Сто девяносто четвёртая ночь

Когда же настала сто девяносто четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Марзуван сказал госпоже Будур: «Расскажи мне твою историю и то, что с тобой случилось. Может быть, Аллах научит меня чему-нибудь, в чем будет твоё освобождение.

И Ситт Будур отвечала: «О брат мой, слушай мою историю. Однажды ночью я пробудилась от сна, в последнюю треть ночи, и села прямо и увидала рядом с собой юношу, прекраснейшего, какой есть среди юношей… Язык устанет его описывать. И подобен он ветви ивы или трости камыша… И я подумала, что мой отец дал ему приказ испытать меня, так как отец склонял меня выйти Замуж, когда меня сватали у него цари, а я отказывалась. Вот это и помешало мне разбудить юношу: я боялась, что если я что-нибудь сделаю или обниму его, он, может быть, расскажет моему отцу об этом. А проснувшись, я увидала у себя на руке его перстень вместо моего перстня, который он у меня взял. Вот мой рассказ и причина моего безумия: моё сердце, о брат мой, привязалось к нему с тех пор, как я его увидела, и от великой любви и страсти я не вкушаю пищи сна, и нет у меня иного дела, как только лить слезы и плакать и говорить стихи ночью и днём».

И она пролила слезы и произнесла такие стихи:

«Приятны ль мне услады после страсти,

Когда в сердцах пастбище той газели?

Влюблённых кровь – ему пустяк пустейший,

Душа измученных по нем лишь тает.

Ко взорам его ревную своим и к мыслям,

И часть меня над частью соглядатай.

И веки у него бросают стрелы,

Разят они, в сердца к вам попадая»

До смерти я смогу ль его увидеть,

Коль в здешней жизни мне найдётся доля?

Храню я тайну, но слеза доносит,

Что чувствую, и знает соглядатай.

Он близок – близость с ним, увы, далеко,

Далёк он – мысль о нем от меня близко».

Потом Ситт Будур сказала Марзувану: «Вот видишь, брат мой, что же ты со мною сделаешь, раз меня такое постигло?» И Марзуван опустил ненадолго голову к земле, дивясь и не зная, что делать, а потом он поднял голову и сказал: «Все, что с тобой случилось, – истина, и история с тем юношей сделала мой разум бессильным. Но я пойду по всем странам и буду искать, как тебя излечить. Быть может, Аллах сделает твоё исцеление делом моих рук. Но только терпи и не горюй!» Затем Марзуван простился с Будур и пожелал ей твёрдости, и вышел от неё, а она говорила такие стихи:

«Твой призрак по душе моей проходит,

Хоть путь далёк, шагами посещённых.

Мечты тебя лишь к сердцу приближают,

Как молнию сравнить с очками зорких?

Не будь далёк, ты – свет моего глаза:

Когда уйдёшь, не будет ему света».

А Марзуван пошёл в дом своей матери и проспал эту ночь, а утром он собрался в путешествие, и поехал и, не переставая, ездил из города в город и с острова на остров в течение целого месяца. И он вступил в город, называемый ат-Тайраб, и пошёл, выведывая у людей новости в надежде, что найдёт лекарство для царевны Будур. И всякий раз, как он входил в город или проходил по нему, он слышал, что царевну Будур, дочь царя аль-Гайюра, поразило безумие, но, достигши города ат-Тайраба, он услышал весть о Камар-аз-Замане, сыне царя Шахрамана, что он болен и что его поразило расстройство и безумие.

И Марзуван, услышав это, спросил, как называется его город, и ему сказали: «Он находится на островах Халидан, и до них от нашего города целый месяц пути по морю, а сушею шесть месяцев». И Марзуван сел на корабль, направлявшийся на острова Халидан, и ветер был для него хорош в течение месяца, и они подъехали к островам Халидан. Но когда они приблизились и им оставалось только пристать к берегу, вдруг налетел на них сильный ветер и сбросил мачты и порвал ткань, так что паруса упали в море, и перевернулся корабль со всем тем, что в нем было…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто девяносто пятая ночь

Когда же настала сто девяносто пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда корабль перевернулся со всем тем, что в нем было, каждый занялся самим собою, а что касается Марзувана, то волны бросали его, пока не принесли к подножию царского дворца, где был Камар-аз-Заман.

