Основные положения конфуцианства 12 страница

Общество и личность не могут быть едины. Объединение людей — это всегда обезличивание, человек теряет свое индивидуальное лицо в обществе, поэтому стать человеком означает стать единичным, именно в этом состоит реализация человека. «Прочь от публики к единичному!» — восклицает Кьеркегор в одном из своих произведений.Современное общество с его культурой лишает людей индивидуальности, превращая их, по выражению Кьеркегора, в дрессированных обезьян. Поэтому Кьеркегору претил какой бы то ни было вообще социальный взгляд.

И, прежде всего, возражал Кьеркегор против демократии, которая уравнивает всех людей. Из всех тираний, по его мнению, тирания равенства самая опасная, а больше всего ведет к тирании равенства коммунизм, именно с этим, в первую очередь, и пытался бороться Кьеркегор. Из этих положений Кьеркегора вырастают впоследствии идеи философов-экзистенциалистов об истинном и неистинном бытии человека: об истинном существовании человека в своей экзистенции и неистинном существовании в современной обезличивающей культуре.

Но обезличивает человека не только общество, не только культура, не только демократия. Прежде всего, обезличивают его философия и наука, стремящиеся познать объективную истину, объяснить всё. И здесь Кьеркегор выступает против Гегеля, у которого культ объяснения всего достигает наиболее высшего развития. Именно против Гегеля направляет свою мысль Кьеркегор, так как для него существует только единичное, только личность; общая истина для личности безразлична, и с точки зрения единичного невозможно объяснить все. Объективная истина Кьеркегора не интересует, поскольку она также нивелирует личность.

Личность исчезает, как только мы узнаем о человеке истину объективную, поэтому тирания объективной истины не менее, а может быть, еще более опасна, с точки зрения Кьеркегора, чем тирания равенства. Истина не выносит общего владения, истина всегда индивидуальна, всегда существует для личности. Как только она становится общей, она убивает личность, а убивая личность, она убивает и человека. Человек превращается в дрессированную обезьяну, превращается в часть рода.

Экзистенциальная истина, в том смысле, как понимает ее Кьеркегор, это не та истина, как она понимается Гегелем или в науке. Истина объективная может быть познана, а экзистенциальная истина должна быть пережита, ее не познают, ее переживают. А для этого нужно существовать, т. е. жить экзистенциально, жить как личность, как индивидуальность.

Что такое существование человека, по Кьеркегору? Это всегда существование человека как личности, которая противопоставляется всему остальному. Испытывать себя как личность - значит испытывать себя как единственное, как единичное. Отсюда и все характеристики такого существования. Человек чувствует себя затерянным в этом мире, чувствует себя чужаком, посторонним. Отсюда основные характеристики человеческого существования: страх, ужас, затерянность и т. п. Именно эти эмоции показывают сущность человеческого существования, сущность экзистенции.

Не познание истины, не практическая деятельность (это деятельность рода), а именно ужас, страх вычленяет его из всего бытия, из всего сущего и показывает его как личность. В этих эмоциях и переживается истина, именно здесь, прежде всего, находится человек. Не познавать, но чувствовать: испытывать страх, ужас, испытывать страх перед смертью, страх перед бытием — именно в этом состоит переживание экзистенциальной истины. Поэтому к миру нужно относиться эмоционально, а не гносеологически.

Господство мышления — это ошибка современной цивилизации, современной культуры. Главная задача философа не в познании, а в совершенствовании своего я. Поэтому Кьеркегор подвергает разрушительной критике принцип тождества бытия и мышления. Бытие и мышление не могут быть тождественны. Бытие всегда чуждо мышлению, между ними непреодолимая пропасть, мышление испытывает непреодолимый страх перед бытием, ощущает свою чуждость бытию — именно в этом, можно сказать, тайна человеческого существования. И тождество мышления и бытия, на котором строилась предыдущая философия, приводит в гнев Кьеркегора.

