Майкл Фельдман

Традиционная английская сказка начинается словами: «В некотором царстве, в некотором государстве…». Такое знакомое начало имеет нечто успокаивающее. Это позволяет исследовать диапазон фундаментальных желаний и конфликтов, помещая описываемые события в неопределенное время и (обычно) в неопределенное место. Ребенок таким образом успокоен, что злая мачеха, и жестокий отец, злая ведьма не очень близко связаны с фактической матерью, отцом или сиблингами, и, конечно, не имеют отношения к личности, рассказывающей историю. Это также подразумевает обещание, что история закончится наказанием или разрушением отрицательных героев, и после этого долгой счастливой жизнью положительных фигур.

В анализе пациент не редко начинает сессию говоря: «Я думал», или различными вариациями этого. Это отчет о процессе, описанном как «думанье, размышление», который происходит во времени и в месте, отличном от того, в котором пациент оказывается в данный момент с аналитиком. Это поднимает вопрос о природе взаимоотношений между личностью, находящейся сейчас в консультативной комнате и личностью, которая таким образом была представлена аналитику. Насколько близко или далеко оказывается личность, которая говорит о мыслях, переживаниях и чувствах, относительно той, на которую он или она ссылается. И как располагается аналитик относительно обеих фигур, как говорящего, так и того, кого он или она вызывают в воображении. Я хочу исследовать функции, которым служит поддержание пациентами этого повествовательного модуса, который дистанцирует их от немедленного воздействия встречи и позволяет им функционировать как гиду или комментатору, приглашая аналитика обратить внимание, засвидетельствовать что-то, что спровоцирует различные реакции в аналитике – интерес, сочувствие, восхищение, критику или беспокойство.

Как я надеюсь проиллюстрировать, этот способ «управления» первоначальной встречей или первой частью сессии представляет собой попытки пациента справиться с интенсивными, часто довольно примитивными эмоциями, вызванными непосредственным контактом с аналитиком, в которого спроецированы мощные архаические фантазии. Такой контакт может вызвать волнение и желание, но особенно я хочу рассмотреть клаустрофобические и параноидные тревоги, вызванные в пациенте (Рей 1988а). Аналитик осознает, сознательно или бессознательно, мощные и беспокоящие фантазии, вызванные в нем проекциями пациента. Как следствие этого, аналитик склонен тайно войти в сговор с намерением пациента дистанцироваться и модулировать интенсивность переживания, рассматривая события и переживания, которые случились в неком другом месте и времени, или размышляя о том, о чем ранее размышлял, мечтал, или вспоминал пациент.

В своей статье о терапевтическом воздействии психоанализа Стречи (1934) пишет:

Миссис Кляйн предполагает, что должно быть существует довольно определенная внутренняя сложность, которую должен преодолеть аналитик, давая интерпретации. И это, я уверен, имеет отношение особенно к формулированию мутативных (изменяющих) интерпретаций. Это подтверждается избеганием их психотерапевтами неаналитических школ; но многие психоаналитики признают следы этой тенденции и в себе самих.

(Стречи 1934: 158)

Он рассуждает:

Скрытая сложность в непосредственном процессе интерпретирования, кажется, состоит в постоянном искушении для аналитика делать что-то еще, вместо непосредственно интерпретации. Он может задавать вопросы, или он может давать утешение или советы, или рассуждать по поводу теории. Или он может давать интерпретации – но интерпретации, которые не являются мутативными (изменяющими), а являются экстра-трансферентными, интерпретации, которые не касаются непосредственно в данный момент происходящего или двусмысленные, или неточные – или он может дать две или более альтернативные интерпретации одновременно. Или, он может дать интерпретации и одновременно с этим показать свой собственный скептицизм на их счет. Все это решительно говорит о том, что формулирование мутативных интерпретаций является решающим действием как для аналитика, так и для пациента, и что аналитик подвергает себя, в некотором роде, большой опасности делая это. И в свою очередь станет понятным, когда мы думаем, что в момент интерпретации аналитик фактически намеренно вызывает порцию энергии Ид пациента именно в то самое время, когда она жива, непосредственна и недвусмысленна, и направлена прямо на него. Такой момент как никакой другой проверяет его отношения с его собственными бессознательными импульсами.

(Стречи 1934:158)

Я полагаю, что Бион обращается к той же проблеме в его статье “Making the best of a bed job” («Как сделать лучшее из плохой работы»), написанной в 1979 году. Он говорит, что когда встречаются две личности, если они достаточно контактируют, для того чтобы осознать друг друга, они создают «эмоциональный шторм». « Никто непосредственно не знает, что собой представляет этот эмоциональный шторм, но проблема состоит в том, как наилучшим образом использовать его» (Бион 1979/1987:247). В этой книге я обращаюсь к феномену, при котором как аналитик, так и пациент различными способами, и до различной степени обеспокоены этим «штормом». Я считаю, что фраза Биона «использовать это наилучшим образом» подразумевает борьбу за то, чтобы начать осознавать этот факт, принимать переживание и начать исследовать природу беспокойства, с тем, чтобы изучить то, что можно изучить о природе эмоций и фантазий, вызванных у каждой из сторон.

Бион обращается к военной аналогии.

На войне цель врага так напугать вас, чтобы вы не могли ясно думать, в то время, как ваша цель продолжать мыслить ясно не зависимо о того насколько неблагоприятна или пугающая ситуация. Лежащая в основе идея заключается в том, что ясное мышление в большей степени способствует осознанию «реальности», правильному тестированию реальности.

(Бион 1979/1987:248)

Однако обнаруженная таким образом реальность может быть неприятной или угрожающей, и мы можем почувствовать склонность избежать то, с чем мы встречаемся, спастись физически или психически. Это может принимать форму игнорирования того, что трудно вынести, или засыпания, или, столкнувшись с ощущением беспомощности, мы можем прибегнуть к всемогущественным фантазиям.

Я говорю о том, что можно переживать и наблюдать эти интенсивные тревоги в начале сессии, и следовать пути, которым пациент пытается справиться с ними. Стречи и Бион также указывают на то, что аналитики подвергаются интенсивным тревогам всякий раз, когда они находятся в прямом контакте с бессознательными силами как пациентов, так и своими собственными; и для того, чтобы спастись психически, и восстановить их способность мыслить, они тоже могут инициировать защитные действия, или тайно сговариваться с таковыми пациента.