Утопический социализм 709 14 страница

• Энгельс Ф., О первоначальном X., М., 1962; Гар-нак А., История догматов, в кн.: Общая история европ. культуры, т. 6, СПБ, [1911]; Спасский А., История догматич. движений в эпоху вселенских соборов (в связи с фи-

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ

лос. учениями того времени), т. 1, Сергиев Посад, 1914²; Спекторский Е., Происхождение протестантского ра­ционализма, Варшава, 1914; Болотов В. В., Лекции по истории древней церкви, т. 1—4, СПБ, 1907—18; К а р с а-в и н Л. П., Католичество, П., 1918; Капелюш ф. Д Религия раннего капитализма, М., 1931; Ранович А. б!) О раннем X., М., 1959; Курочкин П. К., Эволюция совр. рус. православия, М., 1971; Кубланов M. M., Возникно­вение X., М., 1974; Bardenhewer O., Geschichte der altkirchlichen Literatur, Bd l—5, Freiburg im Breisgau, 1913— 1932; Brunner E., Religionsphilosophie evangelischer Theologie, Münch., 1927; Dölger P. J., Antike und Chris­tentum, Bd 1—6, Münster, 1929—50; Grabmann M., Die Geschichte der katholischen Theologie seit dem Ausgang der Väterzeit, Freiburg im Breisgau, 1933; Torrey С h. G., Do­cuments of the primitive Church, N. Υ.—L., 1941; D a n i ё-lou J., Histoire des doctrines chretiennes avant Nicee, v l—3 P., 1958—78; Lossky V., Theologie mystique de l'Eglise d'Orient, P., 1960; Janelle P., The Catholic reformation, Milwaukee, 1963; The Pelican guide to modern theology, v. 1—3, Harmondsworth, 1969—70; Spidlik Th., La spiritualiti de I'Orient chretien. Manuel systematique, Roma, 1978; см. также лит. к ст. Религия. С. С. Аееринцев.

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ОБРАЗ,всеобщая категория художеств. творчества, средство и форма освоения жиз­ни иск-вом. Под образом нередко понимается элемент или часть произв., обладающие как бы еамостоят. су­ществованием и значением (напр., в лит-ре образ персонажа, в живописи — изображение предмета и т. п.). Но в более общем смысле X. о.— самый способ бытия художеств. произв., взятого со стороны его вырази­тельности, впечатляющей энергии и осмысленности. В ряду др. эстетич. категорий X. о.— сравнительно позднего происхождения. Начатки теории X. о. можно, правда, обнаружить ещё в учении Аристотеля о мимеси-се (см. Подражание) — о подражании художника жизни в её способности производить цельные, внут­ренне устроенные предметы и о связанном с этим удо­вольствии. Всё же антич. и ср.-век. представления об иск-ве, не выделявшие эстетическое в особую сферу, имели дело прежде всего с каноном — сводом приклад­ных правил художеств. или поэтич. ремесла, как раз и призванных обеспечить это «подражание» художеств. началу самого бытия. К эстетике Возрождения восходит (и закрепляется в классицизме) категория стиля, пред-полагающая право художника создавать произведения в соответствии со своей творч. инициативой и имманент­ными законами определ. жанра или вида иск-ва. В даль­нейшем реакция на утилитаризм, в т. ч. в подходе к эстетич. явлениям, породила в 18 в. особое пони­мание художеств. формы—как организованности по принципу внутр. цели, а не внеш. использования (прекрасное, по Канту). Наконец, в связи с «теорети-зацией» иск-ва, с выдвижением на первое место более «духовных» (в сравнении со скульптурой и зодчеством) иск-в — словесности, живописи, музыки, в связи с окончат. отделением иск-ва от художеств. ремёсел возникла необходимость описать художеств. творчество как работу мысли и отграничить этот тип мышления от научно-понятийного. Категория X. о. оформилась в эс­тетике Гегеля именно в процессе такого противопостав­ления: образ «...являет нашему взору не абстрактную сущность, а конкретную ее действительность...» («Эстетика», т. 3, М., 1971, с. 384) — формула, усвоен­ная и развитая рус. эстетич. мыслью, прежде всего Белинским. Восходящее к гегелевской эстетике опре­деление иск-ва как «мышления в образах» было вуль-гаризовано позитивистско-психологич. концепциями конца 19 — нач. 20 вв.: X. о. рассматривался как наглядная демонстрация подразумеваемой общей идеи — пример, ведущий от частностей одного круга к част­ностям др. круга, в обход неизбежного при науч. доказательстве абстрагирования. Получаемое при этом эстетич. наслаждение трактовалось как вид интел­лектуального удовлетворения, в корне отличный от воздействия «безобразных», «эмоциональных» иск-в (напр., взгляды Д. Н. Овсянико-Куликовского), чем ставилась под сомнение универсальность категории X. о. Как протест против такого рода интеллектуализ­ма в нач. 20 в. возникли безобразные теории иск-ва

