Исторические науки как предмет философско-методологической рефлексии
Социально-гуманитарное знание, его методология исторически первоначально развивалась в рамках осмысления философии истории, методологии исторического познания, выявления специфики наук о духе, их методов и принципов.
Парадигмальные повороты постнеклассической науки, необходимость переосмысления истории как всемирной, поиск фундаментальных оснований и ценностных приоритетов развития современной цивилизации актуализируют исследование механизмов формирования исторического знания, интерпретации переломных моментов, переживаемых отечественной историографией, методологических проблем исторической науки[69].
Методология исторической науки - область рационально-рефлексивного знания, направленная на изучение методов, путей и механизмов формирования и функционирования исторического знания, его философских оснований, регулятивных принципов, природы, структуры, коммуникативных и междисциплинарных связей с другими науками и феноменами культуры.
Существуют тесные связи между методологическими и историографическими исследованиями, каждый из которых отражает пути и способы изучения, роль, значение и функции исторического познания. Методологический ракурс выявляет внутреннюю структуру и особенности исторического познания в сравнении с другими формами познания. Исторический - конкретные этапы развития исторического знания в контексте социальной эволюции. Плодотворное решение методологических проблем исторического знания невозможно без фундаментальной историографической и источниковедческой основы. Непременным компонентом рефлексивно-методологического исследования является методика его проведения, как совокупность правил и процедур, приемов и операций, позволяющих реализовать идеи и требования принципов, на которых основан тот или иной метод.
Сами понятия истории и исторической науки достаточно многозначны, что отражается на различных интерпретациях предмета и объекта истории. История рассматривается как наука о жизни и развитии общества; наука о прошлом; наука, изучающая прошлое человеческого общества. При этом под объектом познания объективно рассматривается вся историческая реальность, под предметом – часть исторической реальности, которая подвергается изучению[70]. В зависимости от акцентов в понимании истории как прошлого и истории как рассказа о прошлом выделялись и наиболее существенные стороны предмета исторической науки.
Эти подходы были дополнены и дискуссиями относительно определения изучаемого исторического времени (каков временной диапазон изучения истории; следует ли изучать прошлое во всей его конкретности и многообразии или же исходя из принципа отбора наиболее существенных сторон жизни общества в прошлом). Дискуссионным оставался и вопрос об интерпретации истории как только изучении прошлого или же рассмотрении истории и как науки о будущем (О. Шпенглер, А. Февр). Возникла также дилемма, связанная с противопоставлением описательного и объяснительного подходов в исторической науке: история – есть рассказ, повествование, а значит, фиксация и передача эмпирической информации («идеография») или же исторические науки, подобно естественным наукам, являются обобщающими («номотетическими»), выявляющими законы и строящими не только описание, но и объяснение, выявляя исторические закономерности. Эти проблемы инициировали необходимость становления методологии исторической науки.
Становление методологии истории как особой области знания происходило в контексте формирования и развития дисциплинарно организованной науки, идеалов неклассического естествознания, сопровождающегося дифференциацией и опредмечиванием отдельных естественных наук, первыми междисциплинарными поисками, а также дисциплинарного самоопределения «наук о духе» и «наук о природе».
К концу XIX началу ХХ в. завершилось формирование классической науки, в основных областях естествознания – физике, химии, биологии были сформулированы фундаментальные законы (И. Ньютона в теоретической механике, уравнения К. Максвелла в электродинамике, система элементов Д.И. Менделеева в химии, эволюционная теория Ч. Дарвина в биологии). Встала задача в столь же обоснованной и доказательной форме представить объяснения закономерностей развития явлений человеческой истории, культуры, человека, методологии исторического познания.
