Глава 21. Противоречивые будни великого проекта

Правдолюбова отчаянно спорила с PRфорс-менеджером Глашей Остолопнер.

Появление директора по профурсетингу поначалу обрадовало Глашу и радовало до тех пор, пока она не получила из рук Правдолюбовой первое указание и первый список задач. Тогда, оскорбленная в лучших чувствах, Глаша обратилась к Пионерогероевой, которую считала своим историческим руководителем, с вопросом: „А чего, собственно?“ Пионерогероева терпеливо разъяснила Глаше (и Правдолюбовой заодно), что PRфорсинг – одно из направлений в структуре департамента профурсетинга и даже показала любимую матрицу-план, отражающую не только новую структуру, но и задачи, которые расписаны по всем центрам ответственности. Глашу мало убедила представленная картинка, она начала что-то горячо доказывать и объяснять. Логики уловить никто не смог, тогда Пионерогероева предложила подать свои соображения в письменном виде. Очевидно, Глаша никак не желала находиться под руководством опытной Правдолюбовой. В ее речах сквозило одно: PRфорсинг – стратегически важный элемент структуры, практически царь и бог всего бизнеса, существующий независимо. Призывы Пионерогероевой к рациональному обоснованию своего места в „стратегически важном элементе“ на Глашу не действовали. На следующий день она притащила распечатку из Интернета о роли PRфорс-службы в компании, гордо положила это на стол Пионеро-героевой и сказала:

– Вот!

– Где тут сказано, что PR форс-менеджер не подчиняется директору по профурсетингу? – спокойно поинтересовалась Пионеро-героева.

Глаша внимательно перечитала свое изыскание, которое она не удосужилась даже отредактировать и привести в читабельный вид, и пообещала, что напишет по этому поводу служебку. Пионерогероева выдала ей лист бумаги. Служебка благополучно обошла все нужные инстанции в лице Гадкоутенковой, Востриковой и Гойды и вернулась к руководителю проекта. Суть заявления сводилась все к тому же: для качественного развития профессионалам нужна свобода и независимость, а также творчество (в смысле креатив) и отсутствие ограничений. И еще свобода выполнять те задачи, которые Глаша считает приоритетными. Находиться в непонятной ей, Глаше, структуре она не считала необходимым для решения задач великого проекта, поэтому просила освободить себя от начальницы Правдолюбовой.

Гадкоутенкова немедленно отреагировала на служебку усталым: „Что еще?“

Пионерогероева во избежание повторов про наличие у нее, руководителя проекта, множества проблем, которые были раньше головной болью Гадкоутенковой, а теперь вынужденно контролируются ею, так же устало ответила:

– Разберемся.

Гадкоутенкова призывала Пионерогероеву быстрее утверждать у Безбашнева организационную структуру проекта, регистрировать новое юридическое лицо и ставить вновь прибывающих сотрудников перед фактом: „Вы работаете здесь. Нравится, не нравится – спи, моя красавица“.

Но с утверждением оргструктуры как раз возникли непредвиденные затруднения. По этому вопросу руководитель проекта встречалась с президентом уже пять раз, но ни одного раза они не дошли даже до обсуждения. Безбашнев старательно увязал в несущественных деталях, а потом и вовсе улетал в стратегические дали или устраивал для всего состава проекта показательные креативные сессии. В душах участников поселялось ощущение полного счастья, и только у руководителя это вызывало огромную тревогу.

С Глашей удалось после долгих дебатов договориться. Она очень грустно поведала Пионерогероевой, что работать под началом такого зловредного руководителя, как Правдолюбова, для нее – верный крах. Что она, дескать, не сможет донести и десятой части своих идей, как смогла бы это сделать для руководителя Пионерогероевой. Насчет идей, конечно, госпожа Остолопнер сильно погорячилась, так как ни одной хоть самой завалященькой идейки она пока и не пыталась никуда донести. Зато по части дисциплины и выполнения задач опасения PRфорс-менеджера Пионерогероевой были понятны. Правдолюбова не понимала аргументов „люблю – не люблю“, назначала задания и устанавливала сроки. Глаша, конечно, протестовала против нелюбимой „джинсы“, но директор по профурсетингу методично ей втолковывала, что эта работа состоит из двух частей – бумагомарательской (и по части сочинительства – креатива, и по части сбора информации) и светской (контакты-контракты, опять же креатив).

