Внушение добронравия по-горски

Он не щадил ни своих сил, ни юного тела подростка. Гоарож очень старался. И не гнев побуждал его к этому, а желание внушить сыну правила хорошего тона. Устав от тяжких отцовских трудов, он подумал, что, пожалуй, достаточно этих назиданий, сын должен исправиться, если вообще способен исправляться.

Когда отец наконец отпустил его, мальчик первым долгом поднял с земли упавшую при трепке шапку, отряхнул и водрузил на голову. Невозмутимо поправил одежду и, как будто ничего не случилось, твердо и серьезно посмотрел на отца.

- Воти, теперь, когда ты закончил свое дело, хотелось бы знать: какова причина твоего гнева против меня.

- Ты не знаешь? - отец вперил в сына свирепые глаза.

- Не знаю. - просто ответил он - Нет.

- Я тебя послал учиться грамоте, а не драться. Учитель жалуется, что ты подрался с сыном Баадала Борцакха1 и сильно избил его. На что это годится? Человека послали учиться, а он бросается на людей, как бешеный пес! Не йовсурствуй!2

- Хорошо, Воти. Речь идет обо мне. И от тебя взбучку получил тоже я. Раз это так, тебе, как отцу, не помешало бы немного справедливости.

- Что ты сказал?

- Сперва тебе следовало отделить ложь от правды, а побить всегда успеется. Куда я могу деться?

Мальчик, перенеся суровое наказание, не был напуган, не шмыгал носом и не просил пощады.

- По-твоему учитель говорит неправду?

- Говорит-то он правду, только.

- Что только?

- Только его правда похожа на полчаплика. Половину правды он сказал тебе, а другую половину оставил себе. Тебе следовало получить полную правду.

- Как это?

- Пошли, зайдем в учебное помещение, там дети скажут тебе все, как было. Я бы промолчал, если бы ты не заговорил о йовсурстве. Я это не могу принять.

Когда Гоарож вошел в класс, дети встали, приветствуя его.

Учитель, который стоял у стола, повернулся к ним.

- Хамбор, отец меня побил, после твоих жалоб. Отцы на то и созданы Богом, чтобы наказывать провинившихся детей. Это битье не унижает мое достоинство, а наоборот делает мне честь: не было бы отца - не побил бы. И все же я задам своим товарищам несколько вопросов, с твоего разрешения. Канты, говорите чистую правду. Позавчера между мной и Хуци возникла ссора?

- Возникла!

- Возникла!

- Эй, мальчик! Сулумбек, вопросы буду задавать я - разве не я учитель в этом классе?

- Да, ты учитель, но наказание по твоей жалобе понес я. Ты можешь задавать сколько угодно вопросы касательно нашей учебы. Но сейчас мы должны постичь истинную причину случившегося. Мальчики, мы в тот день сидели и учили задание учителя. Так это было?

- Так! Так!

- Да, мы все читали урок.

- Хуци ведь пришел на урок с опозданием. - сказал Сулумбек.

- Да, он опоздал. - подтвердили одни.

- Он вошел в класс с опозданием, а на нем была новая бухарская шапка. - сказали другие.

- Разве все не высказали ловца3 по поводу этой обновки? - спросил Сулумбек.

- Все. Все.

- А я высказал?

- И ты высказал, Сулумбек. Ты сказал: «Носи на здоровье! Красивая шапка».

- А что было дальше?

Класс неожиданно замер, смолк одновременно.

Но вдруг вскочил один мальчик:

- Хуци остановился у стола Сулумбека и говорит: «Яьй, ты чего уткнулся в бумагу? Говори ловца громко, чтобы все слыхали, Завидуешь? Твой отец Гоарож все лето роется в земле, как червь, а зимой - в навозе, как майский жук! Он никогда не купит тебе такую, если даже будет рыть землю рылом, как дикий кабан. Сулумбек вскочил и ответил: «Ты как смеешь произносить имя моего отца, ублюдок? Не твой ли отец наживается на копейках, продавая детские жвачки и женские штаны. Нашел чем гордиться! Кличка у твоего отца Хаче Барч»? Хуци бросился на Сулумбека. Они подрались. Сулумбек его побил, сильно побил. Вот все.

- Дети, так это было? - удостоверился Гоарож.

- Так.

- Так было, Воти.

Гоарож повернулся к учителю и обжег его суровым прямым взглядом:

- Почему ты не сказал мне все, как было?

- Я-то. Я. подумал, что не стоил ворошить детские дразнилки. Мы, взрослые.

- Детские дразнилки, говоришь? Этим дразнилкам дети учатся у взрослых в собственных семьях. Воистину, правда, что и мои предки, и я обеспечиваем себя тем, что добывают вот эти руки. Мы землепашцы и скотоводы. В набеги не ходили, торговлей не занимались. Господь одарил нас честным, чистым хлебом. Семьи были обуты и одеты. Никогда не голодали. Оказывали прием гостю, помогали нуждающимся. - Гоарож поднял огромные свои натруженные руки. - Они нас кормят, как и ваших отцов. но среди нас попадаются и другие - к ним никакой зависти. Я прямо отсюда поеду к Баадалу Борцхаку, и если я что-либо ему должен, верну долг... Ну а то, что я тебя побил - заслуженно.

