Нельзя без мата лазить по канату»

Или О полковом хозяйстве

Эта история имеет два связанных, но несколько разных фрагмента: Аркадий Майборода и все, с ним связанное (его растрата и ее обстоятельства, его донос, в том числе финансовая его составляющая) и состояние финансов Вятского полка, каким оно оказалось после ареста Пестеля. Соответственно, темы эти рассматриваются в двух разных разделах книги. (Мы снова возвращается к «Разведчику-заговорщику». В «Южном обществе» о Майбороде есть отдельная статья (точнее, пол-статьи за компанию еще с одной персоналией из Вятского полка), но она больше повествует о предыдущих и последующих событиях из биографии А. Майбороды.)

Начинает Киянская повествование о полковых деньгах (все еще в главке «Заговор и финансы») с большой цитаты из доноса Майбороды – в том, что касается финансовой части.

Ссылка снова идет на архив – в то время, как документ полностью опубликован, в том числе и в конце данной книги. Мало того, не очень понимаю, зачем нужна столь подробная цитата, о том, что Пестель недодал полку, если далее следует вывод:

«Сообщая следствию эти сведения, Майборода, естественно, хотел придать больше веса своему первому доносу — о тайном обществе. (…) В результате пять из шести пунктов его доноса оказались, как было установлено следствием, чистым вымыслом.» (206-207)

Вообще, история про финансы Вятского полка и тесно связанная с ней тема, как вообще были устроены тогда полковые финансы (очень неочевидным для нас, да и вообще неочевидным способом) – это, пожалуй, тема для отдельного исследования размером с книжку. И чтобы этот конкретный текст не пытался в нее разрастись, я постараюсь изложить проблему по возможности тезисно.

Итак, что из того, о чем пишет Киянская – первой, наверное, заходя на эту тему (в отношении Пестеля и Вятского полка) подробно, является несомненным фактом, подтвержденным многими документами?

- При принятии Вятского полка после ареста Пестеля обнаружилась недостача денег. С чем и пришлось (как мы уже видели в истории про Кладищева) разбираться принимающим господам генералам – да и другим инстанциям.

А вот о сумме как она есть – и как она у Киянской – мы еще поговорим ниже.

- (Пункт, прояснившийся при расследовании предыдущего). Посланный в первой половине 1825 года в Москву от Вятского полка Аркадий Майборода, получил там для полка вещи и деньги, причем деньги он там был явно получать не должен, мало того, сделано это было «дублем» по отношению к деньгам на те же положенные полку расходы, полученным в Балтской комиссариатской комиссии.

Сделано это было явно по инициативе Пестеля как командира полка, а вот дальше Майборода проявил уже личную инициативу – во-первых, показал немалую настойчивость в получении этих денег, которые ему сначала выдавать не хотели… А потом и вовсе присвоил их.

При этом в полку деньги были записаны как наличествующие, для расходования в 1826 г.

И, соответственно, Киянская привлекает при разборе той же темы истории, которые были рассмотрены выше – о князе Сибирском и 12 тысячах и о Жандре и взятках.

И совсем немного – на такую научную тему, как «источники», то есть, проще говоря, откуда Киянская берет (такую траву) то, о чем она пишет в этом разделе.

Пишет она о двух вещах – собственно финансах вятцев и о различных действиях Павла Пестеля по управлению полком. Темы эти в самом деле связаны между собой (обе относятся к Вятскому полку;-), а вот источники по ним – достаточно разные. По крайней мере, те, что доступны нам.

Финансовые вопросы, всплывшие при передаче полка (и все те сюжеты, которые вырастают из них и из доноса и Майбороды) – это архивные дела. Киянская использует из них три, четвертое приводит в списке дел – но все это не какие-то разные расследования, а следы одного и того же, осевшие в разных связанных с ним ведомствах, а в итоге – в разных архивных фондах: Второй армии, куда относится Вятский полк, Первой армии (она тут ни при чем, но когда дело еще тянулось, Вторую армию расформировали, и полк попал в Первую), Главного штаба и Военного аудиториата. И поскольку дело они разбирают одно и то же, материалы в этих разных делах в немалой степени пересекаются: например, тот же общий список выявленных недостач и долгов попадает, похоже, во все эти инстанции.

Именно поэтому, хотя в РГВИА сейчас не выдается часть фондов, и я видела только два дела из четырех (одно – как раз то из списка, на которое нет ссылок), я полагаю, что вполне могу разобраться в том, на что ссылается Киянская, имея в виду другие дела по этому вопросу.