Он называет этот принцип химерой и бесплодной тавтологией, которая уводит человека от собственно экзистенциальной истины. Да и зачем вообще нужно ставить вопрос о тождественности бытия и мышления? В таком случае нужно ставить вопрос только о бытии или только о мышлении, если они тождественны. Зачем говорить о том, что мышление познает бытие, если они тождественны? Если мы говорим, что мышление познает бытие, значит, мы уже полагаем, что мышление и бытие отличаются друг от друга.

Бунт против объективной истины выражается у Кьеркегора и в протесте вообще против систематического построения философии. Кьеркегор выступает против духа системы в философии, наиболее ярко выраженного у Гегеля, который пытался все существующее и не существующее в мире включить в свою систему. Система экзистенциального бытия, пишет Кьеркегор, так же невозможна, как невозможен круглый квадрат. Бытие несоизмеримо ни с какой системой. Бытие всегда незавершено, всегда становится, открыто, оно полно тайн и загадок. Оно не может быть загнано в систему — в это жесткое прокрустово ложе.

Возражает Кьеркегор и против гегелевской диалектики, особенно против принципа противоречия и единства противоположностей. Противоположности, конечно же, существуют, но они не могут быть объединены. Кьеркегор разрабатывает свою собственную диалектику, которую противопоставляет гегелевской, указывая, что противоположности действительно существуют, но не как части единого целого в некоем синтезе, а как противостоящие друг другу грани, которые выражаются в некоем парадоксе. Этот парадокс лучше всего выражается иронией.

Принцип иронии — один из основных принципов философии Кьеркегора, суть которого состоит в отрицательном отношении к существующему. Познавая бытие, человек как бы отрешается от него, относится к нему иронично. Ирония как отрицание, по Кьеркегору, есть не истина, а путь к ней. Познавая, человек должен всегда отстраняться и от истины, и от бытия, и как бы от самого себя, глядеть на все несколько иронично, как бы со стороны, противопоставляя, углубляя эту противоположность человека и бытия.

Из такой диалектики вырастает принцип, что противоречия существуют объективно, и их не нужно решать, а наоборот, нужно углублять, доводить до абсурда, до парадокса. Существование парадокса в философии может служить критерием истины, истины экзистенциальной, а не истины объективной, которая стремится, наоборот, уйти от парадоксов, все пригладить и вставить в систему. Истина, которая переживается, экзистенциальная истина — это истина парадоксальная, и, можно сказать, в парадоксальности ее критерий.

Кьеркегор разработал категории экзистенциальной философии на примере одного своего знаменитого положения, которое называется «три стадии на жизненном пути». Это не три стадии Конта на жизненном пути всего человечества, это три стадии, которые может проделать на своем жизненном пути каждый человек, даже не вполне осознавая это. Эти три стадии необходимы для достижения экзистенциальной истины и экзистенциального бытия.

Первая стадия получила у Кьеркегора название эстетической. На эстетической стадии находятся люди, которые упиваются чувственными удовольствиями. Смысл жизни для этих людей в удовлетворении своих чувственных желаний. Но этот путь неизбежно ведет к страданиям. Человек все время чувствует себя не удовлетворенным настоящим, не удовлетворенным своим чувственным бытием. Поэтому человек начинает рефлектировать и переходит в своем развитии на вторую стадию — стадию этическую. Образ, олицетворяющий эту стадию, — Сократ.

Этот переход необходим, потому что человек, ощущая недостаточность своего эстетического существования, осознает его как некоторое зло. Поэтому стадия этическая характеризуется, прежде всего, противостоянием между добром и злом. Человек, ощущая недостаточность своего чувственного существования, воспринимает его как некоторое зло, противостоящее чему-то более высокому, более доброму. Противоположность между добром и злом возникает в человеке и ставит его перед другими проблемами. Возникает проблема критерия выбора, критерия нравственности, критерия моральных ценностей.