(Б. Криетиансен, Г.. Вёльфлин, рус. формалисты, от­части Л. С. Выготский). Если позитивисты интеллек-туалистич. толка, порывая с учением Гегеля о художеств.

идее, вынесли идею, смысл за скобки X. о.— в психологич. область «применений» и толкований (не­смотря на перспективное учение о внутр. форме, развитое А. А. Потебнёй в русле идей В. Гумбольдта), то формалисты пошли ещё дальше в том же направле­нии: они отождествили смысловое содержание X. о. с «материалом», а понятие образа растворили в понятии формы (или конструкции, приёма). Оборотной стороной формалистич. и конструктивистских теорий явился эстетич. утилитаризм: считалось, что «материал» пере­рабатывается формой в целях максимально эффективной «техники чувств». Вообще, в воззрениях, элиминирую­щих категорию X. о., иск-ву обыкновенно отводится прикладная роль. В наст. время эстетика вновь широко прибегает к теории X. о. как наиболее перспективной, помогающей раскрыть самобытную природу фактов иск-ва, их причастность сразу многим сферам бытия, познания и практики.

В онтологич. аспекте X. о. есть факт идеального бы­тия, «встроенный» в свою веществ. основу, но не совпа­дающий с нею (мрамор — не плоть, к-рую он изобра­жает, плоскость холста — не трёхмерное пространство, рассказ о событии — не само событие и т. п.). Но при­том образ теснее сращён со своим материальным субст­ратом, чем число и прочие идеальные объекты точных наук; он использует мн. природные возможности исходного материала как знаки собств. содержания; так, статуя «безразлична» к химич. составу мрамора, но не к его фактуре.

В семиотич. аспекте X. о. и есть знак, т. е. средство смысловой коммуникации в рамках данной культуры или родств. культур. С этой своей стороны образ ока­зывается фактом воображаемого бытия; он всякий раз заново реализуется в воображении адресата, вла­деющего «ключом», культурным «кодом» к его содержа­нию (напр., знание языка жестов в япон. или кит. театре). Поэтому в материальной «плоти» X. о. собст­венно образосозидающими становятся те уже выделен­ные из природного ряда элементы (напр., не звук акус­тики, а тон ладовой системы), к-рые принадлежат язы­ку данного иск-ва, обусловленному традицией.

В гносеологич. аспекте X. о. есть вымысел, родствен­ный такой разновидности познающей мысли, как допу­щение (ещё по Аристотелю, факты иск-ва относятся к области вероятного, об их бытии нельзя сказать ни «да», ни «нет»). Допущением, гипотезой X. о. способен служить именно в силу своей идеальности и воображае-мости; так, изображённое на живописном полотне, в от­личие от самого полотна, не локализовано в реальном пространстве и времени, остаётся как бы чистой воз­можностью. Вместе с тем X. о.— допущение особого рода, внушаемое художником с макс, чувств. убедитель­ностью. С этим связана собственно эстетич. сторона X. о., сплочение, высветление и «оживление» материала силами смысловой выразительности.

