В оформлении переплета использован фрагмент картины 17 страница

Исходя из того, что разумность является специфическим свойством человека, отличающим его от растений и животных, Аристотель считал, что высшее благо для человека заключается в разумной деятельности души. Все остальное имеет смысл и ценность в отношении к этому высшему благу. Высшее благо — безусловно, т.е. абсолютно и универсально. Это утверждение можно смягчить в духе нашего времени: в рамках определенной системы ценностей высшая ценность мыслится как бы безусловной, т.е. абсолютной (не зависящей от преходящих обстоятельств) и универсальной (должной быть принятой каждой личностью). В современной аксиологии[78] и этике высшее благо называют идеалом.

Методологически близкий к аристотелевскому подходу, но содержательно существенно отличающийся от него подход к пониманию ценностей предлагается в том направлении современной философской антропологии, которое развивается в русле психоаналитической философии. Рассмотрим его на примере учения Э. Фромма. Фромм исходит не из предполагаемого предназначения человека, а из характера его существования. В отличие от животного, которое не обладает разумом, является частью природы и живет в гармонии с ней, — человек, будучи частью природы, эмансипирован от нее и стоит вне ее, он наделен разумом, понимает свое бессилие, границы своего существования, свою смертность. Но человек — духовное существо, а значит способен выходить за рамки самого себя, определять себя в ином, т.е. трансцендироваться (от лат. transcendes — выходящий за пределы). Человек рождается из единства (единства с природой, другими людьми), но живет в мире внутренне обособленном. Человек рождается из единства не только в том смысле, что он исторически выходит из гармоничного природного состояния. Каждый индивид рождается из единства — утробного и младенческого единства с матерью. Младенческое существование органично, бессознательно и безмятежно — таков изначальный, актуально неосознаваемый, бессознательный, но существенный опыт каждого индивида. Раннее сознание не знает трагичности, обособленности, безысходности, первые ростки которых пробиваются лишь в отрочестве.

Надо сказать, этот опыт принципиально возможен в той мере, в какой он обеспечен уникальной деятельностью — материнством. К сожалению, реальное материнство может быть и ущербным, и отклоняющимся. Но как социально-культурный (т.е. отраженный в представлениях и нормах) опыт материнство представляет собой отношение абсолютного бескорыстия и самоотверженной заботы. По логике своей роли мать стремится к тому, чтобы стать ненужной: ведь ее любовь и забота имеют целью подготовить ребенка к взрослой жизни и, стало быть, к независимости от этой (такой) заботы. Материнская любовь, несомненно, отличается от любви чувственно-эротической, которая стремится удержать любимого, сохранить его как любимого. Такое отношение матери (или того человека, который, возможно, заменяет реальную мать: отца, няни, приемных родителей и т.д.) воспринимается младенцем как ожидаемое отношение к нему со стороны любого другого.

Однако взросление ребенка опосредствовано ослаблением и разрывом его связей с матерью, семьей (в смысле избавления от необходимости опекающей заботы). Условно говоря, преодолевая связь дитя — мать, индивид обретает сознание, становится личностью. Становящееся сознание — это сознание не-Я, осознание различности Я и Ты. С обособлением, с индивидуализацией усиливается личностное развитие человека. Но обратная сторона автономии — изолированность, которая чревата одиночеством и отчужденностью. В мир взрослости ребенок почти неизбежно входит через врата одиночества. Но одиночеству и обособленности противостоит единение.

Потребности в слиянии, единении с другими, в идентификации, стремление к стабильности в контактах с другими, говорит Фромм, суть основные из базовых потребностей человека. Развивая эту мысль, следует сказать, что в конечном счете полное удовлетворение этих базовых потребностей (реально, редко осуществимое) воспринимается человеком как высшее благо, или идеал, которым и задается иерархия ценностей.

Другое обоснование деления ценностей на высшие и низшие мы находим в рамках религиозного мировоззрения. В любой религии конечное предназначение человека усматривается в приобщении к Богу — обожении, через личное совершенствование и спасение. В религиозном мировоззрении Бог выступает как абсолют, а мораль — как одно из средств обретения человеком этого абсолюта. Богом заповеданы и санкционированы основные нравственные ценности и требования. Соответственно все, что приближает к Богу, возвышает человека. Высшие ценности — это ценности, посредством которых человек приобщается к Богу, низшие — такие, которые отвращают человека от Бога. Можно сказать по-другому: высшие ценности — это такие, посредством которых личность получает возможность трансценденции, выхода за пределы своего частного существования, возвышения над ними, низшие — такие, ориентируясь на которые, индивид погрязает в обыденности и суете, обрекает себя на духовное прозябание в потаканиях плоти.