Становлению методологии истории предшествовал вышедший в Берлинском университете специальный курс «Энциклопедия и методология истории», который прочитал И.Г. Дройзен в 1857 г. Целенаправленная разработка методологических вопросов истории начинается с 80-90 годов XIX в., когда формируются такие философско-методологические направления, как позитивизм, неокантианство и «философия жизни», надолго определившие развитие исторической науки. Рассмотрим более подробно основные методологические подходы интерпретации исторического знания, формирующиеся в рамках этих философских направлений.
Программный характер в позитивистской методологии имели идеалы «естествознания об обществе», стремление возвести историю в ранг точных наук, идеи единства научного познания о природе и обществе. Ориентируясь на основополагающие принципы исторического познания, - объективность и точность, позитивисты основную ставку делали на фиксацию и обработку документов, установление фактов и разработку законов. В результате в исторической науке на основе скрупулезного и беспрецедентного по своей точности и критичности исследования источников произошел громадный прирост конкретного исторического знания, исторических деталей. Выражая устремленность гуманитариев этой эпохи к позитивной естественно-научной методологии, французский историк и философ И. Тэн отмечал: «Новый метод, которому я стараюсь следовать и который начинает входить во все нравственные науки заключается в том, чтобы смотреть на человеческие произведения и, в частности, на произведения художественные, как на факты и явления, характерные черты которых должны обозначить и отыскать их причины, - более ничего. Наука, понимаемая таким образом, не осуждает и не прощает… Она следует общему движению, которое в настоящее время сближает нравственные науки с науками естественными и, сообщая первым принципы, благоразумие и направление последних, придает им ту же прочность и обеспечивает за ними такой же успех»[71].
Стремление к объективности, ориентация на идеалы естественных наук, абсолютизация задач исторической науки и низвергание ее до уровня фиксации, отбора и обработки документов и фактов привели историю к методологическому кризису и обусловили дальнейший поиск внутридисциплинарных идеалов и норм исследования. Крайности позитивистской методологии попытался преодолеть немецкий историк и философ В. Дильтей (1833-1911), автор работы «Введение в науки о духе» (1833), представитель «философии жизни». Любая действительность, по Дильтею, природная или социальная, дана нам постольку, поскольку она осознается нами в виде наших переживаний. Но если естествознание конституируется установкой на впечатления, идущие от природы, «внешнего мира», то науки о культуре, о духе конституируются благодаря переключению внимания на те психические события и действия, которые могут быть названы «внутренним миром человека». Поскольку для человека «существует только то, что стало фактом его сознания», в этом его самостоятельном внутреннем духовном мире – вся ценность, вся цель его жизни, а в создании духовных реальностей – весь смысл его действий. Так среди царства природы он творит царство истории, где прямо в гуще объективной необходимости, какою предстает природа, «там и здесь проблескивает свобода»[72]. Именно факты внутреннего опыта, все, что для нас обладает ценностью или является целью, дано нам как таковое в переживаемых наших ощущений и движений воли, являются материалом для построения гуманитарных наук или «наук о духе». В соответствии со спецификой предмета гуманитарных наук ее методы качественно отличаются от естественнонаучного метода. Дильтеевская методология исходит, прежде всего, из того, что «природу мы объясняем, душевную жизнь мы постигаем». В естествознании главным является объяснение, т.е. подведение явления под общий закон, в науках о духе главное – понимание, проникновение в тайны человеческого духа, совокупность страстей человека, способность видеть за событиями движение человеческого духа. Лишь «переживание» исследователем «переживаний» исторического человека обусловливает проникновение в его тайны, обеспечивая тем самым диалог творческой стихии в науке с творческой стихией в человеке и его истории.
