Глава 23. Через Темную Долину

Come on!

Gonna kill you, gonna send you to the grave tonight, оh yea that’s right!

«Death Of The Prodigy Dancers», Prodigy

Ненавижу Темную Долину! Лютой ненавистью!

И будь я Тем, От Которого Всё Зависит, или хотя бы Отвечающим Чувачком, У Которого Есть Маленькая Атомная Бомба, я бы вполне ответственно эту маленькую атомную бомбу на Темную Долину уронил.

Потому что лично я был бы рад, если бы ее не было на карте Зоны.

Пусть будет Радар, от одного вида которого у меня шарики за ролики закатываются. Пусть будет даже ЧАЭС с ее бесконечными коридорами, шахтами, лазами, расширителями. А вот Темной Долины, пожалуйста, не надо.

Начать с того, что когда-то давно, кажется, что сто лет назад, а на самом деле всего десять, в Темной Долине я потерял и напарника, и наставника, у которого ходил в отмычках.

Я был еще молодым салагой, недоноском. И кличка у меня была другой – тогда меня звали не Комбатом, а Сэнсэем, мне почему-то казалось это страшно круто – прозываться Сэнсэем, вспоминались восточные боевики с их задорным ногодрыжеством, рукомашеством, кувырками в обезьяна-стайл и прочими буддийскими монастырями.

Моего тогдашнего напарника звали Кнопкой. Вопреки беспонтовой кличке он был рассудительным пацаном со смуглым лицом и умным, живым взглядом. Не таким рассудительным, как зануда Тополь. Но все же.

Кнопка был моим земляком. Мы вместе учились в школе, а потом на физфаке, когда, с треском провалив третью по счету сессию (у меня лично было два «несрубаемых» хвоста – по программированию и, конечно, по иностранному языку), мы решили сдернуть в Зону, где никаких сессий нет, где физика, так сказать, живая, весомо-грубо-зримая, где двойкой называется не оценка в зачетке, а блуждающая парная жадинка, где над тобой нету никого – ни мамы с папой, ни декана, ни милиционера. Никого, кроме, конечно, Бога, в которого мы с Кнопкой тогда не верили.

В общем, было бы сказано, сделать недолго.

И мы, бросив универ и даже не уведомив родителей (которым нам так сильно хотелось отомстить за их якобы черствость и их якобы тупость), поперлись искать счастья на берега Припяти. Черствые и тупые родители тут же заявили в милицию, мол, пропали дети, возможно, похищены… Но это уже совсем другая история.

И вот мы сходим с поезда (никогда не забуду тот плацкартный вагон) на вокзале в Киеве.

Январь. Минус десять. В четыре – темно. Погода такая, что хочется немедленно купить веревку, мыло и тут же, в общественном сортире с запекшейся вокруг очка лавой экскрементов, удавиться.

Помню, из вещей у меня был только пластиковый пакет со сменой белья, станком для бритья и телефоном, у которого коротил аккумулятор.

На банковском счету у меня было сорок единиц – подарок тети на мой семнадцатый день рождения (она подарила деньги вместе с карточкой). У Кнопки денег было чуть побольше – единиц триста. Он, оказывается, копил на какой-то супер-бупер-компьютер. На эти триста единиц мы пили и ели первое время. На них же мы наняли машину, это был допотопный «газон» с колесами, обмотанными цепями. Машина довезла нас до самого Периметра…

Вначале мы с Кнопкой ходили в отмычках у Дайвера – был тогда такой деятель среди радиоактивного мяса.

Дайвер был дьявольски осторожен и мог просидеть в Баре трое суток кряду, дожидаясь «вдохновения».

Мы с Кнопкой за глаза частенько называли его «ссыкуном» и «алкашней». Да и вообще охотно самоутверждались за его счет, всячески понося его, благо Дайвер действительно слишком много пил, был слишком неопрятен, слишком редко «поднимал перископ» и вообще являл собой идеальную мишень для издевательств «молодежи».

Кругозор у Дайвера был узенький.

Он охотился почти исключительно за «лунным светом» – на этот артефакт у него был налажен свой эксклюзивный канал сбыта, в обход скупщиков. Поговаривали, что Дайвер продает «лунный свет» какой-то мутной южноамериканской конторе – не то химлаборатории, не то и вовсе космическому агентству. Контора называлась «Мачу-Пикчу» – значительно позднее я узнал, что есть такой город в Перу. Древний, построенный южноамериканскими индейцами.

Не знаю, как там насчет космического агентства, но в обществе индейца по имени Эмилито, очень мало походящего на индейца с трубкой мира и в головном уборе из перьев, я его видел часто.

Отмычек у Дайвера было много – человек восемь.

И в целом, невзирая на свой затрапезный вид и вечный запах перегара изо рта, он был добросовестным педагогом. Никогда нас специально не подставлял, за спины наши не прятался и вообще делал что мог.