А вот что касается собственно руководства полком – то здесь речь идет уже не об архивном материале, но об упомянутой выше книге Плестерера по истории полка. Да больше этот материал теперь и негде взять: документация полка, которая была вполне сохранна ко времени написания полковой истории и сполна использовала ее автором, до нашего времени не сохранилась.

Так что речь идет о вполне доступной, пусть и не самой известной книге. Кстати, нужно сказать, что полковых историй в конце XIX – начале XX вв. было издано много, и они неизбежно различны по уровню тщательности работы. Книга Плестерера – пожалуй, из лучших образцов этого жанра. (По моему впечатлению, например, история гораздо более известного лейб-гвардейского гусарского полка написана куда более формально.)

Еще один критерий (частный, но любопытный), который разделял разные полковые истории – это отношение к служившим в их рядах декабристам. Ко времени написания этих книг вся связанные с ними события уже стали историей, пусть и не очень давней, декабристов, давно получивших царскую амнистию, уже не было в живых, зато в журналах успели появиться многочисленные материалы о них и их собственные воспоминания. При этом в сборнике биографий кавалергардов их биографии в итоге так и не появились (хотя материалы были собраны). У тех же гусаров среди офицеров, служивших в полку, например, упомянут А.П. Барятинский с невнятным упоминанием, что летом 1826 года он «вышел в отставку».

Книга Плестерера – пример совсем другого подхода, автор не пытается сделать вид, что ничего (или ничего особенного) не было. При этом он не испытывает особой симпатии к целям и методам декабристов – но пишет, что собирается вести речь не об этом, а именно о событиях истории полка. И в этой истории, как явно можно увидеть при чтении, Павел Пестель привлекает его внимание – как раз тем, что он делает за несколько лет во главе вятцев. Так что, хотя безмерно жаль, что нет возможности самостоятельно посмотреть на все те приказы и прочие бумаги его авторства, которые мог видеть Плестерер, мы все же имеем в своем распоряжении довольно подробный рассказ об этом времени. Кстати, от человека, все же гораздо больше представляющего тогдашнюю армию, хотя в ней многое и изменилось в течение XIX в. И у Плестерера, между прочим, не возникает идей, что с хозяйством полка было что-то капитально не так.

А теперь разберемся все-таки с тем, что есть в книге у Киянской – и чего при этом не было, - или было, но не так.

Вот она рассматривает дела о финансах Вятского полка.

«Впечатляет не сам факт денежных претензий полка к своему командиру — подобные претензии были обычным делом при смене полково­го начальства.

Впечатляет сумма, на которую были заявлены казенные и частные «претензии» на Пестеля. По самым приблизительным подсчетам она составляла около 60 тысяч рублей ассигнациями — по тем временам это были немалые деньги». (207)

Итак, автор заявляет нам, что необычность ситуации в Вятском полку вовсе не в факте растраты, а в ее сумме. При этом по неизвестной причине объединяет полковые и частные долги – но об арифметике Киянской я скажу еще чуть ниже.

А еще через несколько страниц она пишет – ссылаясь, в частности на Плестерера:

«Собственно, подобные действия — стань они известны в самом полку — не оказались бы ни для кого неожиданностью. Армия была привычна ко всякого рода хищениям: «пользование разными экономиями и остатками» вполне находило себе объяснение в «нищенском содержании офицеров, малом обес­печении их в старости и, самое главное, в полной неуверенно­сти в завтрашнем дне», - справедливо считает Плестерер.

По количеству хищений Вятский полк в конце 1810-х годов занимал одно из первых мест, что, по словам Плестерера, явля­лось «последствием десятилетнего пребывания... полка в воен­ных походах³.

Действия Пестеля были подобны действиям нескольких его предшественников - с одной, правда, оговоркой. Те, кто командовал полком до него, предпочитали делиться вырученны­ми деньгами с ротными командирами, он же решительно «замкнул на себя» всю финансовую систему полка». (212)

Итак, здесь уже оказывается, что ситуация обычна для армии в целом, и даже конкретно для Вятского полка, и объясняется во всех случаях точно не революционной деятельностью, и в случае Пестеля своеобразна только тем, что финансовые нескладухи были по полку в целом, а ротные командиры не воровали. И вот это, кстати, действительно необычно для армии, и на то, как удалось добиться такого результата, с явным интересом обращает внимание Плестерер… Который все-таки уверен в том, что полностью результат достигнут не был, и они-таки воровали, и именно их стараниями рассосалась энная часть недостающей суммы:

«Анализируя финансовое состояние Вятского полка после ареста Пестеля, Плестерер утверждал, что в растратах был ви­новат не столько полковой командир, сколько подчиненные ему офицеры. На Пестеля же списали все претензии только потому, что он не мог оправдаться.» (207)

(Кстати, у Плестерера нет доказательств этой ситуации, но есть предположение и подозрение. И именно как предположение эту точку зрения, на мой взгляд, вполне имеет смысл учитывать.)

