный ритуал празднования совершеннолетия мальчиков их тринадцатый день рождения.) Майкл вспоминает, как вместо того чтобы гонять мяч с приятелями, он целые дни проводил в местной брокерской конторе, наблюдая вместе со взрослыми за лентой котировочного аппарата. Будучи очень способным студентом, он в ускоренном темпе завершил свое образование и в 1960 году в возрасте девятнадцати лет закончил Уортонский колледж Пенсильванского университета. После этого Стейнхардт направился прямиком на Уолл-стрит, где получил свою первую работу в качестве помощника аналитика. В последующие годы он работал финансовым журналистом и аналитиком-исследователем. В 1967 году, уже имея репутацию талантливого аналитика, Стейнхардт вместе с двумя партнерами основал инвестиционную фирму «Steinhardt, Fine & Berkowitz» — предшественницу фирмы «Steinhardt Partners». (Фаин и Берковиц ушли из фирмы в конце 1970-х.)

За двадцать один год со дня своего основания фирма Стейнхардта достигла поистине впечатляющих результатов. В этот период темп совокупного годового роста «Steinhardt Partners» превысил 30 процентов (чуть ниже 25 процентов за вычетом 20 процентов на поощрение сотрудников компании, получивших результаты выше среднего уровня). Для сравнения: за тот же период темп совокупного годового роста по индексу S&P-500 составил лишь 8,9 процента (включая и дивиденды). К весне

1988 года каждая 1000 долл., инвестированная через эту фирму при ее образовании в 1967 году, превратилась бы в 93000 долл. с лишним (за вычетом вознаграждения). Сопоставьте это с тем, что та же 1000 долл., вложенная в пакет акций S&P, выросла бы лишь до 6400 долл. Прибыль — это еще не все; успехи Стейнхардта оказались к тому же поразительно стабильными. У «Steinhardt Partners» было лишь два убыточных года. В обоих случаях чистые потери до поощрительных выплат составили менее 2 процентов.

Таких превосходных результатов Стейнхардт достиг за счет чрезвычайного разнообразия методов своей работы. В одном лице он объединяет и долгосрочного инвестора, и краткосрочного трейдера, одинаково успешно играя и на понижение акций и покупая их. Он легко перемещает основную часть капитала фирмы из одного инструмента инвестирования в другой, например в казначейские ценные бумаги, когда считает такой выбор наилучшим.

Конечно, успех «Steinhardt Partners» нельзя назвать единоличным достижением. Кроме партнеров- соучредителей в фирме в разное время работали многочисленные трейдеры и аналитики. Но никаких сомнений в том, что всем руководит именно Стейнхардт, никогда не было. Он по несколько раз в день просматривает инвестиционный портфель фирмы. Хотя Стейнхардт и предоставляет трейдерам фирмы определенную свободу решений, он требует от них строго аргументировать свою позицию, если в ней сомневается. А когда такие сомнения достаточно сильны, он поправит трейдера и ликвидирует позицию.

Благодаря исключительно тщательному отслеживанию и управлению портфелем фирмы Стейнхардт приобрел репутацию очень требовательного работодателя, очевидно, слишком требовательного для многих трейдеров, покинувших фирму за прошедшие годы. Принимая во внимание подковообразный рабочий стол Стейнхардта, сконструированный в форме корабельного носа, не удивительно, что один из журналистов в биографическом очерке окрестил его «Капитаном Ахабом».

(Персонаж повести Г. Мелвилла «Моби Дик» капитан-китобой Ахаб безжалостно преследовал белого кита, которым и был убит.) Однако непреклонность Стейнхардта во многом обусловлена его служебными обязанностями. Как и в тренировке футболистов, она идет лишь на благо руководимой группе трейдеров.

Лично я не ощутил этой жесткости Стейнхардта. Человек, которого я интервьюировал, оказался спокойным, мягким, терпеливым и добродушным. (Разумеется, наши беседы всегда проходили во внерабочее время рынка.) Обладая тонким чувством юмора, он прославился как любитель розыгрышей. Стейнхардт, бывало, звонил приятелям и выдавал себя за агента Службы внутренних доходов (IRS) или нечленораздельно отдавал нереальные приказы перед самым закрытием рынка.

Чтобы подшутить над звонившими ему репортерами или аналитиками, он имел обыкновение нести бессмыслицу в манере доктора Ирвина Кори. Свою речь он щедро уснащает перлами на идише, именуя, например, новомодные фондовые товары не иначе, как «патентованным dreck'OM».

Каковы основные элементы концепции вашей торговли? «Торговля» — это не то слово, я мыслю в иных терминах. Меня можно назвать трейдером в том смысле, что я относительно часто совершаю сделки, но название «инвестор» подходит мне ничем не меньше, если не больше. По моим понятиям, торговля уже в момент покупки предполагает будущую продажу. Например, когда я вечером открываю длинную позицию во фьючерсах на индекс акций в предположении, что на следующий день этот показатель рынка вырастет, и планирую завтра продать позицию — это торговля. В основном же я занимаюсь более длительными операциями, обоснование которых сложнее. Например, открыв в 1981 году длинные позиции на долговых рынках, я сохранял их два с половиной года.

В контексте этой книги я всё же назвал бы ваши действия торговлей.

Каковы же тогда, по-вашему, отличия между торговлей и инвестированием?

На мой взгляд, есть два ключевых отличия. Во-первых, трейдер одинаково охотно играет и на повышение, и на понижение. А инвестор, например управляющий портфелем типичного взаимного фонда, — всегда будет играть на повышение. Если он не уверен в рынке, то может инвестировать только 70 процентов капитала, но всегда в длинные позиции. Во-вторых, трейдера прежде всего волнует направление рынка. Куда он (или акция) идет — вверх или вниз? Инвестор более озабочен выбором наилучших акций для инвестирования. Разделяя участников рынка на трейдеров и инвесторов, я не навязываю своего личного мнения, а лишь придерживаюсь заданной тематической направленности книги. Однако, как ни считай, я все равно назвал бы вас трейдером.

Вернемся все же к исходному вопросу: как бы вы определили свою торговую концепцию?