Апостол Павел в «Послании к Галатам» выразил это в следующем поучении:

«Ибо весь закон в одном слове заключается: «Люби ближнего твоего, как самого себя». Если же друг друга угрызаете и съедаете, берегитесь, чтобы вы не были истреблены друг другом. Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти; ибо плоть желает противного духу, а дух — противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы. Если же вы духом водитесь, то вы не под законом. Дела плоти известны; они суть: вражда, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное; предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царствия Божия не наследуют. Плод же духа: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание. На таковых нет закона. Но те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями. Если мы живем духом, то по духу и поступать должны. Не будем тщеславиться, друг друга раздражать, друг другу завидовать» (Галат, 5:14—26).

Иными словами, вопрос различения высших и низших ценностей — это вопрос духовного содержания жизни человека. Социальные критерии здесь неприменимы. Социологизаторский[79] подход к иерархии ценностей заключается в том, что высшими являются ценности, ориентирующие человека на благо социального целого — группы, сообщества, общества в целом. Отсюда вытекает точка зрения на мораль как инструмент подчинения личных интересов общественным, которые считаются более важными, чем личные. Возможные социально-политические последствия такого мировоззрения были исчерпывающе продемонстрированы в XX в., трагедией народов, оказавшихся под властью тоталитарных режимов.

Идеал

В специфически этическом смысле идеал предполагает некоторый универсальный, т.е. не изменяющийся в зависимости от обстоятельств, лиц, индивидуальных вкусов стандарт. Идеал — это, во-первых, наиболее общее, универсальное и, как правило, абсолютное нравственное представление о благом и должном, во-вторых, образ совершенства в отношениях между людьми или — в форме общественного идеала — такое устроение общества, которое обеспечивает это совершенство, в-третьих, безусловный высший образец нравственной личности.

Важной философской проблемой является проблема соотношения идеала и реальности. В ее решении можно выделить два основных подхода — натуралистический и трансценденталистский.

При первом из них, натуралистическом, идеал, как и мораль в целом, выводятся из эмпирической — природной или социальной — реальности или считаются полностью ею обусловленными. В рамках такого подхода выделяют три трактовки идеала. Во-первых, идеал может пониматься как результат обобщения и абсолютизации в культуре того, что составляет предмет потребностей человека. Например, вечным упованием человека было полное насыщение и исчерпывающее удовлетворение всех его нужд. Образ райских кущей, обращенный в предысторическое прошлое, или образ коммунизма с его принципом «каждому по потребностям», обращенный в сверхисторическое будущее, в качестве идеалов представляют именно такую схему. Впрочем, эта схема органична самой морали. Одно из базовых моральных требований, золотое правило, гласит:

«Во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». (Мф., 7:12).

Здесь «как хотите», конечно, подразумевает не каприз и пристрастие («хочется!»), а желаемое всегда и для всех. Такова логика обычного морального, шире — ценностного, сознания. Тем не менее трудно избежать впечатления произвольности выбора желаемого при апелляции к потребностям человека в таком определении идеала.

Во-вторых, идеал может представляться результатом обобщения содержания норм и правил или отвлечения этого содержания от конкретных задач действия. Так, люди на основании опыта приходят к пониманию того, что в определенных ситуациях следует поступать определенным образом, это понимание отражается в норме (правиле, законе). Существованием нормы человеку вменяется определенное поведение (определенные действия), однако нормой же предполагается, что она может быть не исполнена (из-за незнания или по своеволию). Подобным образом понятый идеал представляет такое положение, когда норма исполняется всегда по свободному выбору человека. Но тогда получается, что идеалов столько, сколько норм и нет идеала вообще, но есть идеалы добра, справедливости, человечности и т.д.[80] Мораль остается без общего нормативно-ценностного стандарта, без универсального критерия суждения и действия.

В-третьих, идеал может пониматься как вытекающие из социальной или индивидуальной действительности требование или ценность, раскрывающие перед человеком более обширные перспективы[81]. Идеал сохраняет при этом образ совершенства. Это очень важно для миросозерцания человека, поскольку предъявляет ему требование самосовершенствования. Однако так понятый идеал оказывается сведенным к ценностной ориентации или поведенческой установке и также остается лишенным универсальных и абсолютных характеристик.