Текущий скандал Правдолюбовой с подчиненной выходил за рамки всех недоговоренностей.

– Она – профессиональная тусовщица! – горестно объявила Правдолюбова руководителю проекта, когда Глаша в пылу конфликта выскочила за дверь. – Она ни хрена делать не хочет, я даю задания, она все проваливает. Мне каково? Мне тоже нужны профессиональные люди, а я должна брать то, что дали. Работа не выполняется, а спрос? Я же не буду потом объяснять, мол, Глашу не смогла уговорить сделать то, что надо. Она, наверное, уже нажаловалась Гадкоутенковой?

– Вот это пусть тебя в меньшей степени волнует. С Гадкоутен-ковой мы разберемся, а если будут продолжаться эти церемонии получения индульгенций, возложим на нее ответственность совершенно официально как на кадровую службу в отсутствие у нас такой структуры.

– А вот, кстати, у меня не приняли в кадровой документы, – продолжила Правдолюбова. – Меня не будут оформлять?

– Почему это?

– Гадкоутенкова попросила ТЗ, все документы, а потом спрашивает, есть ли у меня приглашение .

– Это еще что? – Пионерогероева бросилась лихорадочно набирать номер начальницы по кадрам.

Та говорить на тему оформления Правдолюбовой по телефону отказалась, но брякнула про какое-то приглашение, подписанное президентом.

В этот момент вернулась Глаша, успокоенная и равнодушная.

– Объясни руководителю, почему ты не выполняешь мои распоряжения, – попросила ее Правдолюбова.

– Я выполняю задание президента, – с вызовом ответила Глаша и показала лист бумаги с набранными цветным шрифтом текстом. Заголовок был выделен красным: „Задание президента Безбашнева лично Глории Остолопнер“.

– Это же моя задача! – спохватилась Правдолюбова. – Здесь составление и мониторинг реестра бренчевых точек. Почему это оказалось у тебя?

– Потому что президент дал мне это задание лично. Может, он решил подстраховаться, подумал, что вы не справитесь?

– Черт-те что! Она в своем уме? Здесь стоит дата, когда мы уезжали на фабрику, видишь, – показала она Пионерогероевой, – а время как раз 20.13, мы с тобой уехали в 19.30. Ну ты и девица! Тебя и на кобыле не обскачешь!

– Да вы занимайтесь другими делами, – посоветовала Глаша, – у вас же много дел по формированию бренча, а я уже все сделала, результаты показала президенту, он доволен.

С торжествующим видом Глаша собралась на выход.

– Подожди! – резко остановила ее Правдолюбова. – С этим заданием я выясню у президента и попрошу нашего руководителя, чтобы он зафиксировал регламент выдачи заданий. Строго по иерархии, а не через голову. А я хочу спросить у тебя про материал.

– Ой, ну что там материал! Я его и не делала! У меня есть срочное задание президента.

– Опять?

– Да нет, это вообще со свистульками не связано, это в корпорации. Там проект с модильянцами. У меня там много работы: надо перевести все, на встречу с ними выехать…

Артикулярный директор Вострикова была на грани помешательства. Она влетела в каморку проекта и с порога огласила весь перечень своих бед:

– Бейбаклушкина жизни не дает, кислород перекрыла полностью с этой выставкой. Она лучше всех знает, что делать, макет выставки зарубила – теперь все переделывать придется, а времени нет! На мне еще эти незайнеры висят. Незайн-проект Безбашнев заказал, они выполнили, теперь душат по деньгам, проект надо представить, а босс все время откладывает встречу. Атас! Этих незайнеров Бей-баклушкина „высоко“ оценила, сказала, чтобы они вообще не появлялись. Я не знаю, как мне со всем разгребаться.