Таким образом, специфическим методом истории для Дильтея является метод «понимания» прошлого изнутри, понимание как «процесс, в котором на основе внешних, чувственных данных постигается внутреннее», внутренняя жизнь человека, ее уникальность, специфика и развитие. Понимание по отношению к культуре прошлого выступает как метод интерпретации, названный Дильтеем герменевтикой – искусством понимания письменно фиксированных проявлений жизни. С его точки зрения герменевтика выступает методологической основой всего гуманитарного знания. Причем Дильтей выделяет два вида понимания: понимание собственного внутреннего мира, которое достигается с помощью интроспекции (самонаблюдения) и понимание чужого мира как условие возможности понимания культурно-исторической реальности (путем вчувствывания, эмпатии, вживания, сопереживания). Для обоих видов понимания не нужны ни законы, ни теории, ни даже общие понятия, «это не концептуализация, а тотальное создание духовного состояния и его реконструкция на основе вчувствования». Научность исторического знания как такового была тем самым поставлена под сомнение.
Тезис о специфике, уникальности, независимости от естествознания и самодостаточности, точности гуманитарных наук в тот исторический период защищали и лидеры баденской школы неокантианства В. Виндельбанд (1848-1915) и Г. Риккерт (1863-1936). Гуманитарные науки Риккерт называл в отличие от Дильтея не «науки о духе», а «науки о культуре». Отвергая психологический подход, свойственный Дильтею, в методологии и исторической науке акцент был сделан на теоретико-познавательной стороне. Риккерта не устраивали подходы позитивизма и натурализма, связанные с попытками распространения естественнонаучного метода на сферу человеческой культуры и истории. Для него важно было отличить «науки о природе» и «науки о культуре» не только по предмету, но и по методам. По Риккерту, существуют два класса наук: исторические («науки о культуре») и естественные («науки о природе»). Исторические науки являются идиографическими, т.е. описывающими индивидуальные, неповторимые события, ситуации и процессы. Естественные науки – физика, биология и др., являются номотетическими, способными формировать законы и соответствующие им общие понятия. На этот момент обращал внимание и Виндельбанд, отмечая, что одни из наук суть науки о законах, другие – науки о событиях. В дифференциации научного познания Виндельбанд и Риккерт предлагали исходить не из различий предметов наук, а из различий их основных методов.
Риккерт, отдавая дань И. Канту в его интерпретации природы как «бытия вещей, поскольку оно определено общими законами», отмечал, что это способствовало конституированию естествознания в единую область и достижению единства в понимании природы. Единственным понятием, с этой точки зрения, которое логически противостоит природе, это понятие истории как единичное бытие в своей уникальности и неповторимости. Различение «наук о природе» и «наук о культуре» заключается в том, что целью естественных наук является познание общих законов природы, поэтому ее метод может быть назван генерализующим (обобщающим). История же «не хочет генерализировать так, как это делают естественные науки», ее интересует индивидуальное, уникальное и неповторимое. Поскольку же все исторические события изобразить невозможно даже физически, существует определенный принцип выборки, отбора материала. «Лишь на основе обнаруживающихся в культуре ценностей становится возможным образовать понятие доступной изображению исторической индивидуальности»[73]. Из многообразной массы индивидуальных объектов и событий историк всегда останавливает внимание только на тех, которые в своей индивидуальности воплощают определенные культурные ценности. Исторические науки изучают объекты, отнесенные ко всеобщим культурным ценностям, изображают их единичное развитие в его особенности и индивидуальности – это и есть индивидуализирующий метод.
Итак, различение «наук о природе» (естественнонаучных) и «наук о культуре» (исторических) по предметному основанию происходит у Риккерта по интерпретации сущности их объектов познания: если в естественных науках природа выступает как независимый от познающего субъекта объект познания, то в исторических науках субъект с его системой ценностей, индивидуальностью сам становится предметом познания; если природа по сути своей внеисторична, то культура по определению выступает как исторический процесс созидания новых ценностей, смыслов, форм; если в природе действуют необходимые законы, причины, причинно-следственные взаимодействия, то в культуре история творится людьми, выступает продуктом их деятельности, свободного человека с его целями, ценностями, устремлениями и идеалами. «Во всех явлениях культуры мы всегда найдем воплощение какой-нибудь признанной человеческой ценности, ради которой эти явления или созданы, или, если они уже существовали раньше, взлелеяны человеком; и наоборот, все, что возникло и выросло само по себе, может быть рассматриваемо вне всякого отношения к ценностям, а если оно и на самом деле есть не что иное, как природа, то и должно быть рассматриваемо таким образом»[74]. Эта противоположность природы и культуры, по Риккерту, действительно лежит в основе деления наук. «Религия, церковь, право, государство, нравственность, наука, язык, литература, искусство, хозяйство, а также необходимые для его функционирования технические средства являются, во всяком случае на определенной ступени своего развития, объектами культуры или культурными благами в том смысле, что связанная с ними ценность или признается значимой всеми членами общества, или ее признание предполагается (там же, с. 55-56).