Но Киянская в данном случае почему-то имеет полное доверие результатам тогдашних официальных расследований:

«Вряд ли подобное утверждение справедливо: «принимать на веру» такого рода обвинения было совершенно не в традициях эпохи». (208)

При этом она тут же приводит пример, как на арестованного пытались списать долги по полку, которые в дальнейшем не подтвердились: речь идет о претензии на 88 тысяч, заявленной на Артамона Муравьева. (там же).

К сожалению, дело об этой любопытной истории тоже пока не выдается, но скажу, что я охотно верю результатам следствия в данном случае: Артамон Муравьев имел привычку влезать в долги (никак не связанную с тайным обществом), но полком командовал недолго, около года, это очень плохой срок для устаканивания полковых финансов (вспомним Кромина!), плюс, опять же, полк забирают внезапно. Но одна вещь кажется мне маловероятной: даже зная, что он заявляет претензии на арестованного заговорщика, который сам ответить не сможет, и по умолчанию – что-то дурное, автор этих претензий вряд ли поставил бы такую сумму, которая при командовании полком образоваться никак не могла никаким образом (например, триста с лишним тысяч, которые так же пытались списать на Юшневского, - но по интендантству целой армии, а не одного полка).

Вспомним суммы, которые проплывают мимо Пестеля при приеме полка от Кромина: идея о недостаче 30 тысяч не подтвердилась, но я опять же полагаю за ней «презумпцию реальности», претензия уже полка к Провиантскому департаменту на 48 тысяч… Суммы опять же сравнимые по порядку чисел.

Киянская между тем продолжает сурово судить ситуацию в полку:

«Даже если гипотетически предположить, что он [Пестель – К.] был бы оправдан по делу о тайных обществах, по результатам этих расследований он неминуемо лишился бы полковничьих эполет и надел сол­датский мундир: в 1820 году за растрату в два раза меньшей сум­мы был разжалован из полковников в рядовые известный декабрист Ф. М. Башмаков, за получение взятки в 17 тысяч рублей лишился своей должности главнокомандующий 2-й армией Л. Л. Беннигсен¹⁸⁴. Растраты в армии, в том, конечно, случае, если они становились известны начальству, карались очень жестоко.» (208)

Во-первых, у истории нет сослагательного наклонения. Во-вторых, уточняющее «во-первых»: финансовая ситуация в полку, повторюсь в сто первый раз, образовалась в тот момент, когда его забрали внезапно, и о том, как мог ее объяснить сам Пестель, мы по большинству пунктов не узнаем.

В-третьих, казалось бы, вопрос в сторону: вы знаете, чем отличалась хорошая советская монография по истории, включая чью-нибудь биографию? Нет, не ролью пролетариата в революцию и не тремя этапами освободительного движения. А историческим контекстом. Когда нам, казалось бы, рассказывают то, что к самому персонажу не относится, а происходит вокруг, в том числе регулярно и обычно. И эта масса общих сведений, как оказывается, очень много дает и для понимания конкретных поступков конкретного человека – насколько они «в струе». Так вот, я рискую утверждать, что этого важного элемента, который не стыдно и унаследовать, у Киянской нет. А есть местами какая-то филькина его видимость – общие утверждения без доказательств (формата «в армии была сплошная коррупция»). Или один-два примера… Вот таких, как в процитированном выше абзаце.