– А почему подготовкой выставки занимается Бейбаклушкина? – поинтересовалась Правдолюбова.

– Потому что она всегда занимается подготовкой выставки, потому что там – ее контакты.

– Но ведь у нас есть соглашение о передаче функций, материалов и прочего? И потом, кажется, было распоряжение босса, что мы едем на выставку все?

Вострикова с сожалением посмотрела на наивную Правдолюбову.

– Я не знаю, кто это – „все“. Есть ощущение, что туда поедут одни Бейбаклушкины. Для организации этой поездки надо заниматься гостиницей, билетами и так далее, а распоряжений на эту тему не поступало. А Бейбаклушкины живут у своего знакомого немца, они никого с собой брать не собираются.

– Но ведь выставляется „Джонни“? – не унималась Правдолю-бова. – И за чей счет, хотелось бы знать? Как это – они не приглашают? Они сами едут как гости, если я правильно понимаю.

– Как бы не так! Выставляются „Джонни“ и „Нирвана“. Пока Безбашнев не дал на выставку ни копейки, поэтому то, что надо было заплатить, Бейбаклушкина наскребала сама. А вот платить за оборудование, макет… – Вострикова тихонько завыла. – Я не знаю, что со всем этим делать!

– Так что, мы не едем? – обратилась Правдолюбова уже к Пио-нерогероевой. – Был же список, утвержденный президентом.

Список был, даже проштампованный одним знаковым штам-пиком президента, заменяющим подпись. Но дальше штампика дело не пошло. К тому же о передаче функций сейчас тоже как будто забыли. Главное, что об этом не догадывалась Бейбаклуш-кина.

– Да, и еще! – вспомнила Вострикова. – У меня давно назначена встреча Безбашнева с нашими лепульторами, а он все никак не может собраться. Попробую его сейчас уговорить на сегодняшний вечер, может, подтвердит?

– Ой, я на сегодня в листе ожидания, – откликнулась Пионеро-героева, до сих пор не отрывавшаяся от составления плана. – Жду подтверждения встречи по согласованию плана, оргструктуры и обсуждения управления рисками. Мои встречи перекочевывают из раза в раз. То я кому-то место уступаю, то вместо обсуждения моих вопросов креативные сессии проходят. Проблемы накапливаются, а я с места двинуться не могу без величайшего одобрения. Уже тонну бумаг подготовила – ничего не утверждено.

– Да, еще вот я составила служебку, возьми с собой, – встряла Правдолюбова. – На оплату мобильных и некоторые расходы.

Вострикова рассмеялась:

– Ты думаешь, так он разбежался оплачивать мобильные? Я по три месяца выбиваю бюджет, со скрипом дают, но там все – и телефоны, и канцелярия, приходится кроить.

– Но мне же Гадкоутенкова сказала, что мобильную связь опла – чивают, я же не нефтью торгую, столько не могу тратить на звонки!

– Сейчас вообще сложно – ушли экономисты; кстати, и у нас Пригожева больше не работает, и из корпорации тоже люди уволились. Так что теперь каждый доллар подписывают у президента. Поэтому у него все накапливается – времени тратится много, никак не решить вопросы.

– А Пригожева все-таки ушла? – Уход экономиста по просчетам был для Правдолюбовой большой неожиданностью.

– Да, ушла, невзирая на заверения босса и Гадкоутенковой, что они исправят все ошибки. Она посчитала, что ее обманули – не оформили в штат, надули с зарплатой и что-то еще, я забыла. Но у нее уже было место подготовлено, там бы ее тоже ждать не стали.

– Вот видишь, значит, это не новость здесь? – зашептала обеспокоенная Правдолюбова, пока Вострикова звонила секретарю Безбашнева. – Значит, меня не случайно динамят с оформлением, может, меня и не примут? А как же моя страховка?