Случалось Дайверу даже читать нам нечто вроде лекций. Голос у него был низкий, пропитый. Интонации отрывистые, словно он говорил, превозмогая крайнее презрение и вселенскую усталость. Он обращался к нам «дети» – хотя старший среди отмычек, Фредди, был младше его от силы лет на пять.

«А это, дети, слепой пес. Он ходит стаей. В каждой стае, значится, по десять-пятнадцать тварей. Шустрые они – жуть. И до жратвы жадные. Постарайтесь сразу попасть твари в глаз – сэкономите себе время».

«А главное, дети, помните: первым делом труп убитого врага надо тщательно обыскать. При нем могут обнаружиться патроны и лекарства!»

Или: «Дети, имейте в виду: без антидотов в лабораторию Х-18 лучше не соваться!»

Помимо жадности – а Дайвер был жаден – и избыточной осторожности, которую я и к недостаткам-то причислить не могу, ибо в Зоне все не так, как вне ее, Дайвер обладал ярко выраженным упрямством.

Какой он был упрямый! Однажды, помню, посеял свой полевой бинокль, да не где-нибудь, а на Свалке. А мы уже в пяти часах ходьбы от этой Свалки находились, время было позднее. Другой бы плюнул на этот бинокль. А Дайвер – не плюнул. Уверял, ему этот бинокль сам Шухов когда-то подарил. В общем, вернулся за ним. Ночь не спал, геморройных узлов себе нажил – но вернулся! К счастью, ходил он один, нас не стал гонять – мы все это время вшестером в его схроне прятались, поскольку совсем малоопытные были.

Зато сколько радости было, когда Дайвер за нами вернулся!

И вот однажды пошли мы с Дайвером и Кнопкой, тогда мы уже втроем ходили, в эту самую Темную Долину, за очередной порцией «лунного света». После очень сильного Выброса. В сезон, стало быть. Аномалии в очередной раз сдвинулись, новых артефактов наросло – как грибов после дождя!

Так-то оно так, но ведь и монстров с мутантами сколько разбегалось!

Добыли, помню, целых две «кристальные колючки» (это так, между делом) и одну «ведьмину косу». Для нас тогда эта «коса» была как сейчас «звезда Полынь» – чудо чудное, диво дивное цены немереной!

Устроились в надежном месте пообедать. Не успели достать бутерброды, как откуда ни возьмись на нашу поляну наскочила дюжина снорков!

Снорк, конечно, серьезный противник. Но мне и в голову не могло прийти, что мы не отобьемся! Молодость, задор, насыщенная адреналином кровь лупит в виски.

Кнопка, горячая голова, тут же принял позицию «Сдохните, твари». Выгнул спину, грозно оскалился. И принялся поливать снорков свинцом.

Я взялся защищать Кнопкин тыл.

Один Дайвер талдычил: «Дети, идти надо! Прибор говорит, еще мутанты на подходе!»

А мы ему: не дрейфь, папаша! Мы тогда как раз в силу входили. А это самое опасное – когда тебе кажется, что тебе все можно, что на тебя управы нету.

В общем, устал Дайвер нас уговаривать, разозлился, бросил пару гранат – и дернул своей дорогой. Это я теперь знаю, что далеко он не ушел. А тогда я думал, что мы остались вдвоем. Но это меня нисколечко не пугало!

Тем временем подтянулись те снорки, которых обещал Дайвер. Оказалось, что их шестеро.

А ПДА нарисовал еще одну бригаду. Из девяти тварей. Я поделился своими опасениями с Кнопкой – мол, силы неравны, рука устанет всех мочить! Да и патронов не так чтобы до хрена!

Но в Кнопку будто демон какой вселился.

– Чтобы я да перед снорками отступал? – бросил он спесиво.

В общем, так мы и строчили на обе стороны, пока у нас не стали кончаться патроны. Ствол моего автомата повело. Ствол Кнопкиного – тоже.

Конечно, этого скорее всего не случилось бы, будь у нас нормальные автоматы, оригинального российского производства… Но мы по бедности своей бегали с румынским барахлом.

И тут явился Дайвер.

Удивительно точными очередями он распугал нападающую нежить. И крикнул:

– Братва, последний раз говорю, пойдемте! Тут недалеко схрон моего кореша Жука. Там пересидим!

Но Кнопка был непреклонен.

Я, говорит, себе зарок дал. Если всех снорков на этой поляне перестреляю, стану удачливым сталкером и вообще все у меня в жизни сложится шоколадно. А если не перестреляю, тогда негодным я сталкером буду. А негодным сталкером мне и быть-то не хочется. В общем, стою до последнего патрона и прочее героическое ля-ля.

Но у нас-то с Дайвером очко конкретно играло.

В общем, под прикрытием Кнопки мы ушли.