- Я не понял за что, отец.

- Видишь ли, мальчик, я сам хорошо не знал, за что тебя наказываю. А получилось правильно.

- Объясни мне, Воти, подоходчивее.

- Сын Баадала Борцакха нанес нам оскорбление языком.

- Так?

- Так.

- А ты чем ответил?

- Тоже языком.

- Мальчик, - Гоарож назидательно махнул перед его носом шершавым пальцем. - Это женщины парируют языком на язык. у мужчин для этого на поясе кинжал. Теперь ты понял?

- Теперь-то я понял.

- Мы - честные труженики, Сулумбек. А честь свою защищаем вот этим, - он хлопнул по рукояти кинжала, а потом показал пальцем на свой язык, - это не наше оружие. Оставь его бабам.

- Но у меня нет, Воти, кинжала.

- Будет!

Гоарож вытащил из кармана рубль серебром и положил на стол перед сыном:

- Купишь себе бумаги, чернил, карандашей.

Горец бросил еще один уничтожающий, беспощадный взгляд на учителя и вышел из класса.

Дети в окно видели, что всадник поскакал к центру Нясаре4, где располагались магазины нясаринских богачей.

- Хуци, - сказал тот правдивый мальчик, - твоему отцу не позавидуешь! Эшшахь!

Дети засмеялись.

БОДЛИВЫЙ БЫЧОК

Поперек седла лежал туго набитый мешок кукурузы, Сулумбек вел коня под уздцы не спеша, жалея животное.

На зимних каникулах отец сделал ему два дорогих сердцу для любого молодого кавказца подарка

- коня и кинжал. После неприятного случая в школе с сыном нясаринского торговца Гоарож совершенно изменился по отношению к сыну, стал воспринимать его, как взрослого.

- Сулумбек, - наставлял его отец, вручая серебряный пояс с кинжалом. - Носи, но помни: за каждый его взмах мужчине приходится отвечать перед другими, и за не взмах в нужном месте приходится отвечать перед своим мужским сердцем до самого могильного холмика. Тот, кто считает себя галгаем, должен усвоить эти две науки. Теперь на занятие поедешь на собственном коне, он стоит в сарае. Корм для твоего коня я привезу сам. Знаешь, как нужно относиться к коню?

- Скажи, Воти. Я мало что в этом смыслю.

- Конь должен быть накормленным и ухоженным. Подчини его своей воле. - сурово наставлял Гоарож.

- Я постараюсь.

- Ты уже бегло читаешь любую газету и переводишь его смысл на наш язык. Учитель доволен твоими успехами. Может быть, после окончания школы мы отправим тебя учиться дальше в Буро или Кизляр.

- Нет, Воти, не стоит этого делать. Я не хочу сидеть на шее семьи. Это будет стоить больших средств. Я не стану обузой для семьи. После школы я вернусь домой и буду помогать тебе и братьям.

Гоарож подумал немного и с теплой улыбкой на лице проговорил:

- Это слова мужчины и хорошего сына.

Первая и последняя в жизни похвала отца.

Детские крики вернули Сулумбека из родного отчего дома в Насыр-Корт, на тропинку, ведущую к мельнице. Слева была пологая поляна, а по ней бежала девочка, спасаясь от преследовавшего её бычка.

- Ва-а-ай! Вай! По-мо-ги-те!

Над кручей несколько мальчиков закатывались смехом.

Бычок нагнал несчастную, боднул, опрокинул и пробежал шагов двадцать. Потом развернулся для новой атаки. Девочка присела и в ужасе закрыла глаза, заплакала навзрыд.

Сулумбек отпустил лошадь и бросился наперерез животному, но не успел. Бычок пронесся в двух шагах от мальчика, повалил девочку, отбежал и застыл в боевой позе.

- Хlайт! Хlайт! Уходи, глупое животное! - замахал на него руками Сулумбек, бросил камень. Но бодливый бычок «бекнул» и бросился на защитника девочки. Могучим ударом он свалил с ног мальчика-крепыша, но тот успел схватить противника за один рог обеими руками. Оба покатились по поляне. Бычок вырывался, подросток не отпускал. Те, что стояли, перестали смеяться, наблюдали за сражением, подбадривая своего:

- Уци! Уци!5 Дай ему, как следует!

- До слуха Сулумбека дошли эти слова.

- Аьъ! - он вышел из себя, силы утроились, схватил оба рога, опрокинул животное на спину, выхватил из ножен кинжал, громко крикнул: «Бисмиллях!»6 и в следующий миг полоснул кинжалом по горлу. В лицо и на грудь фонтаном хлестнула кровь. Сулумбек встал. Бычок бился на земле, заваливаясь то на один, то на другой бок.