При трансценденталистком подходе к морали идеал рассматривается существующим как бы независимо от реальности и данным человеку непосредственно в его нравственном опыте. То, как он дан человеку, может трактоваться по-разному: как результат божественного откровения или интуитивного прозрения, как «голос совести» или сознание безусловности долга. Такая концепция идеала предполагает, что высшие моральные представления радикально противостоят реальности, должное (т.е. то, что и как должно быть) противостоит сущему (т.е. тому, как обстоят дела в действительности), а ценности — фактам[82].

Эти подходы, выраженные в соответствующих теориях морали, можно рассматривать как типологически различные. Они действительно противоположны в вопросе о происхождении идеала. Однако если рассмотреть их с точки зрения проблемы идеала в целом, то натуралистические концепции идеала можно признать в качестве теории происхождения и становления идеала как формы ценностного сознания, тогда как трансцендентные концепции идеала — в качестве теории, представляющей логические и психологические аспекты функционирования идеала в ставшем виде, как особого рода — универсальной — ценности.

Независимо от того, каковы реальные истоки высших ценностей и идеала, они функционируют автономно по отношению к действительности — как действительности частных интересов, социальных групп, ситуативно меняющихся ролей личности, различных профессиональных, статусных или функциональных обязанностей и т.д. Аристотель, Фромм или религиозные мыслители существенно расходятся в своих теоретических идеях. Но все они утверждают, что содержание идеала обусловлено тем, что есть человек как человек. Они указывают, что ценностный мир человека в самом деле автономен — по отношению к социальной реальности, или реальности, воспринимаемой практическим, эмпирически ориентированным сознанием, что бы ни говорили на этот счет исторические материалисты.

Высшие ценности представляют собой часть духовного мира. Даже обусловленные эмпирически в своем становлении и развитии, они — безусловны в своем ставшем и развитом виде. Отчасти здесь та же проблема, которую мы затрагивали, рассматривая моральное учение Милля (тема II): общие нравственные положения не выводятся из частных ситуаций, отдельные примеры не обусловливают критериев оценки. Ведь всякий частный случай или пример, чтобы быть соотнесенным с моралью, сам должен быть оценен по ее принципам. Так что для того чтобы выделить некоторый частный случай в качестве морального примера, необходимо иметь критерий, по которому мы оцениваем что-то как хорошее или дурное. А это значит, что само положительное или отрицательное значение примера зависит от принятых общих положений. В ценностном плане общее приоритетно по отношению к частному. Высшие ценности воспринимаются как закон, которому должен соответствовать эмпирический мир, как должное, которое вменяется сущему.

Не в том суть жизни, что в ней есть,

но в вере в то, что в ней должно быть...

(И. Бродский)

Как элемент нравственного сознания идеал является одновременно ценностным представлением, поскольку им утверждается определенное, безусловное, положительное содержание поступков, и императивным представлением, поскольку это содержание определено в отношении воли человека и вменяется ему в обязательное исполнение. Как мы увидим (в следующих двух темах), в структуре морального сознания идеал занимает ключевое место: именноидеалом, определяется содержание добра и зла,должного, правильногоинеправильного и т.д.

Впрочем, роль идеала оценивается по-разному. По тому, признается ли существование универсального и абсолютного идеала в качестве критерия выбора ценностей и оценки, моральные философы и вообще все те, кто рассуждает о морали, делятся на абсолютистов и релятивистов. Релятивизм выражается в следующей позиции: нет такой ценности или такого правила в данной культуре, относительно которого в другой культуре не существовало бы прямо противоположного. Или в более сильной версии: нет такого нормативного и ценностного положения даже в одной культуре, относительно которого трезвый ум, в ней же сопребывающий, не мог бы высказать иного, существенно отличного и не менее убедительного. Релятивисты считают, что нормы и ценности не являются сами по себе истинными и значимыми; они — адекватны тем задачам, которые стоят перед людьми в данных обстоятельствах. Проблема релятивизма особенно остро встала в эпоху, провозгласившую себя словами Ф. Ницше: «Бог умер». Массовая секуляризация[83] сознания, плюрализация социокультурных стандартов и поведенческих стереотипов — благодатная почва для релятивизма. Разумеется, в современном обществе, в ставшем таким тесным и прозрачным мире многие ценности небезусловны и ситуативно изменчивы. И вообще, если правомерно говорить о моральном творчестве, то не должно ли оно предполагать приоритетность самой личности как субъекта морали, личности, принимающей решения, действующей и высказывающей суждения, над предъявляемыми ей обществом нормами и ценностями? (Оставляя пока вопрос открытым, мы продолжим рассуждение о релятивизме в следующих темах.)