Пионерогероеву потрясала способность коллеги одновременно думать о великом и мелком. Переходы ее беспокойной мысли заслуживали отдельного восхищения.

– Правдолюбова, ну скажи, при чем тут твоя страховка? – рассмеялась Пионерогероева. – Ты уж переживай на одну тему – примут, оформят, а ты – страховка где…

– Да? – вредничала Правдолюбова. – А если мне надо вызвать „Скорую“? Я ведь не смогу, если что. Страховка – это очень важно! И мобильный еще не оплачивают, видишь? Пригожева ушла, сказала, что ей наврали, может, и про проект это все вранье?

– Знаешь, Правдолюбова, ты уж лучше про страховку тогда переживай. Хотя я что-то не припомню, чтобы ты каждый день пользовалась услугами „Скорой“.

– Ты вот смеешься, а я сходила к Гадкоутенковой, она сказала, что мое оформление – твоя забота. Я, конечно, возразила и напомнила, что у тебя самой еще внутренний контракт не подписан, но она ничего не стала слушать и довольно грубо меня выпихнула. Вообще мне показалось, что она пытается нас с тобой столкнуть лбами. Что вроде ты должна была, когда на работу меня принимала, все вопросы взять на себя, а ты не заботишься о своих сотрудниках.

– Ну, если лбами, то нам точно первой помощи врачей не избежать. У меня, знаешь, какой лоб твердый?

Вострикова положила трубку и радостно сообщила:

– Босс сегодня собирается к лепульторам и велел нам всем быть во дворе в 20.00 – едем все на президентской машине.

– Значит, я опять в пролете с оргструктурой, рисками, планами, а теперь еще и с оформлением Правдолюбовой, – вздохнула Пио-нерогероева.

– Ничего, плевать на оформление. Пока главное – на глаза боссу все время попадаться, он не забудет, – оживилась Правдолюбова.

На встречу с лепульторами команда проекта выехала с опозданием на час, причем за рулем автомобиля был сам президент. По всему было заметно, что он пребывал в самом радужном расположении духа. Виражи, которые он выписывал на дороге, заставили девушек забыть о том, что они нещадно опаздывают, а громкая музыка, которую решил послушать босс, пресекала любую возможность переговоров. Ехали молча.

Лепульторы, несмотря на опоздание гостей, были несказанно рады возможности наконец поговорить с Безбашневым о наболевшем.

Наболевшим было отвратительное качество свистулек, с которым им постоянно приходилось сталкиваться, а точнее – его дорабатывать. Они неоднократно намекали Безбашневу о существовании альтернативных возможностей выполнения заказов, а сегодня решились впервые высказаться открыто.

После того как они провели небольшую экскурсию по мастерской и показали эскизы потенциальных моделей (Безбашнев внимательно их изучил и засунул в свой портфель, пообещав подумать), все разместились за столом. Лепульторы предложили чай, а запасливая Вострикова прихватила с собой торт.

До главного никак не могли добраться, обсуждали возможности и перспективы сотрудничества. Пионерогероева знала, что некоторое время тому назад Безбашнев пообещал лепульторам открытие галереи, где они могли бы экспонировать свои работы. Теперь мастера хотели ненавязчиво подойти к вопросу об их продюсировании, и вновь создаваемая структура была именно тем средством, с помощью которого можно было бы решить этот вопрос.

– Давайте рассматривать наше сотрудничество шире – вы, используя свои ресурсы, обеспечиваете широкое продюсирование коллекций и эксклюзива, а мы, в свою очередь, привлекаем единичные заказы, с которых можно было бы начать серию.

– Мы понимаем, – прервала тут же понимающая Правдолюбова, – что ваша заинтересованность в этом велика. Но для нас этот вариант – только одна ступень. Наши планы распространяются гораздо шире. У нас приоритет – бренч. И вся продукция, которую сейчас станут выпускать, будет заводиться именно под него. Поэтому сразу вас успокою: нам не очень интересны варианты работы по продюсированию, тем более если авторов неизмеримое количество.