- Эшшах, мальчик! Что это ты наделал? Будет большой скандал. Хозяин этого животного очень неприятный человек. Может, тебе быстрее уйти отсюда и сообщить своим родным? Могут сгоряча побить.

- Нет, Дади, меня бить безнаказанно нельзя. - ответил Сулумбек старику.

- Тебя родители не похвалят. - настаивал старик.

- А что тогда, сынок?

- Тогда я их накажу. - твердо ответил подросток.

Старик смерил его с ног до головы, восхитился отвагой юного человека:

- Видать ты отпрыск бесстрашных. Но и тебе да будет известно, кант, я хоть и старик, но мужского достоинства терять не собираюсь. Эта девочка из нашего тайпа. У меня есть такая зацепка. Постараемся решить дело миром, а если не получится, тогда, тогда посмотрим. Меня зовут Иэсолта.

Впереди шел полнотелый холеный мужчина, за ним семенил, опираясь на посох, старик.

- Кто? Кто зарезал моего быка? Кто? Я спрашиваю.

Он встал в боевую позу: запрокинул голову, левая рука на пояснице, правая - на кинжале.

- Я зарезал твоего бычка, - невозмутимо ответил Сулумбек, двинувшись навстречу этим двоим.

- Ты?

- Я. Он не давал здесь проходу людям, бодался. Вон ту девочку он чуть не убил. Ваши мальчики этим забавляются. Вы старшие не знали об этом?

- Ай-я! Чтоб.

Сулумбек сообразил по губам мужчины, что тот готов произнести гадкое оскорбление в адрес его отца, это могло закончиться печально. Он надвинулся на полнотелого, положил руку на рукоять кинжала и сквозь зубы произнес:

- Побереги тебя Бог сказать плохое слово о моем отце!

Полнотелый по стальному блеску глаз понял, что мальчик готов пустить в ход кинжал, сорвись с его губ неблагородное слово.

Тут вовремя вмешался старик Иэсолта, он обратился к отцу полнотелого с укором:

- Я удивляюсь тебе, Махьи. Где твое приветствие, или ты решил сложить с себя эздел? Ну сын твой погорячился, хотя тут не стоит мужчинам горячиться из-за несчастного животного.

- Я виноват. Я заторопился. Ассаламу алейкум, Иэсолта! Что здесь произошло на самом деле?

- Ваалейкум Салам, Махьи! Ты хочешь знать, все как есть?

- Говори правду. Говори.

- Вот эти ваши подростки с самой весны не дают проходу людям по этой тропе к мельнице. Напускали бодливого бычка. Напустят его, а сами смеются над тем, как животное издевается над человеком. Разве это хорошо? Этот мальчик шел впереди меня, на коне поклажа. Вдруг крики: «Помогите! Спасите!». Видим бычок сбивает несчастную девочку раз за разом с ног и бьет своими рогами поверженную. Мальчик бросил лошадь и побежал на выручку. Так ваш бычок и его затиранил, повалил и давай бодать. Ну сгоряча он его и зарезал. Посмотри на него, он почти взрослый мужчина. Не убивать же за это. А девочка та из нашего тайпа, дочь Аскхе Исхака. А, не дай Бог, если бы животное выбило ей глаз или сломало что-нибудь, чтобы ты тогда сказал, Махьи? А? Ты об этом подумал? Людям не нравится, когда на них спускают бешеных собак или бодливых животных.

- Это был племенной бычок, купленный в Моздоке специально для улучшения породы наших коров, а вы его зарезали? Кто нам возместит ущерб? - вопрошал полнотелый Бача.

- Это уже другой разговор, Бача. Ущерб надлежит возмещению. На это есть народные судьи. Но и ты не забывай, и вам могут выставить счет - животное забодало и девочку, и этого благородного мальчика.

- Я ничего не знаю и знать не хочу, пусть возместят мне полную стоимость моего быка. Никто не просил этого амбала бросаться с кинжалом на мое животное, только за то, что оно из-за своей природной резвости заигралось с той девочкой. Кем она приходится ему?

- Отныне она будет моей сестрой. - сказал Сулумбек твердо.

- Да? - усмехнулся Бача, - Что ж, вот ты и рассчитаешься за то, что натворил из-за сестры. Ты чей?

- Я сын Гоарожа из Сагопши, наш род Г1оандлой. Меня самого зовут Сулумбеком.

- А что ты делаешь здесь в Нясаре?

- Я здесь учусь, я живу у ноанахоевского7 родственника Баке Чоалдара.

- Иэсолта, раз ты взял на себя роль заступника за этого. Сулумбека, будешь и посредником. Возместите мне ущерб! Все!

Бача демонстративно развернулся и пошел туда, откуда пришел.

Иэсолта поманил мальчика, пошли, мол, отсюда поскорее.

Сулумбек махнул утвердительно головой, поднял мешочек старика с земли, положил на круп своего коня, двинулся по тропе к мельнице. Иэсолта пошел рядом, придерживая одной рукой свою кладь. Казе Махьи достал кинжал и склонился над тушей бычка, чтобы освежевать.