Человек на второй стадии вынужден делать вывод о существовании чего-то общего, поддающегося не только эстетическому, чувственному познанию, но познанию другому. Но это общее существует именно как общее, а человек, прежде всего, осознает себя как личность. Такой разлад между человеком как личностью и добром и злом как категориями общими также не удовлетворяет человека. И тогда человек переходит на третью стадию — религиозную.

На этой стадии, как утверждает Кьеркегор, происходит так называемое теологическое устранение этического: религиозность устраняет этическую стадию. Это парадокс, но это действительно так, потому что этика подразумевает существование объективных критериев нравственности, объективного добра и объективного зла.

Переход к религиозной стадии происходит потому, что человек испытывает разлад между осознанием себя личностью и существованием объективных этических ценностей. На этической стадии человек не ощущает себя индивидуальностью, личностью. Переходя на религиозную стадию, человек прежде всего порывает с общим. Поэтому религиозная вера у Кьеркегора это, прежде всего, вера индивида, личности, которая трактует мир как парадокс, т. е. порывает с этикой, со всеми объективными ценностями, порывает с разумом, со всем объективным.

Образ, лучше всего иллюстрирующий состояние человека на религиозной стадии, это образ Авраама. Понять позицию Авраама, находясь на этической стадии, совершенно невозможно. Ситуация, когда Бог дает Аврааму единственного, долгожданного сына, а потом требует, чтобы его принесли Ему в жертву, — ситуация абсурдная. Бог как бы отменяет Свое действие, что, с точки зрения человека, просто неразумно, а кроме того, принуждает Авраама совершить грех — убить человека, совершить то, что запрещено заповедью. И вот перед Авраамом встает проблема, что делать: жить по закону или слушаться Бога. Что важнее?

Ведь в том и в другом случае это означает слушаться Бога. И возникает парадокс, возникает трагическая ситуация. Известно, как в этой ситуации поступает Авраам, и поэтому происходит чудесное превращение: вместо сына он приносит в жертву агнца, и Бог тем самым показывает правильность выбранного Авраамом решения. Правильность выбора Авраама показывает, что к религиозной стадии не подходят никакие этические критерии. Допустим, Авраам мог бы отказаться, предположив, что это искушение. В таком случае Авраам поступил бы как человек, находящийся на этической стадии.

Именно благодаря такому парадоксальному, истинному пониманию веры в Бога Авраам и сохранил своего сына, ибо религиозная стадия всегда есть стадия парадоксальная. Она неподсудна человеческому разуму, и в этой парадоксальности проявляется истинное человеческое существование. И тогда становится возможным то, что Кьеркегор назвал теологическим устранением этического.

Это тот самый абсурд, тот самый парадокс, при помощи которого индивид осознает себя выше рода, ведь добро и зло — это всегда родовые понятия. На религиозной стадии человек должен осознать себя выше рода, т. е. выше общего, выше разума, выше добра и зла, должен осознать себя принадлежащим только Богу, который все устанавливает: и добро, и зло, и разум, и все законы — этические, эстетические и т. д.

Поэтому истинная религиозность, истинная вера всегда осознается как парадокс, всегда связана с осознанием парадоксальности человеческого существования. А парадоксальность, как мы уже говорили, ощущается человеком как противоположность единичного общему, оторванность человека от бытия. Поэтому такие категории бытия, как страх, ужас, трепет, — это, прежде всего, категории религиозные. Отсюда названия, которые Кьеркегор давал своим основным произведениям — «Страх и трепет», «Понятие страха». Эти работы действительно характеризуют суть его мировоззрения.

Поэтому наличие у человека отчаяния — не в том смысле, как мы с вами это понимаем, отчаяния как уныния, как греха, а в смысле осознания драматичности, трагичности бытия — это именно то знание, которое выделяет человека из мира животного, это осознание человека как христианина, которое возвышает его над языческим знанием. Только на религиозной стадии и происходит исцеление от отчаяния, парадоксальное исцеление от всех эмоций, в которых человек противопоставлялся бытию.