Чем они анекдотичны? Ну хотя бы разбросом. Беннигсен – главнокомандующий армией, он действительно был причастен к тому этапу бардака в финансах второй армии, после расследования которого на освободившихся должностях появились Витгенштейн, Киселев и Юшневский. Размер этого бардака в целом был гораздо больше 17 тысяч (как мы скоро увидим, для бюджета одной армии и миллион – не чрезмерная сумма). И главнокомандующего, конечно, сместили с должности, но при этом официально это выглядело как просто отставка, - после которой он, немолодой уже человек, при всех своих чинах и регалиях отправился в Ганновер, к себе на родину, и спокойно доживал там в своем поместье. Плохой, по-моему, пример того, что «растраты… карались очень жестоко». О чем читатель, если он не знает, кто такой Беннигсен (и даже не полез за ним в Википедию) рискует не узнать: ссылка в абзаце одна, и там, куда она ведет, о нем ни слова – только о Башмакове.

А «известный декабрист Ф. М. Башмаков» известен, наверное, прежде всего тем, что декабристом может считаться скорее по судьбе после 1826 года, чем по делам своим до него. Ни в одном тайном обществе он, похоже, не состоял, знакомство с некоторыми их членов имело совсем другие причины: по его бедности Сергей Муравьев из сострадания поселил человека лет почти вдвое старше себя на своей квартире, так что все, бывавшие у него, могли знать Башмакова и его историю. И в итоге он несколько раз фигурировал в их разговорах о том, кто бы мог убить императора, примерно в таком контексте: можно употребить на это разжалованных, у них к императору определенно есть претензии. Еще бывший артиллерист был склонен выпить, и Черниговское восстание пропустил именно за этим занятием. Да и формулировка, с которой его разжаловали (на нее и ссылается Киянская) своей дикостью наводит меня на мысль, что за бутылку он взялся не с горя после лишения чина, а пораньше: помимо растраты «казенных, солдатских и других сумм» на 29 тысяч рублей», ему вменялось в вину «оклеветание генерал-майора Скобелева и артиллерии полковника Талызина: первого в намерении отравить его ядом по связи с его женою, а последнего в том, что он будто бы, не быв ни в одном деле против неприятеля, произведен неправильно в полковники за отличие в сражении» (ВД. Т. 6. С. 364).

Вот честное слово, стрезва такое выдать трудно… (И да, из формулировки все-таки непонятно, кто с чьей женой связался – а женаты были оба.) Но суть, собственно, не в этом, а в том, что не за одну растрату Башмаков оказался разжалован.

Что до Павла Пестеля, то в той фантастической ситуации, где он был бы «оправдан по делу о тайных обществах» (мне все же легче представить ситуацию, когда такое дело вообще не завелось!) он, во-первых, имел бы «право голоса» для объяснения, что же он может сказать о судьбе недостающих денег, во-вторых, вряд ли бы изрек что-то подобное, годное для отягчения собственной участи. Так что фиговое получилось сослагательное наклонение, аналогии у него отчетливо «про другое», а потому и итоговому выводу доверия нет. Можно предполагать, что командира, у которого обнаружилась недостача, снимут с должности командира и обяжут ее выплатить, но что его за это разжалуют – никакой уверенности нет (и уж тогда от него точно не получится добыть никакие деньги, я вас уверяю…).

Однако у Киянской вроде бы есть козырь – сумма по Вятскому полку была «в два раза большая», может быть, этого хватит, чтобы уравняться с пьяными бреднями?

Так давайте же наконец разберемся с суммой долгов.

К сумме «около 60 тысяч рублей ассигнациями» есть примечание, в котором мы находим три ссылки на источники – два тематических архивных дела из разных фондов и статью Мияковского. При этом в упоминавшемся уже приложении «о финансовой деятельности Пестеля в Вятском полку» суммы долга всплывают трижды, и речь определенно идет о синонимичных документах.

К марту 1826 года относится достаточно подробная таблица (Киянская публикует ее из дела еще одного фонда!), где сумма варьируется в интервале 32 – 35 - 38 тысяч (с. 428, 431, 432), причем последняя цифра получалась, когда к полковым долгам добавлялись частные. Часть суммы была уже пополнена (не только из денег Пестеля) – примерно 12 тысяч, и еще примерно столько же была надежда получить (например, с Балтской комиссии всего причиталось более 10 тысяч). И ни один иной вариант таблиц из известных мне не дает большей цифры, и Киянская такого, как мы видим, не публикует.

Так откуда же берутся 60 тысяч?

Во-первых, Киянская суммирует полковые и частные долги. Некоторые из них действительно оказываются суммами, которые непонятно, куда отнести: две тысячи, занятые «на покупку холста» для полка (холст, кстати, в итоге куплен, и Балтская комиссия должна за него выдать деньги), взяты от имени частного лица, но касаются явно полковых дел. Долг офицеру своего же полка – личный или «общественный»? Поэтому они и дрейфуют из одного списка в другой.