- Махьи, это мясо можно есть. - бросил Иэсолта на ходу.

- Да? Бисмил сказали? - спросил обрадованно тот.

- Очень даже громко! - усмехнулся Иэсолта.

Когда они удалились шагов на сто, старик Иэсолта облегченно вздохнул:

- Хвала Богу! Он нас избавил от больших неприятностей. В таком, по сути, пустячном споре, слово за слово, дело доходит до оскорблений, а потом и до кинжалов.

- Дади8, это не были люди, отстаивающие свое кинжалами.

Но они могли сказать грязное слово, и тогда их пришлось бы наказать.

- О, мой мальчик! В галгайской кинжальной схватке никто не выигрывает: ни тот, кто получил удар, ни тот, кто нанес его.

Ты думаешь, отец согласится возместить им целого быка?

- Дади, мой отец не мелочный, он - мужчина! Хотя все, что мы имеем, сделано его руками. За это не беспокойся.

- Ругать будет?

- Нет. Он бы поругал, если бы узнал, что сын не отозвался на зов о помощи. Он говорит: сутары9 и зовэы10 пусть умрут в колыбели. - Я знаю род Гlоандлой, род благородный и отважный. Никто не смеет бросить тень на вашу честь. Но сейчас тяжелые времена. Чужаки принесли свои законы. Они внушают галгаям понятия доастама11, мужество и отвага возведены в глупость, честности предпочитаются хитрость и коварство. Наступает зама12 низких. Блюстителям галгайского эздела и древних традиций тяжело придется в этом новом мире. Ой как тяжело! Мяржаяъ13! Мяржаяъ!

- На мельнице было много женщин. Так уж сложилось, что это дело возлегло на плечи слабых женщин, так как обычный помол составлял пуд или полпуда. Мужчины считали для себя постыдным нести на мельницу такую малость, да еще идти горбясь на виду у всего села. Другое дело - большой помол: мешок или два мешка - взвалил на лошадь или осла и понес. На мелкий помол ходили такие, как Иэсолта, у которых не было ни женщин в доме, ни подростков.

Девочка Йиси стояла позади всех, оттесненная старшими.

Женщины хотели пропустить старика Иэсолта, но тот заявил решительный протест:

- Нет. Я займу очередь и, когда она наступит, смолю свою кукурузу. Таково решение схода. Но я бросаю вам, женщины, укор за то, что эту девочку-сиротку вы оттеснили из очереди.

Впредь так не поступайте. И да будет впрок и на здоровье вам то, что вы здесь смололи!

- Спасибо тебе, Иэсолта! - стыдливо опустила глаза одна из женщин. - Твой укор справедлив, и впредь мы будем внимательнее к младшим. Иди сюда, девочка, встань впереди меня.

- Нет. Теперь она будет с нами. Мой укор за обиду не принимайте, Ребенка на мельницу отправляют не от легкой жизни.

- Иэсолта, ты прости меня, но у этой девочки полнотелая, холеная мачеха. Почему она посылает с непосильной ношей этого кузнечика!

- Дела чужой семьи, родная.

Возвращались с помолом вместе. Смолотый жувр14 аккуратно уложили на коня. Сулумбек вел коня, рядом с ним шла Йиси, а старик Иэсолта, придерживая ношу, шел рядом. Девочка поминутно бросала взгляды на своего защитника - восхищение, обожание и кристальная детская любовь!

Иэсолта хотел снять свой мешочек у своего проулка, но Сулумбек не позволил, подвел коня к самому его дому.

- Сынок, ты теперь знаешь, где я живу. Меня зовут Берснаки Иэсолта. Мы с больной женой остались одиноки, в прошлом году от чахотки умер наш сын. Благослови тебя, Господь. Если будут с этими людьми трение, обращайся ко мне.

- Хорошо, Дади. Я отцу передам твои слова.

Потом он потрепал девочку по головке:

- А ты, родилась в рубашке, раз такого защитника нашла. Не забывай его. В наше время даже за родную сестру не каждый хватается за кинжал.

Девочка засияла от счастья, а из глаз брызнули слезы. Сулумбек смутился.

- Далеко до твоего дома?

- Вон алыча растет у наших ворот, там. Мы живем с отцом и с… Вручая сумку с помолом, Сулумбек спросил девочку:

- Ты знаешь, кто я?

- Тебя зовут Сулумбеком.

Он нагнулся к ней.

- Да, я Гоарожа Сулумбек. Но я еще твой брат. Если кто обидит, приходи ко мне в школу, я там учусь. Ты знаешь, где школа?

- Знаю. Это вон там. Какая я счастливая! Ва Дяла!

Она прижалась к нему боком и поцеловала в пояс, направилась по заросшему травой двору к дому. У дверей она обернулась и помахала ручкой.

* * *

- Иэсолта! - во дворе у самой калитки стоял Аскхе Исхакк, - Ты дома, Иэсолта?

Хозяин вышел на веранду, взмахнул правой рукой:

- А-а, это ты, Исхак? Приди свободным!

- И вам жить свободными, Иэсолта.