Отсюда вытекает, что религиозная стадия также неоднозначна и неоднородна. Кьеркегор указывает две стадии религиозности. На первой стадии человек только осознает себя как существо, оторванное от Бога, как тварь, испытывающая бесконечную вину перед Богом и страх наказания за свою вину. На первой стадии религиозности невозможно стать истинно верующим, т. е. достигнуть спасения. Спасение осуществляется только тогда, когда человек осознает себя индивидуальностью, личностью, а это возможно только лишь на путях соединения с Богом.

Это соединение с Богом осознается посредством своего умаления. Первая стадия религиозности необходима для достижения второй стадии: унижающий себя возвеличен будет. Человек, умаляющий себя перед Богом, тем самым возвышается Богом и совершает прыжок в вечность, осуществляет свое собственное спасение. Именно в осознании этого парадокса Кьеркегор видит критерий истинности и, следовательно, правильность его собственной концепции. наверх

Артур Шопенгауэр (1788-1860) - немецкий философ. Основное его сочинение - "Мир как воля и представление" (1819-44). Преодоление эгоистических импульсов осуществляется, по Шопенгауэру, в сфере искусства и морали. Высшее из искусств - музыка. Иррационалистическая и пессимистическая философия Шопенгауэра, не пользовавшаяся популярностью при его жизни, получила распространение со второй половины XIX века, явившись одним из источников философии жизни и других концепций. В 1911 году во Франкфурте-на-Майне основано Шопенгауэровское общество.

Для Артура Шопенгауэра, который наряду с Кьеркегором является основоположником иррационализма XIX века, Гегель также был живым и едва ли не главным врагом. Система Шопенгауэра изложена в 4 книгах его основного труда "Мир как воля и представление". У Шопенгауэра основой и животворящим началом всего является не познавательная способность и активность человека, а воля как слепая, бессознательная жизненная сила.

Тем самым в "человеке разумном", в homo sapiens, разум перестал считаться его родовой сущностью; ею становилась неразумная воля, а разум начинал играть второстепенную, служебную роль. Жизнь, жизненная сила, волевое напряжение - вот что вышло на авансцену, оттеснив интеллект, рацио на задний план.

А. Шопенгауэр выражает неклассические идеи с классической ясностью: философия не может быть наукой, ибо подлинная реальность не схватывается мышлением и не выражается в понятиях. Для разума она, как правильно утверждал Кант, – “вещь в себе”. Разум и наука познают одни лишь обработанные интеллектом явления, но не ту подлинную реальность, которая скрыта за ними. Эта реальность, однако, вопреки Канту, познаваема, но иным путём – интуитивно. Реальность не дана и не может быть познана как какой-то объект, но она открывает себя в нас самих, “изнутри”, ибо мы сами и есть реальность, но в подлинных, алогических глубинах своего бытия.

Это подлинное в человеке обнаруживается в искусстве в большей мере, чем в науке. Шопенгауэр говорит, что "обыкновенный человек, этот фабричный товар природы" не способен на незаинтересованное созерцание так же, как и ученый, и только гений способен на это. Искусство есть создание гения, и гений возможен только в искусстве. Искусство воспроизводит постигнутые чистым созерцанием вечные идеи. Согласно Шопенгауэру, высшее из искусств - это МУЗЫКА, имеющая своей целью уже не воспроизведение идей, а непосредственное отражение самой воли.

Наука, по мнению Шопенгауэра, – принципиально заинтересованное, “корыстное”, субъективное знание, которое любую реальность хочет превратить в “объект”, т.е. сделать предметом деятельности субъекта, использовать его в интересах субъекта, для удовлетворения его потребностей. Иначе говоря, – сделать орудием воли. Поэтому суть науки (интеллекта вообще) – техника, расчёт, манипуляции. Именно поэтому она и познаёт одни лишь “явления” (природу), т.е. “объективации воли”. Отсюда следует, далее, что всякого рода методами науки могут быть познаны также лишь явления, а подлинная реальность никаким рациональным методам недоступна.

