Открытие идеального. Рассудок и разум
Познание явлений, осуществляющееся через чувственное восприятие, aisthesis, и есть мнение, doxa. Постижение причины явления, идеи оказывается возможным для человека только благодаря разуму,nous,и представляет собойзнание, episteme.Различиеdoxaиepistemeу Платона неговорит о том, что мнение не может быть правильным, иными словами, из -за того, что оно правильно, оно перестает быть мнением. Платон уже не отождествляет doxa, подобно Пармениду, с иллюзорными и ложными представлениями. Нет, признаком мнения для него служит то, что оно
не может быть окончательно доказано в своей истинности. Поэтому вполне логичен вплатоновских диалогах сократовский призыв «смотреть» на сами вещи и сквозь чувственное восприятие вглядываться в причину, в arche. Если истина очевидна с помощью восприятия и если не нужно перескакивать через мнение как определенную ступень знания и познания, то истина может
быть удостоверена и не как знание. Попытку сохранения знания, т. е. его возвращения к последней и высшей причине, обеспечивает только episteme, которое в свою очередь должно пройти через hyperbole как превосхождение самого себя. В процессе этого превосхождения episteme становится sophia.
Платону известна и еще одна форма знания. Она находится между doxa и episteme. Если перевести episteme как разумное знание, то среднюю форму знания мы можем назвать рассудком, dianoia. Если episteme определяется разумом, nous, doxa — восприятием, aisthesis, то dianoia может формироваться тем и другим.25 И, если Аристотель считал дианоэтическое познание знанием в качестве episteme, то Платон не считал его таковым, ведь эту форму знания отличает то, что она, беря свое начало в проверенных предпосылках, исходит тем самым из гипотез, hypotheseis. Платон описывает это знание как более ясное, хотя и более расплывчатое, чем episteme.26
Математику Платон считает типичным примером знания dianoia. И хотя она не единственная форма рассудочного знания, в любом случае это наиболее рафинированная его форма. При этом он характеризует математику как науку, принимающую свои предпосылки за принципы:
Что касается остальных наук, которые, как мы говорили, пытаются постичь хоть что -нибудь из бытия (речь идет о геометрии и тех науках, которые следуют за ней), то им всего лишь снится бытие, а наяву им невозможно его увидеть, пока они, пользуясь своими предположениями, будут сохранять их незыблемыми и не отдавать себе в них отчета.27
Математика, хотя и занимается тем, что само уже не воспринимается и не ощущается и может постигаться только рассудком, тем не менее исходит из феноменального, видимого как основополагающего, hypothesis, не задаваясь вопросом о его причине. Причем отличительным признаком математики выступает то, что она, хотя и использует чувственные вещи, но считает их не таковыми, а «теми, которые подобны им».29 И если Сократ называет математиков грезящими, то причина этого в том, что их мышление занято «самим четырехугольником» или «самой диагональю», а не чувственно находимыми, нарисованными на песке или бумаге фигурами.30
Таким образом, для математического мышления, которое, по Платону, есть мышление рассудочное, связь с чувственно воспринимаемым хотя и существует, тем не менее никогда не исследуется и потому всегда методично выносится за скобки.
Изъян doxa состоит в том, что воспринятое с его точки зрения, будь оно тенями или произведенными предметами, которые сами благодаря солнечным лучам всего лишь копии других вещей, есть как будто бы истинное. Мнению мир теней или воспринимаемый предметный мир кажутся настоящей действительностью. Для того, кто находится на этой ступени познания, ни тени, ни артефакты не являются образами, они для него оригиналы. Иначе дело обстоит с рассудочным познанием: оно знает о различии копий и оригиналов, но оно использует и копии, и оригиналы —в этом состоят его границы,—пытаясь посредством абстрагирования получить изчувственных копий нарисованный четырехугольник, сосчитанное множество, в то же время оно не касается вопроса об их происхождении из чувственного мира.
Знание как episteme, хотя и вынуждено иметь дело с гипотезами, но в своем развитии — Платон называет его диалектическим — не считает их принципами, arhai. Гипотезы (под ними Платон понимает не только математические положения, но и чувственно воспринимаемые вещи, лежащие в их основании) для episteme — всего лишь исходный пункт поиска высшего беспредпосылочного принципа.Таким образом,в разумном знании обнаруживается предполагаемое рассудочныммышлением чувственно данное в своей гипотетической природе, когда оно задается вопросом о собственной причине, которая, по Платону, заключена в идее блага.