А потом мне на ПДА грохнулось сообщение о гибели друга.

Среди этих вот мрачных деревьев, на этих вот давящих на мозг полянах Темной Долины, в виду ржавого остова ЗИЛа и задрали снорки отличного пацана Кнопку…

Мы же с Дайвером матюгнулись про себя и дальше пошли, к схрону Жука.

А через восемь дней после того случая погиб и сам Дайвер. Правда, погиб не в Темной Долине, а в подземельях Агропрома. Но многие говорили, да я и сам видел, что после гибели Кнопки, которого Дайвер всегда выделял и которого любил как родного сына, что-то в Дайвере надломилось. Так что можно сказать, что Темная Долина унесла не одну, а две близкие мне жизни…

Впрочем, приходилось мне слышать и другое: мол, это перуанские партнеры нашего Дайвера завалили. Наемникам заплатили – и те его замуровали возле выхода из Гнилого Коридора. Мол, наш Дайвер слишком много знал.

Может, и так. Какая теперь разница? Главное, после того, как Кнопка погиб в Темной Долине, я два месяца в Зону – ни ногой. Сидел в «Штях», пялился на девок-стриптизерш, пил горькую и плакал, плакал, как дошкольник.

Мне было очень горько. По ночам мне являлся Кнопка, который укорял меня за то, что я его от героических глупостей не отговорил. Что не проявил твердости. Что за шиворот его с той роковой поляны не уволок (хотя, конечно, если по справедливости, такую рамочку – а Кнопка весил сто двадцать кило – я никуда бы не уволок против его воли). А еще мне снился Дайвер. И тоже что-то такое мне в мозги наливал – горькое и обидное. И каждую ночь я спорил, спорил с ними, что-то такое самому себе доказывая. Вставал утром с перекошенной рожей и проклинал все на свете. В первую голову – Темную Долину.

Но потом прошло.

Почему я вспомнил про Кнопку и Дайвера?

Да потому, что, если бы не Ильза с Иваном, никакой Тополь со всем его талантом людей вот так запросто убалтывать не заставил бы меня на этот уровень сунуться.

А так…

– Ну, посмотрим, что там на Свалке у нас! – бодро сказал я. – Может, чего нового свалили?

– Ага, пару свеженьких «меринов», прямо вчера приехавших из Берлина, Федеративная Республика Германия, и три-четыре новые «бэхи», только сегодня из Мюнхена, та же ФРГ. Специально для тебя. Выбирай, не хочу! – гнусно скривившись, процедил Тополь. – И главное, все бесплатно! Как пишут в газетах, «условие поставки – самовывоз»!

Только что мы щедро расплатились с Неразлучником за приют и питание и теперь стояли возле въезда на территорию Бара. Считай – стояли на крыльце.

Оставив Ильзу и Ивана непосредственно возле будки охраны, мы с Тополем отошли посовещаться. Конечно, это запросто можно (и нужно!) было сделать еще на территории Бара, за бокалом темного. Ну или хотя бы за завтраком с пережаренными тостами и прогорклым кофе. Но! Но… В общем, в сталкеры идут по преимуществу всякие романтически настроенные разгильдяи. Мы с Тополем не были исключением. И ненавидели обсуждения «заранее».

– Сдается мне, через Свалку ты идти не хочешь, – проявил догадливость я.

– Верно, не хочу, – кивнул Тополь. – Мне эта твоя Свалка вот где. – Мой товарищ провел ребром ладони возле горла. Дескать, достала.

– А как ты идти хочешь?

– Через Темную Долину. Как все нормальные люди.

Я молчал. Мое отношение к Темной Долине он прекрасно знал.

Историю Кнопки и Дайвера я ему, конечно, рассказывал. И не один раз.

– Я не пойду через Темную Долину. Не пойду – и все, – упрямо сказал я.

– А я через Свалку не пойду, – пожал плечами Тополь.

Ситуация эта в шахматах называется словом «пат». Ни наши вашим, ни ваши – нашим. Но я не сдавался.

– Ты что, боишься? – спросил я, пытаясь взять Тополя «на слабо».

– Да, боюсь. У меня каждый раз какая-нибудь мелкая неприятность на этой Свалке происходит – то на гвозде ржавом дорогой комбинезон порву, то ногу подверну, то контейнер потеряю, то еще что-нибудь похуже… Вроде ты не знаешь!

– Знаю, – кивнул я. – Но у меня та же история с Темной Долиной.

– Нет, у тебя не та же история. У тебя просто воспоминания плохие. Призраки прошлого! А у меня еще бедро не зажило с тех пор, как мы там в мае с тобой шастали. До сих пор гноится, представляешь?

– Представляю. И все же через Темную Долину не пойду!