И по предопределённому велению случилось так, что Это было в тот день, когда к царю Шахраману собирались вельможи его правления и господа его царства, чтобы служить ему. И царь Шахраман сидел, а голова его сына была у него на коленях, и евнух отгонял от него мух. А прошло уже два дня, как Камар-аз-Заман не разговаривал, не ел и не пил, и сделался он тоньше веретёна.

И везирь стоял у его ног, возле окна, выходящего на море, и он поднял взор и увидел, что Марзуван близок к гибели из-за больших волн и находится при последнем вздохе. И сердце везиря сжалилось над ним, и он подошёл к царю и, вытянув к нему шею, сказал: «Я прошу у тебя позволения, о царь, спуститься во двор и открыть ворота дворца, чтобы спасти человека, который потонет в море, и вывести его из затруднения к облегчению. Может быть, Аллах по причине этого освободит твоего сына от того, что с ним». – «О везирь, – отвечал ему царь, – довольно того, что случилось с моим сыном из-за тебя и по твоей вине. Может быть, ты вытащишь этого утопающего и он узнает о наших обстоятельствах и увидит моего сына, когда он в таком положении, и станет злорадствовать надо мною. Но, клянусь Аллахом, если этот утопающий выйдет из воды и увидит моего сына, уйдёт и станет говорить с кем-нибудь о наших тайнах, я обязательно отрублю тебе голову раньше, чем ему, так как ты, о везирь, виновник того, что случилось с нами в начале и в конце. Делай же, как тебе вздумается».

И везирь поднялся и открыл потайную дверь дворца, ведшую к морю, и, пройдя по мосткам двадцать шагов, вышел к морю и увидал, что Марзуван близок к смерти. И везирь протянул к нему руку и, схватив его за волосы на голове, потянул за них, и Марзуван вышел из моря в состоянии небытия, и живот его был полон воды, а глаза выкатились. И везирь подождал, пока дух вернулся к нему, а затем снял с него одежду и одел его в другую одежду, а на голову ему он повязал тюрбан из тюрбанов своих слуг, и потом он сказал ему:

«Знай, что я был причиною того, что ты спасся и не утонул. Не будь же причиною моей смерти и твоей смерти…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто девяносто шестая ночь

Когда же настала сто девяносто шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда везирь сделал с Марзуваном то, что сделал, он сказал ему: „Знай, что я был причиною того, что ты спасся, не будь же ты теперь причиною моей смерти и твоей смерти“. – „А как так?“ – спросил Марзуван. И везирь сказал: „Ты сейчас поднимешься и пройдёшь между эмирами и везирями, и все они будут молчать, ничего не говоря, из-за Камар-аз-Замана, сына султана“.

И, услышав о Камар-аз-Замане, Марзуван все вспомнил, так как он слышал рассказы о нем в других странах и пришёл сюда в поисках его, но он притворился незнающим и спросил везиря: «А кто такой Камар-аз-Заман?» – и везирь отвечал ему: «"Это сын султана Шахрамана, и он болен и лежит в постели; ему нет покоя, и он не ест, не пьёт и не спит ни ночью, ни днём. Он близок к смерти, и мы отчаялись, что он будет жить, и уверились в его близкой кончине. Берегись же долго глядеть на него и смотреть не на то место, куда ты ставишь ногу: иначе пропадёт твоя и моя душа».

«Ради Аллаха, о везирь, – сказал Марзуван, – я надеюсь, что ты расскажешь мне об этом юноше, которого ты мне описал. В чем причина того, что с ним?» – «Я не знаю причины, – отвечал везирь, – но только его отец три года назад просил его, чтобы он женился, а Камараз-Заман отказался, и отец разгневался на него и заточил его. А наутро юноша стал утверждать, что он спал и видел рядом с собою девушку выдающейся красоты, чью прелесть бессилен описать язык, и сказал нам, что снял с её пальца перстень и сам надел его, а ей надел свой перстень. И мы не знаем того, что скрыто за этим делом. Заклинаю же тебя Аллахом, о дитя моё, когда поднимешься со мною во дворец, не смотри на царского сына и иди своей дорогой: сердце султана полно гнева на меня».

