Глава 45

Стоя на палубе корабля возле перил, Челси сквозь густую пелену слез смотрела, как удаляется тунисский берег. Она оплакивала любимого, она рыдала от безысходного отчаяния, тоски и гнева; это были вечные слезы женщины, оставленной мужчиной, когда разрешение своих жестоких мужских конфликтов он видит лишь в вооруженной схватке.

Однако Челси понимала, что Синджин никогда не остался бы там, если бы не она. Слезы затуманили ее взор, рыдания душили ее.

«Как же я смогу жить без тебя? — мысленно сокрушалась Челси. — Не покидай меня…» Мучимая тоской, она попыталась найти хоть каплю разумного в этом мире, который рушился на глазах. Она чувствовала необходимость хоть что-то сделать, поэтому принялась придумывать хоть какие-то средства спасения Синджина, и это давало ей надежду.

Она наймет войска в Неаполе. В армии двух Сицилий служили австрийцы, испанцы, немцы из северных герцогств, итальянцы-рекруты из всех княжеств этого полуострова. Наверняка найдутся наемники, готовые вместе с ней отправиться в Тунис. «Если только уже не слишком поздно», — подумала Челси.

Подошла Крессидия и стала рядом с ней. Она принесла две шерстяные накидки для защиты от прохладного морского ветра. Нетвердым голосом, но решительно Челси произнесла…

— Я вернусь за ними… Как только мы прибудем в Неаполь. У Синджина достаточно денег, чтобы нанять всю армию Фердинанда.

— Мой отец поможет, — ответила Крессидия, причем так спокойно, словно они обсуждали покупку яблок на базаре. Она была сдержанна, уравновешена, как и с самого начала. — «Деополис банк» имеет отделение в Неаполе.

— В таком случае ты почти дома…

Если она найдет Синджина, у нее тоже будет свой дом.., снова. Эта мысль поставила перед Челси цель в жизни. Крессидия улыбнулась.

— Да, мой дом достаточно близко… Хотя это Александрия. Я обязана тебе всем, — спокойно объявила она, и эти слова указывали на силу ее переживаний гораздо больше, чем тон, которым Крессидия произнесла их.

— Ты сдалась в гареме? — спросила Челси, устремив невидящий взгляд далеко в мире. На мгновение в ее сознании возникли картины сераля. Каждая рано или поздно сдается, попав в гарем, где влачит существование в полной изоляции от внешнего мира и от реальности.

Крессидия пожала плечами, но поняла вопрос Челси. И ей не хотелось отягощать ее своей долгой историей, ведь положение Синджина было очень неопределенным.

— Когда я попала в гарем, я потеряла даже свое имя, — просто ответила она., — и я знала, что отец не в состоянии найти меня.

В голосе ее прозвучало эхо отчаяния, которое наполняло жизнь в гареме. Но секунду спустя, отбросив со лба прядь волос, черных и спутанных ветров, Крессидия с усилием прогнала ужасы прошлого из памяти и отрывисто сказала:

— Твой муж спас мне жизнь, вернул ее мне. Я сама, моя семья и все наше состояние в твоем распоряжении. — Тут в ее глазах сверкнули злые огоньки, и Крессидия усмехнулась:

— Хотела бы я посмотреть, как Хамонда умирает, медленно, мучительно — на кольях, которые видны далеко с залива. Умрет ли он так же небрежно, как отнял у меня жизнь и свободу?

Челси не знала, смогла бы она с удовольствием смотреть на то, как бакланы выклевывают глаза и угощаются внутренностями Хамонды.

— Я только хочу вернуть Синджина и его друзей, — мягко возразила она, предоставляя другим право вершить отмщение. — Я надеюсь.., что он жив.

Ночной бриз унес ее тихие слова. «Живи, живи для меня, — про себя молилась она, — останься в живых…»

И ее надежда уплыла по морю, назад к берегам Африки.., словно талисман, охраняющий Синджина.

Всю ночь Челси провела, стоя на корме яхты, не в силах уснуть, охваченная паническим страхом. Она подумала неожиданно для себя, что, если вдруг закроет глаза, Синджин тут же будет убит…

Это было лишено всякого здравого смысла, но, как бессмысленные детские стишки, эта фраза не оставляла ее сознание, словно монотонное заклинание, которое пугало и не давало заснуть.