– Конечно, не пойду! Лучше я потеряю два дня, руку, ногу или чью-нибудь там жизнь на Свалке, где сейчас, вот именно сейчас, по сообщениям Синоптика, кишмя кишит всякая нечисть и аномалии! – перекривлял меня Тополь.

Я отвел глаза. По здравому размышлению Тополь был, конечно, прав.

Думаю, в ту минуту он уже в тридцать второй раз за прошедшие дни пожалел, что ушел с Речного Кордона ради сомнительного счастья проводить время с остохреневшим радиоактивным мясом по имени Комбат.

– Послушай… А давай пойдем на компромисс, – задумчиво предложил Костя.

– Знаешь определение компромисса? Компромисс – это когда всем плохо.

– Так вот, компромисс, – продолжал Тополь, словно бы не расслышавший моей последней реплики. – Разделим отряд на две части. Я и принцесса Лихтенштейнская вдвоем пойдем через Темную Долину, потому что так безопасней и для меня, и для нее, и здесь не о чем спорить. А ты и потенциальный принц Лихтенштейнский, ха-ха, пойдете через Свалку. Тебе ведь так хочется на Свалку, а идти туда одному тебе неудобно с морально-этической точки зрения. Вот так, по двое, мы спокойно пройдем через Зону и пересечем Периметр. Мы – севернее, вы – южнее. Встретимся в «Лейке». Там же и обсудим, какой маршрут по факту веселее и в какой пропорции делить деньги, которые отчинит папенька нашей Ильзы. Как тебе такой компромисс?

Тополь смотрел на меня своими спокойными глазами и ждал ответа.

Ильза и Иван, крепко взявшись за руки, тоже смотрели на меня с расстояния в двадцать метров. И тоже ждали ответа. Хотя услышать его, в силу расстояния между нами, они не могли.

Я посмотрел на них, оценивая. Иван казался отдохнувшим и порозовевшим. Словно бы с курорта десять минут назад прилетел. Разве что лицо его не в меру порозовело и стало еще более похоже на поросячью морду. Не хватало, пожалуй, только мокрого пятака.

Ильза – и та после ночевки в комнате Неразлучника построжела и даже вроде как похорошела (хотя закрути меня птичья карусель, если в Зоне хорошеют!). Я провел взглядом по блестящим черным волосам принцессы и понял: если бы не Ильза, а точнее, если бы Ильза не была Ильзой, я бы принял предложение Тополя разделиться на два отряда. А так – так нет. Не отпущу я Ильзу с этим раззявой Тополем!

– Твоя взяла, Костя. Пойдем через Долину, – сдался я.

– Я так и знал, что в тебе ревность взыграет! – пошутил Тополь.

То есть это ему казалось, что он пошутил.

А мне казалось, что я влюбляюсь. В самый неподходящий для этого момент.

– И вот там, возле горы… забыла, как она по-русски… Драй Швестерн.

– Три Сестры, – подсказал Иван.

– Да… Правильно! На гора… Три Сестры стоит мой замок… – продолжала Ильза с обезоруживающей улыбкой. – Наш замок, то есть замок мой семья… Он такой… очень красивый… наш замок. Крыша мой замок сделать из… из… – Ильза посмотрела на меня, словно я наверняка должен был знать, из чего у них крыша.

– Из черепицы, – подсказал Иван. Этот точно знал, потому что видел.

– Да. Сделан из черепиц. Коричневый цвет такой. И у нас еще есть квадратный… большой баш… баш… башка?

– Башня, – обреченно подсказал Иван.

– Да. Башня. И крепостной стена. С зубами.

– С зубцами, – поправил Иван.

Я улыбнулся «стене с зубами».

Мы шли по Темной Долине уже два с половиной часа. Ильза развлекала нас легендами и мифами родного Лихтенштейна.

Я узнал много нового – как ее папашка прижил от танцовщицы кабаре четверых бастардов, как ее дедуган чуть не утонул в бочке с крепленым вином, куда он свалился, потому что наблюдал за свиданием своей горничной и китайского посла по имени Сунь Гуй, как ее прапрадедушка едва не застрелил хрустального оленя и как ее прабабушку прокляла нищенка, которой та не пожелала подать монету после Пасхальной службы… Пожалуй, если бы все эти конфитюрные истории рассказывала какая-нибудь претенциозная дура, я бы не стал вникать. Подумаешь, враки напополам с полуправдой, какие всюду в Европе сочиняют для того, чтобы содрать с туристов побольше бабла за обед в том или ином жутко историческом ресторане. Но так как все это рассказывала Ильза своим чарующим, с легкой хрипотцой, голосом, очаровательно путая падежи и склонения, изобретая новые выражения и без колебаний кастрируя старые…

– И на этой стене… мой мать и мой отец один раз… петь дуэт Зигфрида и… и… Брунгильда… Из… Гёттердаммерунг…

– Из оперы «Гибель Богов», – помог с переводом Иван.