Идеал единства

Европейская культура начинается с идеала единства. В своих ранних формах он выражен в натурфилософском учении о бесконечном едином начале Космоса, в гармонии с которым обретается подлинность существования. Древнегреческий философ Гераклит видел причину порока и духовной смерти в отпадении людей от космического закона — Логоса. Античное представление о всемирности наиболее полно воплотилось в философии стоиков. Оно было воспринято христианством. Стоики (с индивидуалистических) и раннехристианские мыслители (с соборных позиций) первыми показали, что в условиях индивидуализированного, автономного и взаимно обособленного существования человека реализация идеала возможна лишь как индивидуальное самосовершенствование, как преодоление собственных пороков — в нравственном возвышении каждого человека и духовном единении людей. Вознося молитву за оставляемых учеников, Христос уповает на единение всего человечества в Боге:

«Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино... Я в них, и Ты во Мне; да будут совершены воедино, и да познает мир, что Ты послал Меня и возлюбил их, как возлюбил Меня» (Ин., 17:21, 23).

Идеалом единства обусловлено содержание нравственного долженствования: любить ближнего, как самого себя.

Эта идея единства (в его различных выражениях) провозглашается или предполагается в качестве высшей нравственной идеи практически во всех развитых религиях:

«Каковы бы ни были различия между даосизмом, буддизмом, пророческим иудаизмом и евангелическим христианством, все эти религии имеют общую цель: дать человеку чувство единения, и притом не ценой возврата к животному существованию, а путем собственно человеческого самовыражения — в единстве с природой, со своими согражданами и с самим собой»[84].

В восприятии и интерпретации идеала единства возможны две крайности. Одна — социологизаторская, представляющая идеал единства как требование установления и укрепления сообщества. Другая — утопическая; согласно ей он осуществим лишь в разумной и соответствующей природе реорганизации общественной жизни. По-разному эти крайности получили особенное развитие в социальной мысли. Предпосылка идеала единства как солидарности связывалась с особенностями социальной организации (Г. Спенсер), с развитием промышленного сотрудничества (Э. Дюркгейм), с установлением справедливых форм собственности или в разделении труда (К. Маркс). Подобные толкования идеала единства имели место всегда. Против них направлено евангельское поучение о том, что высший идеал, а именно, Царство Божие, утверждается не на земле, но в духе; причем духовное единение обретается прежде всякого другого.

Вместе с тем в названных «эмпирических» толкованиях нравственного идеала как социальной задачи нашло косвенное отражение понимание того, что терпимость, примиренность, гармония в человеческих отношениях суть одно из возможных условий нравственного совершенствования, что нравственный прогресс исторически осуществляется через определенные общественные формы. Мораль как духовный феномен обнаруживается и утверждается в жизни людей, в их личных и социальных отношениях. Игнорирование социального измерения морали, ее отраженности в общественных нравах, в индивидуальных характерах также представляет собой своего рода утопизм и чревато нигилизмом, а в конечном счете — имморализмом, т.е. пренебрежением благом конкретных людей, попранием их прав, нанесением им ущерба, насилием, и все это — во имя некоего возвышенного идеала.

Нравственный идеализм

Под выражением «нравственный идеализм» понимают веру человека в существование в этом мире чего-то святого, непоколебимого, значимого для всех честных людей. Нравственный идеализм противостоит «материализму», или меркантилизму, т.е. воззрению, согласно которому все в нашей жизни подчинено материальным интересам и стремлению людей к собственной выгоде. Но в чем проявляется нравственный идеализм, как он может отражаться на жизни человека и его линии поведения? Идеализм может выражаться либо в признании, что существует некий обязательный для всех минимум требований — принципов и норм поведения, приверженность к которым позволяют человеку сохранить чувство собственного достоинства, в любых обстоятельствах остаться человеком; либо в убеждении, что человек должен служить некоторой высокой цели — например, «людям», «обществу», «культуре», — подчиняя ей всю свою жизнь.