«Чем может повредить обращение к духам, богам или к мистическим существам?» — размышляла Челси, хватаясь за соломинку надежды в своей простодушной и отчаянной молитве. Если духи вернут ей Синджина, она вообще перестанет спать. Челси давала абсурдные, нелепые обеты джинам, если только они спасут Синджина; она обещала, молилась, упрашивала в течение всех этих долгих и бессонных часов. И впервые в жизни Челси осознала, как истинная вера собирала армии в крестовые походы, как она возводила устремляющиеся ввысь соборы, как она возвеличивала Парфенон и построила пирамиды. «Верните мне его… — шептала она в темноту ночи, — и я сделаю все, все…»

Как только тончайшая полоска света отделила ночь от утра, в поле зрения Челси попал корабль, выскользнувший из-за горизонта. На фоне ярко-желтой полосы солнечного света, окаймляющей берег, были хорошо различимы темные паруса военного корабля мусульман.

Тут же предупредив рулевого, Челси стояла, словно парализованная, наблюдая за зловещим силуэтом, четко вырисовывающимся на восходе. Капитан, разбуженный тревогой, выбежал из своей каюты и немедленно приказал поставить все паруса. Понимая нависшую над ними угрозу, весь экипаж поднялся на реи, и вскоре «Аврора» уже мчалась к Неаполю, развернув буквально каждый квадратный сантиметр парусов. Но фрегат мусульман преследовал их, словно тень, несмотря на его размеры и тяжелое вооружение. У фрегата было вдвое больше парусов. Медленно он приближался к своей преследуемой жертве. И когда утро уже подходило к концу, корабль был близок к «Авроре» достаточно, чтобы атаковать.

Флага на этой посудине не было.

Вдруг на фок-мачте поднялся белый вымпел.

— Нельзя доверять белому флагу корсаров, — сказала Крессидия, стоя рядом с Челси возле перил. — Они обычно используют его только для того, чтобы приблизиться к борту. Да и с какой стати им сдаваться? У нас не больше десяти стволов против их сотни.

Мы не дадим задний ход, — резко добавила она.

С того момента, как Челси увидела корабль, появились и страшные мысли о новом пленении, она старалась не думать о таком жутком исходе событий, хотя прямо высказанное заявление Крессидии, казалось, слегка упорядочило ее мятущиеся чувства. Глядя на неумолимо приближающееся военное судно, Челси хрипло произнесла:

— В любом случае нам нужно оружие. В каюте Синджина была пара пистолетов.

Секунду она колебалась, не желая, иметь дело со смертью, но потом здраво рассудила, что у них не было выбора.

— Может, ты пойдешь поищешь, — добавила она.

Оставшись одна, Челси оглядела приближающийся корабль, раздумывая, сможет ли она убить себя, когда придет время. В восемнадцать лет смерть кажется невозможной.., или очень далекой.

Подсознательно Челси уловила сначала некий силуэт, а потом увидела всплеск активности на палубе.

Что-то знакомое — может быть, поступь или фигура — привлекло ее внимание, и Челси напрягла зрение, пытаясь поймать момент и узнать человека, но он скрылся за кливером, когда она попыталась рассмотреть судно повнимательнее.

Острое возбуждение охватило ее, и она поняла, что пытается изменить свое положение с тем, чтобы ей лучше была видна палуба. Волосы человека были длинные.., и черного цвета. Но, напомнив себе, что на Востоке, практически, каждый мужчина темноволосый, Челси попыталась загнать эмоции в некое подобие благоразумия. «Возьми себя в руки!» — сурово приказала она себе.

Челси стоило бы подумать о быстром способе умереть, а не витать среди иллюзорных теней. И за следующие пять минут она смогла отвлечься от корабля-преследователя и сконцентрироваться на моряках «Авроры», занятых снастями и пытающихся добиться большей скорости яхты.

Челси переключила на них свое внимание, но не интерес. А интерес ее обращался вновь к человеку с темными волосами, которого она видела мельком на мусульманской фелюге. Это была его поступь, его пружинящий шаг, такой знакомый шаг… А может быть, и длина его блестящих волос…

Но тут вернулась Крессидия, она была очень мрачной.