– А потом мой отец… наделал моей маме… предложение!

Я посмотрел на Ильзу умиленно. Ах, как это рафинированно прекрасно! «Наделал предложение»! После того, как они исполнили дуэтом отрывок из оперы!

В общем-то это было довольно крезово – слушать милое птичье еврочириканье здесь, в Зоне. В неослабном ожидании заплутавшего зомби, оголодавшего снорка, с ума сбесившейся псевдоплоти или твердо решившего пошалить, засрав чужие мозги, контролера.

– А чем, кстати, занимается твой отец? – спросил Тополь.

– Он… собирает, – отвечала Ильза.

– Ягоды?

– Нет. Не ягоды.

– А что?

– Картинки… Собирает картинки.

– С бабами?

– Да. Картинки фламандских мастеров.

– Ты хотела сказать – картины? – уточнил Тополь.

– Да! Да! Картины! У нас две… тысяч… картин! В нашей галерее! Их собирает мой фати!

– Вот это занятие для солидного папика. – В голосе Тополя звучала убийственная ирония. Однако иронии Ильза, конечно, не заметила.

– Да-да. Папе нравится! – согласилась она и просияла.

Ну и жизнь у них, у князей! Ни фига не делаешь, только исполняешь оперы и собираешь картины. Впрочем, оно и понятно. Помню, кореш у меня был, звали его Сомов, скупщиком хабара работал. Так он когда-то бухгалтером в Европах по контракту вкалывал, пока не сел за мошенничество в особо крупных. А когда вышел, решил, что в Зоне оно спокойней и веселее, чем в Европах…

Так вот этот Сомов, помнится, рассказывал, что Лихтенштейн – это место, где весь цивилизованный мир – и Америка, и Азия, и, уж конечно, старушка-Европа – отмывает шальное бабло и складывает награбленное. Что кроме банков, где процветают всяческие полулегальные махинации, в этом самом Лихтенштейне ничего и нет. Точнее, есть: это кафешки, где обедают служащие банков, и пивные, где служащие банков надираются в хлам по пятницам.

Еще Сомов объяснял, какое удобное в этом их Лихтенштейне законодательство – в плане налогов и уголовной ответственности. Жаль, подробностей я уже не помню. Не то всенепременно принцессу своей эрудицией поразил бы! Так что у князя Лихтенштейнского, который весь этот банковский беспредел крышует, наверняка с лавандосом все в порядке. А когда денежки есть – и интересы соответствующие, респектабельные. И яхта у старикана – мое почтение. Сколько я, дурак, ни копи, а на такую ни в жисть не наскребу!

Дойдя до этой жизнеутверждающей мысли, я вдруг понял, что зверски хочу в туалет. Ибо не слишком обильный завтрак, который приготовил нам своей немытой рукой повар Тинто, совершенно не хочет держаться у меня в животе и перевариваться, снабжая мой организм жирами, белками и углеводами.

– Эй, товарищи… – позвал я.

Все остановились и обернулись ко мне – Тополь, шедший первым, Ильза, шедшая за ним, и Иван, сутулый, похожий на великана, обпившегося браги.

– Чего?

– Я отойду… минуток на пять.

– Далеко? – насторожился Тополь.

– Километра на три, – отвечал я, глядя на Тополя с укоризной. Дескать, ты бы еще спросил, есть ли у меня туалетная бумага.

– Далеко не ходи. А то нехорошо как-то… Что-то мой ПДА пошаливает… И датчик аномалий…

– Не хлюзди, Костя, – заявил я, ныряя в ближайшие кусты орешника. – Кстати, вы пока можете чайку погонять, у Тополя в рюкзаке термос. А желающие – так те и вовсе могут сделать друг другу массаж ножных протезов…

Ближайшие десять минут я был занят, да простит меня читатель за подробности, исключительно своим желудочно-кишечным трактом, который моя мама, терапевт захудалой районной поликлиники, называла всегда и только лаконичной аббревиатурой ЖКТ.

Чтобы случайно не смутить невинность ее высочества запахами и неблагозвучием, я отошел достаточно далеко от поляны, где остались гонять чаи мои спутники. Ну точно как в свое время Мисс-86!

А когда я вернулся…

Что-то пошло по звезде – это я понял еще в пятидесяти метрах от той самой поляны с хилыми осинами.

Начать с того, что я услышал мужские голоса, ни один из которых не принадлежал ни Тополю, ни Ивану.

И закончить тем, что Ильза вновь пронзительно завизжала – как давеча в Баре.

Я упал на брюхо, тщательно изучил карту местности на датчике аномалий и полез, полез по-пластунски туда, где оставались Тополь и Ко .

– Где Комбат? – спрашивал невежливый плечистый мужчина, тыча в спину Тополю дулом автомата. – Тополь, я тебя спрашиваю, где Комбат?

«Ого!» – встревожился я.