Следовательно, hypothesis — это не гипотезы в смысле нашей современной логики науки, согласно которой они могут опираться на факты. Для Платона гипотезы —это масштаб, в соответствии с которым непознанное проверяется на свою истинность. Их цель заключена в поиске последних предпосылок, которые уже не опираются на дальнейшие гипотезы
Ф.Бэкон. Экспериментальная наука Нового времени,отношение ее к античной науке исредневековой схоластике.
Doctor: Наука всегда обосновывает свое знание,хотя по способу обоснования наука Новоговремени отличается от науки предшествующих эпох.
Античная наука обосновывала знаниесвязью«мысли с мыслью».Образцом знания выступалатеорема –положение,устанавливаемое с помощью доказательства.Методом доказательстваслужила дедукция (deductio - выведение) – логическое рассуждение, выводящее из общего положения его частные следствия. Так рассуждает геометр,доказывая теорему на основеаксиоматических положений и ранее доказанных теорем.
Средневековая наука обосновывала знаниесвязью мысли с авторитетом.В качестве такихавторитетов (источников непререкаемого знания) выступало Священное писание, а в медицине – труды Аристотеля, Гиппократа, Ибн-Сины. Образцом научного знания становится доктрина (лат.
– учение), обоснованная авторитетом ее творца, «Учителя». Опыт, факты наблюдения признаются лишь в том случае, если они подтверждают принятую доктрину.
Галилео Галилей, представитель науки Нового времени, дает в своих «Диалогах» сатирически заостренный образ схоластики. Схоласт заходит в анатомический кабинет и профессор анатомии подробно, с демонстрацией анатомических таблиц объясняет ему строение нервной системы человека. Схоласт внимательно слушает, но в итоге остается при своем мнении: «Вы так наглядно и убедительно показали, что нервы сходятся в мозге, что если бы Учитель не говорил, что они сходятся в сердце, я бы согласился с вами».
Наука Нового времени обосновывает знаниесвязью мысли с фактом.Образцом научностивыступает позитивное (положительное) знание, т.е. знание, основанное на опыте.
Ignorant: Тем самым границы научности сужаются до эмпирического уровня познания?
Doctor. Вовсе нет.Мысль ученого может и должна выходить за рамки опыта,он долженустанавливать законы природы, строить научную теорию…Но обосновывать эти мысленные построения он должен связью мысли и фактов. Какую бы изящную гипотезу он ни выдвинул, она не превратится в теорию, пока не получит эмпирическое подтверждение. Какой бы авторитетной ни была научная теория, она будет в итоге отвергнута, если противоречит вновь открытым фактам.
Экспериментальная наука Нового времени – это своего рода симбиоз теории и опыта.
Ignorant: И как же сосуществуют друг с другом стороны этого симбиоза?
Doctor: Не могу сказать,что очень мирно.Важно,что их внутренние противоречия становятсядвижущей силой развития науки.
1). Теория стремится к единству. В идеале она должна все известные факты в этой области вывести из единого принципа. Опыт же по своей природе многообразен. Поэтому он и структурирован иначе, чем теория.
Аристотель: Верно,я сравнил бы теорию с единоначалием,когда все войско подчиняетсяединому командованию, а опыт – с войском, которое беспорядочно бежит под натиском превосходящего противника, но затем начинает объединяться в отдельные, сначала разрозненные группировки и организовывать совместную оборону.
Doctor: Спасибо за удачную метафору.Перейдем ко второму противоречию.
2).Теория стремится стать «закрытой» (самодостаточной), т.е. объяснять все возможные случаи. Опыт же принципиально «открыт», он обогащается – а возможно, и опровергается - с каждым новым случаем. Здесь верна старая поговорка: «Опыт значим до тех, пока не встретится противоречащий ему случай».
Режим совместного функционирования теории и опыта был найден ценой компромисса, взаимного самоограничения: многообразие опыта ограничено требованием воспроизводимости его результатов, а самодостаточность теории - требованием ее эмпирического (т.е. опытного) подтверждения.
Френсис Бэкон: Замечу,что методом открытия новых знаний может быть только индукция (inductio -
наведение), т.е. логическое рассуждение от ряда единичных фактов к положениям, носящим более общий характер.