Старик направился к гостю, они поздоровались за руки.

- Ассаламу алейкум!

- Ваалейкум салам!

- Проходи в дом.

- Благодарю тебя, Иэсолта. Как жена?

- Болеет, постельная.

- Да, тебе не позавидуешь. На то видать воля Божья. И болезнь от Него, и исцеление от Него.

- Так оно и есть. Спасибо. – понурил голову старик.

- От людей я услыхал, что ты видел тот неприятный случай с моей дочерью у мельницы. Я сам об этом узнал только сегодня. Скажи, как это было.

- Было так, я нес в мешочке с пуд кукурузы. Дошел к самому спуску к реке. Впереди кто-то ведет лошадь с мешком на спине. Слева там такая пологая поляна, по ней бегает девочка и кричит: «Спасите! Помогите!».

За ребенком гонится свирепый бычок. Догоняет, ударом в спину сваливает девочку. Та корчится на земле, а он ее бодает.

Я бросил свой мешочек на землю, чтобы помочь ей, но меня опередил тот, кто вел лошадь.

Иэсолта подробно рассказал все, что там потом случилось, рассказал и о словесной перепалке, и как удалось погасить этот скандал.

Исхак выслушал все это и уставился на землю.

- Сыновья Казе Махьи оперились, устроившись охранниками, зазнались, думают, что некому их проучить. Ингуш терпит, когда наглец взбирается ему на спину, терпит, когда наглец взбирается на голову, а когда наглец снимает штаны, чтобы оправиться, ингуш его сбрасывает на землю и убивает... Они получат то, что заслужили. - Исхак развернулся, чтобы уйти.

Иэсолта сразу смекнул глубинный смысл слов этого корявого трудяги. Резьба терпения с него сорвалась - он наломает дров, может, кого-то изрубить и сам погибнуть.

- Именем Всемогущего заклинаю! Остановись и выслушай меня! Ты погубишь себя и семью! Не делай глупостей! Мальчик убил животное, наказал за побои твоей девочки. Казе Махьи, его сын Бача и около десяти подростков с палками спускались вниз воинственно, но встретив неустрашимый взгляд храброго мальчика, потухли, поболтали, покричали и ушли. И, клянусь Создателем, он готов был сразиться с ними насмерть. И мне некуда было деваться - кинжал ведь на поясе. Оставь это, как есть. Ну а если, по решению, старейшин, кто-то должен будет кому-то компенсацию - поступай по совести. Исхак, твою дочь защитили лучшим образом. Лишним скандалом ты только обесценишь то, что сделано. Лишнее - есть лишнее.

Исхак снова потупился, потоптался:

- Иэсолта, умный ты человек. Умных людей следует, слушать. Как ты думаешь, Махье Бача потребует возмещения?

- Может потребовать. Хотя, как мне стало известно, они бычка освежевали там же на месте и унесли мясо домой. По народному суду ему полагается не больше половины.

- Раз ты невольно втянут в это дело, сообщишь мне решение суда - я уплачу.

- Благородная мысль, Исхак. Отцу мальчика это будет приятно. Не из-за денег, как бы это сказать, ты таким образом высказываешь благодарность. Хорошо, я передам ему это.

Исхак не уходил, стоял, угрюмо глядя в землю:

- Скажи мне, Иэсолта, что говорят люди о моем доме, о семье, о девочке, о жене?

- Я не хочу вмешиваться в чужую семью. Наши предки считали для чужой руки и для чужого языка три предмета у мужчины неприкосновенны: конь, оружие, жена. Иэсолта, с рассветом я встаю, совершаю намаз, ем, что Бог послал, и ухожу в поле, возвращаюсь в сумерках, усталый до невозможности. Люди знают больше о моей семье, чем я - отец. Я пришел за советом - не отказывай мне, скажи то, что сказал бы родному брату.

- Ну что ж, раз так. Исхак девочке очень тяжело. Сколько ей лет?

- Девять.

- Девять. Твое хозяйство полностью на ней. За скотом ухаживает, холит, кормит. В доме убирается она. Я смотрел, как она несла кукурузу на мельницу, гнется как лозинка. Худенькая! Мяса на ней вообще нет. Жалко ее. Твоя жена болеет?

- Нет! - грустно усмехнулся Исхак. - Она здорова. Разве она похожа на больную? Мне-то говорит, что сама делает все. Ладно. Тебе спасибо за правду. Пошел я. Оставайтесь с миром! Ах да! Иэсолта, помоги мне найти такую женщину, которая была бы добра к моей девочке.

- Ты что, Исхак? У тебя красивая, молодая жена. И ты не богач, чтобы содержать двух жен. Где она будет жить? Две жены в одной комнате?

- Не забывай о моей просьбе. Мне нужна в доме нормальная женщина, хозяйка - он пошел, но у калитки обернулся назад. - Иэсолта, ты умный человек, но лишний совет и тебе не помешает, даже совет такого недалекого, как я: Иэсолта, ты общественный мужчина. Никогда не бойся говорить правду.