Наконец, в собственно эстетич. аспекте X. о. пред­ставляется организмом, в к-ром нет ничего случай­ного и механически служебного и к-рый прекрасен благодаря совершенному единству и конечной осмыслен­ности своих частей. Автономное, завершённое бытие художеств.

действительности указывает на сходство X. о. с живой индивидуальностью. Но без изолирующей силы вымысла, без выключенности из фактич. ряда X. о. не имел бы такой жизнеподобной самососредоточенности и целесообразности.

Если в качестве «организма» X. о. автономен и в ка­честве идеального предмета объективен (подобно числу или формуле), то в качестве допущения он субъективен, а в качестве знака межсубъективен, коммуникативен, реализуем в ходе диалога между автором и адресатом и в этом отношении является не предметом и не мыслью, а процессом. В силу этого последнего обстоятельства

X. о., при непременной погружённости в чувств. сти­хию, всё же не до конца конкретен. Ясно фиксирован­ные установочные моменты («внутр. форма»), предука-зывающие, в каком направлении и в каких границах должно двигаться наше воображение, окружены в нём «полем» неполной определённости, полуявленности. В этом некая «недостаточность», «схематичность» X. о. по сравнению с массивностью жизненного факта, но также и преимущество, источник его независимой «жизни» и «игры», многозначности восполняющих его ис­толкований. Внутр. форма образа личностно-оценочна, она несёт печать авторской идейности, субъективной вычленяющей и претворяющей инициативы, и с этой стороны «правда» X. о. относительна. Но со стороны органич. художественности образ представляет собой арену предельного действия эстетически гармонизи­рующих, завершающих и просветляющих «законов красоты». И в этой своей природе художеств. ценность принадлежит не только к миру релятивных социально-культурных ценностей, но и к миру непреходящих жизненных ценностей, идеальных возможностей чело-веч, бытия. В X. о. исторически и социально относитель­ное неотделимо от вечного, личное от надличного, и в этом как раз коренится «гипнотизм» иск-ва, присущая ему сила идейного внушения. Ввиду столь сложного отношения X. о. к критерию истинности и творчество, и восприятие иск-ва сопряжены с познават. и этич. рис­ком. При встрече с художеств. произв. равно важно: послушно следуя замыслу автора, адекватно воссоздать предусмотренный им эстетич. объект — и затем оценить этот объект, сохраняя свободу собств. точки зрения, обеспеченную жизненным и духовным опытом.

Внутр. строение X. о. существенно различается в раз­ных видах иск-ва — в зависимости от материала (сло­весный, звуковой, пластический, пантомимич. образ), пространственно-временной характеристики (статиче­ский, динамический) и др. Это структурное многообра­зие можно с известным огрублением свести к двум ис­ходным началам — принципу репрезентативного отбора и принципу ассоциативного сопряжения. К первому тяготеет X. о. в изобразит. иск-вах (реконструкция предмета с упором на одни его признаки и исключением других), а по второму — X. о. в выразит, иск-вах (иносказание в поэзии, контрапункт в музыке). На идейно-смысловом уровне этим двум структурным принципам соответствуют две разновидности художеств.

обобщения — тип и символ.

• Аристотель, Об иск-ве поэзии, М., 1957; Л е с-с и н г Г., Лаокоон, или О границах живописи и поэзии, [пер. с нем.], М., 1957; Гёте И. В., Об искусстве, [Сб.], М., 1975; Гегель Г. В. Ф., Эстетика, т. 1, М., 1968; Белин­ский В. Г., Идея иск-ва, ПСС, т. 4, М., 1954; Π о т е б-н я А. А., Эстетика и поэтика, М., 1976; Лосев А. Ф., Диалектика художеств. формы, М., 1927; его же, Проблема символа и реалистич. иск-во, М., 1976, гл. 3, 4; Теория лит-ры, [кн. 1], М., 1962; Дмитриева Н., Изображение и слово, М., 1962; Интонация и муз. образ. Сб. ст., М., 1965; Бах­тин М. М., Вопросы лит-ры и эстетики, М., 1975.

