Правда» Сони Мармеладовой.

Прочтите несколько отрывков из романа «Преступление и наказание», в которых фигурирует Соня Мармеладова. Подчеркните слова и словосочетания, которые дают представление о её отношениях с людьми, о её чувствах и представлениях. В особенности обратите внимание на слова, которые выражают её отношение к Раскольникову.

Из исповеди Мармеладова Раскольникову:

Теперь же обращусь к вам, милостивый государь мой, сам от себя с вопросом приватным: много ли может, по-вашему, бедная, но честная девица честным трудом заработать?.. Пятнадцать копеек в день, сударь, не заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то рук не покладая работавши! Да и то статский советник Клопшток, Иван Иванович, - изволили слышать? — не только денег за шитьё полдюжины голландских рубах до сих пор не отдал, но даже с обидой погнал её, затопав ногами и обозвав неприлично, под видом будто бы рубашечный ворот сшит не по мерке и косяком. А тут ребятишки голодные... А тут Катерина Ивановна, руки ломая, по комнате ходит, да красные пятна у ней на щеках выступают, — что в болезни этой и всегда бывает: «Живешь, дескать, ты, дармоедка, у нас, ешь и пьёшь и теплом пользуешься», а что тут пьёшь и ешь, когда и ребятишки-то по три дня корки не видят! Лежал я тогда... ну, да уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и голосок у ней такой кроткий... белокуренькая, личико всегда бледненькое, худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело пойти?» А уж Дарья Францев-на, женщина злонамеренная и полиции многократно известная, раза три через хозяйку наведывалась. «А что ж, — отвечает Катерина Ивановна, в пересмешку, -чего беречь? Эко сокровище!» Но не вините, не вините, милостивый государь, не вините! Не в здравом рассудке сие сказано было, а при взволнованных чувствах, в болезни и при плаче детей не евших, да и сказано более ради оскорбления, чем в точном смысле... Ибо Катерина Ивановна такого уж характера, и как расплачутся дети, хоть бы и с голоду, тотчас же их бить начинает. И вижу я, эдак часу в шестом, Сонечка встала, надела платочек, надела бурнусик и с квартиры отправилась, а в девятом часу и назад обратно пришла. Пришла, и прямо к Катерине Ивановне, и на стол перед ней тридцать целковых молча выложила. Ни словечка при этом не вымолвила, хоть бы взглянула, а взяла только наш большой драдедамовый зелёный платок (общий такой у нас платок есть, драдедамовый), накрыла им совсем голову и лицо и легла на кровать, лицом к стенке, только плечики да тело всё вздрагивают... А я, как и давеча, в том же виде лежал-с... И видел я тогда, молодой человек, видел я, как затем Катерина Ивановна, также ни слова не говоря, подошла к Сонечкиной постельке и весь вечер в ногах у ней на коленках простояла, ноги ей целовала, встать не хотела, а потом так обе и заснули вместе, обнявшись... обе... обе... да-с... а я... лежал пьяненькой-с.

Из разговора Раскольникова и Сони во время первого свидания:

А что ты великая грешница, то это так, — прибавил он почти восторженно, — а пуще всего, тем ты грешница, что понапрасну умертвила и предала себя. Ещё бы это не ужас! Ещё бы не ужас, что ты живёшь в этой грязи, которую так ненавидишь, и в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть), что никому ты этим не помогаешь и никого ни от чего не спасаешь! Да скажи же мне наконец, — проговорил он, почти в исступлении, — как этакой позор и такая низость в тебе рядом с другими противоположными и святыми чувствами совмещаются? Ведь справедливее, тысячу раз справедливее и разумнее было бы прямо головой в воду и разом покончить!

— А с ними-то <то есть с детьми Катерины Ивановны, сводными братом и сестрой Сони> что будет? — слабо спросила Соня, страдальчески взглянув на него, но вместе с тем как бы вовсе и не удивившись его предложению. Раскольников странно посмотрел на неё.

Он всё прочёл в одном её взгляде. Стало быть, действительно у ней самой была уже эта мысль. Может быть, много раз и серьёзно, что теперь почти и не удивилась предложению его. Далее жестокости слов его не заметила (смысла укоров его и особенного взгляда его на её позор, она, конечно, тоже не заметила, и это было видимо для него). Но он понял вполне, до какой чудовищной боли истерзала её, и уже давно, мысль о бесчестном и позорном её положении. Что же, что же бы могло, думал он, по сих пор останавливать решимость её покончить разом? И тут только понял он вполне, что значили для неё эти бедные, маленькие дети-сироты и та жалкая, полусумасшедшая Катерина Ивановна, с своею чахоткой и со стуканием об стену головою.