Это – суть философии Шопенгауэра, его основной тезис. Подлинная реальность, скрытая за всеми явлениями природы и данная в интуиции, в непосредственном знании – воля. Воля и есть “вещь в себе”, “мир в себе”, как он есть. Человек “в себе”, как он есть, также – ничем не обусловленная, слепая и бессмысленная воля, жаждущая удовлетворения, но никогда его не находящая.

Функция интеллекта (науки, разума) состоит в том, чтобы, удовлетворяя бессмысленное влечение воли, закрывать истину, рисовать красивые иллюзии (порядок, целесообразность, мораль, прогресс, справедливость, закон, логика и т. д.). Шопенгауэр – классик философского пессимизма: жизнь, как она есть поистине, ужасна, потому что слепа, неразумна, бессмысленна, абсурдна, наполнена неутолимыми желаниями и страданием. Шопенгауэр проповедует квиетизм, идеал недеяния, безразличия, нирваны, ибо всё бессмысленно: не к чему стремиться, не за что бороться.

От Шопенгауэра перешли в XX в. и стали в нём популярными многие идеи: дуализма науки и философии; расширения понятия опыта при помощи интуиции; примата воли, жизни над интеллектом, над понятием, примата бессознательного, слепого начала в человеке над сознанием; трагизма, абсурдности, бессмысленности, иррациональности жизни; необходимости синтеза Запада (формы) и Востока (полноты мистических интуиций) и др.

Шопенгауэр является прямым предшественником философии жизни, основными представителями которого являются Ницше, Дильтей, Зиммель, Шпенглер, Бергсон и др.

33. Основные этапы развития русской философии. Философия П.Я. Чаадаева. Славянофилы и западники.

Русская философия прошла долгий путь своего развития, в котором можно выделить следующие этапы

1. XI в. - первая половина XVIII в. - постановка философских проблем и поиск ответов на них в рамках других форм общественного сознания, прежде всего религиозного и эстетического (Илларион, Андрей Рублев, Феофан Грек и др.).

2. Вторая половина XVIII в. - первая четверть XIX в. - распространение философии в России в форме философского осмысления науки и культуры своего времени, что не обошлось без известного подражания западноевропейским течениям философской мысли.

3. Вторая четверть XIX в. - начало XX в. - становление и развитие самобытной русской философии.

4. после 1922 года - философия русского зарубежья.

При характеристике особенностей развития философии в России необходимо, прежде всего, учитывать условия ее существования, которые по сравнению с западноевропейскими были крайне неблагоприятными. В то время когда в университетах Германии свои философские системы излагал Кант, Шеллинг, Гегель и другие мыслители, в России преподавание философии находилось под строжайшим государственным контролем, не допускавшем никакого философского свободомыслия по чисто политическим мотивам. Отношение государственной власти к философии наглядно выражено в известном высказывании попечителя учебных заведений князя Ширинского-Шихматова "Польза философии не доказана, а вред возможен".

С одной стороны, становление русской философии происходило в ходе поисков и ответов на те вопросы, которые ставила сама российская действительность, поэтому трудно найти в истории русской философии мыслителя, который бы занимался чистым теоретизмом и не откликался бы на животрепещущие проблемы.

С другой стороны - эти же условия привели к такому ненормальному для самой философии состоянию, когда при восприятии философских учений политические установки приобретали доминирующую роль и сами эти учения оценивались прежде всего с точки зрения их "прогрессивности" или "реакционности", "полезности" или "бесполезности" для решения социальных проблем. Поэтому те учения, которые хотя и не отличались философской глубиной, но отвечали злобе дня, имели широкую известность.

При характеристике особенностей русской философии нужно учитывать также культурно-исторический фон, на котором она формировалась. В России в ходе ее истории произошло как бы переплетение двух различных типов культур и соответственно типов философствования: рационалистического западноевропейского и восточного, византийского, включенного в русское самосознание через православие. Такое сочетание двух различных типов мышления проходит через всю историю русской философии.