Мой личный стиль несколько отличается от стиля большинства людей. Принцип номер один: иной взгляд. Я стараюсь выработать такое видение рынка, которое, как я думаю, отличается от общей точки зрения. И следую этому иному видению до тех пор, пока не почувствую, что оно больше не соответствует реальности.

Приведите, пожалуйста, пример такого инакомыслия на современных рынках.

Вот уже полтора года мы держим короткую позицию по «Genentech», на которой одно время из месяца в месяц теряли большие деньги. Но я сохранял ее, ибо продолжал придерживаться иного взгляда на будущее препарата этой фирмы, называемого «ТРА».[43]Согласно нашему видению, года через два он станет второстепенным лекарством и его заменят более эффективные средства, которые к тому же существенно дешевле. Все надежды «Genentech», однако, по-прежнему связаны исключительно с этим единственным препаратом. Если мы правы, то акции этой компании будут продаваться по цене ниже 10 долл., а дивиденды составят

20-30 центов на акцию. Сейчас[44]такая акция идет по 27 долл., упав с максимума в

65 долл.[45]Но, как я думаю, большинство по-прежнему считают «Genentech» первоклассной биотехнологической компанией, надеясь, что она выпустит массу препаратов, которые совершат переворот в этой области. До тех пор пока я смотрю на это иначе, я буду сохранять короткую позицию.

Пример, безусловно, нагляден, но вызывает вопрос. Допустим, придерживаясь иного видения, вы играете на понижение акции и эта позиция оборачивается против вас. При неизменных фундаментальных условиях такая позиция будет тем привлекательнее, чем сильнее она идет против вас. Однако с точки зрения управления капиталом на какой-то отметке эту позицию все же придется закрыть. Похоже, что в данном случае два основных торговых принципа могут вступить в противоречие.

В биржевом мире существуют определенные предрассудки, которые, справедливо или нет, я никогда не беру в расчет. Например, согласно общему мнению, нельзя играть на понижение акции, прежде чем она достигнет вершины и развернется вниз. То есть нельзя играть на понижение акции, пока она еще не отражает проблем, доступных для всеобщего обозрения. В известном смысле я могу это понять. Вероятно, надежнее, не мудрствуя лукаво, именно так играть на понижение акций — и спать спокойно. Но сам я так никогда не поступал. Мое неизменное мнение таково: чтобы заработать на рынках, нужно быть готовым взглянуть в лицо опасности. Я всегда был склонен играть на понижение акций, которые были фаворитами и поддерживались энтузиазмом большинства институциональных инвесторов. Вообще говоря, я склонен слишком рано начинать игру на понижение, поэтому мои короткие позиции обычно сначала приносили потери. Если я играю на понижение какой-то акции, а она сильно растет, то это может несколько сократить мою позицию, но ее направление останется неизменным до тех пор, пока я вижу перспективу иначе. А если ошибся, то, значит, ошибся.

То есть пока ваше видение фундаментальных условий неизменно, вы будете тверды в своей позиции, как бы сильно она не пошла против вас?

Правильно. Конечно, при кошмарном развитии событий я, возможно, поторгую против своей позиции, чтобы немного ослабить давление. «Да, плохи мои дела. Вокруг — одни покупатели, — скажу я себе. — Почему бы и мне не присоединиться к ним? Может, удастся немного заработать?»

Рассуждая таким образом, я как бы раздваиваюсь. Я внутренне уверен в своем фундаментальном прогнозе и стараюсь отделять его от скоротечных возбуждений и напряжений, которые можно наблюдать на рынке. Поэтому, даже сохраняя в этой ситуации короткую позицию, я могу время от времени становиться покупателем.

Может ли в такие периоды ваша позиция стать нетто длинной или же она будет колебаться только между полностью короткой и нейтральной?

Моя позиция и близко не подойдет к нейтральной, потому что в этом случае ее длинная составляющая может дать эффект лишь в очень краткосрочной перспективе. Я лучше ограничусь 20, 30 или 40 процентами позиции, но буду торговать направленно.

Допустим, негативно оценивая перспективы некоторой акции, но не обязательно отрасли в целом, вы играете на понижение этой акции. Бывает ли, что вы страхуетесь, покупая другую акцию из той же отраслевой группы, в противовес свой короткой позиции?

Я иногда пробовал такой прием, но в итоге пришел к выводу, что это бесполезно. Обычно при этом вместо одной проблемы получаешь две. Как правило, ваши сведения о такой другой растущей акции будут сравнительно скудными, ведь вы просто хватаетесь за нее для хеджирования. Если ситуация настолько серьезна, что требует хеджирования, то не лучше ли воздействовать на нее напрямую, нежели открывать какую-то совершенно отдельную позицию? Допустим, вы играете на понижение акции некоторой компании на рынке бумаги, который рвется вверх, и поэтому покупаете акцию другой бумажной компании. Может быть, ваша короткая акция поднимется выше, а может поднимется выше другая акция. Кто знает? Если вы сделали ошибку — исправляйте ее, а не усугубляйте.

Помимо принципа инакомыслия, каковы другие элементы вашей торговой концепции?

Ничего сколько-нибудь определенного. Я не применяю защитных стоп-приказов или чего-то подобного. Не пользуюсь никакими правилами покупки на падающем или растущем рынке. Не отслеживаю прорывы вверх или вниз. Я не использую графики.

Вы совсем не используете графики?

Они сбивают меня с толку.[46]Вот акция. У нее фантастический график. На нем такое-то основание. Значит, если график поднимется чуть выше — то караул, это уже настоящий прорыв! Ерунда какая-то! Мне все графики кажутся одинаковыми.

Ну хотя бы в информационном плане? Разве вы не пользуетесь графиками, чтобы быстро и легко увидеть всю траекторию торговли акцией в прошлом?

Я так пристально наблюдаю за акциями, что выработал определенное чутье на ценовые уровни, восходящие тенденции, коридоры и всё такое прочее.

Допустим, вы знаете, что акция выросла с 10 до 40 долл. Разве вам неважно, как это происходило?

Для меня это не имеет значения.

Есть у вас какие-то торговые правила, которые вы могли бы описать?

Приведите мне пример торгового правила.

Ну вот распространенный пример: я не открываю позицию, если еще не знаю точно, где собираюсь ее закрыть. Правило необязательно должно касаться контроля над риском, оно может...