Идеал — наиболее отвлеченное и общее нравственное представление. Его императивная и ценностная сила несомненна. Проблема заключается в том, какую роль он играет в жизни индивида. В отличие от большинства других нравственных понятий, в идеале дан завершенный и абсолютный образ добра — абсолютный в том смысле, что его противопоставленность злу только предполагается, но никак (на уровне самого идеала) не раскрывается. Если можно согласиться с циничным суждением о том, что идеалы безжизненны, то только в том смысле, что они провозглашают лишь добро, между тем как действительная жизнь складывается не иначе, как через переплетение добра и зла. Частные принципы и нормы морали отражают эту взаимоопределенность добра и зла.

Поэтому фактически невозможно непосредственно изложить императивное содержание идеала на конкретных примерах или через формулирование индивидуальной нравственной задачи. Непонимание этого, упование на непосредственное и тем более полное воплощение идеала в действительности есть «идеализм» в том, другом, значении этого слова, которое указывает на оторванность от реальной жизни, непонимание всей ее сложности. Идеализму в этом значении слова противостоит реализм.

Такой нравственный идеализм в самом деле опасен. Педантичная, недиалектичная приверженность идеалу как абсолютному добру чревата либо (а) ненавистью к реальной жизни, в которой более или менее относительное добро присутствует наравне со злом, и уходом (эскапизмом[85]) из активной жизни, которую не удается втиснуть в рамки «бескомпромиссно» понятого идеала, либо (б) нигилизмом в отношении самой морали: мол, если жизнь безнравственна, значит, нет в нравственности правды. В реальности отношение такого «идеалиста» к людям в первом случае может выражаться в крайнем ригоризме, если не тирании, т.е. насильственном понуждении людей к жизни «по идеалу», пусть и лишенному жизни, а во втором — в аморализме, т.е. игнорировании нравственных требований, попрании практических норм морали.

Между тем воплощение высокого императивно-ценностного содержания нравственного идеала в конкретных поступках предполагает осуществление ряда менее общих принципов и исполнение частных нравственных требований. Анализу этого посвящена вторая половина нашего учебника.

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

1. Каково место идеала в системе морали?

3. В чем смысл морального идеала как основы долженствования и критерия

добра и зла?

3. В чем выражается абсолютность и универсальность морального идеала?

4. Каким образом смысл истории задается единством абсолютного идеала и

потенциальным стремлением к нему всех людей?

5. Каково содержание общественного идеала?

ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Мур Дж. Принципы этики. М., 1984. С. 275—323.

Соловьев B.C. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории.

[Краткая повесть об Антихристе] //Соловьев B.C. Соч. в 2 т. М., 1988. Т. 2.

С. 736—761.

Франк С.А. Крушение кумиров //Франк С.Л. Сочинения. М., 1990. С. 144—161. Фромм Э. Ситуация человека — путь к гуманистическому психоанализу //

Проблема человека в западной философии. М., 1988. С. 443—482.

ТЕМА 16

ДОБРО И ЗЛО

____

В широком смысле слова добро и зло обозначают положительные и отрицательные ценности вообще. Мы употребляем эти слова для обозначения самых различных вещей: «добрый» значит просто хороший, «злой» — плохой. В словаре В. Даля, например, (напомним, названного им «Словарем живого русского языка») «добро» определяется сначала как вещественный достаток, имущество, стяжание, затем как нужное, подходящее и лишь «в духовном значении» — как честное и полезное, соответствующее долгу человека, гражданина, семьянина. Как свойство «добрый» также относится Далем прежде всего к вещи, скоту и потом только к человеку. Как характеристика человека «добрый» сначала отождествляется Далем с «дельным», «сведущим», «умеющим», а уж потом — с «любящим», «творящим добро», «мягкосердным». В большинстве современных европейских языков употребляется одно и то же слово для обозначения материальных благ и блага морального, что дает обширную пищу для морально-философских рассуждении по поводу хорошего вообще и того, что является добром самим по себе.

____

Соотнесенность с идеалом

В историческом развитии ценностного сознания, в истории моральной философии и моралистики, несмотря на сохранение лексического единства («старое доброе вино», «добрый конь», «добрая работа», «доброе деяние», «одобрение»), происходит понимание смысловых различий в употреблении слова «добро». Самым важным при этом было различение добра в относительном и абсолютном смысле. «Доброе» в одном случае — это хорошее, т.е. приятное и полезное, а значит, ценное ради чего-то другого, ценное для данного индивида, в сложившихся обстоятельствах и т.д., а в другом — есть выражение добра, т.е. ценного самого по себе и не служащего средством ради иной цели.