Различение же естественных и исторических наук по методологическому основанию (методу), с точки зрения Риккерта, заключается, во-первых, в использовании ими различных методов – генерализирующего (обобщающего), когда из многообразия данных выбираются лишь повторяющиеся моменты, подпадающие под категорию всеобщего, что и дает возможность естественным наукам формировать общие законы природы; индивидуализирующего, позволяющего выявить индивидуальность рассматриваемого явления, единичность, определенные культурные ценности. Во-вторых, в методологическом целеполагании естественных и гуманитарных наук: если естественные науки нацелены на открытие и формирование общих законов, то гуманитарные – на познание индивидуальных, уникальных феноменов культуры; если для естественных наук главным является объяснение исследуемых процессов и явлений, то для гуманитарных – понимание неповторимых культурно-исторических явлений и событий, постижение их смысла, диалог традиций и новаций. Ценностный ракурс рассмотрения исторических событий, обоснование специфики исторического метода в его ориентации на ценностный подход являются несомненной заслугой неокантианцев. Именно индивидуализирующий метод, направленный на особенное и уникальное, «на их единственное и неповторимое течение», находится во внутренней связи с ценностным отношением к реальности. Совокупность общепризнанных систематически связанных между собой ценностей, как специфического предмета культуры (а не природы), обусловливают необходимость использования столь же специфического, аксиологического и идеографического метода постижения индивидуализированных явлений культуры в их соотнесении к ценностям. Такой индивидуализирующий метод не претендует на открытие законов, что присуще естествознанию с его номотетическим методом, он нацелен на описание индивидуальных источников, текстов, уникальных свидетельств прошлого, исторических фактов. Науки о культуре как исторические науки изображают единичное развитие объектов, отнесенных ко всеобщим культурным ценностям в его особенности и индивидуальности.
Однако и резкое противопоставление гуманитарных наук естественным, а тем более изоляция истории от наук о природе, критика натурализма и позитивизма в исторической науке, жесткая детерминированность представлений о прошлом мировоззрении историка, современными установками могло оказать негативное воздействие на развитие методологии исторической науки. На этот момент обратили внимание представители французской историографической школы Марк Блок (1866-1944), Люсьен Февр (1878-1956).