— Капитан приказал нам спуститься вниз. Они, возможно, скоро начнут, и он не хочет, чтобы мы стояли на палубе.

— Ты нашла пистолеты? — В это мгновение Челси вдруг приняла твердое решение, словно некий внутренний голос подсказал ей что-то. Если Синджин мертв, ей незачем жить, не было смысла прозябать в серале у разбойника. Гарем — это тюрьма, это медленная смерть. Так зачем же продлевать агонию?

Прошло двадцать минут, и, сидя внизу, в каюте Синджина, Челси обнаружила, что ожидание неизвестного еще более ужасно, чем встреча лицом к лицу со смертью. И она сказала Крессидии:

— Можешь оставаться здесь, если хочешь, а я возвращаюсь на палубу. Я желаю знать, за что умираю.

Крессидия усмехнулась:

— Мы все равно что куры в клетке — ждем, когда на шею упадет топорик. А я считаю себя больше хищной птицей. Возможно, я прихвачу одного или двух с собой в ад.

— Не становись набожной. Место следующей встречи — золотые врата рая или зеленые поля Элизиума, так я самоуверенно полагаю.

Челси обнаружила у себя в этот момент прекрасное чувство юмора и подумала, а не всем ли приговоренным к смерти присуще этакое философическое блаженство.

— Хотя мое негодование на этих варваров-разбойников, включая Хамонду, — продолжала она быстро, — за то, что они разрушили мою жизнь, может заставить меня сравнять счет перед смертью. Этот пистолет заряжен как следует?

— Первый помощник зарядил их оба. Нам остается только надеяться, что он знает в этом толк.

Крессидия держала в руках такой же пистолет, что и Челси, дуэльный, ментоновский; Синджину сделали их по специальному заказу. Улыбка Крессидии говорила о ее целеустремленности.

— После вас, — сказала она, слегка поклонившись.

Челси открыла дверь каюты, ступила на трап и стала осторожно продвигаться к верхней палубе. Во всеобщей суматохе, возникшей в связи с предстоящей защитой «Авроры», женщины проскользнули незамеченными по корме и спрятались за бочками с водой.

За прошедшие двадцать минут судно мусульман преодолело еще двести ярдов, и на вантах трепетали несколько белых флагов; Капитан «Авроры» не обращал на них никакого внимания, зная, что это была обычная уловка пиратов Средиземноморья. Он держал курс в Тирренское море, надеясь достигнуть безопасных мест Трапани до того, как фелюга догонит «Аврору».

А потом тот самый темноволосый мужчина, чей образ подсознательно терзал Челси, взобрался по снастям в носовой части корабля, держа в руках два наспех смастеренных сигнальных флажка. Загорелый торс его был обнажен, на нем были лишь широкие турецкие шаровары.

Челси узнала знакомую атлетическую фигуру с идеально вылепленными мускулами — она узнала его сразу, пока он ловко и быстро поднимался вверх по канатам. Это его темные шелковистые волосы, развевающиеся на ветру, сильные руки, длинные мускулистые ноги, широкие плечи, изящный изгиб позвоночника в пояснице — тело, которое Челси знала лучше, чем свое собственное. И она, несмотря на предостерегающий крик капитана, бросилась на корму к перилам.

Она знала, знала, кто это был, даже не видя лица человека. Поэтому Челси закричала так, что ее могло услышать все африканское побережье:

— Синджин!

Он резко обернулся на звук ее голоса, выронил флажки и чуть не упал, повиснув на одной руке, и некоторое время словно плыл в сине-голубом пространстве между водой и небом. Вскоре Синджин смог найти опору для ног. Он казался Челси богом — пусть даже с перевязанным плечом и рукой. Это была милость Божия, которой не было препятствий, это было чудо. Потом он помахал свободной рукой, приветствуя ее, и улыбнулся так ослепительно, что Челси показалось, что сияние этой улыбки достигло палубы «Авроры», преодолев огромное расстояние. Сверкающее божество превратилось в ее великолепного стремительного Синджина.