– Да шел бы он к монахам, этот твой Комбат! – в сердцах рявкнул Тополь, пытаясь повернуть голову к плечистому с автоматом.

Я насторожился. Рявкающий Тополь – это большая редкость. Обычно Костя сама сдержанность. Пока трезвый, конечно.

– Я тебя спросил, где Комбат! – повторил плечистый. Его голос показался мне смутно знакомым. Неужели я знаю эту падлу? Мои пальцы самопроизвольно сжались в кулаки.

– А мне откуда знать, где твой Комбат? Я ему что, нянька? Поссорились мы, не слышал, что ли?

– Что поссорился – слышал. Что помирились – сам видел, – спокойно возразил плечистый.

– И что ты видел, интересно?

– Как вы сидели в Баре и пиво дудлили. Будто старые кореша. Типа не ссорились никогда. И сам Неразлучник вам закусон подносил.

– Ну и что?

– Как что? Мне Комбат нужен.

– Если он тебе и впрямь нужен, ты не в ту сторону пошел. Мы от Бара пошли сюда, в Темную Долину. А Комбат – тот двинул на Свалку. Ты разве не знаешь, что Комбат уже десять лет в Темную Долину ни ногой? Что у него здесь лучший друг погиб, Кнопка. А потом еще и Дайвер, у которого он в отмычках ходил, кони двинул.

– Да вроде слышал что-то… И какие выводы?

– За Комбатом на Свалку отправляйтесь. Потому что у Комбата принципы.

– Принципы? Ну-ну. А это кто? Телка Комбата? – спросил плечистый, указывая подбородком на Ильзу.

Принцесса Лихтенштейнская смотрела на всю эту сцену исподлобья, прищурив свои бездонные глаза, взгляд которых теперь казался беспощадным и яростным, как у затравленной волчицы.

Казалось, будь ее воля… уж эта правнучка жестоких герцогов Лихтенштейнских устроила бы пацанам вырванные годы!

Что-то подсказывало мне, что в замке на горе Три Сестры, о котором только что так красиво рассказывала нам Ильза, имеет место прекрасная пыточная комната, где собраны жутко древние и офигенно исторические орудия дознания, которыми еще прапрапрадедушка Ильзы, какой-нибудь Франциск Лисья Морда, вызнавал у проштрафившихся должников, где они зарыли свои соцнакопления, а у политических противников – где прячутся ассасины…

– С чего ты взял, что это телка Комбата? – глуповато спросил Тополь. Его удивление показалось мне неподдельным.

– Да видел я, как они с ней в углу миловались, когда Комбат Зеленому и его пацанам в табло засветил, – усмехнулся плечистый.

– Да брось заливать!

– Пантелей говорил. Он видел.

«У-у, твари глазастые!» – удивился я.

– Это не телка Комбата. Она туристка. Из Прибалтики. По-русски понимает плохо. Дура редкая, – последние слова Тополь произнес вполголоса, с доверительной интонацией предателя, разворачивающего перед вражеским полководцем план осажденного города.

– Из Прибалтики? – с недоверчивой усмешкой спросил тот.

– Из Прибалтики, – не моргнув глазом подтвердил Тополь.

– А мужик кто? – Он указал на Ивана.

– А мужик – жених ейный. Ваня. С ним, пожалуйста, поосторожней. Он с ФСБ какие-то дела мутные мутит… Может, и работает там…

Я знал, что Тополь… хм… фантазирует. Проще говоря, врет в надежде отпугнуть нежданных гостей. Или, по крайней мере заронить в их души сомнения в том, что им нужна такая добыча.

– Да нам по фиг, ФСБ или хоть вообще ЦРУ! Мы же в Зоне. А в Зоне свои законы.

Эту фразу произнес парень, который держал на мушке Ильзу (я чуть не написал «мою Ильзу»).

Его голос тоже показался мне знакомым. Я по-черепашьи вытянул шею, чтобы разглядеть говорящего.

И разглядел. Я узнал его – это был пацан, который отирался возле соседнего «подоконника» в Баре. Голова коротко стрижена под ежик. На лбу – ссадина. На шее – татуировка: тигр, разинувший зубастую пасть. Один из тех, кого я принял вчера за бандитов, но, вспомнив о «презумпции невиновности», переименовал в «лиц, подозреваемых в причастности в бандитизму»…

Все же права поговорка: «Чем хуже о людях судишь, тем правее будешь!»

«Они что же, шли за нами от самого Бара? А я их клювом прощелкал! – ужаснулся я. – Эх, теряю квалификацию…»

Интересно мне было знать, с какой целью шли. Зачем им Комбат?

И, главное, если им действительно понадобился Комбат, зачем они медлили так долго? Ведь все вопросы можно было полюбовно решить и в Баре!

Но это если у них «вопросы».