С содержательной стороны русская философия также имеет свои особенности. Основной темой, определившей специфику русской философии, стала тема России, постижение смысла ее существования в истории. Другой ведущей темой стала тема самого человека, его судьбы и смысла жизни.

Философская мысль в России начинает зарождаться в XI в. под влиянием процесса христианизации. В это время Киевский митрополит Илларион создает знаменитое "Слово о законе и благодати", в котором развивает богословеко-историческую концепцию, обосновывающую включенность "русской земли" в общемировой процесс торжества божественного света. Дальнейшее развитие русской философской мысли проходило в русле развития нравственно-практических наставлений и обоснования особого предназначения православия Руси для развития мировой цивилизации. Наиболее характерным в этом смысле является созданное во времена правления Василия III учение игумена Елиазаровского монастыря Филофея о "Москве как третьем Риме".

Оригинальные поиски русской философской мысли продолжались на протяжении XVI-XVIII вв. Эти поиски проходили в атмосфере противоборства двух тенденций. Первая акцентировала внимание на самобытности русской мысли и связывала эту самобытность с неповторимым своеобразием русской духовной жизни. Вторая же тенденция выражала стремление вписать Россию в процесс развития европейской культуры. Представители этой тенденции считали, что поскольку Россия встала на путь развития позже других стран Европы, то она должна учиться у Запада и пройти тот же исторический путь.

Третий этап приходится на вторую половину XVIII в - первую четверть XIX в. В это время характерно распространение философии в России в форме философского осмысления науки и культуры своего времени, что не обошлось без известного подражания западноевропейским течениям философской мысли.

Славянофилы и западники

Вообще, становление самобытной русской философии начиналось с постановки и осмыслении вопроса об исторической судьбе России. В напряжённой полемике конца 30-х гг. XIX века о месте России в мировой истории оформилось славянофильство и западничество как противоположные течения русской философской мысли.

Главная проблема, вокруг которой, завязалась дискуссия, может быть сформулирована следующим образом: является ли исторический путь России таким же, как и путь Западной Европы, и особенность России заключается лишь в её отсталости или же у России особый путь и её культура принадлежит к другому типу? В поисках ответа на этот вопрос сложились альтернативные концепции русской истории.

Славянофилы в своей трактовке русской истории исходили из православия как начала всей русской национальной жизни, делали упор на самобытный характер развития России, тогда как западники основывались на идеях европейского Просвещения с его культом разума и прогресса, и полагали неизбежным для России те же исторические пути, которыми прошла Западная Европа.

Лидерами были Алексей Степанович Хомяков (1804-1860), Иван Васильевич Киреевский (1806-1856), Константин Сергеевич Аксаков (1817-1860), Юрий Фёдорович Самарин (1819-1876) - выступили с обоснованием самобытного пути развития России.

Изучение истории у славянофилов была направлено на поиск устойчивых факторов, влияющих на исторический процесс. Такими факторами, по мысли славянофилов, не могли быть ни природно-климатические условия, ни сильная личность, а только сам народ как "единственный и постоянный действователь в истории. Славянофилы считали, что экономические, политические и другие факторы вторичны и сами определяются более глубоким фактором - верою, обуславливающей историческую деятельность народов. Народ и вера соотносятся так, что не только вера создаёт народ, но и народ создаёт веру. Православие в концепции славянофилов выступала как духовная основа всей русской жизни:". проникая во все умственные и нравственные убеждения людей, оно невидимо вело государство к осуществлению высших христианских начал, никогда не мешая его развитию". В истории России произошло слияние духовных ценностей православия с народной жизнью.

Величайшая заслуга славянофилов заключается в том, что они стали рассматривать нацию как духовное явление.

Влияние славянофилов на русскую мысль было необычайно сильным. В новых исторических условиях в послереформенной России прямым продолжением славянофильства выступил почвенничество.