...Нет. У меня нет никаких правил со стоп-приказами или ориентирами. Просто я мыслю в иных терминах.

В этот момент раздается телефонный звонок и через громкоговоритель звучит сообщение для Стейнхардта — последние новости о решении суда по иску против табачной отрасли: «Приговор оглашен. Все оправданы, кроме группы Лиггетта, которой придется заплатить штраф в размере

400000 долл. без возмещения истцу ущерба сверх фактического уровня». Следует комментарий Стейнхардта: «То есть, по сути, принятое решение благоприятно для ответчиков».

Я стал играть на понижение табачных акций около месяца назад и исходил из следующего: если бы дело выиграли истцы, то эти акции сильно бы не упали, а если бы выиграли ответчики, то акции все равно бы сильно не поднялись, так как табачные компании никогда раньше не проигрывали в суде и еще одна их победа не станет сенсацией. Это пример иного видения. Интересно, сколько же я потеряю, ведь моя исходная гипотеза говорит, что немного. Вот оно. (Читает заголовок статьи на экране монитора.) «Группа Лиггетта признана косвенно виновной в смерти курильщика». А знаете, я в любом случае не проиграю. Такая фраза кое-кого напугает.

Вернемся к нашей дискуссии. Допустим, вы играете на понижение акции, опираясь на выводы своего фундаментального анализа, а она идет против вас. Как вы определите, что ваш прогноз неверен, поскольку не учитывает какого-то неизвестного важного фактора?

Такое случается довольно часто. Покупаете или продаете акцию, а она ведет себя вопреки вашим расчетам. Я просматриваю свой портфель по шесть раз в день. У нас есть много акций, за которые я напрямую не отвечаю. Например, кто-то другой играет на понижение акций «Time Inc». Он объясняет это тем, что журнальный бизнес идет плохо или чем-нибудь в этом роде. А на деле эти акции крепчают и поднялись на 10 процентов от того, где мы начали игру. Тогда я направляюсь к сотруднику, отвечающему за позицию по «Time Life», и задаю ему несколько ключевых вопросов: «Когда мы заполучим нечто такое, что удивит мир?», «Когда произойдет что-то такое, что успокоит опасения, будто эта компания дозрела до продажи контрольного пакета своих акций?»

В некотором смысле я служу индикатором неприятностей портфеля. Если какая-то позиция не в порядке, то я стану непрерывно ее отслеживать. Это превращает меня в весьма непростую фигуру, ибо я обращаюсь к людям лишь тогда, когда у них что-то не ладится или когда их акции ведут себя не так, как должны бы.

Если акция ведет себя не так, как следовало бы по фундаментальным условиям, то может ли такое поведение рынка стать тем фактором, который изменит направление ваших мыслей?

Я стараюсь исходить из того, что мой контрпартнер по сделке знает не меньше моего. Допустим, я купил акции «Texaco» по 52 долл., а они вдруг дешевеют до 50. Продавший «Texaco» по 52 долл. видел ситуацию совершенно не так, как я. На меня возложена обязанность понять, как он ее видел.

А если вы не сможете объяснить этого?

Объяснения бывают и поверхностными, и основательным — какое-то объяснение обычно можно получить.

Вернемся к ситуации с табачными компаниями. В целом, новости, поступившие после закрытия торгов, кажутся медвежьими. Если завтра табачные акции опустятся лишь немного, а затем вернутся обратно, то вы закроете свою позицию?

Я закрыл бы ее в любом случае. Я закрыл бы эту позицию на основании поступивших новостей.

То есть раз новости уже известны, то и игра закончена.

Верно. Ожидаемые новости были единственным поводом для игры на понижение.

Пусть так, но это упрощенный ответ. Предположим, что вы хотели бы сыграть на понижение табачных акций в более долгосрочном плане, а рынок не обратил внимания на сегодняшнюю новость и закрылся назавтра выше. Закрылись бы вы тогда?

Это зависит от моих движущих мотивов. Если я играю на понижение, считая, что потребление табака снизится намного больше ожидаемого в настоящее время, то, по большому счету, это ничего бы не изменило. Кроме того, если бы назавтра рынок вырос, то я бы воспользовался этой возможностью, чтобы еще немного продать.

Значит, вас не обеспокоило бы то, что рынок не отреагировал на новости, как следовало бы, до тех пор, пока вы считаете, что главный мотив игры на понижение все еще действует?

Да. Но если бы новости оказались ужасными и акции поднялись, то я бы постарался понять причину этого. Иногда рынок располагает большей информацией, тогда отклонения в его поведении действительно сулят нечто серьезное.

Случалось ли, что ваш анализ оказывался совершенно неверным?

Конечно.

И вы замечали это по мере ухудшения ситуации?

Да, причем не всегда достаточно быстро.

Звонит телефон. На этот раз Стейнхардт отвечает бессвязно и нарочито нечленораздельно. Далее он признается мне, что иногда любит разыграть своих телефонных собеседников.

Например, мне звонит брокер, с которым я долго не переговаривался. Я ворошу какие-то бумажки и затем говорю: «Купи 30000 акций «ЧШЩ».[47]Вот вы — поняли, что я сказал?»

Нет[48].

Конечно, нет. Но ведь всё выглядит законно, не правда ли? Так или иначе, он снова звонит мне, но я прошу секретаря ответить, что я в туалете. Брокер в неистовстве звонит в третий раз. Ведь до закрытия осталось пять минут, а он так и не переговорил со мной. Затем уже за две минуты до закрытия я сам звоню ему: «Разве мой приказ еще не исполнен? В чем дело? Исполняйте же, черт возьми!» А он, естественно, отвечает: «Я не понял названия акции». Тогда я повторяю название[49]и, не дожидаясь ответа, кладу трубку.

Ваш фонд часто называют хеджевым, потому что по стилю торговли он сильно отличается от типичного взаимного фонда. Не могли бы вы пояснить сущность хеджевого фонда?

Чести стать первым хеджевым фондом была удостоена компания «A.W. Jones Group».