Капитан «Авроры» немедленно приказал свернуть часть парусов и выбросил драги с тем, чтобы замедлить ход яхты. Фелюга продолжала идти на полной скорости. Через десять минут она приблизилась к яхте, и Челси уже была не в состоянии неподвижно стоять возле перил. Она была слишком счастлива, возбуждена и все время двигалась, кричала, улыбалась. Фелюга подошла борт о борт к «Авроре». Специальными абордажными крюками корпусы обоих кораблей были уравновешены, и Челси побежала навстречу Синджину.

Когда он прыгнул на борт яхты, Челси бросилась к нему в объятия с такой силой, что Синджин споткнулся и сделал шаг назад, поддерживая равновесие.

И еще ему пришлось перевести дыхание от резкой боли в ранах. Но он не ослабил своих объятий, держал ее, словно в тисках, и они прижимались друг к другу, как любовники, вернувшиеся из черной бездны, неописуемо благодарные, счастливые и радостные до истерики.

Их воспоминания о потере были еще слишком живыми, поэтому они боялись оторваться друг от друга.

Прошло несколько мгновений, показавшихся им вечностью. В течение этих минут чувство благодати заполнило их и компенсировало недавнее горе, которое пришлось пережить. И благословенное ощущение единения успокоило их самые худшие страхи. Челси взглянула на Синджина снизу вверх, подбородком касаясь его теплой кожи на груди, и произнесла те заветные слова, которые длинной и одинокой ночью были еще молитвой:

— Ты жив…

Лицо Челси расплылось в улыбке, хотя она чувствовала необходимость подтверждения своих слов, произнесенных неуверенно и с придыханием.

— Да, я жив, — мягко ответил Синджин, подумав про себя, что несколько часов назад это заявление было бы весьма и весьма сомнительным. Легко управляемая фелюга оказалась поистине даром Господним. — Теперь я должен жить правильно, — прошептал Синджин с едва заметной улыбкой. В голосе его явно чувствовались старые сардонически-насмешливые нотки, хотя в самые отчаянные и ужасные моменты его плена Синджину приходило в голову, что, возможно, он жил до этого не правильно, и рассерженный Господь требует наказания.

— Ты никогда туда не вернешься. — Челси была намерена держать его в своих объятиях вечно, в них он был в полной безопасности.

Синджин с улыбкой посмотрел на жену, возвращенную ему небесами, а точнее, вновь обретенную, учитывая его прошлую жизнь. И самый страшный и живучий демон испарился из его внутреннего мира.

— А может быть, лучше так: тебе не следует возвращаться туда. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не научишься как следует обращаться с кинжалом.

— Ты должен обещать мне, что больше не вернешься туда.

Быть может, Челси и не обладала храбростью Синджина или была более впечатлительна, особенно если происходило нечто сверхъестественное, но она переживала необъяснимый ужас оттого, что в Тунисе, Алжире или где-либо в другом месте обитания красивых и хороших лошадей ее счастье может быть в опасности и с легкостью отнято у нее каким-нибудь мелким военачальником. И поэтому, прижавшись еще крепче к мужу, Челси с вызовом заявила:

— Ты должен пообещать мне…

— Я обещаю, — рассеянно ответил Синджин, совершенно не настроенный спорить. Он наслаждался счастьем, охватившим его душу. — Я всецело в твоем распоряжении.

Его улыбка говорила Челси обо всем, предлагала все, что угодно.., все. Синджин редко спорил с женщинами, и особенно сейчас он не мог позволить себе несогласия. Сейчас, когда они едва пробились сквозь орду мамелюков, когда Господь сохранил ему жизнь, теперь, когда у него вновь было будущее.

— А теперь скажи, что ты меня любишь, — прошептал Синджин, — и после того, как мы выразим свое уважение и благодарность капитану… — Тут он слегка усмехнулся, чувствуя, что не так уж сильно и наказывают его демоны ада. — Я думаю, мне нужно отдохнуть. — Синджин оглянулся, словно высматривая указательные столбы в синем безбрежье моря. — Мы где-то в двадцати часах пути от Неаполя. Времени вполне достаточно.

— Достаточно, чтобы выспаться?

Забавный вопрос Челси прозвучал одновременно и ответом на знакомые интонации его голоса.

— Ну.., не совсем.