Лучше всегда молчать, как я. Я молчу, потому что мало смыслю в людских делах, сокрытых в сердцах. Но, но кое-что ведомо и мне.

* * *

В то утро Исхак нарушил установленный им самим порядок трудового для. Он не пошел в поле с восходом солнца.

Запряг телегу, вынес мешок кукурузы из сапетки, сказал жене угрюмо:

- Полуши ее и провей, чтоб чистая была для помола. Я вернусь через два часа.

Позвал дочь:

- Йиси, одень то лучшее, что у тебя есть.

- Исий15, у меня больше ничего нет, кроме того, что на мне. - сказала дочь. - А где платье и мячи16, что тебе подарила моя сестра?

- Их другой девочке подарили.

- Кому подарили? Кто подарил? - возмутился отец.

- Я подарила! - стала в позу жена. - Пришли женщины в гости, ребенок с ними, девочка ее возраста. Не могла же я без подарка отпустить. Ты ни в чем не разбираешься, кроме плуга и тяпки.

Постоял Исхак, подумал и подтвердил слова жены:

- Да,я мало в чем разбираюсь.Ты права.Йиси,садись на воз,мы с тобой поедем к дяци17.

- Прямо сейчас садиться?

- Да. А ты, - он повернулся к жене, - принимайся за работу, к моему возвращению кукуруза должна быть готова к помолу.

Он поехал к замужней сестре, которая жила в соседнем селе. Там зять и сестра встретили его радушно, усадили, накормили. Уходя, он протянул сестре деньги:

- Сходите на базар, купите что нужно, оденьте девочку. И пусть она у вас побудет дня три.

Мешок с кукурузой стоял на том самом месте, куда его поставил Исхак. Дело было к обеду. Жена сладко спала в своей постели. Неубранная посуда после завтрака была черна от мух.

Постель Исхака не была прибрана. А она спала.

Исхак постоял молча и вышел во двор. Нашел толстую орешниковую палку и стал ею лупить по мешку со всей своей мужской силой. Сам и провеял в большом медном чара18. Получилось полмешка чистой кукурузы.

Исхак снова зашел в дом. Жена спала, перевернувшись на другой бок. ОН не стал ее будить. На мельнице очереди не было.

Исхак быстро смолол свою кукурузу, уплатил боал19, уложил жувр на круп коня и пошел по тропе домой. Там, где бык бодал Йиси остановился - на земле пятно запекшейся крови и клочья шерсти на траве. Постоял, подумал, ухмыльнулся и мотнул головой. Жувр нельзя оставлять в мешке сразу после помола, обязательно разложить в прохладном месте на просушку, чтобы не пропах.

Он это сделал на единственном столе в доме. Наконец-то она проснулась и жалобно заохала, как ей трудно, что она больна, что никто к ней не чувствует жалости.

Исхак вышел во двор и запряг коня в телегу. Войдя в дом, он сказал, не повышая голоса, но твердо:

- Одевайся.

- Я и так уже одеваюсь. - пробубнила она.

- Быстрее, мне некогда.

- В чем спешка? Можно подумать, что потоп.

- Исхак подождал пока она натянула платье, накинула платок, одела мячи.

- Зачем я тебе?

- Ни за чем. Ты мне больше вообще не нужна.

Схватил ее за запястье и повел во двор. Она попыталась вырваться, но у этого закоренелого пахаря руки, словно клещи.

- Садись, - указал на телегу. - К твоим едем.

- Да! - она радостно заерзала в сене, как курочка в гнезде.

- Давай, поехали. Надо бы нарядиться.

Исхак не ответил, дернул вожжи и поехал со двора. Всю дорогу молчал, хотя жена время от времени бросала ему в спину колкие словечки: по какой надобности ему вдруг вздумалось посетить родственников? Почему едем с пустыми руками? Не стыдно показываться на люди в этом грязном тряпье? И конь - доходяга и воз - развалюха.

В те времена каждое поселение состояло из отдельных куров-кварталов. Один кур - один тайп. Как предписывает правило Эздела, Исхак сошел с воза и повел коня под уздцы, въехав в кур тайпа жены. У ворот тестя он остановился.

- Сойди. Пусть выйдет кто-то из мужчин.

Соадо жеманно сошла с воза и открыла калитку отчего дома. Она ничего не подозревала, да и не считала мужа способным на что-то решительное.

Вышел со своего двора сосед тестя, двоюродный брат его и с ним двое мужчин. Поздоровались, обменялись любезностями.

- Почему стоишь на улице? Заезжай к нам, если Суосарка не пускает, мы одни. Вот и свойственники твои идут.

Два брата Соадо приветствовали зятя, младший из них стал открывать ворота.

- Я не войду сейчас в ваш двор. Не открывайте. Хотел бы поговорить с Суосарко. Он дома?

- Дома. Что-то очень важное?

- Важное. Позовите.

Старший пожал плечами, до сих пор Исхак не встречался с тестем лицом к лицу. Однажды это приходится делать, подумал он.