И. Б. Роднянская.

ХУРУФИЗМ(от араб. хуруф — буквы), учение му-сульм. шиитской секты хуруфитов, основанной в кон. 14 в. Фазлаллахом Астрабади (казнён в 1394). Перво­начально секта была распространена в сев.-зап. Иране (Астрабад, Нахчеван; соч. Фазлаллаха написаны на лит. перс, языке), затем хуруфиты, руководимые уче­ником Фазлаллаха Али аль-Ала, перенесли свою дея­тельность на терр. Турции, где создали обширную лит-ру на тур. языке. Канонич. лит-pa хуруфитов вклю­чала 6 «Джавиданнаме» («Книга вечности»), из к-рых первая написана Фазлаллахом («Джавидан-и кабир»), а пять — его учениками, «Хакикатнаме» («Книга ис­тины») и др. Секта подвергалась жестоким гонениям и была почти полностью истреблена в Турции в 1824; остатки её, слившиеся с дервишским орденом бекташи, сохраняются в нек-рых араб. странах и в наст. время.

ХУРУФИЗМ 761

Согласно разработанному Фазлаллахом и его последо­вателями религ.-филос. учению X., мир сотворён богом и находится в постоянном круговращении, являю­щемся причиной видимых нами изменений. Бог прояв­ляет себя двумя путями: в человеке, сотворённом богом по своему образу и подобию, и в речи бога — Коране и именах вещей. Проявление бога в человеке разделя­ется на три цикла, представляющие собой этапы спа­сения человечества: пророчество (нобовват), божеств. покровительство (валайат) и божественность (улухийат). Мухаммед завершил цикл пророчества, за ним следуют божеств. покровители — шиитские имамы, основатель же хуруфизма Фазлаллах является последним покро­вителем и одновременно первым богом во плоти (худа), основоположником третьего цикла. Второй путь прояв­ления бога — в звуке, речи, букве (отсюда название учения); развитая X. своеобразней мистика букв имеет аналогии в неопифагореизме, у исмаилитов и др. По

учению Фазлаллаха, звук божеств. речи, будучи нема­териальным, выше её начертания и, кроме того, являет­ся единств. средством сотворения мира богом. Гносеоло­гию Фазлаллаха можно определить как крайний ва­риант ср.-век. реализма: имена вещей не только су­ществуют ранее самих вещей, но и суть сами вещи-отнять у вещей имена — значит лишить их бытия. На­личие вещи в сознании — её единственно возможное бытие (это связано с концепцией вахдат алъ-вуджуд в суфизме); отсюда следует вывод, что речь Аллаха — Коран — причина бытия всех вещей и слово — основа и исток (асл) всех сущих отдельностей (ка' инат) (ср.: «в начале было слово» Евангелия от Иоанна).

• Вертельс Е. Э., Низами и Фузули, М., 1962 (Избр. труды, т. 2); Textes persans relatifs ä la secte des Houroöifs, publ. trad, et annotes par С. Huart. Suivi d'une etude sur la religion des Houroüfis par R. Tevfig, Leyden, 1909; R i t-t e r H., Die Anfänge der Hurufisekte, «Oriens», 1954. v. 7, № l, S. 1—54.

Ц

ЦАЦКОВСКИЙ(Cackowski) Здислав (p. 1.1.1930, Ba-жонхевка), польск. философ-марксист. Чл. ПОРП с 1950. Работы Ц. посвящены проблемам диалектич. и историч. материализма, критике ревизионизма и бурж. философии.

• Tresc ppznawcja wrazen zmysiowych, Warsz., 1962; Prob-leiny i pseudoproblemy, Warsz., 1964; Glovyne pojeqia mate-rialfzinu Jiistpry.c.zljego, Warsz., 1974; JednoM i wieloäc". Dzi-alanie i poznawanie, Warsz., 1975; Glowne zagadnienia i ki-eruriki filozofii, Warsz.., 1977⁶. Czlowiek Jako podmiot dzialania praktycznego i poznawczego, Warsz., 1979; Trud i sens ludzki-ego zycia, Warsz., 1981.

ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ,соответствие явления или процесса определённому (относительно завершённому) состоянию, материальная или идеальная модель к-рого представляется в качестве цели. Ц. рассматривается, с одной стороны, как имманентная (внутренняя) взаимо­связь объекта самого по себе, а с другой — как нек-рое отношение в сфере взаимодействия объекта и субъекта. Отношение Ц., характерное для человеч. деятельности, вместе с тем может выступать в качестве науч. принци­па исследования структуры и функций саморегулируе­мых и эквифинальных систем (т. е. систем, способных достигать одинакового конечного результата независи­мо от начальных условий). Генетически понятие Ц. связано с целеполаганием как существенным элемен­том человеч. деятельности, характеризующим как мыслит. процессы, так и предметную деятельность че­ловека, прежде всего — процесс труда (см. К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. 23, с. 189). Основа целесообраз­ной деятельности человека — законы внеш. мира, природы (см. В. И. Ленин, ПСС, т. 29, с. 171).

В мышлении донауч. периода в силу его антропомор­физма представление о Ц., к-рая присуща человеч. деятельности, распространялось на природу. Антропо­морфизм характерен и для религ. мировоззрения, тол­кующего Ц. как выражение божеств. разума; он лежит в основе идеалистич. телеологии, извращённо толкующей Ц. Вместе с тем в классич. формах телеологии (имманент­ная телеология Аристотеля, Лейбница, Шеллинга и осо­бенно Гегеля) были раскрыты нек-рые диалектич. аспек­ты проблемы Ц.. Науч. интерпретация проблемы Ц. ста­ла возможной лишь в рамках диалектико-материалистич. мышления, выявляющего объективное значение Ц.

При исследовании форм Ц. как объективного факта природы особое значение приобретает изучение орга-

ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТЬ

нической Ц., к-рая проявляется в характерных для живых систем особенностях строения и функций, организации процесса обмена веществ. управления и регуляции и пр. Именно здесь телеология в разных её формах претендовала если не на универс. значение, то во всяком случае на роль необходимого «дополнения» к якобы недостаточному каузальному (причинному) анализу. По мере развития биологии постепенно преодолевалось телеологич. мышление, органич. Ц. объяснялась путём обращения к её материальным при­чинам. Особое значение имела здесь теория эволюции Дарвина, к-рая объясняла органич. Ц. как приспособ­ленность организмов к условиям их существования. Отвергая телеологию, дарвинизм вместе с тем не отбра­сывал фактор органич. Ц.

С позиций диалектико-материалистич. детерминизма получают объяснение не только структурные, но и ге-нетич. аспекты органич. Ц., т. е. представление об из­вестной направленности (и в этом смысле Ц.) морфо-физиологич. реакций — наследств. изменений, мета-болич., термодинамич. и пр. процессов живых систем. Эта направленность процессов живых систем, опреде­ляемая взаимодействием внеш. и внутр. условий, ак­тивностью организмов, вырабатываемая исторически и в индивидуальном развитии, реально обнаруживается лишь в качестве общей тенденции — статистически.

Новые аспекты проблемы органич. Ц. раскрывает развитие биокибернетики, в частности принцип обрат­ной связи, согласно К-рому в живых системах происхо­дит обратное воздействие конечного эффекта, результа­та процесса на его исходный пункт, начало. Отноше­ние Ц. выступает здесь как специфич. форма взаимо­действия, позволяющая обнаружить определ. направ­ленность процессов, их обусловленность конечными результатами, предстающими в качестве целей (разу­меется, речь идёт не о сознат. целях, а лишь об их ана­логах, объективных по самой своей природе). Услов­ность подобного использования понятия Ц. не явля­ется основанием для отказа от него. Аналогия с процес­сами целесообразной человеч. деятельности может быть в нек-рых случаях весьма эффективной, в частнос­ти в биологии и кибернетике. В то же время вполне правомерен особый науч. подход — т. н. целевой под­ход, ориентирующий исследование на анализ отноше­ния Ц., взаимодействия процессов в эквифинальных системах. Основой его является методологич. принцип Ц., т. е. подчинение процесса науч. исследования его целевой, конечной стадии. Интерпретируемый т.о.