Как идейное течение общественно" мысли западничества не было единым и однородным. Среди западников, к которым относятся Пётр Яковлевич Чаадаев (1794-1856), Александр Иванович Герцен (1812-1870), Виссарион Григорьевич Белинский (1811-1848), и др. были мыслители самых равных убеждений, в том числе либералы, радикалы, консерваторы.

Философская концепция П. Я. Чаадаева

Петр Яковлевич Чаадаев является одним из ярких представителей философской мысли России
западнического направления. Он всегда привлекал внимание историков русской мысли. Правда, ранее интерес
этот вызывался больше одной стороной его творчества, его скептицизмом в отношении России, как это
выразилось в единственном из "философических писем" напечатанном при жизни автора. Мировой читатель
долгое время был лишен возможности узнать развитие и суть философской концепции Чаадаева, так как
опубликовано было только одно письмо при жизни. Кроме того, сами письма считались утерянными и найдены
были только в 1935 г. несколько писем не было опубликовано, так как в них Чаадаев положительно отзывается о
религии.
Перейдем к изучению концепции Чаадаева.
Чаадаев является ярко выраженным религиозным философом, поэтому войти в систему Чаадаева можно,
поставив центре всего его религиозную установку. Не смотря на религиозность, Чаадаев не является богословом,
он сам говорит: " Я, благодарение Богу, не богослов и не законник, а просто христианский философ".
У Чаадаева была натура страстная и сосредоточенная, натура, искавшая деятельности, - но не внешней, не
мелочной, неслучайной а всецело и до конца воодушевленной христианством. Если один из величайших мистиков
христианского Востока(св. Исаак Сирианин) глубоко чувствовал "пламень вещей", то к Чаадаеву можно применить
эти замечательные слова так: он глубоко чувствовал "пламень истории", ее священное течение, ее мистическую
сферу. В теургическом восприятии и понимании истории – все своеобразие и особенность Чаадаева. По
теургической установке, Царство Божие строится при живом участии людей. Основная богос-Царства Божия,
понятого не в отрыве от земной жизни, а в историческом воплощении, как Церковь. Действие христианства в
истории во многом остается таинственным, по мысли Чаадаева, ибо действующая сила христианства заключена в
"таинственном его единстве"(т.е. в Церкви) .
Исходя из теургической основы своей концепции, Чаадаев решительно защищает свободу человека,
ответственности его за историю(хотя исторический процесс таинственен и движется Промыслом) , и поэтому
решительно выражает против "суеверной идеи повседневного вмешательства Бога". Чем сильнее чувствует Чаадаев
религиозный смысл истории, тем настойчивее утверждает ответственность и свободу человека. Но здесь его
философские построения опираются на его антропологию, к краткому изложению которой мы сейчас и перейдем.
"Жизнь (человека, как) духовного существа, - писал Чаадаев в одном из своих "Философических писем", -
обнимает собой два мира, из которых один только нам ведом". Одной стороной человек принадлежит природе, но
другой возвышается над ней, - но от "животного" начала к "разумному не может быть эволюции".
Высшее начало в человеке, прежде всего, формируется благодаря социальной среде. Человек глубочайше
связан с обществом бесчисленными нитями, живет общей жизнью с ним. Без слияния и общения с другими
людьми мы были бы с детства лишены разумности и не отличались бы от животных. Из этого признания
существенной и глубокой социальности человека Чаадаев делает чрезвычайно важные выводы. Прежде всего,
"происхождение" человеческого разума не может быть понято иначе, как только в признании, что социальное
общение уже заключает в себе духовное начало, -иначе говоря, не коллективность сама по себе созидает разум в
новых человеческих существах, но свет разумности хранится и передается через социальную среду. С одной
стороны, индивидуальное эмпирическое сознание, а, с другой, то, что реально входит в человека от общения с
людьми, с существе своем исходит от того, что выше людей - от Бога.