Первоначально этот термин служил для обозначения четкой концепции, согласно которой мы, финансовые менеджеры, объявлялись не способными предсказывать тенденции рынка акций. Эти тенденции, в свою очередь, считались функциями целого ряда переменных, которые, в основном, находятся вне возможностей систематичного прогнозирования. А вот что нам, как финансовым менеджерам, позволялось — это выносить точные и основанные на скрупулезном анализе заключения о том, какие компании преуспевают, а какие — наоборот. Отсюда, если противопоставить длинные позиции по акциям, которые были оценены как сравнительно сильные, коротким позициям по акциям, которые считаются слабыми, то можно было бы полностью исключить рыночный риск. Пусть, например, симпатизируя компании «Ford» и недолюбливая «General Motors», вы на каждый доллар в длинной позиции по «Ford» имеете доллар в короткой позиции по «General Motors». Если ваши предпочтения оказались в целом правильными, то, даже потеряв на короткой позиции, вы все равно бы выиграли. То есть концепция хеджевого фонда полностью опирается на способность правильно выбирать акции.

Неужели кто-то торгует таким образом и сегодня?

Нет. Сегодня термин «хеджевый фонд» отчасти вводит в заблуждение. Теперь так называют товарищество с ограниченной ответственностью, в котором управляющий партнер обычно получает процент от прибыли фонда в отличие от более традиционных финансовых менеджеров, которые получают процент от тех капиталов, которыми они управляют. (Член товарищества с ограниченной ответственностью, который непосредственно руководит его работой и несет неограниченную ответственность за операции и по обязательствам товарищества.) Как правило, менеджер хеджевого фонда обладает гораздо большей свободой маневра, чем традиционный финансовый менеджер, и это — действительно ключевой элемент. Эта гибкость позволяет как играть на понижение акций, так и покупать их; можно использовать опционы, фьючерсы и так далее. Таков хеджевый фонд в общих чертах.

Варианты и частности в этой области — бессчетны.

Что же произошло с исходным понятием хеджевого фонда?

Гибкость структуры хеджевых фондов в 1960-е годы привлекла к ним массу молодых, напористых предпринимателей, ибо позволяла им смолоду начать собственное дело, что по-другому было невозможно. Это были времена великих, легендарных акций. Гигантский рост множества акций был тогда не в диковинку.

Пришедшие в этот бизнес не ставили перед собой цели внедрить идею хеджирования на практике.

Они хотели получить самостоятельность и маневренность для игры на повышение одновременно по многим акциям. Обладая такими же возможностями и для игры на понижение, всерьез они их не использовали. Слово «хедж» имеет в английском языке весьма конкретное значение. (Hedge — изгородь

(живая), ограда, забор (англ.). В большинстве из этих хеджевых фондов вы могли бы серьезно поинтересоваться: «А где же забор?»

То есть они были хеджевыми фондами лишь по названию?

Вот именно. Они бы рады были не называть себя хеджевыми фондами, это название ставило их в неудобное положение. Этот термин означал игру на понижение, которая ассоциировалась с антиамериканскими настроениями, — своего рода накликиванием беды. Поэтому они стали использовать термин[50]«частное товарищество» (private partnership).

По иронии судьбы, сегодня с окончанием длительных и относительно гладких тенденций 1950-х и

1960-х идея истинного хеджевого фонда может стать более практичной, чем вначале. Почему же никто не хочет иметь дело с хеджевым фондом в его чистом виде?

Потому что у этого подхода много ограничений. Сама идея поставить доллар на повышение, а другой на понижение взаимосвязанных активов предполагает неэффективное вложение массы денег.

Насколько будут отличаться «Ford» и «General Motors»? На них обоих влияют одинаковые макроэкономические факторы. Если вам пришлось вложить что-то в игру на повышение, а что-то — в игру на понижение, то можете считать удачей 10-процентную разницу за год, конечно, если вы при этом не ошиблись.

Одна группа с Западного Побережья, с которой мы сотрудничаем, специализируется в игре на понижение акций. Поскольку главное, чем эта группа была ценна для компании, — это редкая способность к выбору акций для короткой продажи, мы намекнули им, что, может, стоило бы нейтрализовать их рыночный риск и открыть длинную позицию по индексам акций на ту же сумму, какой они играют на понижение индивидуальных акций. Данное предложение ближе всего к концепции хеджевого фонда, которое я слышал за последнее время, но они от него отказались.

Насколько ваш собственный фонд соответствует концепции хеджевого фонда?

Он соответствует в том смысле, что активно играет на понижение. У нас всегда есть несколько коротких позиций. К тому же лично я уделяю много времени нетто позиции и риску, планируя и корректируя их. В течение двадцати одного года, которые я занимаюсь этой работой, средний баланс наших позиций колеблется около 40 процентов.

Вы имеете в виду 40-процентное нетто превышение по длинным позициям?

Да. Скажу для сравнения, что у самых умеренных из типичных взаимных фондов средняя нетто позиция за последние двадцать лет вряд ли была меньше 80 процентов.

Ваши 40 процентов — это средняя цифра. А каков весь диапазон?

Помнится, однажды у нас была нетто короткая позиция в 15-20 процентов, а в другой раз нетто длинная позиция более 100 процентов.

Значит, у вас есть свобода выбора между нетто короткими и длинными позициями?

Да. Что касается нашего подхода, то я хотел бы подчеркнуть ту гибкость, с которой мы можем изменять свой рыночный баланс, превращая его в исключительно рациональный — порой, возможно, слишком рациональный — инструмент нашего арсенала управления инвестициями.

Каким образом вы прогнозируете главное направление рынка? Ведь это, очевидно, важнейший элемент вашего подхода.

На самом деле это не поддается определению. Скажу лишь, что учитывается масса постоянно меняющихся показателей, те или иные из которых иногда выходят на первый план. Моя многолетняя практика позволила мне увеличить долю правильных прогнозов с 50 до 51 процента.

Значит ли это, что ваша прибыль в основном определяется выбором акций, а не настройкой нетто баланса на ожидаемые изменения в направлении рынка в целом?

Нет, не так. Говоря о 51 проценте, я просто пошутил. Перевес в мою пользу больше 1 процента, хотя у меня нет такого преимущества, какое дает, скажем, сбываемость прогноза в 80 процентах случаев или что-то близкое к этому.

Что важнее для вашей общей высокой результативности: повышать сбываемость прогнозов направления рынка или правильнее выбирать акции?