Но тем не менее ему опять-таки было ясно, что Соня с своим характером и с тем всё-таки развитием, которое она получила, ни в каком случае не могла так оставаться. Всё-таки для него составляло вопрос: почему она так слишком уже долго могла оставаться в таком положении и не сошла с ума, если уж не в силах была броситься в воду? Конечно, он понимал, что положение Сони есть явление случайное в обществе, хотя, к несчастию, далеко не одиночное и не исключительное. Но эта-то самая случайность, эта некоторая развитость и вся предыдущая жизнь её могли бы, кажется, сразу убить её при первом шаге на отвратительной дороге этой. Что же поддерживало её? Не разврат же? Весь этот позор, очевидно, коснулся её только механически; настоящий разврат ещё не проник ни одною каплей в её сердце: он это видел; она стояла перед ним наяву...

…

— Так ты очень молишься богу-то, Соня? — сдросил он её. Соня молчала, он стоял подле неё и ждал ответа.

— Что ж бы я без бога-то была? — быстро, энергически прошептала она, мельком вскинув на него вдруг засверкавшими глазами, и крепко стиснула рукой его руку.

«Ну, так и есть!» — подумал он.

— А тебе бог что за это делает? — спросил он, выпытывая дальше.

Соня долго молчала, как бы не могла отвечать. Слабенькая грудь её вся колыхалась от волнения.

— Молчите! Не спрашивайте! Вы не стоите!.. — вскрикнула она вдруг, строго и гневно смотря на него.

«Так и есть! так и есть!» - повторял он настойчиво про себя.

— Всё делает! — быстро прошептала она, опять потупившись.

После того как Соню по ложному обвинению Лужина чуть не признали воровкой:

Соня, робкая от природы, и прежде знала, что её легче погубить, чем кого бы то ни было, а уж обидеть её всякий мог почти безнаказанно. Но всё-таки, до самой этой минуты, ей казалось, что можно как-нибудь избегнуть беды — осторожностию, кротостию, покорностию перед всем и каждым.

Разочарование её было слишком тяжело. Она, конечно, с терпением и почти безропотно могла всё перенести — даже это. Но в первую минуту уж слишком тяжело стало. Несмотря на своё торжество и на своё оправдание, — когда прошёл первый испуг и первый столбняк, когда она поняла и сообразила всё ясно, — чувство беспомощности и обиды мучительно стеснило ей сердце. С ней началась истерика. Наконец, не выдержав, она бросилась вон из комнаты и побежала домой.

Из разговора Сони и Раскольникова во время второго свидания на квартире у Сони. Лужин, о котором здесь поминает Раскольников, незадолго до этого разговора подложил Соне в карман деньги, потом попытался обвинить её в воровстве и едва не преуспел:

— ...Вот мне именно интересно было бы узнать, как бы вы разрешили теперь один «вопрос» <…>. Нет, в самом деле, я серьёзно. Представьте себе, Соня, что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так как вы себя ни за что считаете, так в придачу). Полечка также... потому ей та же дорога. Ну-с; так вот: если бы вдруг всё это теперь на ваше решение отдали: тому или тем жить на свете, то есть Лужину ли жить и делать мерзости, или умирать Катерине Ивановне? То как бы вы решили: кому из них умереть? Я вас спрашиваю.

Соня с беспокойством на него посмотрела: ей что-то особенное послышалось в этой нетвёрдой и к чему-то издалека подходящей речи.

— Я уже предчувствовала, что вы что-нибудь такое спросите, - сказала она, пытливо смотря на него.

— Хорошо, пусть; но, однако, как же бы решить-то?

— Зачем вы спрашиваете, чему быть невозможно? — с отвращением сказала Соня.

— Стало быть, лучше Лужину жить и делать мерзости! Вы и этого решить не осмелились?

— Да ведь я божьего промысла знать не могу... И к чему вы спрашиваете, чего нельзя спрашивать? К чему такие пустые вопросы? Как может случиться, чтоб это от моего решения зависело? И кто меня тут судьёй поставил: кому жить, кому не жить?

— Уж как божий промысл замешается, так уж тут ничего не поделаешь, —угрюмо проворчал Раскольников.