Темные ресницы Синджина опустились вниз, скрывая намек в его взгляде.

Синджин вернулся…

Челси ощущала в своих объятиях его мощь, силу и тепло, чувствовала его сердцем, и у нее было такое впечатление, будто есть кто-то, некое существо, которому она обязана всем. Но потом она довольно эгоистично рассудила, что «долги» подождут до завтра.

А теперь…

— Мне следует, известить Крессидию, — тихо сказала Челси.

— Сенека займется этим сам. — И, взглянув на тех двоих, занятых беседой и не замечающих ничего вокруг, Синджин поправился с понимающей улыбкой:

— Уже занимается…

— Дорогой, тебе действительно следует отдохнуть, — произнесла Челси, забеспокоившись вдруг о его ранах. Вздутые ножевые порезы кровоточили, на некоторые из них нужно было накладывать швы. Кроме того, Синджин не стал говорить, что перевязанное плечо доставляет ему массу неудобств.

— Я не знал, увижу ли тебя снова, — тихо сказал он. — Совершив побег, Синджин и Челси прошли по лезвию ножа, и это событие, несомненно, еще даст о себе знать. — Поэтому отдых отнюдь не на первом месте в списке моих приоритетов, — потом Синджин добавил:

— А через месяц-другой мы, поговорим обо всем.

Синджину очень хотелось забыть о том, как близко он был к смерти, а не только постоянно вспоминать о том, что он жив и живет. И Синджин сдержал свое слово: герцог и герцогиня Сет не покидали своей каюты, пока на горизонте не появился Неаполь.

* * *

Несколько дней спустя Челси и Синджин стояли возле изгороди Пастбища на вилле в Сорренто и осматривали новых лошадей, присланных Сенекой из Габеса. Все вокруг купалось в золотистом солнечном свете.

Синджин обнимал Челси за плечи, и их темой разговора был выбор наиболее удачного для лошадей маршрута в Англию. Для начала они решили отправиться морем из Неаполя в Геную, затем по суше до Монпелье и далее на север в Париж. Ни Челси, ни Синджину не хотелось рисковать и встречаться с корсарами еще раз в этом сезоне. Лошади поедут в Англию по суше.

— Почему бы нам не отправиться, скажем, недели через две? — предложил Синджин. — Тогда к нашему приезду дома будет хорошая погода, даже если мы задержимся в пути.

— Я бы задержалась здесь еще немного, — мягко возразила Челси, если ты, конечно, не против.

Синджин взглянул на нее, его брови слегка сдвинулись, выражая неодобрение.

— Я возражаю. Мы должны доставить лошадей домой к началу осеннего сезона на скачках.

Ему совершенно не улыбалось жить без нее где бы то ни было.

— Возникла проблема…

За прошедшую неделю сомнения Челси превратились в уверенность.

— Что за проблема?

Рука Синджина соскользнула с ее плеча, и он развернул Челси и посмотрел ей прямо в лицо. Глаза его были суровы.

— Твоя семья вмешивается?..

— Нет.., моя семья, слава Богу, в Шотландии или, по крайней мере, в Шотландии, — добавила Челси, едва заметно улыбаясь. — Нейл все еще отдает предпочтение английскому мясу.

— Когда-нибудь его вздернут на дереве в Камберленде, — проворчал Синджин, но в глазах его сверкнули озорные искорки. Он сам не раз совершал ночные набеги на окрестности. Это была игра, вызов, возбуждение нервов. И Синджин позавидовал Нейлу, а точнее, его нынешнему удобному пребыванию у Дамфри.

— Если до того дойдет, отец заплатит, чтобы его не повесили, — ответила Челси, — однако я хотела бы остаться на зиму в Неаполе.

— На зиму! Великий Боже… Ведь это месяцы! Нет, это слишком.

— Я должна.

— Нет, не должна. Ты моя жена. И не должна вообще ничего.

— Если бы ты знал, возможно, ты сам захотел бы, чтобы я осталась, — загадочно ответила Челси.

— О чем ты, черт возьми? — Синджин наклонился ближе, словно с меньшего расстояния он поймет ее лучше. — Говори все как есть. Я тебя не съем.

— А вдруг? — Ее было почти невозможно расслышать.