Оглядываясь на прошедшие двадцать с лишним лет, я не вижу какого-либо набора рецептов успешной работы на рынке. В одни годы мы особенно преуспевали, играя на повышение небольшого количества точно выбранных акций. В другие годы мы имели огромный успех, потому что правильно определяли направление рынка. Например, в 1973-1974 годах, когда рынок сильно упал, мы оказались в значительном выигрыше главным образом благодаря нетто короткому балансу своих позиций. Бывали и такие периоды, когда основную прибыль давали облигации. Думаю, это говорит о том, что никакой надежной схемы нет. Любой, кто полагает, что способен дать рецепт успеха в этом бизнесе, обманывает себя, ведь все слишком быстро изменяется. Сколько-нибудь длительный успех некоей формулы сам же и приближает ее неизбежный крах.

Откуда вы черпали уверенность в падении акций, которая была необходима для того, чтобы держать нетто короткую позицию в 1973-1974 годах?

Из предвидения спада.

На чем оно основывалось?

Я понял, что завышенные темпы инфляции того периода приведут к повышению процентных ставок, что, в свою очередь, замедлит экономический рост.

До крупного основания рынка акций 1982 года вы также придерживались медвежьей ориентации на рыке акций?

Да, только менее уверенно. Но в 1981 и 1982 годах я получил огромную прибыль от усиленной рычагом позиции по казначейским билетам. Хотя точный момент окончания роста процентных ставок предугадать невозможно, было ясно, что если они не пойдут вниз, то другие сферы будут вынужденно оставаться относительно непривлекательными. Ведь если на долгосрочных казначейских ценных бумагах можно заработать 14 процентов, то для конкуренции с ними акции должны настолько подешеветь, что даже не стоит и выбирать, какую акцию купить. Но можно попытаться сыграть на понижение. Уникальность того периода состояла в том, что поворот курса процентных ставок был неизбежен — выгодным должно стать и что-то другое. Нужно было только предугадать, когда это произойдет. Тогда, в отличие от большинства других периодов, имелся четкий индикатор: главным ценностным ориентиром служили американские казначейские ценные бумаги с фиксированным доходом.

Каждый, кто хоть в какой-то степени был способен взглянуть на ситуацию иначе, не мог не понимать, что процентные ставки начала 1980-х предоставляли огромные потенциальные возможности. Было ясно, что Федеральная резервная система будет вынуждена уступить, как только в бизнесе начнутся проблемы. Кроме того, темп инфляции уже миновал важный пик.

То есть некоторые фрагменты этой головоломки уже сложились?

Да, и это лучшее, на что только можно надеяться, ибо, когда головоломка сложится целиком, будет уже поздно.

Имея в виду инакомыслие, было бы оправданно попытаться уловить вершину при гораздо более низком уровне процентных ставок.

Совершенно верно. Люди думают, что тому, кто действует иначе, сопутствует успех. Собственно говоря, кто такой инакомыслящий, как не тот, кто идет против толпы. А она, согласно избитому выражению, всегда не права. Значит, тот, кто идет против толпы, всегда должен быть прав. Но в жизни так не получается. Было много таких инакомыслящих, которые покупали облигации, когда процентные ставки впервые поднялись до 8 процентов, а затем до 9 и до 10 процентов. Тот, кто покупал облигации, как казалось, на историческом пике их доходности, потерял уйму денег.

Между теоретиками и практиками инакомыслия есть очень важное отличие. Для того чтобы выиграть, действуя иначе, нужен точный выбор времени и подходящего размера позиции. Слишком маленькая позиция не имеет смысла, а слишком большая может привести к краху даже при небольших погрешностях в выборе времени. Эта работа требует решимости, ответственности и понимания собственного «Я».

Наверное, в той сделке рынок некоторое время шел против вас, так?

Да, так и было. Это был очень мучительный период, ведь для большинства моих вкладчиков я был инвестором рынка акций. Что я понимал в облигациях? И кто я такой, чтобы противоречить Генри Кауфману, заявившему во всеуслышание, что процентные ставки подскочат до небес? А я действовал не только иначе, чем поступали в прошлом, что всегда настораживает вкладчиков, особенно с институциональным образом мыслей, но к тому же проделывал это в огромных масштабах.

Рычаг вашей позиции превышал 100 процентов?

Да. Одно время размер позиции по бумагам с пятилетним сроком погашения превышал капитал фирмы в три-четыре раза. В торговле акциями всегда есть ограничитель, который дозирует размер спекулятивных сделок: он называется депозитным требованием. А при торговле казначейскими бумагами ограничителя, по сути, нет.

Сколько времени прошло с того момента, когда вы начали покупать казначейские бумаги, до образования основания рынка[51]?

Я начал покупать весной 1981 года, а рынок достиг основания, кажется, 30 сентября 1981 года.

Как далеко процентные ставки ушли против вас в первую половину того года?

Точно не помню, но поднялись они довольно ощутимо, особенно если учесть величину моей позиции.

Прежде вы в основном торговали акциями. Неужели вы ни разу не засомневались в себе, когда ваша первая крупная атака на казначейские бумаги началась с серьезных потерь?

Непрестанно сомневался. Лето 1981 года было самым тяжелым испытанием в моей карьере. Многие рассудительные и информированные вкладчики были сильно недовольны моими действиями, да и сам я в них был не очень-то уверен.

Не хотелось ли признаться: «Наверное, я не прав» — и ликвидировать или хотя бы уменьшить позицию?

Нет, никогда.

Судя по всему, один из ваших основных принципов требует сохранять позицию до тех пор, пока вы уверены в своем фундаментальном прогнозе. Бывало ли, что вы отступали от этого принципа — то есть потери становились слишком большими, а ваше мнение о рынке оставалось прежним?

Было несколько случаев, когда я играл на понижение и просто не решился продолжить с полновесной позицией. В этом отношении особенно показательна кульминация феномена «Nifty-Fifty» 1972 года. (Nifty-Fifty — пятьдесят наиболее популярных в 60-70-х годах среди инвесторов акций США, которые обычно отличались высоким стабильным ростом, соотношением цены к доходности, превышающим среднее, и быстрым ростом компаний-эмитентов). Если не считать октября 1987 года, то это был, пожалуй, самый худший период в моей карьере инвестора. В то время в ходу была следующая теория: пока компания продолжает поддерживать свой долгосрочный рост значительно выше среднего уровня, неважно, сколько вы за это платите. Многие акции роста шли тогда просто с сумасшедшей переоценкой.