- Позови, - приказал старший младшему.

По лицу старика было видно, что он учуял что-то нежелательное. Исхак сперва поприветствовал его, а потов твердо сказал:

- Я почитаю ваш тайп и ваш дом, поэтому и породнился с вами. Суосарка, с твоей дочерью у меня жизнь не получается. Четыре года терпел, старался - не слаживается. Поэтому я возвращаю тебе твою дочь Соадо.

Потом он произнес формулу, разрывающую брачные узы.

- Простите, оставайтесь с миром. - он смущенно опустил голову и повел своего коня прочь от этого двора. Через день к Исхаку приехали с претензиями, привезли посредников, хитроумных дипломатов, знатоков тонкостей ингушских традиций. Исхак ничего сам не стал объяснять - он позвал соседей и старика Иэсолта.

Приехавшие, заранее, еще дома, обыграв все возможные варианты развития диалога, говорили напористо, дескать, их род оскорблен тем, что бывший зять, ни с того, ни с сего сбросил, как мешок, с возу, Соаду у ворот отца и уехал. Причины должны быть веские, а они не были названы. Требуем назвать их.

На это Исхак возразил:

- Я не сбросил Соадо, как вы выражаетесь, у ворот отчего дома, а при свидетелях сдал ее с рук на руки родному отцу. А насчет причин развода, я не хотел вам, бывшим родственникам, говорить тяжелые, неприятные слова. Вот соседи знают, как мы тут живем.

- Неужели она такая плохая жена? - спросил старший брат Соадо.

- Она и не хорошая и не плохая - она никакая не жена. - таков был ответ Исхака. - Пусть люди скажут. Хотите, пройдите по улице.

- Ваша Соадо, молодая, ладная на вид женщина. Но мы никогда, ни разу не видели, чтобы она что-то во дворе делала. - сказал Иэсолта.

- А кто же им делал женские работы?

- Сам Исхак и девочка.

- Какая девочка?

- Дочь Исхака.

- Этот ребенок?

- Да.

- Хорошо. Тогда разрешите нам задать девочке несколько вопросов.

- Задавайте, сколько хотите.

Йиси позвали со двора. Она предстала перед старшими в новом платьице, тапочках и косынке.

- Как тебя зовут, девочка?

- Йиси.

- Кто тебя одел так красиво?

- Дяци.

- А Соадо тебя часто била?

- Нет. Никогда не била. - девочка мотнула головой.

Приехавшие радостно переглянулись меж собой.

- Соадо тебе обновку какую-нибудь дарила?

- Нет.

- Ни разу за четыре года?

- Нет. Но когда дяци в прошлом году подарила мне новое платье, Соадо отдала другой девочке, которая у нас гостила с женщинами.

- Она тебя обстирывала?

- Нет. Я стираю ее вещи. Она же больная всегда, всегда уставшая.

- А еду кто вам готовит?

- Я и Воти иногда, когда я не успеваю.

- А Соадо чем, занимается по дому?

- Она же болеет. Она спит.

Тут резко вскочил с места старший сын Суосарки:

- Я не хочу больше продолжать этот разговор. Все и так ясно - потом он повернулся к бывшему зятю, - ты не знаешь, къонах, как лечат ленивых женщин? Кнутом!

- Я на это не способен, - прямо ответил Исхак, - лишний раз животное не могу ударить кнутом, не то, что женщину. Нет, что вы, лечите ее сами.

Они надеялись напористой дипломатией водворить Соадо на место. У ингушей женщины-жеро20, не в почете. Послали за Соадо. Оказывается, ее оставили здесь в селе у дальних родственников.

- Собирай свои вещи. - приказал отец. - Где ее вещи?

- Пусть заберет все, что считает своим, - Исхак вышел во двор, вывел за руку дочь.

Во дворе соседи каждому приехавшему в отдельности рассказали о житие семьи Исхака, те ничего приятного о Соадо не услыхали. Уехали.

Соседи разошлись по домам. Отец взял за руку Йисии повел в дом. На пороге они остановились: их жилище было опустошено. Он бросил взгляд на очаг: она унесла даже очажные щипцы. Этими щипцами его мать поправляла огонь будучи невестой. Этого он допустить не мог. Выбежал во двор, вскочил на коня и догнал их за околицей своего села. Щипцы ему вернули.

Он им пожелал счастливого пути. У этого угрюмого, молчаливого человека вдруг оказалось много долгов чести.

Вечером он заявился к Баке Чоалдару.

- Чоалдар, я пришел высказать свое уважение к тебе и благодарность твоему племяннику, Ты, наверное, слыхал?

- Да. Все село только об этом и говорит.

- По преданиям старших, были времена Га, Канта, Галгая, когда мужчины поступали по зову чести и сердца. Сейчас уже другие времена. Этот юноша, наверное, забредшая не в свой век душа. Но да будет его путь честен и благороден на весь тот срок, который ему уделил Господь! Этого быка и еще что полагается я отдам.