— Клянусь Богом, нет, — заявил он, весьма удивленный ее скрытностью. Челси вовсе не была застенчивой. — Ну, а теперь объясни мне, к чему вся эта невразумительная беседа.

— В гареме не было «греческих губок». — Челси не осмелилась сказать Синджину все напрямую, так как последние несколько дней у нее из головы не шла страшная мысль о возможности потерять его — Ну и?..

— И.., вот.., я не смогла ничего использовать.

Синджина это ошеломило.

— Так это.., мой?

Ему не следовало задавать подобный вопрос, принимая во внимание длительность их заключения. И на секунду он задумался о том, смог бы он принять ребенка бея еще одним герцогом Сетом.

— Не спрашивай. Ты не можешь спрашивать, — сказала Челси.

Несмотря на спокойные интонации, в голосе ее звучала укоризна и искренность. Бей ни разу не прикоснулся к ней, но у Челси были свои демоны. После огромного количества проблем, связанных с ее первой беременностью, она поклялась никогда больше не идти на компромисс с собой из-за того, что может оскорбить чувства мужчины. Здесь, в Неаполе, проблем, казалось, не было вообще, но в Англии все может быть по-другому. В свете могут это понять не правильно, если Синджин выразит хоть малейшее сомнение в отцовстве ребенка; в свете могут понять ошибочно, если даже Синджин не выразит подобных сомнений, новость о ее плене и пребывании в гареме начнет распространяться, а она обязательно начнет — ведь здесь замешан британский консул.

— А если я скажу, что это неважно, ты поедешь со мной домой?

— Если я приеду домой, ребенок, если это мальчик, станет еще одним герцогом Сетом.

Челси хотела, чтобы Синджин до конца осознал те условия, на которых она согласится вернуться в Англию. Это возвращение означает, что все старые проблемы выйдут на поверхность: ее семья, его семья, друзья; огромные расхождения в их образе жизни; нежелание Синджина иметь детей. А в Неаполе они могли бы преспокойно провести время, к тому же многие их соотечественники проживали вдали от Англии.

— Если только ты его выносишь.

Это был не ответ, но пока отговорка или как всегда отговорка.

— В этот раз я не стану целыми днями носиться галопом на лошади по окрестностям, — решительно заявила Челси. — Ты должен решить.

Челси любила мужа всем сердцем, но и уважала его гордость. И возвращение к прежней жизни означало бы для нее непоправимую беду. Последовала пауза, в течение которой Челси про себя молила божественное провидение вмешаться, прося за ребенка невозможного.., любви человека, никогда не знавшего, что такое любовь, прося ответа, от которого любой мужчина уклонился бы.

Синджин помолчал. Потом с трудом произнес:

— Я хочу, чтобы ты вернулась. — Он так и не ответил до конца.

— Я хочу знать, что ты решил о ребенке.

— Он мой, — просто ответил он.

— Ты уверен?

Синджин улыбнулся.

— Я приму и ребенка Чингисхана, только чтобы мы были вместе.

— Бей ни разу не прикоснулся ко мне, даже между прочим.

Брови Синджина слегка приподнялись.

— В таком случае это была проверка?

— Я хотела, чтобы на этот раз ты был уверен.

— Последний раз наверняка было лишь пулевое отверстие от мушкета, и в этом я был абсолютно уверен.

Трудно было понять тон или настроение этой фразы.

— Что-то вроде того, — осторожно ответила Челси, не будучи уверенной, что все, в конце концов, утряслось.

— А теперь проверим тебя.

И Синджин улыбнулся такой озорной, такой знакомой улыбкой, глаза его заблестели.

Челси вместо ответа также открыто и ослепительно улыбнулась.

— Почему-то я не волнуюсь.

— Возможно, тебе еще это предстоит.

— Спрашивай, и я отвечу.

— Ты любишь меня больше всего на свете — даже больше, чем своих лошадей?

— И даже больше Туна? — поддразнила она.

— Тун в первую очередь.

— Люблю, — сказала Челси. — А ты? — спросила она очень, очень тихо.