(Growth stock — растущая акция компании, которая в последние годы демонстрировала уровень прибыли выше среднего. Дивиденды по таким акциям обычно не выплачиваются или выплачиваются в минимальном размере.) Мы стали играть на понижение «Polaroid», когда ее акции продавались по цене с 60-кратным превышением доходности, что мы считали абсурдным (потом дошло и до 70-кратного превышения).

Казалось, рынок просто потерял чувство реальности, и мы недоумевали: «А есть ли разница между

40-кратным и 80-кратным превышением доходности?» Подставив вместо оценки долгосрочного роста другое значение, можно было оправдать почти любую переоценку. Именно так рассуждали люди в то время.

То есть в тот период вы отступали?

Иногда приходилось отступать, поскольку мы теряли кучу денег.

Оправдались ли эти действия, учитывая, что соотношение цена/доходность некоторых акций в итоге доросло до еще больших значений, или выгоднее было бы продержаться до конца?

Теперь мне кажется, что почти во всех случаях было бы лучше держаться до конца.

Вы сказали, что октябрь 1987 года был самым худшим периодом вашей карьеры. Очевидно, так же могли бы сказать очень многие. Но это и удивительно, ведь вы же придерживаетесь иного взгляда, чем большинство. Я едва ли мог предположить, что в год бычьей эйфории у вас будет столь крупная длинная позиция. Что произошло?

На самом деле весной 1987 года я написал докладную записку своим инвесторам, где изложил причины своей осторожности и значительного сокращения позиций на рынке. Но и после этого я не перестал размышлять о том, почему торговля идет на таком уровне, который по историческим меркам слишком высок. И пришел к заключению, что на американских рынках ценных бумаг складывается уникальная ситуация — значительное непрерывное сокращение доли ценных бумаг в обращении, сочетающееся с более либеральным отношением к долгам. Пока банки спокойно дают кредиты, рынок «бросовых облигаций» процветает, а менеджеры корпораций считают резонным выкупать свои акции из обращения, следует ждать необычного подорожания ценных бумаг.

(Высокодоходные облигации компаний с рейтингом ниже инвестиционного. Часто выпускаются компаниями, не имеющими длительной истории и прочной деловой репутации.) Для меня это явилось единственной наиболее весомой причиной неоправданной переоценки акций, имевшей место большую часть 1987 года.

Таким образом, оставался один важный вопрос: что же изменит сложившуюся ситуацию? Спад! И когда бы он ни начался, последствия были бы ужасающими: правительство не обладало достаточной гибкостью для противодействия спаду, так как отказалось от противофазной финансовой политики на этапе подъема экономики. Однако к осени 1987 года экономика не только не ослабла, но даже укрепилась, причем настолько, что Федеральная резервная система решила ужесточить кредитно- денежную политику.

Чего я никак не ожидал, так это того, что такие далеко не драматичные события могли повлиять на рынок столь серьезно, как это оказалось на деле. Каков был подлинный эффект от мер, принятых Федеральной резервной системой? В обычных условиях они могли бы привести к падению рынка акций на 100 или 200 пунктов, но не на 500 же. Насколько весомо по историческим меркам было недовольство, выраженное министром финансов Бейкером в отношении Германии? Всего лишь несогласие с текущим курсом обмена валюты — событие едва ли уникальное. И что, глядя в ретроспективе, произошло в реальной жизни после 19 октября? Почти ничего. Значит, остается заключить, что, в определенном смысле, это было внутренней проблемой рынка, который вовсе и не думал сигнализировать о грядущем финансовом обвале или великом спаде.

Чем же тогда вы объясняете экстремальный характер обвала цен 19 октября?

Причиной, которая привела к октябрьскому краху, явилось сочетание относительно умеренного изменения реального мира и неспособности рыночного механизма справиться со значительными институциональными изменениями, произошедшими главным образом в течение 1980-х годов.

Значимость таких факторов стабильности, как индивидуальный инвестор и система специалистов, значительно ослабла.

Как вы считаете, усугубило ли спад портфельное страхование?[52]

Это стало одним из новых элементов. С одной стороны, мы имели сокращение элементов стабильности. С другой стороны, мы получили такие порождения 1980-х годов, как портфельное страхование, программная торговля и глобальное размещение активов, которые имели тенденцию косвенно влиять на ситуацию. Под этим я понимаю то, что те, кто используют эти стратегии, нередко одновременно выступают и как покупатели, и как продавцы. Рынок акций не был готов к тому, чтобы справиться с этим.

Каковы были ваши позиции на 19 октября?

У меня были очень большие вложения в длинные позиции — процентов на 80-90. Но и их я увеличил в течение дня.

Почему? Вы оставались «быком»?

Увеличивая позиции, я проводил типичную сделку «от обратного». Я исходил из того, что если на рынках происходит крупное движение, то чаще всего это резонно отнести на счет эмоций и экстремизма. Сумев дистанцироваться от «толпы смятенной», вы обычно увеличиваете свои шансы на успех. Поэтому, покупая 19 октября, я действовал так же, как поступал бы и в день падения рынка на 300, 400 или 500 пунктов.

Вы сохранили длинную позицию?

Нет. В последующие два месяца я сокращал ее. На меня повлияли масштабы падения и возникшие из-за этого серьезные сомнения. Я решил, что лучше выйти из сделки, сохранив капитал, и переосмыслить ситуацию, чем пытаться продержаться.

Вы решили, что ваши основные доводы в пользу длинной позиции утратили силу?

Я подумал, что недооценил влияние сил, которые нарушили устойчивость рынка.

Каковы ваши потери в процентах за октябрь 1987 года?

Более 20 процентов за месяц.

Оглядываясь на события октября 1987-го, можно ли назвать какие-либо ошибки, из которых вы извлекли уроки?