целевой подход может широко применяться не только в исследовании таких систем, но и циклич. процессов или процессов поступат. развития.

* Энгельс Ф., Диалектика природы, Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 20; Фролов И. Т., Проблема Ц. в свете совр. науки, М., 1971; Материалистич. диалектика. Краткий очерк теории, М., 1980; Dobzhansky Т., De­terminism and indetermfnism in biological evolution, в кн.: Philosophical problems in biology, N. Y., 1966; Rosen-blueth A., Wiener N., Bigelow J., Behavior, purpose and teleology, в кн.: Purpose in nature, Englewood Cliffs, 1966. И. Т. Фролов.

ЦЕЛОЕ,см. Часть и целое.

ЦЕЛОСТНОСТЬ, обобщённая характеристика объек­тов, обладающих сложной внутр. структурой (напр., общество, личность, биологическая популяция, клет­ка). Понятие «Ц.» выражает интегрированность, самодостаточность, автономность этих объектов, их противопоставленность окружению, связанную с их внутр. активностью; оно характеризует их качеств. своеобразие, обусловленное присущими им специфич. закономерностями функционирования и развития. Иногда Ц. называют и сам объект, обладающий такими свойствами,— в этом случае понятие «Ц.» употребля­ется как синоним понятия «целое». Указанные харак­теристики следует понимать не в абсолютном, а в относит.

смысле, поскольку сам объект обладает множест­вом связей со средой, существует лишь в единстве с ней; кроме того, представления о Ц. к.-л. объекта исто­рически преходящи, обусловлены предшествующим развитием науч. познания данного объекта. Так, в би­ологии представление о Ц. отд. организма в нек-рых отношениях оказывается недостаточным, вследствие чего вводится в рассмотрение такая Ц., как биоценоз. Ме-тодологич. значение представления о Ц. состоит в ука­зании на необходимость выявления внутр. детерминации свойств целостного объекта и на недостаточность объ­яснения специфики объекта извне (исходя, напр., из ус­ловий окружающей среды). См. также Часть и целое.

ЦЕЛЬ, один из элементов поведения и сознат. деятель­ности человека, к-рый характеризует предвосхищение в мышлении результата деятельности и пути его реа­лизации с помощью определ. средств. Ц. выступает как способ интеграции различных действий человека в нек-рую последовательность или систему. Анализ деятельности как целенаправленной предполагает вы­явление несоответствия между наличной жизненной ситуацией и Ц.; осуществление Ц. является процессом преодоления этого несоответствия.

Наиболее значительное в антич. философии учение о Ц. развил Аристотель, толковавший Ц. как «то, ради чего» нечто существует. Распространяя представление о Ц., характерной для человеч. деятельности, на при­роду, Аристотель трактовал Ц. как конечную причину бытия (causa finalis). В ср.-век. философии подлинная Ц. бытия усматривалась в Ц. вечного божеств. разума; преобладала телеологич. трактовка истории и приро­ды как осуществляющих божеств. Ц. (см. Телеология).

В новое время сложилась рационалистич. трактовка деятельности человека как целенаправленного процес­са. Кант связывал Ц. со сферой практич. разума, сво­бодной нравств. деятельности человека; он различал технич. Ц. (относящиеся к умению), прагматич. Ц. (относящиеся к благу, содержанию поступков) и кате­горический императив (относящийся к общеобязат. принципу поступков человека). В философии Шеллин­га и Гегеля учение о Ц. носило характер объективной телеологии. Рассматривая Ц. как одну из форм объек­тивации духа, Гегель превращал природу и историю в средства реализации в мире «абс. духа», т. е. телеоло­гия у Гегеля была связана с теологией. Вместе с тем в рамках объективного идеализма Гегель пытался рас­крыть диалектику Ц., средств и результатов деятель­ности, выдвинул идею о несовпадении Ц. и результатов деятельности.