Он никогда не говорил ей этих слов вплоть до недавнего момента, и Челси часто думала, как пребывание в плену могло повлиять на его чувства. Теперь, когда Синджин был вновь свободен и общество вновь требовало его благосклонности и расположения, он, возможно, заново вернется к светским понятиям о любви. Челси знала, что поступает немудро, оказывая на Синджина давление, когда ее жизнь обещала быть такой приятной.., без всяких слов, но все же она хотела их услышать.

— Я уже говорил, что да.

— Мне нужно, чтобы ты сказал еще раз.

— Знаешь, мне это нелегко дается.

И Челси подумала, что он хочет избежать ее искренней просьбы.

— Скажи, — настаивала она, упрямая, как и ее муж.

— Челси Эмити Фергасон Сейнт Джон, я люблю тебя, — произнес он и усмехнулся:

— Ну как, хорошо?

— Так себе. — Челси в свою очередь улыбнулась, и очень подходяще — лукаво, немного высокомерно.

— Хотя я знаю гораздо более эффективные способы продемонстрировать тебе свою любовь, — продолжал Синджин, — но если ты предпочитаешь слова…

— Насколько эффективные? — прошептала Челси.

— Думаю, что ты даже забудешь, какой сегодня день.

— А может быть, неделя?

— Зависит от твоей стойкости.

— Две недели?

— Не на того напала.

— Неужели ты обязан!

— Ну, конечно же, нет, — солгал он.

— Ты мне покажешь свои способы?

— С удовольствием.

И он сдержал слово.

Эпилог

Как оказалось, Синджин доказывал свою любовь к Челси в течение двух недель с небольшим, поэтому их возвращение в Англию пришлось на октябрь. Но, даже двигаясь потихоньку из-за беременности Челси, герцог и герцогиня Сет прибыли в Англию к началу осеннего сезона скачек в Ньюмаркете.

— Неужели мы познакомились только этой ранней весной? — с удивлением заметила Челси в первый день осенних скачек. Она была поражена очень знакомым окружением, похожими обстоятельствами, когда они собирались ехать из Сикс-Майл-Ботома на скачки" по той самой дороге.

— Да, это было две беременности назад, — заметил, улыбаясь Синджин.

Он держал перед ней открытую дверь экипажа.

— Думаю, нам стоит заказать постройку ложи побольше — по состоянию твоего здоровья.

— А я думала, ты не хотел больше иметь детей.

— Не хотел, — резковато ответил Синджин, — пока не встретил тебя.

— В таком случае ты должен сидеть дома и прекратить свои пирушки и вечеринки, так как я не смогу одна поднять семью.

— Должен?

Они сидели в той самой карете, где встретились первый раз прошлой весной. И Джед сидел на козлах, лишь весенний пейзаж за окном сменился осенним.

— Я придумаю, как занять тебя, — сказала Челси, уже не сомневаясь в любви мужа. Со времени их возвращения поведение Синджина резко изменилось и было совершенно непохоже на его прежний образ жизни. В клубах теперь спорили и заключали пари о датах рождения их будущих детей, а не о скоротечных любовных приключениях Синджина.

Откинувшись на мягкую спинку сиденья, Челси сказала:

— Мне нравится эта карета.

— Ты выглядишь так же соблазнительно, как тог да, в первый день нашего знакомства, — тихо произнес Синджин, небрежно растягиваясь на противоположном сиденье. Расслабленная поза его стройного мускулистого тела была чрезвычайно заманчивой. — Но сейчас ты более зрелая, и это восхитительно… Ты подаришь мне мальчика или девочку?

Слегка дразнящий взгляд его голубых глаз был очень любящим.

— Хорошо, я скажу тебе, если ты мне пообещаешь не возвращаться больше в Тунис.

Заинтригованный ее уверенностью, Синджин согласился, подумав про себя, что у него еще достаточно времени переубедить жену, если он вдруг все же решит вернуться. Хотя в настоящий момент это не входило в его планы.

— Как ты можешь знать? — продолжал он, меняя позу и заинтересованно пригибаясь поближе к ней, слегка ошарашенный ее убежденностью.

— Миссис Хобс говорит, что это можно определить по сердцебиению, а моя старая няня сообщила, что нужно в полночь оставить немного еды эльфам, и пол ребенка будет определяться в зависимости от того, что они выберут поесть.

