Об истории публикации «Опыты» Мишель Монтень. Страница из «Бордоского экземпляра» с правкой Монтеня

Основателем жанра в европейской традиции принято считать французского философа Мишеля Монтеня («Опыты», 1580). «Опыты» Монтеня содержат философские, исторические, политические, религиозные, лингвистические, педагогические, этические и др. воззрения автора, от наиболее частных до наиболее общих. Монтень рассказывает о нравах и обычаях разных народов, о содержании прочитанных книг, но все это превратилось бы в обрывочный комментарий, в сумму выписок и цитат, если бы не возвращалось каждый раз к истоку – к образу личности, многое понимающей и приемлющей, но ни к чему не сводимой, не равной даже самой себе [Эпштейн]. «Опыты» исследуют мир, но отправной точкой и принципом такого исследования является личность автора. Так, например, прерывистость структуры «Опытов» связана с особенностями авторского мышления, его отношения к миру.

Я всег­да от­кро­венен, а это про­из­во­дит бла­гоп­ри­ят­ное впе­чат­ле­ние и с пер­во­го взгля­да вну­ша­ет до­верие. Не­пос­редс­твен­ность и прав­ди­вость сво­ев­ре­мен­ны и умес­тны в лю­бой век, ка­ким бы он ни был. К то­му же не­зави­симость тех, кто дей­ству­ет бес­ко­рыс­тно, не по­рож­да­ет ни осо­бых по­доз­ре­ний, ни не­навис­ти; ведь они с пол­ным пра­вом мо­гут пов­то­рить от­вет Ги­пери­да афи­нянам, жа­ловав­шимся на рез­кость его ре­чей: «Гос­по­да, не­зачем об­суждать, стес­ня­юсь ли я в вы­раже­ни­ях, но сле­ду­ет вы­яс­нить, го­ворю ли я, прес­ле­дуя свою поль­зу и из­вле­кая для се­бя вы­году».

Моя не­зави­симость лег­ко ог­ражда­ла ме­ня и от по­доз­ре­ний в прит­ворс­тве; во-пер­вых, я всег­да про­яв­ляю твер­дость и не стес­ня­юсь выс­ка­зать все до кон­ца, сколь бы дер­зки­ми и обид­ны­ми мои сло­ва ни бы­ли, так что и за гла­за я не мог бы выс­ка­зать ни­чего худ­ше­го; во-вто­рых, не­зави­симость моя всег­да выс­ту­па­ет в об­личье бе­зыс­кусс­твен­ности и прос­то­ты. Дей­ствуя, я не до­бива­юсь че­го-ли­бо сверх то­го, ра­ди че­го я дей­ствую; я не за­гады­ваю впе­ред и не строю да­леко иду­щих пред­по­ложе­ний; вся­кое дей­ствие прес­ле­ду­ет ка­кую-то оп­ре­делен­ную цель, — так пусть же, ес­ли воз­можно, оно дос­тигнет ее.

Нич­то не ме­ша­ет под­держи­вать хо­рошие от­но­шения с те­ми, кто враж­ду­ет меж­ду со­бой, и вес­ти се­бя при этом впол­не по­рядоч­но; вы­казы­вай­те к то­му и дру­гому дру­жес­кое рас­по­ложе­ние, пусть не сов­сем оди­нако­вое, ибо оно до­пус­ка­ет раз­личную ме­ру, и уж во вся­ком слу­чае дос­та­точ­но сдер­жанное и не вле­кущее вас в од­ну сто­рону так силь­но, что­бы она мог­ла рас­по­лагать ва­ми по сво­ему ус­мотре­нию; и еще: до­воль­ствуй­тесь скром­ною ме­рою их бла­гос­клон­ности и, ока­зав­шись в мут­ной во­де, не но­рови­те ло­вить в ней рыб­ку.

Путь ис­ти­ны единс­твен­ный, и он прост; путь за­ботя­щих­ся о сво­ей вы­годе или де­лах, ко­торые на­ходят­ся на их по­пече­нии, — раз­дво­ен, не­ровен, слу­ча­ен. Я не­ред­ко стал­ки­вал­ся с под­дель­ной, ис­кусс­твен­ной не­пос­редс­твен­ностью, си­лив­шей­ся ча­ще все­го бе­зус­пешно — вы­дать се­бя за нас­то­ящую. Уж очень на­поми­на­ет она ос­ла Эзо­повой бас­ни, ко­торый, под­ра­жая со­баке, по­ложил от пол­но­ты чувств пе­ред­ние но­ги на пле­чи сво­его хо­зя­ина, но в то вре­мя как со­баку воз­награ­дили за это при­ветс­твие лас­ка­ми, бед­но­му ос­лу дос­та­лось в наг­ра­ду двой­ное ко­личес­тво па­лок. Id maxime quemque decet quod est cuiusque suum maxime. (Вся­кому боль­ше все­го по­доба­ет то, что боль­ше все­го ему свой­ствен­но (лат.).) Я не пы­та­юсь от­ка­зывать об­ма­ну в его пра­вах — это оз­на­чало бы пло­хо по­нимать жизнь: я знаю, что он час­то при­носил поль­зу и что боль­шинс­тво дел че­лове­чес­ких су­щес­тву­ет за его счет и дер­жится на нем. Бы­ва­ют по­роки, по­чита­емые за­кон­ны­ми; бы­ва­ют хо­рошие или из­ви­нитель­ные пос­тупки, ко­торые, тем не ме­нее, не­закон­ны.