А если у них приказ Комбата поймать, застрелить и тушку зарыть – то тогда, конечно, в Баре следует к Комбату как следует присмотреться, а затем…

«Но кто мог меня заказать? Кому я мог перебежать дорогу?»

Как ни странно, в качестве потенциальных заказчиков, способных заплатить пацанам вроде этих минимум три тысячи единиц за поимку и ликвидацию Комбата, мне на ум приходили лишь двое – армянин по имени Автандил, законный муж женщины, которую я когда-то беззастенчиво трахал, и… господин Рыбин, заказчик аквамаринового контейнера. Не то чтобы у Рыбина были причины меня заказывать. Но у него по крайней мере были три тысячи единиц…

– Ну так что, мужики? Может, отпустите нас? Мы же безвредные совсем. И на фиг никому не нужные…

Трое бандосов переглянулись. У них было совсем другое мнение насчет безвредности. Наконец тот, что был за главного, плечистый, выдавил ответ:

– Ну, это… Ты, Тополь, и правда нам даром не сдался. То есть нам, конечно, сказано было тебя вместе с Комбатом вальнуть… Но мы ограничимся тем, что твои контейнеры с хабаром заберем. У тебя ведь их три, и все полные! А тебя самого тут к дереву какому-нибудь наручниками пристегнем. – В левой руке плечистого (правой он держал автомат) блеснули стальные браслеты. – Посидишь, подумаешь о смысле жизни, а там, глядишь, тебя кто-нибудь освободит. Вот будет какой-нибудь гребаный контролер мимо проходить со свитой, увидит тебя, сжалится и поможет тебе освободиться, просто потому что он добрый и любит помогать людям…

Чувство юмора у плечистого, конечно, было.

Своеобразное такое чувство юмора.

Оставить человека в Зоне прикованным наручниками к стволу дерева значит обречь его на мучительную смерть от когтей и зубов мерзостных мутантов.

– Ваню из ФСБ мы к тебе в компанию определим… Будете сидеть тут вместе, песни военсталкерские петь. «Пушки из ДОТа торчат… Гаснет фугас за горой… Вот и кончается гон… Скоро нам ехать домой…» Мы возьмем себе только девчонку. Как, ты говоришь, ее зовут?

– Лиза.

– Лиза… А не Ильза? Ильза – мне больше нравится! – Плечистый похабно гоготнул.

В этот момент во мне словно бы струна оборвалась. Так уже было накануне вечером – в Баре.

И, что характерно, речь снова шла об Ильзе.

На что они намекают, когда дают понять Тополю, что знают ее настоящее имя и не желают называть ее Лизой, как предлагает кроткий враль Костя?

Да на то, что знают про нее не меньше, чем мы с Тополем!

Что знают про вертолет, про его крушение, возможно, знают даже о ценности аквамаринового контейнера.

И что им хорошо заплатили за то, чтобы они ввязались во все это. Ибо на чистой импровизации «во все это» ввязываются только такие идиоты, как мы с Тополем.

Была, конечно, и еще одна версия. Между нами, девочками, даже более вероятная, чем та, которую я только что озвучил. Что ни фига эти джигиты не знают – ни про вертолет, ни про Ильзу. Но просто случайно услышали ее имя, когда перетаптывались в Баре рядом с нами. И теперь хотят ее выкрасть, чтобы потом потребовать за нее выкуп.

А что? Прекрасный улов. Три контейнера – мой, Тополя, аквамариновый Рыбина – плюс выкуп за девчонку. Они, конечно, не побрезговали бы и Иваном (а вдруг и за него выкуп дадут!), да не хотят возиться со взрослым мужиком. Мужик – это всегда непредвиденные опасности. А вдруг он на привале на лицо кому-нибудь задом сядет и тем самым этого кого-нибудь насмерть удушит? (Шутки шутками, а я сам слышал про такой случай, стоивший жизни одному из головорезов Аллигатора.)

На самом деле все в этой, второй, версии было хорошо, кроме одного – мне не нравилось слово «случайно». Почему-то раздражало меня оно. Может, потому, что как опытный сталкер я на своем практическом опыте знал: случайность – это почти всегда часть пока неразгаданной тобой закономерности?

Но главное, вот они услышали – этак случайно, – что девчонку зовут Ильза.

И зачем им после этого переться за нашим отрядом? Зачем подкарауливать нас на привале? Почему бы сразу не расстрелять нас всех, благо мы совершенно утратили бдительность за этими Ильзиными рассказами про лихтенштейнский замок, про предков и живопись, а потом попросту забрать наш хабар и пойти своей дорогой?

Все эти содержательные размышления заняли, ясное дело, считанные секунды, которые я провел под защитой кустов бересклета.

Когда третий бандит достал браслеты, чтобы надеть их на Ильзу, я понял: пора действовать.

«Стечкин» сам оказался в моих руках.