Но в целом все-таки полковые финансы и личные долги – две разных истории, по крайней мере, с правовой точки зрения. Какова бы ни была сумма личных, за них самих человека едва ли снимут с должности и разжалуют, если только возникновение этих долгов не связано с как-то порочащим его поведением – например, пьяными оргиями. Вспомним того же Сибирского – должен он всем и давно, жалование его уходит на выплаты кредиторам (что явно побуждает его постоянно где-то брать еще какие-то деньги), но с должности вылетает вовсе не за этот факт.

Итак, сумма собственно полковых претензий составляет не более 35 тысяч. Сумма частных долгов позднее дорастает до 12 тысяч, по мере выяснения. Даже если их просуммировать, «более 60» не получается. В упомянутом примечании о денежной сумме мы еще зачем-то видим ссылку на статью Мияковского – уже упоминавшуюся; Мияковский первым повествует о деяниях «Жандры». Честно говоря, она что здесь делает, мне понять решительно трудно. Речь в ней вообще-то идет о характеристике этого человека в целом, и действия Пестеля там – всего лишь один из примеров. Но даже если сосредоточиться на них, то какое отношение имеют к полковым долгам сведения, что он получил от Киевских властей деньги (это приход, а не расход и никто не требовал их возмещать), за что дал взятки в размере полутора тысяч (откуда взяты эти деньги, нам неизвестно, никакой гарантии, что их полковых денег – возможно, они вообще вычитались ровно из тех, которые были выдаваемы). Даже если внезапно предположить, что три взятки взяты из полковых финансов, то погоды полторы тысячи тут явно не делают.

Возможно, наконец, что она добавляет ко всем этим разнородным категориям те 12 тысяч, которые занял Сибирский… и которые, как ни странно, ни в одном из списков не валили на Пестеля, а писали причитающимися с того самого Сибирского, который их взял, написал об этом распоряжение – и даже в итоге их вернул.

Так что это не Пестель куда-то дел вдвое больше «известного декабриста Башмакова», это Киянская завысила сумму того, за что официально, как командир полка, отвечал именно Пестель, почти в два раза. Причем проверить это можно, не выходя из ее собственной книги, где она делает такое утверждение.

Кстати, немного о самой сумме в тридцать с лишним тысяч. Чтобы понять, так какими же средствами теоретически мог располагать Павел Пестель, чтобы совершить, гм, небесплатную революцию.

Несмотря на то, что общий список долгов и недостач – явление многостраничное и в публикации (см. с. 419-423, 427-435), и оригинале, наибольшую часть суммы составляют несколько «крупных» пунктов.

1) 5 тысяч, взятых из Балтской комиссариатской комиссии.

2) И еще 6 – из Московской (присвоенные Майбородой).

3) Еще 6 – взято из артельных денег (солдатские сбережения) для покупки холста.

4) Из жалования разных офицеров для уплаты их долгов еще кому-то - 4 тысячи

5) «Порционные за 1824 г.» - 2248 р.

6) Должно быть выдано в роты за краги – 3585 р.

7) За сдачу полка начислено – 4200 р.

Все это вместе составляет приблизительно 31 тысячу.

Проще всего с пунктом 3 – еще две тысячи на ту же цель были взяты частным образом, и против них в таблице приписано, что холст куплен; мало того, Балтская комиссия позже возмещает эту сумму.

Пункт 7 никто и ниоткуда не брал – это что-то вроде штрафа за разные несовершенства в сдаваемом полку. Начислялся по конкретным пунктам, от этого зависела сумма. Судя по тому, что на покойного Толпыгу, как говорилось выше, за год командования начислили 11 тысяч, в данном случае цифра – довольно умеренная.

«Порционные» (деньги на солдатский провиант) и деньги за краги (накладные голенища) – это дела прошлых лет (краги – 1823), оба пункта вылупились из доноса Майбороды, причем претензия о порционных позже была снята. Историю о крагах, как единственный хоть как-то подтвердившийся пункт доноса, Киянская вдохновенно обсасывает, история эта запутанна как полковое хозяйство того времени, но я попытаюсь кратко объяснить, в чем ее суть. Помянутые краги имели некий официальный срок службы, по окончании которого выделялись деньги на новые. Причем старые краги солдаты тоже не выбрасывали в канаву, а продавали командиру обратно за меньшую сумму. Похоже, потому, что они иногда были еще вполне годными к употреблению – и как раз в случае с вятцами в 1823 году новые покупать не пришлось: из наличных старых составился комплект все на тот же полк. При этом Пестель (которому вопросы по мотивам доноса еще задали, в отличие от всех последующих экономических закавык) совершенно не пытается отрицать, что разница между уплаченными солдатам и полученными на новые краги деньгами (примерно по 2 рубля за пару) оставалась у него, а точнее – в полку: «Без таковых хозяйственных распоряжений, составляющих позво­лительную економию, известно самому начальству, что нельзя содержать полки в отличном состоянии» (цит. по: с. 213)