Тут один из лепульпторов заметил, что Безбашнев увлекся разглядыванием какого-то журнала.

– Да, видите, как далеко ушел вперед весь мир и конкретно – китайцы. Вы со своими технологиями будете все равно плестись в хвосте, но такого качества, как у них, не получите. Видите? Вот это – эксклюзив, а то, что производит ваша дама Бейбаклушки-на, – простите, деревенская самодеятельность.

Вострикова очень нервно стала поглядывать на президента Безбаш-нева, но тот не проявлял никакой неприязни. Маэстро продолжил:

– Ваше ноу-хау, эти кони, которыми вы так гордитесь, простите меня, грешного, – отстой полный. Я не говорю о том, что с художественной точки зрения изделия не представляют никакой ценности. Вот к чему нужно стремиться, – он показал разворот в журнале с изделиями высокой креативной мысли. Босс, большой любитель прекрасного, не смог оценить это по достоинству и со скучающим лицом перевернул страницу, упорно удерживаемую в его поле зрения лепульптором.

Второй маэстро был уязвлен резким заявлением Правдолюбовой и решил продолжить:

– Вот вы говорите – бренч. А сколько стоит на сегодня ваш бренч?

– На сегодня – ноль, – рапортовала Правдолюбова. – Но мы как раз сейчас и занимаемся выведением бренча и определением его стоимости. Поэтому не имеем права разбрасываться. Наши исследования должны подкрепляться реальными бренчевыми изделиями, а не экспериментами школы начинающих талантов.

– Мне кажется, вы преувеличиваете свои возможности. То, что вы сейчас имеете на складе, причем в большом количестве, ни под какой бренч заводить нельзя – это вы понимаете. А то, что вы собираетесь делать, ваша фабрика не в состоянии произвести; для этого вам придется вывести такой дорогой бренч и так его раскрутить, чтобы у вашего потребителя не возникало вопросов, почему свистульки все в трещинах и место им – в выбраковке. Потребитель должен будет, покупая ваш бренч, осознавать только одну вещь – он приобрел шедевр. Но хватит ли у вас возможностей, чтобы довести потребителя до такого понимания?

Вострикова насторожилась еще сильнее – разговор приобретал не тот поворот. Но уязвленная в лучших профурсетинговых чувствах Правдолюбова мигом нашла выход:

– А мы сейчас в рамках антикризисного регулирования обеспечим быструю реализацию того, что на складе. И не будем считать это бренчевой продукцией, а выпуск эксклюзивных свистулек запустим в пилоте где-нибудь в другом месте. Да, господин Безбашнев?

Господин Безбашнев неопределенно поморщился и скороговоркой ответил:

– Мы не будем устраивать быструю реализацию, потому что когда мы будем всемирно известны, то сможем продать это как „ранние коллекции“ за бешеные деньги.

Первый лепульптор оживился, понимая, что надо разрядить обстановку, и охотно поддержал соображения президента.

– Да, вы знаете, у Шмерсаче, например, один эскиз, нарисованный им одним росчерком, стоит до десяти тысяч долларов. Это, конечно, всемирный бренч; полагаю, вы планируете идти по этому пути?

Лепульптор даже не знал, что Шмерсаче – любимый модельер президента Великой корпорации. Таким умиротворяющим образом он пролил сладчайший бальзам на сердце заказчика. После этих слов началась креативная сессия, которую возглавил сам господин Без-башнев. Когда очередной виток президентской мысли достиг границ сознания и вышел в сплошной астрал, Безбашнев набрал телефон своего охранника, терпеливо дожидавшегося в машине.

– Петр, принеси красного вина, там есть. Да, и штопор не забудь. Что говоришь? Здесь должен быть штопор? А! Какой же лепульптор без штопора? Ну, красавец, ты, я понял, очень хорошо понимаешь в лепульпторах – будешь у нас главным по искусству.