Почему Соня отказывается разрешить дилемму Раскольникова? Что здесь проявляется - малодушие или недостаток ума, неспособность к разумному выбору?

__________________________________________________________________________________________________

Раскольников признаётся Соне в совершённом преступлении. Обратите внимание на реакцию Сони: всё-таки она оказалась один на один со страшным убийцей, зарубившем топором и старуху-процентщицу, и родственницу её, подругу Сони, Лизавету:

...Он смотрел на неё и вдруг, в её лице, как бы увидел лицо Лизаветы. Он ярко запомнил выражение лица Лизаветы, когда он приближался к ней тогда с топором, а она отходила от него к стене, выставив вперёд руку, с совершенно детским испугом в лице, точь-в-точь как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и, протягивая вперёд ручонку, готовятся заплакать. Почти то же самое случилось теперь и с Соней: так же бессильно, с тем же испугом, смотрела она на него несколько времени и вдруг, выставив вперед левую руку, слегка, чуть-чуть, упёрлась ему пальцами в грудь и медленно стала подниматься с кровати, всё более и более от него отстраняясь, и всё неподвижнее становился её взгляд на него. Ужас её вдруг сообщился и ему: точно такой же испуг показался и в его лице, точно так же и он стал смотреть на неё, и почти даже с тою же детскою улыбкой.

- Угадала? - прошептал он наконец.

- Господи! - вырвался ужасный вопль из груди её. Бессильно упала она на постель, лицом в подушки. Но через мгновение быстро приподнялась, быстро придвинулась к нему, схватила его за обе руки и, крепко сжимая их, как в тисках, тонкими своими пальцами, стала опять неподвижно, точно приклеившись, смотреть в его лицо. Этим последним, отчаянным взглядом она хотела высмотреть и уловить хоть какую-нибудь последнюю себе надежду. Но надежды не было; сомнения не оставалось никакого; всё было так. Даже потом, впоследствии, когда она припоминала эту минуту, ей становилось и странно, и чудно: почему именно она так сразу увидела тогда, что нет уже никаких сомнений? Ведь не могла же она сказать, например, что она что-нибудь в этом роде предчувствовала? А между тем, теперь, только что он сказал ей это, ей вдруг показалось, что действительно она как будто это самое и предчувствовала.

— Полно, Соня, довольно! Не мучь меня! — страдальчески попросил он.

Он совсем, совсем не так думал открыть ей, но вышло так. Как бы себя не помня, она вскочила и, ломая руки, дошла до средины комнаты; но быстро воротилась и села опять подле него, почти прикасаясь к нему плечом к плечу. Вдруг, точно пронзённая, она вздрогнула, вскрикнула и бросилась, сама не зная для чего перед ним на колени.

— Что вы, что вы это над собой сделали! — отчаянно проговорила она и, вскочив с колен, бросилась ему на шею, обняла его и крепко-крепко сжала его руками.

Раскольников отшатнулся и с грустною улыбкой посмотрел на неё:

— Странная какая ты, Соня, — обнимаешь и целуешь, когда я тебе сказал про

это. Себя ты не помнишь.

— Нет, нет тебя несчастнее никого теперь в целом свете! — воскликнула она, как в исступлении, не слыхав его замечания, и вдруг заплакала навзрыд, как в истерике.

Давно уже незнакомое ему чувство волной хлынуло в его душу и разом размягчило её. Он не сопротивлялся ему: две слезы выкатились из его глаз и повисли на ресницах.

— Так не оставишь меня, Соня? ~ говорил он, чуть не с надеждой смотря на неё.

— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула Соня, — за тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!

— Вот и пришёл.

— Теперь-то! О, что теперь делать!.. Вместе, вместе! — повторяла она как бы в забытьи и вновь обнимала его, — в каторгу с тобой вместе пойду! — Его как бы вдруг передёрнуло, прежняя, ненавистная и почти надменная улыбка выдавилась на губах его.

— Я, Соня, ещё в каторгу-то, может, и не хочу идти, - сказал он.

Как вам кажется, что за человек Соня? Что является главным в её натуре, в её отношении с людьми. Что в ней есть такого, в чём нуждается Раскольников, раз именно ей первой он признаётся в своём преступлении?

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________

Как вы думаете, человек живёт для самого себя или для другого человека, для людей?

____________________________________________________

________________________________________________________________________________

Как вам кажется, какими будут отношения между людьми, между государствами лет эдак через 100, изменятся или останутся неизменными?

____________________________________________________

____________________________________________________