Веса оружия я не почувствовал – только холодящую ладонь сталь и выпуклую советскую звездочку в центре рукояти.

К сожалению, совсем бесшумно снять пистолет с предохранителя не получилось – на щелчок повернули головы все трое.

И в тот же миг моя пуля вошла в горло тому, который держал под прицелом Ильзу. У него был огненно-рыжий «конский хвост» на затылке и конопатая кожа.

Брызнула кровь. Бандит захрипел и, схватившись руками за горло, откуда со свистом выходил воздух напополам с алой кровью, упал на колени.

Ильза зажмурилась и оглушительно – на пол-леса – заверещала.

Два уцелевших бандита, продемонстрировав неплохую реакцию и умение уверенно ориентироваться на слух, прошили очередями место, где я только что стоял. Естественно, мне хватило ума убраться оттуда перекатом.

Продолжая движение, я бегло выпустил четыре пули – две в одного, две в другого.

Безупречно выполнить это спецназовское огневое упражнение мог бы только настоящий спецназовец с хорошим стажем.

Ваш Комбат, любитель коктейлей и женщин, к ним, увы, не относится. Одного я все-таки уронил – хотя и грязно. Обе мои пули вошли в титановые пластины бронежилета – который я, к сожалению, не видел под его бесформенной маскировочной накидкой, не то целился бы пониже.

Второму, плечистому, только оцарапало руку.

Тут, хвала Черному Сталкеру, наконец одуплился Тополь. Воспользовавшись тем, что смертоносное дуло уже не смотрит ему между лопаток, а заливает свинцом метровый радиус вокруг атлетической фигуры его лучшего друга, он вступил в бой.

Левой рукой Тополь заключил могучую шею плечистого в борцовский захват.

А правой – «погасил» в землю ствол его автомата, так что новая очередь мощно взрыла устланную палую листву.

– Ильза, ложись! – заорал я, проклиная все на свете и, в частности, ее телохранителя Ивана, который стоял, как стоеросовая дубина, глядя на происходящее квадратными глазами случайного свидетеля.

Ильза послушалась. Хорошая девочка!

Да и Иван зачем-то последовал за ней – как видно, не желал принимать участие в обороне нашего отряда от бандитов, ведь лихтенштейнским папенькой уже как бы «уплочено» за наши услуги. И кто набирает таких рохлей в телохранители? В общем, он шмякнулся рядом с Ильзой и трогательно закрыл макушку ладонями, словно эти ладони могли уберечь его черепушку от шальной пули.

Между тем встал на ноги второй бандит.

И не просто встал, но и, выпрямляясь, шустро швырнул в меня две гранаты одну за другой – ну не скотина ли?

От такой наглости я просто осатанел.

Мой АПС застрекотал своим смертельным стрекотом.

Наконец-то я смог попасть в мерзавца – как я обнаружил позднее, пуля вошла ему ровно в левый глаз.

Однако в ту секунду мое сознание не зафиксировало результаты стрельбы. Ибо в длинном прыжке, которому позавидовал бы и молодой мексиканский ягуар, я уходил от обеих брошенных в меня гранат. И, конечно, не ушел бы от них, не окажись на моем пути слабенький трамплин – его местоположение, между прочим, я держал в уме уже четверть часа, с того самого момента, как удалился в кусты.

Трамплин, едва не переломав мне половину ценных ребер, упруго подбросил меня на высоту третьего этажа. И именно благодаря этому я вышел из радианта разлета осколков невредимым. Конечно, я получил изрядные контузии – одну от трамплина, другую – от взрывной волны. (Насколько сильно я отхватил по голове и по барабанным перепонкам, я понял лишь спустя полчаса, когда естественное обезболивающее под названием «адреналин» немножечко отпустило.)

Спасибо Косте – он тоже не дремал.

Пока я летал на трамплине, он успел получить от плечистого пару основательных ударов в нюх, но в конце концов все же овладел ситуацией и, свалив противника с ног, хладнокровно сломал ему шею. Я слышал, как хрустнули шейные позвонки. Чего-чего, а это Тополь умеет, в горячих точках руку набил.

Когда обмякший труп врага осел наземь, Тополь обернулся ко мне и сделал приглашающий жест рукой. Мол, все чисто, бояться нечего.

Я вышел на поляну и сделал по ней круг почета.

Итого имеем: три трупа, один перепуганный до смерти придурок – я имею в виду, конечно, Ивана – и принцесса Лихтенштейнская, айн штюк.

– А не слишком ли это мы… круто? Троих за минуту завалили… – спросил Тополь, отряхиваясь от осиновых листьев.

– Наверное, и впрямь крутовато… – сказал я, неуверенно почесывая затылок. – Вообще нервные мы с тобой стали – страшное дело.

Я помог Ильзе подняться. Поделился с Иваном содержимым своей фляги. Пора было продолжать путь.