Марк Блок, профессиональный историк-медиевист, погибший в рядах Сопротивления, заложил основы методологической модернизации исторической науки ХХ в. и в 1929 г. совместно с Л. Февром основал журнал «Анналы экономической и социальной истории», положивший начало так называемой «школе Анналов». Типичное для неклассической науки осмысление активности субъекта познания позволяет М. Блоку критично отнестись и к тем историкам, которые стремились ограничиться критикой источников, отделить в них истинное от ложного, восстановить во всей полноте исторические факты и картину прошлого, и к тем западным ученым, которые впали в другую, противоположную, крайность – иррационализм и субъективизм или вообще, в отрицание возможности адекватного исторического познания. Для М. Блока был неприемлем тезис Дильтея о том, что единственным методом постижения прошлого является мысленное «воображение», «вживание», «вчувствование» или формула К. Беккера о том, что «всяк сам себе историк». История познаваема по Блоку, но необходимо осмысление особенностей каждого из ее периодов, преодоление односторонности взгляда на нее, усовершенствование ее методов, методики и методологии, изменение мировоззренческих установок историков. Конфликт в историографии это конфликт двух стилей мышления – мышления фактографа, копирующего документ, исторический факт, событие без углубления в их скрытый смысл и мышления синтетического, социально нагруженного, проблемного («мыслить проблемами»). На смену изучению событий «гражданской истории» с ее политическими, дипломатическими, военными событиями тем самым приходила социальная история, задающая новую парадигму анализа общества как целостной системы во всем ее многообразии, включая средства коммуникации, обмена, историю техники, «человеческую географию». Историческое исследование приобретает междисциплинарный характер, вступая в тесный союз с социальными науками, сочетая анализ объективных (экологических, демографических, технических и др.) факторов с изучением субъективного, социально-психологического, ментального измерения истории, что и обеспечивает полную картину прошлого и функционирование истории как науки «о людях во времени». Историки должны сотрудничать с географами и экономистами, социологами, этнографами, психологами, искусствоведами, лингвистами, историками литературы. Из частной гуманитарной дисциплины в таком случае история превратится во всеобъемлющую науку об общественном человеке.
В своем стремлении к изучению культуры, общественной психологии, исследованию массовых проявлений М. Блок отличался от своего друга Люсьена Февра, пристально изучающего неповторимый ракурс истории, где совершаются уникальные события и движутся конкретные герои. Л. Февр пристально изучал взгляды и жизнь Лютера, Рабле, Эразма. Методология Блока строится на изучении истории культуры, общественной психологии, массовых общественных событий, метод же Февра движется от единичного, уникального к общему. Типичные, массовые явления позволили обнаружить определенную повторяемость исторических событий, провести исторические аналогии и сопоставления (от феодализма на Западе до социального строя старой Японии), расширить рамки одномерных генетических объяснений и обнаружить целостность истории как социального организма. И в отборе исторических источников, и в способах их интерпретации метод Блока противостоит старой историографии, которая строила историю на основе описания хроники событий, исторических источников, а функцию историка сводила к пассивному регистратору единиц архивного хранения и пересказчика текстов. По Блоку, историк-исследователь задает все новые и новые вопросы при исследовании источников, вопросник при этом, если он правильно составлен, напоминает «магнит для опилок документов», выделяющий из них все существенное. Чтобы писать историю, в которой действуют живые люди, необходимо не только изучить среду, в которой существовали люди (природную среду, средства коммуникации, состояние экономики, техники), но учитывать и человеческую чувствительность, историю чувств и образ мышления, социальную психологию, общественное поведение. Неслучайно представители «новой исторической науки» во Франции и других странах считают М. Блока основоположником исторической антропологии и психологии (Ж. Дюби, Ж. Ле Гофф, А.Я. Гуревич).
Школа «Анналов» в своей методологической эволюции прошла несколько этапов в соответствии со сменой основных парадигм и программных установок «анналистов» и изменениями в руководстве журнала. Первый номер журнала «Анналы экономической и социальной истории» («Annales de I’histoireeconomique et sociale») вышел в свет в 1929 г., благодаря его основателям и редакторам Максу Блоку и Люсьену Февра (под таким названием выходил с 1929 по 1938 г.г.).
С 1939 по 1941 г. журнал был переименован в «Анналы социальной истории» («Annales de I’histore sociale»). Во время немецкой оккупации публикуются актуальные «Сборники по социальной истории» под редакцией Февра. С 1946 г. журнал стал выходить под названием «Анналы. Экономика. Общества. Цивилизации» («Annales. Economies. Societes. Civilisations»), а в 1994 г. появился новый подзаголовок «История. Социальные науки»[75].