Киянская цепляется за детали, отличающие его версию от версии, выясненной по документам (цена для солдат, их это инициатива или ротных командиров…). Но ситуации это, строго говоря, не меняет: солдаты были в итоге при крагах и каких-то деньгах в придачу; и на что бы ни были израсходованы их командиром примерно 3600 р., к 1825 году, думаю, их давно в наличии не было (1823 – год высочайшего смотра, кстати, там есть много пунктов и поводов «содержать полк в отличном состоянии»).

А что же у нас (то есть у Пестеля) на 1825 год?

Некие 4 тысячи на уплату долгов офицеров полка (кому-то еще), взятые из офицерского жалования, и 5 тысяч из Балты, взятых на жалование же (тоже офицерское), но раньше срока. (Киянская утверждает: «Если бы полков­ник Пестель не был арестован в середине декабря 1825 года, в срок жалованье было бы выдано снова» (с. 211) и ссылается на выводы принимающих полк из документов – увы, в данный момент недоступных, тут я ничего не могу сказать о том, насколько это утверждение обосновано хотя бы в формате «они так сказали». Как бы то ни было, это снова сослагательное наклонение.)

И еще 6 тысяч Пестель, судя по всему, надеялся получить из Московской комиссариатской комиссии, дублируя уже полученные из Балты. Точнее – надеялся, возможно, получить («Отправляя Майбороду в Москву, Пестель приказал ему в случае какой-либо заминки, связанной с отказом выдать день­ги, немедленно забирать полковое требование и возвращаться назад» - с. 256; так что, похоже, сам он в этой хитрозакрученной комбинации был не сильно уверен). Сбылись, можно сказать, оба сценария, плохой и хороший: Майборода проявил настойчивость и деньги выбил – но в итоге присвоил их, так что Пестель от него не получил из них не копейки, только бумаги о том, что они в полк выданы.

Итого, на повестке дня, на совершение, гм, «небесплатной революции» - девять тысяч. Гипотетически, прибавляя сумму из Москвы, допустим, ожидалось пятнадцать.

И где-то в былые годы в сходном свободном полете пребывали не то три с половиной тысячи, не то несколько больше.

Повторюсь, я не учитываю более мелкие суммы – например, примерно по 250 рублей неких «амуничных» и «церковных» денег, те же частные долги, - но они в основном по сумме погоды не делают.

Мало того, среди меньших сумм тоже есть ряд пунктов, которые не Пестель взял откуда-то, а наоборот, еще не отдал куда-то. Это плата за разные товары и услуги, суммой от девятисот рублей и меньше: капельмейстеру – за обучение хора, Киевскому арсеналу за сданные ружья, портному за пошив одежды и т.д. Завершают список 35 рублей, «линецкой еврейке Фрейде» за бумагу, взятую у нее для полковой канцелярии (сумма небольшая, но бумаги в нее «влезает» порядочно… Интересно, откуда у уважаемой Фрейды образовались такие запасы?). Были тут и любители половить рыбку в мутной воде: некий «ветеринарный доктор» Скальский пожелал получить за лечение лошадей, полковых и принадлежащих лично полковнику (который, хоть и пехотинец, но тот еще лошадник, в 1824 году у него более 10 лошадей), довольно умеренную сумму в 211 рублей. Его вначале внесли в список, однако затем там же появилась информация от Толпыги (а ему, надо думать, рассказали офицеры полка), что Скальского сначала и вправду позвали, а потом, когда качество услуг не понравилось, отправили обратно – и денег, соответственно, не заплатили (см. с. 423).

Но вернемся к сумме порядка десяти тысяч.

Что-нибудь для одного конкретного полка на эти деньги несомненно можно купить, нанять или выстроить. А вот устроить революцию, создать «генеральский заговор» с подкупом вышестоящего начальства, которое вряд ли впечатлят суммы такого порядка - ой, не уверена. А главное – доказательств никаких не вижу.