Добро в этом втором абсолютном значении — моральное, этическое понятие. Оно выражает положительное значение явлений или событий в их отношении к высшей ценности — к идеалу. Зло есть противоположность добра.

Исторический процесс формирования этих понятий был процессом становления и развития самой морали. Что здесь происходит? Во-первых, добро и зло осознаются как особого рода ценности, которые не касаются природных или стихийных событий и явлений. То, что совершается само по себе, т.е. стихийно, может иметь благие или злые последствия для человека. Но такие стихийно совершающиеся события и явления сами по себе не имеют отношения к тому, о чем мыслят в категориях добра и зла, они лежат по ту сторону добра и зла. Добро и зло характеризуют намеренные действия, совершенные свободно, т.е. поступки.

Во-вторых, добро и зло обозначают не просто свободные поступки, но действия, сознательно соотнесенные с определенным стандартом — в конечном счете с идеалом.

В стихии прорывается изначальный хаос. Природа слепа в своих стихийных проявлениях. Человек же обладает силой в какой-то мере обуздывать стихию. По крайней мере, стихию своего характера: не поддаваться гневу, не предаваться искушениям (искушениям сладострастия, корысти, власти или славы), не распускаться и воздерживаться от распущенности и т.д. Во всех этих случаях обуздание следует понимать в почти буквальном смысле этого слова — надевания узды. Человек может обуздывать себя. Добавим к этому, пока в порядке парадокса: через самообуздание человек обретает свободу (непарадоксально это вопрос будет развит в теме 18).

Итак, содержание добра и зла обусловлено идеалом нравственного совершенства: добро — это то, что приближает к идеалу, зло — то, что отдаляет от него. Зная, что в истории существовали различные мнения относительно того, к чему должен стремиться человек, чтобы достичь совершенства, легко представить концептуальное разнообразие в трактовках добра и зла. В зависимости от нормативного содержания, вкладываемого в представление об идеале, добро и зло трактовались как счастье и несчастье, наслаждение и страдание, польза и вред, соответствующее обстоятельствам и противоречащее им и т.д.

Наблюдение и поверхностное осмысление действительного разнообразия в содержательном истолковании добра и зла может вести к выводу об относительности понятий о добре и зле, т.е. к релятивизму в моральных суждениях и решениях: одним нравится удовольствие, другим — благочестие. Доведенная до крайности, такая позиция чревата моральным волюнтаризмом: сегодня я исполняю долг, а на праздник потешу себя удовольствиями, ну, а если понравится, так и в последующие будни можно будет продолжить наслаждаться. Чреватый волюнтаризмом, релятивизм фактически знаменует положенность себя вне морали, потусторонность индивида добру и злу, а в конечном счете — аморальность, поскольку всякое (обнаруживаемое ли по лености души или по вялости духа) безразличие в отношении добра и зла знаменует отвращенность от добра и по меньшей мере потенциальную открытость злу. Это и есть необузданность, открытость стихии внутреннего хаоса. В кантовских рассуждениях о том, что потакание склонности означает потворствование злу (см. тему 10), отражена именно эта особенность нравственной жизни.

Наконец, в-третьих, добро и зло как моральные понятия связаны с душевным и духовным опытом самого человека и существуют через этот опыт. Как бы ни определялись философами источники добра и зла — творятся они человеком по мерке его внутреннего мира. Соответственно утверждение добра и борьба со злом достигаются главным образом в духовных усилиях человека. Внешние действия, пусть и полезные для окружающих, но не одухотворенные стремлением человека к добродеянию, остаются лишь формальным обрядом. Более того, любые ценности — наслаждение, польза, слава, красота и т.д. — могут быть как добром, так и злом в зависимости от того, как индивид переживает свой конкретный опыт «освоения» этих ценностей в отношении к идеалу, к высшему благу.

Природа и содержание добра и зла

По своему императивно-ценностному содержанию добро и зло как бы представляют собой две стороны одной медали. Они взаимоопределены и в этом они как бы равны. Человек узнает зло, поскольку имеет определенное представление о добре; он ценит добро, испытав на собственном опыте, что такое зло. Кажется, утопично желать только добра, и нельзя в полной мере отрешиться от зла, не рискуя в то же время потерять добро. Существование зла порой представляется своего рода условием или непременным сопутствующим обстоятельством существования добра.