Первый этап (1929-1956) связан с утверждением парадигмы «глобальной истории» или «тотальной истории» с установкой на воспроизведение социальности в ее целостности, единстве (Ф. Бродель), комплексности, включающей экономические, политические, демографические и другие факторы в противовес «комодной» системе описания истории: в одном ящике - экономика, в другом – политика, в третьем – промышленность и торговля, в следующем – литература и искусство и т.д.[76].
Центральными задачами оригинального плана обновления гуманитарного знания, прорабатываемого на страницах журнала и положенного в основу издания «Французской энциклопедии» (1932) стали такие как преодоление барьеров между разными дисциплинами и формирование «тотальной истории»; приоритет проблемных исторических исследований по сравнению с эмпиризмом и фактоописанием; переакцентирование предметных областей исторического исследования с истории государственной жизни на историю повседневной жизни людей, историю массового сознания; междисциплинарный исторический синтез; исследование ментальных оснований общества (образ мысли, умонастроения, склад ума, мыслительные установки, коллективные представления, видение мира).
Изучение ментальных определенных исторических эпох надолго становится девизом школы «Анналов», обнаруживая исследовательский интерес к таким культурным феноменам массового сознания, как страх, смех, представление о жизни и смерти, о чудесном и сакральном, предрассудках и т.д. «Никакой психоаналитик не копался в своих страхах и с таким азартом, как монахи Х или XI в, - писал Блок. Но и миряне также вносили свою лепту в эмоциональность цивилизации, в которой нравственный или светский кодекс еще не предписывал благовоспитанным людям сдерживать свои слезы или «обмирания». Главным предметом исторического исследования, считает Февр, выступает человек во всем богатстве своих жизненных проявлений, историческому знанию в соответствии с этим необходимо вернуть утраченное гуманистическое содержание, изучать духовно-психологический мир человека, духовную жизнь прошлого, «автоматизмы» сознания, его архетипы, способы мировосприятия, внимательно исследовать язык, символику, словарь эпохи.
Продолжателями ментального направления в школе «Анналов» стали ученики Блока и Февра – Роберт Мандру, Жорж Дюби и др., которые конкретизировали категорию «ментальности», обогатили методологию ментальных исследований методами психоанализа, лингвистики, антропологии, семиотики, системного анализа. Понятие ментальности рассматривалось как «система образов, представлений, которые в разных группах или странах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей»[77].
Наряду с ментальным направлением в школе «Анналов» в рамках первого этапа формировалась и сциентистская тенденция, ориентирующая исторический поиск на изучение процессцально-структурных изменений большой длительности с привлечением количественных методов, огромных пластов источников методологии системно-структурного анализа, выявлением повторяющихся фактов и событий, тенденций и циклов. Данная тенденция, связанная с именами Блока, Броделя и др., отодвигала в тень личность как виновника событий, человек перставал быть актером истории, подменялся абстрактными, отдельными аспектами своего бытия без учета системы ценностей, мотивов, а духовная жизнь общества рассматривалась как функция экономической и социальной истории.
Второй этап «Анналов» (1956-1969) - «Вторые Анналы», по существу броделевский, отмечен преобладанием сциентистской ориентации, когда история выступала скорее не как социальная, а как экономическая, уделяющая основное внимание так называемому новому времени, история опиралась на анализ изменяющихся социальных отношений, а историография не исключала использования марксизма (Валлерстейн И. Что после «Анналов»? (Судьбы и перспективы историографического направления)//Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы «Анналов». М., 1993. с. 96). Опубликованная в «Анналах» (1958г.) статья Броделя «История и общественные науки» стала программной для данного периода. Здесь Бродель критично выступает относительно предшествующих схем классификации наук, делящих их на основе отнесения к методу идиографическому, методу изучения событийной истории, и методу номотетическому, методу изучения длительной временной протяженности.