Из­вес­тно сколь­ко угод­но пре­датель­ств, ко­торые бы­ли не толь­ко от­вер­гну­ты, но и на­каза­ны те­ми, в чь­их ин­те­ресах они пред­при­нима­лись. Кто не зна­ет при­гово­ра Фаб­ри­ция вра­чу Пир­ра? Но бы­вало и так, что по­велев­ший со­вер­шить пре­датель­ство сам же и рас­прав­лялся с тем, ко­го он ис­поль­зо­вал, ибо он пе­рес­тал до­верять пре­дате­лю и не хо­тел ос­тавлять за ним столь не­помер­ной влас­ти и ему ста­нови­лись омер­зи­тель­ны ра­боле­пие и по­кор­ность, столь без­гра­нич­ные и столь под­лые.

К это­му нуж­но до­бавить, что силь­ные ми­ра се­го смот­рят на ис­полни­телей столь от­вра­титель­ных зло­де­яний как на лю­дей, изоб­ли­ча­ющих их в прес­тупле­нии. И они ста­ра­ют­ся унич­то­жить их, что­бы ус­тра­нить сви­дете­лей про­тив се­бя и за­мес­ти, та­ким об­ра­зом, сле­ды сво­их про­ис­ков.

Ес­ли при слу­чае они все же воз­награж­да­ют вас за со­вер­шенное ва­ми пре­датель­ство, да­бы об­щес­твен­ная не­об­хо­димость не бы­ла ли­шена это­го от­ча­ян­но­го и край­не­го средс­тва, тот, кто де­ла­ет это, не пе­рес­та­ет счи­тать вас — ес­ли толь­ко он сам не та­ков — за­кон­ченным мер­завцем и ви­сель­ни­ком, и в его гла­зах вы еще боль­ший пре­датель, чем в гла­зах ва­шей жер­твы, ибо он из­ме­ря­ет ни­зость ва­шей ду­ши по ва­шим ру­кам, а они бес­пре­кос­ловно ему по­вину­ют­ся и ни в чем не от­ка­зыва­ют. Ис­поль­зу­ет же он вас сов­сем так же, как поль­зу­ют­ся от­пе­тыми не­годя­ями при со­вер­ше­нии каз­ней, — их обя­зан­ности столь же по­лез­ны, сколь ма­лопоч­тенны. По­доб­ные по­руче­ния, не го­воря уже об их гнус­ности, рас­тле­ва­ют и раз­вра­ща­ют со­весть. Дочь Се­яна, ко­торую рим­ские судьи не мог­ли на­казать смертью, так как она бы­ла девс­твен­ни­ца, сна­чала бы­ла обес­че­щена па­лачом, да­бы за­коны не по­тер­пе­ли ущер­ба, и лишь пос­ле это­го удав­ле­на им; не толь­ко ру­ки его, но и его ду­ша — ра­бы го­сударс­твен­ной влас­ти, рас­по­лага­ющей ими по сво­ему ус­мотре­нию.

Ког­да Му­рад Пер­вый, же­лая усу­губить тя­жесть на­каза­ния тех из сво­их под­данных, ко­торые ока­зали под­дер­жку его мя­теж­но­му сы­ну, — а тот за­думал не что иное, как от­це­убий­ство, — по­велел их бли­жай­шим родс­твен­ни­кам собс­твен­но­руч­но со­вер­шить над ни­ми казнь, не­кото­рые пред­почли быть нес­пра­вед­ли­во об­ви­нен­ны­ми в со­дей­ствии чу­жому от­це­убий­ству, чем стать ору­ди­ями убий­ства сво­их ро­дичей, и я на­хожу, что они пос­ту­пили в выс­шей сте­пени чес­тно. И ког­да уже в мое вре­мя в кое-ка­ких взя­тых прис­ту­пом го­родиш­ках мне до­води­лось встре­чать не­годя­ев, ко­торые, что­бы спас­ти свою жизнь, сог­ла­шались ве­шать сво­их дру­зей и то­вари­щей, я не­из­менно счи­тал, что судь­ба их — еще бо­лее жал­кая, чем судь­ба тех, ко­го они ве­шали.