Как сказал один очень сильный инвестор, с которым я часто общаюсь, «всё, чем я ценен партии, — это двадцать восемь лет ошибок». И, по-моему, он прав. Ведь когда человек совершает ошибку, в его подсознании происходит нечто такое, благодаря чему повторение подобной ошибки уже менее вероятно. Одно из преимуществ моего торгового стиля, то есть совмещения ролей и долгосрочного инвестора, и краткосрочного трейдера, и специалиста по выбору индивидуальных акций, и эксперта по выбору времени, и аналитика секторов рынка, заключается в том, что в результате большого количества принятых решений и совершенных ошибок я, как инвестор, стал не по годам прозорлив.

Типичные взаимные фонды придерживаются стратегии «купил — и держи». Не считаете ли вы такую стратегию порочной в своей основе?

Верно. Но я назвал бы ее не «порочной», а, скорее, слишком ограничительной. Ставка на долгосрочный рост американских ценных бумаг и готовность пройти ради этого через тяжкие периоды их падения — всё это прекрасно, но слишком многое остается невостребованным в смысле возможностей профессионального управления. Эта стратегия неполна.

Тем не менее подавляющее большинство фондов действует именно так.

Похоже на то, но уже в меньшей степени, чем в прежние времена. Всё больше участников рынка серьезнее относятся к выбору подходящего момента для входа в рынок и выхода из него, причем не обязательно потому, что достигли в этом совершенства, — просто они поняли суть принципа «купил — и держи». Во времена моего детства люди, следуя расхожему совету, покупали акцию и, положив ее в сейф, больше о ней не вспоминали. Сейчас такого уже не услышишь. Мы потеряли уверенность в долгосрочной перспективе.

Вы считаете, что деятельность взаимных фондов будет меняться?

Взаимные фонды, безусловно, довольно чувствительны к пожеланиям вкладчиков и найдут инструменты, отвечающие современным запросам.

Как вы справляетесь с периодом неудач?

На этот случай — как и на многие другие в нашем деле — нет готового рецепта. Ничего такого, что могло бы сориентировать других в каком-то определенном направлении.

Иными словами, один период неудач может значительно отличаться от другого, и поэтому вы даже для себя не вывели пригодной на все случаи формулы.

Совершенно верно.

Как вы стали трейдером фонда?

Когда в конце 1960-х я начал заниматься этим делом, то имел лишь аналитическую подготовку. Я работал аналитиком в компании «Loeb Rhoades», специализируясь на рынках сельхозоборудования и сезонной продукции. Я начал собственное дело с двумя партнерами, тоже аналитиками. Наш бизнес разрастался, и торговля стала выходить на первый план. Я стал трейдером фирмы, почти не имея опыта торговли.

Если у вас не было опыта, зачем же вы стали трейдером?

Потому что в качестве аналитика я был, пожалуй, слабее партнеров.

Но и тогда, будучи начинающим трейдером, вы весьма преуспели. Как вам это удалось сделать, не располагая преимуществами опыта?

Мой отец всю жизнь был азартным игроком. И хотя я далеко не оправдываю этого, в торговле меня привлекает свойственный ей элемент азарта. Возможно, я унаследовал талант к этому от отца.

Вы торгуете на рынке акций уже более двадцати лет. Отметили ли вы за это время какие-либо серьезные перемены?

Сегодня в торговых отделах фирм сосредоточена такая интеллектуальная мощь, которая не идет ни в какое сравнение с тем, что было двадцать лет назад. Тогдашние институциональные трейдеры были обычными парнями из Бруклина. Они едва могли выражать свои мысли, выигрывали гроши и были очень опрометчивы. Поэтому для меня начать торговлю было все равно, что отобрать конфету у ребенка.

Помню, как-то одному трейдеру нужно было продать 700000 акций компании «Penn Central». В то время эти акции уже попали под действие главы 11 Закона о банкротствах. (Глава 11 Закона о банкротствах, регулирует вопросы реорганизации неплатежеспособных компаний под руководством старого менеджмента в попытке избежать полной ликвидации компании.) Последняя сделка прошла по цене 7, и продавец не удосужился даже посмотреть на табло. Я купил 700000 акций по цене 6 1/8. Продавец обрадовался, что смог сбыть такую партию меньше чем на доллар ниже цены последней сделки. Тем временем я тут же продал эти 700000 акций по цене 6 7/8. По такой цене я бы мог продать и втрое больше. На этой сделке я заработал полмиллиона, причем на всю операцию ушло двенадцать секунд.

Долго ли продолжалась эта ситуация?

До внедрения консолидированной информационной системы котировок в 1975 году. Теперь конкуренция гораздо сильнее, трейдеры в фирмах много умнее. Еще одной переменой явилось существенное падение значимости розничных продавцов и покупателей. Рынок стал институциональным. Частные трейдеры покупают акции через взаимные фонды. Брокерские фирмы продают клиентам меньше акций, чем бумаг этих жутких взаимных фондов и прочих ужасных вещей, которые называются «финансовыми продуктами».

Но самая важная перемена — это, наверное, глобальное переключение на краткосрочные цели.

Инвесторы всех типов перешли теперь в трейдеры. Фирмы, которые раньше считались долгосрочными инвесторами, теперь смотрят на себя как на предприятия, цель которых — достичь максимального уровня прибыли. Люди стали сильно сомневаться в своей способности прогнозировать долгосрочные тенденции. В 1967 году обычном делом было появление бюллетеней какой-либо брокерской фирмы, в которых приводились расчетные показатели дохода на долю акций «McDonalds» вплоть до 2000 года. Их авторы считали, что могут оценить долгосрочные доходы, потому что развитие компаний было стабильным и предсказуемым. Они верили в Америку и устойчивый рост ее экономики. Сегодня акции не поддаются такому долгосрочному анализу.

Последствия несбывшихся долгосрочных аналитических прогнозов относительно ситуации в 1970-х и 1980-х годах отразились и на торговле. В 1950-е и 1960-е годы главными героями были долгосрочные инвесторы; сегодня побеждают хитрецы. Взять, к примеру, Голдсмита — апологета ценностей капитализма, разглагольствующего на тему «что я сделал для Goodyear». Что же он сделал? Он проработал там семь месяцев, сколотил восемь миллиончиков для себя лично и, успешно шантажировав (greenmail) компанию, ушел из ее руководства. (Форма вымогательства, когда лицо, пользуясь своим должностным положением, скупает достаточно большое количество акций компании, так что у ее руководства возникает опасение, что компанию перекупят, после чего лицо продает компании скупленные акции по завышенной цене.) Он рассуждает о том, что сделал для «Goodyear», потому что ему неуютно и нужно хоть как-то ассоциироваться с капиталистическим процессом. Он и ему подобные вынуждены охаивать управляющих, хотя сами в этом деле, как говорится, «не отличают пола от потолка». С крушением определенных законов люди получили разрешение делать то, что раньше запрещалось.