По Броделю, необходимы параллельные исследования обоих видов: и медленно меняющихся структур большой длительности, и периодической смены конъюнктуры в пределах этих структур. Кроме этого, необходимо изучение истории одновременно в двух аспектах – и с точки зрения экономического и социального развития, и в рамках жизни человека в ее повседневности с привлечением междисциплинарных подходов – социально-экономического, географического, психологического, ментального и т.д. Преобладающими же в этот период стали исследования структуралистского характера, которые позволили расширить диалог социальных наук, связь истории с антропологией, этнологией, лингвистикой, информатикой, психоанализом, семиотикой, этикой, культурологией, обращаясь под влиянием работ Леви-Стросса к изучению структуры сознания, характерных для «народных культур» прошлых эпох.
Третий этап в истории «Анналов» (1969-1989) – «третьи «Анналы», связан с деятельностью Жака Ле Гоффа, Эмманюэля Ле Руа Ладюри и Марка Ферро, которым в 1969 г. Бродель передал редакторство журнала. Две коллективные работы - «Теория историков» (1973) и «Техника истории» (1974), провозгласили новые программные установки и предметные области «третьих Анналов»: история климата и история праздников, история тела и история кулинарии, история книг и история подсознательного. Значительное влияние на формирование «новой историографии» или «новой исторической науки», парадигмальных основ «третьих Анналов» оказывала историческая антропология, сложившаяся под влиянием трудов К. Леви-Стросса и Н. Элиаса. Антропология, подобно социологии и экономике в свое время, стала важным партнером истории, щедро делясь структурно-аналитическим инструментарием (в особенности при структуралистском анализе мифов), концептуально-тематическими основами (при изучении семьи и родственных связей, языка тела и жестов, материальной культуры в различных предметных областях). Социокультурная проблематика становится к середине 70-х годов 20 в. преобладающей среди публикаций, вбирая в себя историю отношений между ученой и народной культурой, историю культурной практики, символических обрядов, празднеств, социальных представлений, фантазий, снов и т.д.
Опираясь на методологию структурного анализа, историческая антропология органично вобрала в себя историю ментальностей, связывая ее изучение с исследованием социальных структур общества, ценностных ориентаций различных социальных групп конкретных исторических эпох. Происходит возврат «Анналов» к историко-политической проблематике, символике власти, политического авторитета, что было обусловлено особым интересом к феномену власти французских философов и социологов, работам Мишеля Фуко, социальным волнениям во Франции 1968 г. Наблюдается также поворот и в сторону нарративной истории (историографического повествования).
К концу 80-х годов усиливаются критические настроения и внутри самих «Анналов» и среди их оппонентов, что отразилось в статье редколлегии журнала «История и социальные науки: перломный этап» (1988 г.). В статье отмечалось, что такие методологические подходы, как марксизм, структурализм перестали выполнять интегрирующую роль, нужны новые методологические исследования в области исторической эпистемологии: проблема тождества наших знаний о прошлом и реальности этого прошлого; соотношение микро- и макроанализа в истории; методы изучения путей социализации индивида; специфика исторического факта; критерии доказательности в истории; проблемы микродисциплинарного синтеза.
С подведением итогов с широкой фиксацией в специальном выпуске «Анналов» (1989, №6) начинается четвертый этап эволюции «Анналов» - четвертые «Анналы». Критический поворот «анналистов» заключался, по словам Р. Шартье, в «трех отказах»: отказ от проекта глобальной истории, призванной охватить все компоненты социальной целостности в соподчинении структур и систем отношений, выстраиваемой событием и биографией; отказ от территориального определения объекта исследования, от ориентации на картографирование локального своеобразия в большей мере, чем на поиск общих закономерностей, отказ от понимания социальных дифференциаций как «логически первичных». Признание активной, конструирующей роли культурных продуктов и культурных практик в создании самого социального расслоения.