Такой суммой можно гипотетически привлечь (не на свою сторону, а просто привлечь) того же вечно безденежного князя Сибирского… Но он и так уже позаботился о своих финансах за счет Вятского полка! Причем тем способом, что никакая проверка финансов ничего в записи о выдаче предосудительного не увидела, и вопрос об этих деньгах еще долго бы не всплыл, кабы не паническое письмо самого Сибирского. Как говорится в народе, «на воре шапка горит».

Для сравнения: в том же деле всяческих донесений о слухах и происшествиях, где упомянуто вольнодумство госпожи Кладищевой, в нескольких донесениях некто прапорщик Огородников сообщает, что Балтская комиссариатская комиссия (одна из нескольких, закупающих продовольствие для Второй армии), собирается устроить аферу с выгодой себе на два миллиона. Опять же, ничего не могу сказать о том, какое отношение этот слух имел к действительности, но снова полагаю, что сумма при этом должна быть названа хотя бы относительно возможная для такой инстанции. И тут ничего не остается, как снова сказать – так вот кто у нас, наверное, главный революционер!

Но если говорить серьезно, - большой или нет, но суммы в финансах полка все же не доставало. Куда-то же они на самом деле были потрачены.

Киянскую также волнует этот вопрос:

«Для того, чтобы иметь возможно более полное представле­ние как об официальной, так и о конспиративной деятельнос­ти Пестеля, очень важно установить, как и на что он расходо­вал вырученные от финансовых операций немалые суммы.» (с. 214)

(Насчет «немалых» только что было говорено).

Как же идет выяснение этого вопроса? Она ставит некоторые ограничения:

«Совершенно очевидно, что ко всякого рода «материальным благам» Пестель был равнодушен.»(214)

А несколько ранее пишет:

«Сразу оговорюсь: полковник Пестель никогда не был баналь­ным расхитителем казенных средств. Хорошо известно, что он нередко жертвовал для полка и собственные деньги.» (209)

Однако дальше мы как-то сразу выясняем, что не будучи «банальным расхитителем», он, видимо, был… небанальным расхитителем:

«Архивные документы дают возможность сделать другой вы­вод: Пестель не делал различия между собственными и полко­выми суммами. А поскольку полковые суммы были на несколь­ко порядков больше его собственных, то и «расход» по полку оказался намного выше «прихода». Нужды заговора, как пока­зало время, требовали больших затрат.» (209)

Я не опустила здесь ни одной ссылки, переход к «нуждам заговора» именно так и оформлен, абстрактными глухими указаниями на «архивные документы» и «время». Как и позже: (здесь тоже нет никаких примечаний):

«Но все же не на полковые издержки уходила большая часть денег, вырученная от «позволительной економии» полковника. Никогда не забывавший о своей роли лидера заговора, Пестель не жалел денег на нужды своей организации.

Конечно, далеко не все «статьи расходов», связанные с кон­спиративной деятельностью руководителя Южного общества, сейчас можно восстановить. Однако документы, обнаружен­ные в Российском государственном военно-историческом ар­хиве, утверждают: львиную долю расходов Пестеля составлял подкуп высших военных чинов, непосредственных начальни­ков полковника.» (215)

И далее сразу следует главка о Сибирском, с упоминаниями Кладищева и Жандры.

Итак, чем аргументируется переход от реальной нехватки денег в полку к тому, что они были потрачены на революцию? Ничем.

Следовательно, никаких специальных архивных документов на эту тему у Киянской нет, их нельзя ни привести, ни притянуть к этому вопросу, и идея о «подкупе высших военных чинов» - исключительно предположение Киянской. Степень его обоснованности мы видели выше.

Но куда же все-таки ушли деньги?

За отсутствием документов мы можем только предполагать (безусловно соглашаясь с Киянской в том тезисе, что никаких личных расходов Пестеля на сравнимые суммы мы не видим и не из чего не можем предположить).

И у меня есть такое предположение, поистине революционное и не добавляющее лишних сущностей. И состоит оно в том, что деньги, недостающие в хозяйстве полка, были израсходованы… на хозяйство полка. Только, вероятно, на другие его статьи.

Понятно, что у меня тоже нет прямых доказательств, но есть некоторое количество аргументов в пользу подобного предположения.

И первый из них – само полковое хозяйство.