Из этой двойной зависимости человека(от социальной среды, от Бога) происходит не только пробуждение
разума в человеке, но здесь же находятся и корни его морального сознания. "Все благо, которое мы совершаем, есть
следствие присущей нам способности подчиняться неведомой силе". Этот супранатурализм не переходит в
окказионализм у Чаадаева или какую-то предопределенность, - наоборот, Чаадаев всячески утверждает реальность
свободы чело- века. Однако свобода человека несет в себе разрушительную силу и, чтобы подействовала ее
разрушительная сила, она(свобода) нуждается в постоянном воздействии свыше.
Это учение о страшной" силе свободы у Чаадаева стоит в теснейшей связи с учением о поврежденности
человека и всей природы, - учением о первородном грехе. Для Чаадаева "Субъективных" разум полон "обманчивой
самонадеянности"; идеология индивидуализма ложна по существу, и поэтому Чаадаев без колебания заявляет:
"Назначение человека - уничтожение личного бытия и замена его бытием вполне социальным или безличным".
Гносеологические взгляды Чаадаева, которые он выразил лишь попутно, определялись его критикой
кантинеанства, с одной стороны, а, с другой стороны, критикой Декертовской остановки на эмпирическом
сознании, которое, по Чаадаеву, есть "начало искаженное, искалеченное, извращенное произволом человека". Для
Чаадаева источник знания "столкновение сознаний", иначе говоря, взаимодействие людей. Чаадаев, конечно, не
отвергает опытного знания, но весь чувственный материал руководствуется идеями разума.
Если реальность "высшего сознания" стоит над сознанием отдельного человека, - то ключ к этому, кроме
самой метафизики человека, дан в личности исторического бытия, как особой форме бытия. Чаадаев подчеркивал,
что христианство раскрывается лишь в историческом (а не личном) бытии, но он делает и обратный вывод - само
историческое бытие не может быть понято вне христианства.
Смысл истории осуществляется "божественной волей, властвующей в веках и ведущей род человеческий к
его конечным целям". Это есть концепция проведенциализма. По Чаадаеву творится Царство Божее и поэтому
исторический процесс может быть понят лишь в линиях проведенциализма. Но Царство Божие для него творится
на земле, - оттого христианство и исторично по существу, его нельзя понимать "потусторонне". Для Чаадаева
(этого требовала логика его историософии) религиозное единство истории предполагает единство Церкви: раз
через Церковь входит божественная сила в историческое Бытие, то, тем самым, устанавливается единство самой
Церкви. Отсюда высокая оценка Запада. "На Западе все создано христианством".
Высокая оценка западного христианства определяется у Чаадаева всецело историко-философскими, а не
догматическими соображениями.
Горячие и страстные обличения России у Чаадаева имеют много корней, - в них нет какой-либо одной
руководящей идеи. Чаадаев не смог включить Россию в ту схему проведенциализма, какую навевала история
Запада. Чаадаев откровенно признает какой-то странный ущерб в самой идее провиденциализма: "Провидение
исключило нас из своего благодетельного действия на человеческий разум..., всецело предоставив нас самим себе".
В развитии своего философского мировоззрения Чаадаев по-разному решал эту "загадку" России. В начале
Он пришел к выводу, что Россия предназначена для того, чтобы послужить уроком для остального человечества.
Именно эта позиция выражена в первом из "Философических писем"(которое было опубликовано) . Дальше эти
мысли у Чаадаева приобретают большую определенность, он приходит к убеждению, что очередь для России еще
выступить на поприще исторического действия еще не наступила.
Дальше он развивает мысль: "Провидение сделало нас слишком великими, чтобы быть эгоистами. Оно
поставило нас вне интересов национальностей и поручило нам интересы человечества".
Вся значительность (для русской мысли) построений Чаадаева в том и состоит, что целый ряд крупных
мыслителей России возвращался к темам Чаадаева, Хотя его решения этих тем имели сравнительно мало
сторонников.