Медодологический поворот анналов к междисциплинарности, к социальной истории, изучению социальных связей с другими социальными навыками обусловили необходимость введения в 1994 (№1) подзаголовка журнала «История, социальные науки» (вместо «Экономика, общества, цивилизации»). К числу методологических ориентиров и стратегических приоритетных направлений Анналов этого времени относится микроистория со своеобразием отдельных исторических персонажей, социальных групп или персоналий (некоторые из историков называют этот поворот переходом на позиции «прагматических ситуаций», «прагматическим поворотом»); «другая социальная история», делающая предметом исследования не совокупность «структур большой длительности» (экономических, ментальных, идеологических и т.д.), а социальную практику участвующих в социальных взаимодействиях лиц (acteurs); «культуральная история» (Histoire culturelle), основным предметом которой выступает «исторически прописанный ментальный опыт», на первый план выступает неразделенность социального и культурального как специфическая особенность любого исторического объекта, а историоописание превращается в историю «мыслящего и действующего субъекта»[78]; «история политики» (Histoire du politique), предметом исследования которой является история политической культуры в контексте социокультурного окружения, феноменов подчинения и самоопределения власти, ритуалов и политических символов, укоренившихся в исторических традициях формулах «прочтения» власти (топосов), как средства культурного принуждения и лингвистического предъявления власти.
При всем разнообразии новых направлений исторического исследования их объединяет присущая всем предшествующим периодам истории «Анналов» методологическая целостность, ориентирующая исследователей на изучение групповых и индивидуальных социальных практик; взаимосвязь надличностных общественных структур и социальных субъектов; внимание к повседневности и опыту «маленького человека», акцент событийности и уникальных ситуаций («казусов»), в которых субъект избирает линию собственного поведения; увлечение нарративом, рассказом как формой исследовательского дискурса, адекватного средства описания и осмысления конкретных жизненных ситуаций и своего рода «увеличительного стекла для расшифровки глубинных структур».
Символом лингвистического поворота в исторической дисциплине стало понимание истории как особой области литературы и формирование в соответствии с этим такого способа написания истории как историоописание (а не историческое исследование), где воображение историка играет фактами, почерпнутыми в свидетельствах и наполняет их новыми значениями в ходе создания текста. «Бремя истории» (Х. Уайт) накладывает на историка необходимость соответствовать и суровости естествознания, и образным возможностям литературных работ ХХ в., что требует признания того, что исторические факты не столько «обнаруживаются», сколько «конструируются» теми видами вопросов, которые задает историк, а метафоры определяют релевантность и оправдывают селективность в исторической работе. Нарративное изложение «реальности», по Уайту, всегда можно представить аллегорическим выражением глубинного структурного содержания – знаковых систем и онтологических позиций (Хайден Уайт. Ответ Иггерсу//Одиссей. 2001. с. 156).
В истории как дисциплине сущность лингвистического поворота заключается в установлении соответствия уровней «принуждения опытом» (эмпиризм) и «принуждения языком» (лингвистика). Лингвистический поворот, предлагающий соединить историческое исследование и нарратив, показывает историку, что в языке (в концепциях, словарях, метафорах), можно выявить различные значения и приблизиться к тем истинам, которые углубляют наше понимание прошлого[79].
Все три поворота в эволюции «Анналов»: «исторический» - «прагматический» - «лингвистический», весьма наглядно и четко схватывают и концентрируют в себе, как в капле воды отражая, присущую в целом динамику методологического дискурса социально-гуманитарных наук, формируя новый тип глобальной философско-методологической рефлексии, связанной с включением в ее арсенал идеалов холизма, целостности, плюрализма, толерантности, диалога, синтеза, понимания и взаимообогащения.
«Лингвистический поворот», антропологизация исторической науки, конструирование междисциплинарных подходов определяют сегодня лицо историко-методологической рефлексии. Потребность в «своих» историях, процесс самоопределения, открытие тем и людей, «спрятанных» от истории, интерес к «маленькому» человеку привели к становлению новых методов и подходов исторического исследования. Появились такие направления в историчес