И Марзуван подумал: «Клянусь Аллахом, это и есть то, что я ищу! А потом Марзуван пошёл сзади везиря и пришёл во дворец, и везирь сел у ног Намар-Замана, а Марзуван – у того не было другого дела, как идти, пока он не остановился перед Камар-аз-Заманом и не посмотрел на него. И везирь умер живьём от страха и стал смотреть на Марзувана и подмигивать ему, чтобы он шёл своей дорогой. Но Марзуван притворился, что не замечает его, и смотрел на Камараз-Замана. И он убедился и узнал, что это тот, кого он ищет…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто девяносто седьмая ночь

Когда же настала сто девяносто седьмая ночь, она сказала. «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Марзуван посмотрел на Камар-азЗамана и узнал, что это тот, кого он ищет, он воскликнул: „Слава Аллаху, который сделал его стан подобным её стану и его щеку такой, как её щека, и цвет его лица таким же, как у неё!“

А Камар-аз-Заман открыл глаза и стал прислушиваться к словам Марзувана, и, когда Марзуван увидел, что Камар-аз-Заман прислушивается к его словам, он проговорил такие стихи:

«Я вижу, взволнован ты и стонешь в тоске своей,

И склонён устами ты красоты хвалить её.

Любовью охвачен ты иль стрелами поражён?

Так держит себя лишь тот, кто был поражён стрелой.

Меня напои вином ты в чаше, и спой ты мне,

Сулейму и ар-Ребаб и Танум ты помяни.

О, солнце лозы младой – дно кружки звезда его,

Восток-рука кравчего, а запад – уста мои.

Ревную бока её к одежде её всегда,

Когда надевает их на тело столь нежное.

И чашам завидую, уста ей целующим,

Коль к месту лобзания она приближает их.

Не думайте, что убит я острым был лезвием, —

Нет, взгляды разящие метнули в меня стрелу.

Когда мы с ней встретились, я пальцы нашёл её

Окрашенными, на кровь дракона похожими,

И молвил: «Меня уж нет, а руки ты красила!

Так вот воздаяние безумным, влюбившимся!»

Сказала она и страсть влила в меня жгучую Словами любви, уже теперь нескрываемое:

«Клянусь твоей жизнью я, не краской я красила,

Не думай же обвинять в обмане и лжи меня.

Когда я увидела, что ты удаляешься, —

А ты был рукой моей в кистью и пальцами, —

Заплакала кровью я, расставшись, и вытерла

Рукою её, и кровь мне пальцы окрасила»,

И если б заплакать мог я раньше её, любя,

Душа исцелилась бы моя до раскаянья,

Но раньше заплакала она, в заплакал я

От слез её и сказал: «Заслуга у первого

Меня не браните вы за страсть и ней – поистине,

Любовью клянусь, по ней жестоко страдаю я.

Я плачу о той, чей лик красоты украсили,

Арабы в персы ей не знают подобия.

Умна как Лукман[232]она, ликом как у Юсуфа,

Ноет как Давид она, как Марьям, воздержана.

А мне – горесть Якова, страданья Юсуфа,

Несчастье Иова и беды Адамовы[233],

Не надо казнить её! Коль я от любви умру,

Спросите её: «Как кровь его ты пролить могла?»

И когда Марзуван произнёс эту касыду, он низвёл на сердце Камараз-Замана прохладу и мир, и тот вздохнул и повернул язык во рту и сказал своему отцу: «О батюшка, позволь этому юноше подойти и сесть со мной рядом…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто девяносто восьмая ночь

Когда же настала сто девяносто восьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Камар-аз-Заман сказал своему отцу: „О батюшка, пусти этого юношу подойти и сесть со мной рядом“. И когда султан услышал от Камар-аз-Заман эти слова, он обрадовался великой радостью, а ведь раньше его сердце встревожилось из-за Марзувана, и он задумал в душе обязательно отрубить ему голову. И теперь он услышал, что его сын заговорил, и то, что с ним было, прошло, и он поднялся и привлёк к себе юношу Марзувана и посадил его рядом с Камар-аз-Заманом.

