II. Ступени нигилистической диалектики 5 страница

Однако в чистом нигилизме то, что некогда было только прологом, становится самоцелью. Следующая фраза Ницше содержит основной принцип всякого нигилизма и оправдание прежде всего нигилизма разрушения: «Нет истины, все дозволено»[18]. Однако чрезвычайные последствия этой аксиомы были осознаны еще до Ницше. Макс Штирнер, с которым мы еще встретимся в следующей главе[19], объявил войну против всякого критерия и всякого принципа, противопоставляя свое «я» всему миру и победно смеясь над «гробом человечества», хотя пока еще он делал это только в теории. Сергей Нечаев осуществил эту теорию на практике, да столь успешно, что до сих пор он представляется неким мифом, если не демоном из глубин самого ада. Его жизнь была исполнена безграничной жестокости и безнравственности, проявляемых для «пользы революции». Он послужил прототипом Петра Верховенского в «Бесах» Достоевского, романе, блестяще отразившем сознание крайнего нигилиста (книга полна представителей этого сознания), что кажется невероятным, что человек, его написавший, не испытал на себе дурмана нигилизма.

Михаил Бакунин, некоторое время находившийся под влиянием Нечаева, но затем увидевший, что последовательная практика нигилизма существенно отличается от его теоретического изложения, еще находясь под этим влиянием, написал «Катехизис революционера»[20], леденящую душу апологию нечаевизма, где заявлял: «Наша цель – ужасное, полное, неумолимое и всеобщее разрушение». Такое мироощущение слишком типично для Бакунина, чтобы приписать его сиюминутному увлечению. Он закончил свою «Революцию в Германии», написанную еще до того, как родился Нечаев, следующим знаменитым призывом: «Возложим наше упование на вечный дух, разрушающий и уничтожающий, потому что он есть скрытый и вечно творящий источник всякой жизни. Страсть к разрушению есть страсть творческая!» Здесь витализм переплетается со стремлением к разрушению, но в конце концов побеждает последнее. Когда Бакунина спросили, что бы он сделал, если бы новый порядок его фантазий стал реальностью, он честно ответил: «Тогда я стал бы разрушать все, что создал»[21].

Именно в духе Нечаева и «Катехизиса революционера» нигилистические убийцы – в ту пору их называли «анархистами», но у нас этот термин имеет несколько иное, более положительное значение – с их «пропагандой действием» терроризировали правящие классы, да и не только их, в Европе, а особенно в России последней четверти XIX века. В том же духе Ленин, восхищавшийся Нечаевым, начал свое жестокое правление, этот первый в Европе удавшийся опыт абсолютно беспринципной политики. Страсть к насилию, оторванная от революции, которая ее рационализировала, вовлекла Европу в 1914 году в первую из ее нигилистических войн и одновременно в другой области, в дадаистском искусстве, провозгласила: «Сметем все», «пусть не останется ничего, ничего, ничего». Однако только Гитлер со всей полнотой раскрыл природу и цели чистой «революции нигилизма», революции, сведенной к нигилистической альтернативе: Weltmacht oder Niedergang – мировое господство или тотальное разрушение; революции, чей лидер мог ликовать – даже еще не придя к власти, – как ликовал бы Штирнер, говоря: «Нас можно уничтожить, но тогда мы унесем с собой целый мир – мир в огне»[22].

Это, конечно, крайние проявления, и их соответствующим образом и следует рассматривать: лишь немногие были способны на такой «чистый» нигилизм, и они не принадлежат к основному течению современной истории, но скорее – к ее побочным явлениям и подвергаются осуждению со стороны других, не столь крайних нигилистов. Впрочем, их пример все равно представляется поучительным, и было бы ошибкой отказываться от него лишь как от преувеличения или пародии. Далее мы убедимся, что разрушение является неотъемлемой частью программы нигилизма и наиболее четко выражает то преклонение перед ничем, которое составляет основу нигилистического «богословия». Нигилизм разрушения – не преувеличение, но наиболее полное воплощение глубочайшей задачи всего нигилизма в целом. В нем нигилизм принимает самую ужасную, но самую истинную свою форму, в нем ничто снимает с себя все маски и предстает во всей своей наготе.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский уподоблял душу человека глазу, который поражен грехом и не способен видеть духовное солнце[23]. Тем же образом можно воспользоваться, характеризуя развитие нигилистической болезни, которая есть не что иное, как изощренная маска греха. Каждый православный знает, что у падшей человеческой природы духовное зрение очень нездоровое. В этой жизни мы видим все очень неясно, и только вера и благодать Божия смогут исцелить нас, так чтобы в будущей жизни нам видеть уже ясно. Первая ступень нигилизма, а именно либерализм, происходит от того, что больной глаз ошибочно принимается за здоровый, а та нечеткая картина, которую дает ослабленное зрение, за истинное видение мира; от помощи же врача духовного, то есть Церкви, либерализм отказывается, так как «здоровому» она не нужна. На второй ступени – реализм – болезнь, которую не лечат, начинает развиваться, видение сужается, дальние предметы, и прежде воспринимавшиеся «естественным» ослабленным зрением весьма туманно, становятся полностью невидимыми. Только ближние предметы видны более или менее четко, и больному начинает казаться, что остальных предметов просто не существует. На третьей ступени – витализм – инфекция приводит к воспалению; теперь даже близкие предметы видны слабо и искажены, начинаются галлюцинации. На четвертой ступени – нигилизм разрушения – наступает полная слепота, болезнь распространяется на весь организм, следует агония, затем конвульсии и смерть.