Какие законы вы имеете в виду?

Законы о передаче контрольных пакетов акций в новой трактовке Министерства юстиции, определение того, что является монополией, а что — нет.

Что бы вы прежде всего посоветовали трейдерам-дилетантам?

Одна из привлекательных сторон этого бизнеса состоит в том, что в нем иногда может преуспеть и абсолютный невежда. К несчастью, это создает впечатление, что для успеха профессионализм не обязателен, а это — настоящая западня. Поэтому я бы посоветовал прежде всего усвоить, что это — остроконкурентный бизнес: решая вопрос о покупке или продаже, вы вступаете в борьбу с людьми, которые этому занятию посвятили немалую часть своей жизни. Во многих случаях эти профессионалы выступают оппонентами в ваших сделках и, скорее всего, обыграют вас.

Не следует ли отсюда, что новичку обычно было бы лучше доверить свои деньги профессиональным управляющим?

Понятие «профессиональный управляющий» предполагает доверие, которого лично я к среднему представителю этого бизнеса не испытываю. На мой взгляд, нужно иметь веские основания для того, чтобы рассчитывать на получение значительно большей прибыли от вложений в акции, чем от других инвестиций. Если вы можете получить от инвестиций в казначейские облигации 9-10 процентов прибыли, а от инвестиций в казначейские векселя — 7-8 процентов, то сколько же надо получать по акциям, чтобы скомпенсировать дополнительный риск? Пожалуй, гораздо больше.

Нужно определить, каким должен быть этот процент и есть ли реальный шанс его получить.

Кроме того, не следует недооценивать сложность самой игры.

Верно. И забудьте эту чепуху, что акции приносят большую прибыль, так как они более рискованны.

Это неверно. Да, они более рискованны, поэтому, прежде чем начинать игру, нужно убедиться в том, что вы получите более высокий процент прибыли. Не надо думать, будто, инвестируя в какой- нибудь взаимный фонд, вы будете получать более высокую прибыль.

Но почему же? Ведь разве в прошлом рынок акций не был намного прибыльнее процентных ставок?

Верно, но в этом намешано много статистической бессмыслицы. Расчеты среднего дохода сильно зависят от даты начала отсчета. Если начать, например, с 1968 или 1972 года, то эти показатели будут выглядеть совсем не так привлекательно.

Каковы составляющие удачной торговли?

Удача в торговле — это специфический баланс между твердостью в реализации своих замыслов и готовностью признавать совершенные ошибки. Нужно верить в лучшее, но и не забывать, что во многих случаях вы будете не правы. Баланс между самоуверенностью и смирением быстрее всего достигается путем большого числа проб и ошибок. Следует с должным уважением относиться к оппоненту по сделке. Постоянно спрашивайте себя: «Почему он хочет продать? Что ему известно такого, что я не знаю?» Наконец, нужно честно оценивать себя и других. По моим наблюдениям, все великие трейдеры — это настоящие искатели истины.

В основе инакомыслия Стейнхардта лежит подход «от обратного». Но удачи на этом пути не достичь, если опираться только на обзоры психологических показателей или других индикаторов бычьего консенсуса. От рынков так просто не откупиться. Хотя психологические показатели всегда бывают весьма бычьими на вершинах и медвежьими — в основаниях рынка, к несчастью, экстремальные бычьи и медвежьи значения также характерны и для затянувшихся тенденций.

Хитрость не в инакомыслии как таковом, а в том, чтобы действовать «от обратного» в нужное время.

Суждения такого рода нельзя выработать с помощью простой формулы. Удачливому инакомыслящему нужно уметь отфильтровывать действительно благоприятные возможности.

Фильтры Стейнхардта — это сочетание тонкого восприятия фундаментальных факторов и точного выбора времени для заключения сделок.

Гибкость является еще одним ключом к исключительно высоким показателям «прибыль/риск» сделок Стейнхардта. Это проявляется в том, что он одинаково легко играет и на повышение, и на понижение, а также в том, что он готов торговать не только на рынках акций, но и на других рынках, если в их пользу говорит его оценка фундаментальных факторов. «Чем разнообразнее твой рабочий стол: тут и игра на понижение и хеджирование, рынки облигаций и фьючерсов и так далее, тем лучше», — считает Стейнхардт.

У многих опытных трейдеров я подметил одно общее свойство: готовность и способность открыть очень крупную позицию, когда они чувствуют действительно благоприятную возможность.

Хладнокровие и мастерство, которыми необходимо обладать, чтобы вовремя «нажать на газ», — вот чем выдающиеся трейдеры, безусловно, отличаются от хороших. Яркий пример этого — крупная позиция Стейнхардта по казначейским билетам в течение 1981 и 1982 годов.

Вера в себя, несомненно, является важным качеством для любого трейдера, но для инакомыслящего трейдера она жизненно необходима. Стейнхардт неоднократно демонстрировал удивительную стойкость, сохраняя крупные позиции в сложные периоды, пока был уверен в своей правоте.

Посмотрите, как упорно он держал позиции по казначейским билетам в течение 6-месячной кульминации процентных ставок в 1981 году, сохраняя невосприимчивость не только к рынку, который двигался против него, но и к психологическому давлению недовольных инвесторов, сомневавшихся в успехе его внезапного переключения на казначейские бумаги с акций, в торговле которыми он специализировался ранее. В течение всего этого периода Стейнхардт сохранил и даже нарастил позицию, потому что оставался уверенным в своей правоте. Не будь этой стойкости, мир, возможно, никогда бы не услышал о Майкле Стейнхардте.

Стейнхардт также подчеркивает, что универсальных формул или незыблемых шаблонов не существует. Рынки непрерывно меняются, и преуспевающие трейдеры приспосабливаются к этим переменам. По мнению Стейнхардта, трейдеров, которые пытаются найти заданные раз и навсегда методы, рано или поздно ожидает крах.