И царь обратился к Марзувану и сказал ему: «Слава Аллаху за твоё спасение!» А Марзуван ответил: «До сохранит тебе Аллах твоего сына!» – и пожелал царю добра. «Из какой ты страны?» – спросил его царь, и он ответил: «С внутренних островов, из земель царя аль-Гайюра, владыки островов, морей и семи дворцов». И царь Шахраман сказал ему: «Может быть, твой приход будет благословенным для моего сына и Аллах спасёт его от того, что с ним». – «Если пожелает Аллах великий, будет только одно добро», – отвечал Марзуван.

А потом он обратился к Камар-аз-Заману и сказал ему на ухо, незаметно для паря и для вельмож правления: «О господин мой, укрепи свою душу и сделай своё сердце сильным и прохлади свои глаза. Той, из-за кого ты стал таким, – не спрашивай, каково ей из-за тебя. Но ты скрыл свою любовь и заболел, а что до неё, то она объявила о своей любви и все сказали, что она бесноватая. И теперь она в заточении, и на шее у неё железная цепь, и она в наихудшем состоянии, но если захочет (Аллах великий, ваше излеченье будет делом моих рук».

И когда Камар-аз-Заман услышал эти слова, дух вернулся к нему и его сердце окрепло, и он оживился и сделал знак своему отцу, чтобы тот посадил его, и царь едва не взлетел от радости. Он подошёл к сыну и посадил его, и Камар-аз-Заман сел, а царь махнул платком, так как боялся за своего сына, и все эмиры и везири ушли. И царь положил Камар-аз-Заману две подушки, и тот сел, облокотившись на них, а царь велел надушить дворец шафраном, а потом он приказал украсить город и сказал Марзувану: «Клянусь Аллахом, о дитя моё, твоё появление счастливо и благословенно», – и проявил к нему крайнее уважение.

Затем царь потребовал для Марзувана кушанья, и их подали, и Марзуван подошёл и сказал Камар-аз-Заману: «Подойди поешь со мною», – и Камар-аз-Заман послушался его и подошёл и стал есть с ним, и при всем этом царь благословлял Марзувана и говорил: «Как прекрасно, что ты пришёл, о дитя моё!» А когда отец Камар-аз-Замана увидел, что его сын стал есть, его радость и веселье увеличились, и он сейчас же вышел и рассказал об этом матери юноши и жителям дворца. И во дворце забили в барабаны при радостной вести о спасении Камар-аз-Замана. И царь велел кликнуть клич, чтобы город украсили, и город был украшен, и люди обрадовались, и был то великий день. А затем Марзуван провёл эту ночь подле Камар-аз-Замана, и царь переночевал с ними, радостный, и ему было весело…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Сто девяносто девятая ночь

Когда же настала сто девяносто девятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что царь Шахраман провёл эту ночь с ними – так он был рад исцелению своего сына. А когда наступило утро и царь Шахраман ушёл и Марзуван остался один с Камар-аз-Заманом, он рассказал ему всю историю, с начала до конца, и сказал: „Знай, что мне знакома та, с которой ты был вместе, и зовут её Ситт Будур, дочь царя аль-Гайюра“.

А затем он рассказал ему с начала до конца о том, что произошло с госпожой Будур, и поведал о крайней её любви к нему и сказал: «Все, что произошло у тебя с твоим отцом, случилось и у неё с её отцом. Ты, без сомнения, её возлюбленный, а она – твоя возлюбленная. Укрепи же твою волю и сделай сильным твоё сердце – я приведу тебя к ней и скоро сведу вас вместе. И я сделаю с вами так, как сказал поэт:

Когда друзья друг друга покинули

И долго уж их ссора продлилась,

Я скреплю меж ними вновь дружбы связь,

Как гвоздь скрепляет лезвия ножниц».

И Марзуван до тех пор убеждал Камар-аз-Замана быть сильным, и ободрял его и утешал и побуждал есть м пить, пока тот не поел кушаний и не выпил напитков, дух его вернулся к нему, и возвратились его силы, и он спасся от того, что его постигло. И все это время Марзуван развлекал его стихами и рассказами, пока Камар-аз-Заман не поднялся на ноги и не пожелал пойти в баню. И Марзуван взял его за руку и свёл в баню, и они вымыли себе тело и почистились…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.