- Нет! Нет! Исхак, я уже ходил к Казе Махьи с деньгами, но тот категорически отказался брать. Наоборот, сам извинился. «А мальчику, - говорит, - передай спасибо, что избавил меня от проклятий односельчан». Сын что-то хотел возразить, но отец огрел его посохом. «Стыдно, - говорит, - из-за бычка, которого мы сейчас едим, столько шума поднимать. Заходи, и на твою долю кое-что осталось».

- Махьи не глупый человек и мужское достоинство имеет. Теперь выведи мне защитника Йиси. Я хоть посмотрю на него.

Вышел из дому и поздоровался этакий крепыш, плотно сбитый, словно вытесанный из цельного крепкого материала. Синие глаза смотрели прямо и просто. На поясе - кинжал.

- Воти, вы хотели меня видеть? Добрый вечер! - поздоровался мальчик.

- Это я хотел на тебя посмотреть. Я отец Йиси. Как зовут твоего отца?

- Гоарож.

- Да, тяжелое имя. А как он в семье? - поинтересовался он.

- Как тебе сказать, Воти, он не любит болтунов, лентяев и трусов. Рука тяжела, но справедливая. И он не мелочный.

- Это видно, сынок, по тебе. Ты заступился за мою дочь.

Ее обижали все, даже дети нашего тайпа. Ее некому было защитить. Несчастных никто не любит.

Разве она виновата, что лишилась рано матери? На ней одни кости и кожа. Не понимаю, как она ходит. Всего-то веса в ней с гусиное перо, легкая такая. Да воздаст тебе Господь добром! Чем мне тебе отплатить?

- Не расстраивайся, Воти, никто больше не посмеет ее обидеть.

Исхак повернулся, чтобы уйти:

- Передай Гоарожу мое почтение. Я, Бог даст, навещу его, лично поблагодарю за то, что вырастил отважного канта.

* * *

Гоарож молча и внимательно выслушал очередную выходку сына. Баке Чоалдар изложил все подробности заклания бодливого быка.

- Там такая пологая поляна, которая спускается к самой реке. Раньше так и называлась Пологая Поляна, теперь, после этого случая, она получила новое название - Гюандалой кlаьнька уст бийначе21.

Гоарож ухмыльнулся, но голову не поднял.

- Говоришь, имя Бога помянул, прежде чем зарезать?

- Да. Иэсолта был в двадцати шагах от него. Бык его несколько раз сбивал с ног. А те мальчики подбадривали животное, кричали, смеялись: «Уци! Уци!». А нашего это и взбесило. Вскочил, схватил за рога и опрокинул на спину, выхватил кинжал, крикнул «Бисмиллях!» и полоснул по горлу.

- Я его вины в этом не вижу, Чоалдар. А ты что думаешь?

- Правильно. Он мальчик смелый и гордый, не перенес насмешек.

- Да, да. В его возрасте сердце еле умещается в груди. Он пошел в моего деда. Как ты думаешь, может, лучше его увезти домой? Как бы он чего еще не натворил.

Так обрадовался Чоалдар этим словам Гоарожа:

- Увези! Ради Бога увези! Если бы ты знал, как я боюсь. Он у тебя, как порох: малейшая искра - взрыв. С вечера до утра - я счастлив, а с утра до вечера - сердце в тревоге. Увези! Пусть он будет у тебя под рукой. У него такой возраст.

Гоарож хлопнул огромными ручищами себя по коленям:

- Так. Чоалдар, я его увезу, но не сей раз. Если Сулумбек уедет со мной, те пустят слух, что он сбежал со страху. Потерпи как-нибудь с месяц. Но а я с сыном поговорю.

- Ладно.

Позвали Сулумбека.

- Сын, ты научился языку бумаги? - вопрошал отец.

- Да, Воти. - отвечал сын.

- Ты можешь прочитать любую бумагу и книгу.

- Могу.

- А указы царя? - допытывался Гоарож.

- Тоже могу.

- И все понимаешь?

- Почти.

- Что ты намерен делать дальше? Хочешь дальше учиться?

- Воти, для чего мне дальше учиться? Чтобы стать талмачом или писарем? Или пойти в армию, чтобы заработать золотые погоны и шелковые аксельбанты? Талмачи и писари бессовестные люди, обманщики, а те - просто хвастуны. Мне стыдно тебя и братьев. Разреши мне вернуться домой и делать работу мужчин. Как только я закончу эту школу.

Ответ понравился отцу.

- Разрешаю. Можешь и не заканчивать, раз ты в хакимы не лезешь. Правильно. Хакимы из наших

- хуже чужаков, стараются бессовестностью перещеголять их, и голодные, как пиявки. Моему сыну среди них не место. В конце месяца вернешься домой. И еще в день раз, пока ты здесь, проедешься по улицам. Но никого не задевай. Соблюдай эздел, встретишь старшего, сойди с коня. Бояться никого не надо, кроме Бога, но и прыгать на людей не надо, как драчливый петух. Вот. Понял?

- Понял. Гоарож засобирался домой. Сын повел его коня под уздцы за околицу села. Так положено.