Кризис бурж. идеологии нашёл своё отражение в кри­тике понятия Ц. как рационалистич. трактовки человеч. бытия, в попытках переосмысления его содержа­ния. Для бурж. философии 20 в. характерны: отказ от интегративной функции понятия Ц. как следствие абсолютизации расхождения между Ц. и результатами (Вундт); признание исходной схемой изучения человеч. поведения не целенаправленного изменения, а приспо­собления к среде (прагматизм, бихевиоризм); выдви­жение иных способов интеграции человеч. деятель­ности (понятие ценности в неокантианстве). Противо­поставление причинности и Ц. привело бурж. филосо­фию к индетерминизму, к отрицанию объективной обу­словленности Ц. человеч. деятельности (что особенно характерно для экзистенциализма).

Усматривая в Ц. один из элементов деятельности человека, преобразования окружающего мира, марк­сизм-ленинизм подчёркивает объективную обусловлен­ность Ц.: «...цели человека порождены объективным ми­ром и предполагают его..:» (Ленин В. И., ПСС, т. 29, с. 171). Понимая Ц. как отражение объективных потребностей, марксизм трактует её как «...идеаль­ный, внутренне побуждающий мотив производства...» (Маркс К., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 12, с. 717). Ц. как закон определяет способ и характер действия человека (см. К. Маркс, там же, т.23, с. 188). Она выступает как определ. механизм интеграции раз­личных действий в систему Ц., средство и результат. Ц.— это проект действия, определяющий характер и системную упорядоченность различных актов и опера­ций. Исследование диалектики Ц., средств и результа­тов как частного случая диалектики материального и идеального позволило рассмотреть Ц. как идеальное предвосхищение результата деятельности, а деятель­ность — как сложный процесс осуществления Ц,, выбора оптимального пути среди возможных альтер­натив и планирования деятельности. В марксизме пред­ложена определ. типология Ц. — индивидуальных и со­циальных, стратегич. и тактич., конкретных Ц. и идеала,

Марксизм-ленинизм решительно отвергает порочный тезис «цель оправдывает средства». Применение анти­гуманных средств для осуществления человечной Ц. приводит к обесчеловечиванию самой Ц., к подмене её ложной Ц. Так, напр., Маркс писал:«...цель, для которой требуются неправые средства, не есть правая цель» (Маркс К., там же, т. 1, с. 65).

В совр. науке интерес к понятию Ц. характерен для кибернетики (использующей принцип обратной связи), физиологии активности, теории систем (в частности, теории т. н. целеустремлённых систем). См. также Идеал, Целесообразность.

• Маркс К., Экономическо-философские рукописи 1844 г., Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., т. 42; его же. Нищета философии, т. 4; Ленин В. И., Филос. тетради, ПСС, т. 29; Трубников Н. Н., О категориях «Ц»., «средство», «результат», М., 1988; Акофф Р. Л., Эме­ри Φ. И., О целеустремленных системах, пер. о англ., М., 1974; Методологич. проблемы исследования деятельности, «Тр. Всес. н.-и. ин-та технич. эстетики. Эргономика», 1976, в. 10; Макаров М. Г., Категория «Ц. »в марксистской философии и критика телеологии, Л., 1977; Материалистич. диалектика. Краткий очерк теории, М., 1980; Ропаков Н. И., Кате­гория «Ц.»: проблемы исследования, М., 1980; Luh-mann N., Zweckbegriff und Systemrationalität, Tüb., 1968; Taylor R., Action and purpose, N. Υ., 1973,

А. П. Огурцов.

ЦЕННОСТЕЙ ТЕОРИЯ, аксиология, филос. учение о природе ценностей, их месте в реальности и о структуре ценностного мира, т. е. о связи различных ценностей между собой, с социальными и культурными факторами и структурой личности.