— А Стилли говорит, что будет мальчик, потому что она вяжет свитер для мальчика, — добавил, усмехнувшись, Синджин.

— Раз уж мы руководствуемся столь благоразумными и серьезными доводами… Я хочу девочку.

— Ну, тогда и будет девочка.

И если бы это было в его силах, Синджин сделал бы так, чтобы это была именно девочка… Ведь его счастье — это ее счастье. Такой простой факт, что Синджин даже удивился, как это он раньше не думал о нем.

* * *

В Ньюмаркете большинство их лошадей выиграли осенние скачки. Однако герцогиня не принимала в них личного участия, а то скаковые лошади Сетов взяли бы все первые призы. И так как Синджин продолжал прилежно исполнять свои обязанности мужа, их соперники были уверены, что Челси еще не скоро сядет в седло.., оставляя им пару-тройку «утешительных призов».

По окончании осеннего сезона Синджин и Челси вернулись в их любимый уголок в Оакхэме. Там они провели рождественские праздники и ждали появления на свет ребенка. С ними был и Бо. И когда малыш родился, Стилли оказалась на этот раз не права, за что Синджин был ей очень благодарен.

У Челси родилась девочка, как она и хотела.

— Потом у нас еще будет время Для мальчика, — сказала она, — если ты пожелаешь. — Челси понимала, как ее муж любит Бо.

В последующие десять лет у них родились еще двое детей: мальчик и девочка. И герцог Сет, довольный и безмерно счастливый, стал образцовым отцом, как когда-то был ярким примером лондонского распутного и сумасшедшего повесы. Но его Словно застывшие прекрасные черты лица и фигура все еще привлекали женские влюбленные взгляды, и он, как прежде, очаровывал их, что оставляло женщинам вечную надежду.

И всего лишь через несколько коротких лет Бо занял место, которое когда-то давно принадлежало его отцу — самого очаровательного-светского донжуана.

Молодой граф, только что окончивший Кембридж, имеющий огромное состояние, темноволосый томный красавец, обладающий неиссякаемой жизненной энергией, Бо прокладывал себе широкую дорогу по лондонским спальням и будуарам. «Кровь не разбавишь», — поговаривали иронично аристократы, знавшие обоих — отца и сына, когда стремительный и дерзкий Бо Сейнт Джон одерживал новые победы.

Следующий Сет стал пропадать в конюшнях на рыночной площади, и его замечала каждая симпатичная женщина, и каждая находила способы, чтобы познакомиться с молодым обаятельным повесой.

В ту весну Бо получил одно громкое имя к длинному списку своих обычных имен. Из-за удивительного физического великолепия и, пожалуй, из-за его улыбки знакомые дамы ласково называли его Сиятельным.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]1 Гинея — 21 шиллинг, 1 шиллинг — 12 пенсов.

[2]1 фут — 30,48 см.

[3]Кентер — легкий галоп (Примеч автора)

[4]Бедуин — искаженное арабское «бадуин», от «баду» — «открытая страна». Таким образом, «бедуин» означает — житель открытой местности.

[5]Vastly — «крайне, чрезвычайно» — одно из самых распространенных и любимых слов XVIII века. Согласно герцогине Девонширской, музыка Джардини «крайне приятна», конюшни Рокингхэма «чрезвычайно хорошо отделаны». Слово «vastly» позднее было вытеснено «awfully», что означает то же самое.

[6]Арабы, проживающие в пустыне Сахаре, имеют следующие представления об идеальном скакуне: он должен иметь достаточно силы, чтобы везти воина, его боевое снаряжение, смену одежды, запас провизии, а также вымпел; он должен уметь скакать галопом сутки, не требуя еды и воды, даже в ветреный день, а также" в особом случае нести на себе труп седока.

[7]Bled — «блед» — одно из многих арабских слов, не имеющих четкой переводческой аналогии. Оно может обозначать «деревня» или «сельская местность», как противопоставление городу. Часто обозначает пустынную ровную местность или какой-то определенный ее участок. Иногда имеет значение «скудная, бесплодная земля» или, точнее, «почва».

[8]Высокое зеркало на подвижной раме. (Примеч, ред.).

[9]По Фаренгейту.