Устройство его в начале XIX века сильно отличалось не только от нынешнего, но и, скажем, от того, которое уже успешно существовало во времена, когда Плестерер писал историю Вятского полка.

Вот что пишет специалист по истории армейских финансов:

«В русской армии традиционно исключительно большое значение придавалось полку, который в отношении внутреннего хозяйственного управления сохранял известную самостоятельность, хотя и входил в состав более крупных войсковых единиц (бригад, дивизий и др.). (...)

На начальном этапе формирования регулярных войск полки большей частью сами заботились о своем денежном довольствии, для чего офицеры привлекались к сбору налогов с населения, особенно с крестьян».

(Тиванов В.В. «Денежные капиталы в русской армии» http://regiment.ru/Lib/C/176.htm )

В начале XIX века эта система (при которой населению приходилось лихо) уже не существовала в таком виде, но значительная самостоятельность полка еще вполне сохранялась. И означала она, в частности, то, что далеко не на все расходы, которые необходимо было сделать для нормальной деятельности этого полка, полагались соответствующие выплаты от государства. На немалое количество статей их надо было как-то….изыскать. И изыскивают их разными средствами. Как мы уже видели, кто-то берется поставлять дрова и сено, например; а Киселев (в переписке с Рудзевичем, кажется) как-то иронически упоминает полковых командиров, занимающихся винокурением... А кроме того – выскажу здесь собственное впечатление, которое просмотром материалов того времени только укрепляется: несмотря на то, что выдвинутая Петром I идея, что дворянин непременно должен служить (имевшая влияние на умы и после манифеста о вольности дворянской), предполагала, казалось бы, что этой службой он и будет зарабатывать средства на жизнь, - в действительности система военной и гражданской службы в России XVIII – XIX вв. никогда, кажется, не была заточена под «жизнь на одну зарплату», а на сколько-нибудь командных должностях практически всегда предполагала, более или менее явно, какие-то дополнительные вложения. В особенности – если было желание, чтобы все выглядело более-менее хорошо, а не только посредственно. Полк все-таки еще оставался чем-то вроде удельного княжества. И как именно удастся перераспределить в нем финансы – зависело исключительно от полкового командира. Собственно, аккурат об этом и пишет Пестель все ту же, уже упоминавшуюся «Записку о совестной сумме». Вот ее начало:

«Деньги, казною отпускаемые в полки на разные предметы, так недостаточны, что Полковые Командиры обязаны к оным прибавлять большие суммы. Они суммы сии получают от так называемой позволительной економии, происходящей от разных комиссариятских отпусков и от фуражных денег. Если бы сии два источника могли удовлетворять всем делаемым требованиям, то положение полкового хозяйства находилось бы в равновесии, и недостатки по одним Статьям были бы пополняемы избытком других. Все находилось бы в порядке. Но в том то и беда, что недостатки большой части Статей чрезвычайно превышают избыток некоторых из них. Последствием такового положения дел бывает обыкновенно то, что Полковые Командиры вынужденными себя находят обращаться к другим источникам, выходящим уже из числа позволительной економии. Сии Обстоятельства производят два пагубные действия. Первое в том состоит, что Полковые Командиры и подведомственные им ротные Командиры приучаются обманывать Начальство. Кто на сие решиться не хочет, тот всегда от решившихся отстанет. Обманывающие получают благодарности и Награждения, а Совестные - выговоры и Упреки. Но сей обман иногда бывает опасен, и потому надо брать свои предосторожности, дабы, как говорится, скрыть концы в воду. Хорошенько обманывать есть искусство, которое частым только в нем упражнением достигается, и потому, чем порочнее полковой Командир и чем искустнее в пороках, тем большею пользуется безопасностью и тем более может ожидать Награждений и внимания от Начальства. Другое пагубное действие состоит в том, что Полковой Командир, решившийся на поступки, требующие скрытности, падает в Зависимость от своих подчиненных, не пользуется уже их уважением и часто страшится их доносов.»

(http://kemenkiri.narod.ru/gaaz/sokolova6.htm )

А вот – практически конец:

«…долгом щитаю присоединить, что большая часть Неустройств и Беспорядков в полках не от того только произходит, что Полковые Командиры и Подчиненные их хотят все делать худо; но также и от того, что Существующие Постановления весьма недостаточны для руководства в управлении различными частями полка. Многие из сих Постановлений сбивчивы, многие даже противуречущи, многих же вовсе недостает.» (там же)

(А между ним<