Проблема ценностей в предельно широком значении неизбежно возникала в эпохи обесценивания культур­ной традиции и дискредитации идеологич. устоев об­щества. Кризис афинской демократии заставил Сокра­та впервые поставить вопрос: «Что есть благо?». Это — осн. вопрос общей Ц. т. В антич. и ср.-век. философии ценностные (этико-зстетические и религиозные) харак-

ЦЕННОСТЕЙ 763

теристики включались в само понятие реальности, ис­тинного бытия. Вся традиция идеалистия. рационализ­ма от Платона до Гегеля и Крояе отличается нерасяле-нённостью онтологии и аксиологии, бытия и ценности. Аксиология как самостоят. область филос. исследова­ния возникает тогда, когда понятие бытия расщепля­ется на два элемента: реальность и ценность как объект разнообразных яеловея. желаний и устремлений. Гл. . задаяа аксиологии — показать, как возможна цен­ность в общей структуре бытия и каково её отношение к «фактам» реальности. В подходе к аксиология. проб­леме можно выделить следующие типы Ц. т.: натурали-стия. психологизм, трансцендентализм, персоналистич. онтологизм, культурно-историч. релятивизм и социо­логизм.

К первому типу учений о ценности относятся взгля­ды А. Мейнонга, Р. Б. Перри, Дж. Дьюи и К. И. Льюи-,са. Общим для них являются утверждения о том, ято истояник ценностей заключается в биопсихологияески интерпретированных потребностях яеловека, а сами ценности могут быть эмпирияески фиксированы как спе-цифия. факты наблюдаемой реальности. Так, Алексан-дер рассматривал ценности как некие «третичные ка­чества» (наряду с первичными и вторичными качества­ми). Значит. роль в аксиология. психологизме играет понятие стандартизации ценностей на основе весьма не­определённо понимаемой «полезности», или «инстру­ментальности». С др. стороны, интерпретация ценности как эмпирияески констатируемого феномена ознаяает, в сущности, сведение ценности к факту, т. е. смешение ценности с предметной реальностью.

Для аксиология. трансцендентализма, развитого ба-денской школой неокантианства (Виндельбанд, Рик-керт), ценность — это идеальное бытие, бытие нормы, соотносящееся не с эмпирияеским, а с «чистым», транс­цендентальным, или «нормативным», сознанием. Будучи идеальными предметами, ценности не зависят от чело-веч. потребностей и желаний. Однако, с др. стороны, идеальное бытие должно опираться на реальность. Это противореяие в обосновании онтологич. природы «нор­мативного» сознания приводит представителей Ц. т. либо к позиции, исходящей из субъективного эмпирич. сознания, идеализирующей абстракцией от к-рого и вы­ступает яистая нормативность, либо к признанию яи-стого спиритуализма, постулирующего сверхчеловеч. «логос». Последнее решение избирает персоналистич. онтологизм, наиболее видным представителем к-рого был Шелер. Реальность ценностного мира, согласно Шелеру, гарантирована «вневременной аксиологической серией в боге», несовершенным отображением к-рой «служит структура человеч. личности. Тип личности определяется свойственной ей иерархией ценностей, к-рая и образует онтологич. основу личности. Попытки освободить аксиологию от религ. предпосылок (Н. Гарт-ман) порождают проблему независимого существова­ния сферы ценностей.

Для культурно-историч. релятивизма, у истоков к-рого стоял Дильтей, характерна идея аксиологич. плюрализма, т. е. множественности равноправных цен­ностных систем, опознаваемых с помощью историч. ме­тода. По существу это означало критику самой про­граммы общей Ц. т. как абстрагирования от культурно-историч. контекста и произвольного увековечивания к.-л. одной «подлинной» системы ценностей. При этом для мн. последователей Дильтея был характерен ин-туитивистский подход к истолкованию ценностного смы­сла культур (напр., у Шпенглера, Тойнби, Сорокина и др.). М. Вебер в своей «понимающей социологии» вос­принял у неокантианцев представление о ценности как норме, способом бытия к-рой является значимость для субъекта, и применил его к интерпретации социального действия и социального знания. В дальнейшем у Зна-