Метод изучения древнецерковной литературы

Само собой понятно, что всякая наука, если она хочет отвечать современным требованиям, должна со своей стороны идти в уровень со временем, насколько это допустимо ее существом; поэтому и патрологическая наука должна стать в определенное отношение к тому громадному научному материалу, какой доставляют современные научные исследования, и вообще к современным научным требованиям, исследуя все достигнутое наукой, обсуждая, принимая или отвергая. Предъявленным ей обвинениям в ненаучности она должна противопоставить ясное сознание того[142], что по формальной стороне она — историческая наука, которая подчиняется общим законам исторического исследования, исторически-научного понимания и изложения своего предмета. Она должна дать возможное объяснение происхождения древнецерковной литературы и постепенного развития и нарастания ее; при этом она должна показать и доказать прагматическую связь литературно-исторических фактов, рассматривать не только произведения отдельных церковных писателей или отдельные произведения их сами по себе, но представить их как выражение определенного духовного течения или богословского направления, группируя их с исторически обоснованной точки зрения, ни на минуту не упуская из вида того, что «вся церковная литература эпохи оригинальности и самостоятельности христианской мысли как по своему происхождению, так и по своему содержанию и характеру в полной степени определяется исторической жизнью христианской Церкви и находится в теснейшей и неразрывной связи с главными моментами и событиями этой жизни»[143]. Она должна следовать фактическому движению литературы и стараться понять и объяснить ее течения. Поэтому прагматизм должен быть устанавливаем не по внешним для рассматриваемого материала точкам зрения, не насильно навязываться историческому развитию, а должен быть выведен из последнего посредством генетической разработки и в своих отдельных моментах должен быть раскрыт органически. Для этого безусловно необходимо расширение точки зрения через привлечение к рассмотрению не только произведений всех известных церковных писателей, но и прочих памятников древнецерковной литературы, не носящих имени определенных писателей. По тем же основаниям патрологическая наука не должна отказывать в своем более или менее значительном внимании и антихристианской и антицерковной литературе (хотя бы в общих обзорах), конечно, не ради нее самой, но ради тесной связи ее с антиеретической церковной литературой, которая в этом изучении найдет важное вспомогательное средство для более глубокого и всестороннего понимания ее. Нельзя забывать, что ход развития древнецерковной литературы был существенно обусловлен и вызван борьбой против антихристианской и особенно антицерковной или еретической литературы, и древнейшие церковные писатели в значительном большинстве выступили на литературное поприще только побуждаемые враждебными нападениями. Такое внимание к произведениям антихристианской и еретической литературы тем более необходимо, что генетическое развитие церковной литературы и историческая цепь церковных писателей неоднократно прерывается. Это изучение всех доступных памятников церковной и отчасти внецерковной литературы древности даст возможность определить с достижимой при наличных условиях точностью широкий поток древнехристианской жизни, на котором тем рельефнее выделится основное и главное ее течение, тем понятнее будут памятники древнецерковной литературы, принадлежащие тем писателям, которые были преимущественными носителями православно-церковного сознания и руководителями церковной жизни.

В отношении к каждому отдельному писателю не должно забывать, что главным предметом изучения всегда остаются памятники церковной письменности, понимание и оценка их значения в развитии церковного богословия. Но лучшим ключом к пониманию того или другого произведения служит личность его автора, индивидуальные черты его характера, ход образования, личные отношения и иные свойства. Поэтому, если автор известен, необходимо дать точные сведения о нем по всем этим направлениям. Но ни один писатель не стоит так изолированно от своего времени и окружающей обстановки, чтобы не быть связанным с ними тысячами нитей. Он мыслит, чувствует и живет в известной зависимости от них. Как сам он стоит под влиянием направления своего времени, так в свою очередь и он воздействует на него, помогая его развитию и углублению или же задерживая. Поэтому ни один церковный писатель Hei может быть ясно и отчетливо понят без предварительной оценки конкретных'отношений его времени, состояния Церкви, к которой он принадлежал, того положения, которое он занимал в Церкви, тех воззрений и понятий, среди которых он жил и действовал и которые так или иначе влияли на него. Соображение всех этих обстоятельств даст возможность представить живой образ самого писателя и тех жизненных отношений, в которых он находился.

Тогда понятны будут обстоятельства происхождения его литературных трудов, задача последних и подробности содержания. А это в свою очередь даст возможность определить систему воззрений писателя со всеми частностями, указать отношение его произведений к предшествующим, современным и последующим письменным памятникам и выражаемому ими состоянию церковного богословия и на основании всего этого определить значение данного писателя для жизни Церкви и церковной науки. Соединение таких трактатов об отдельных писателях по исторически оправдываемой связи даст в результате ясное представление постепенного раскрытия церковного сознания в памятниках церковной литературы, что и составляет задачу науки.

После всего сказанного едва ли можно серьезно говорить о том, что патрологическая наука не имеет самостоятельного, положительного содержания как органическое целое, что она несостоятельна в научном отношении как система, не имеет собственного строго исторического метода изложения и т. д., а потому как совершенно излишняя без ущерба для полноты богословского образования может быть исключена из круга богословских наук в качестве отдельной и самостоятельной науки, распределив свой материал между другими науками. Во всякой науке необходимо восходить к источникам и первоначальным носителям ее. Как философ Нового времени должен знать древнейшие философские системы и изучить именно произведения Платона и Аристотеля, если он хочет притязать на основательное знание, так и богослов, стремящийся к основательному образованию, должен быть обязательно знаком с источниками богословского ведения, среди которых весьма важное место занимают произведения древнецерковных писателей — «классиков Церкви». Уже было сказано, что литературные сокровища древней Церкви содержат непрерывные доказательства бытия самой Церкви и ею распространяемой культуры, надежные свидетельства о ее учении, культе и ее строе, неисчерпаемый источник ее защиты; этим обусловливается существенное значение этих произведений для многих богословских дисциплин: догматики, экзегетики, церковной истории, морали, археологии, пастырского богословия и церковного права. Без изучения источников, из которых почерпается материал для науки, богословские дисциплины лишаются собственного фундамента, и напротив, непосредственное изучение их способствует углублению и расширению объема; но именно непосредственное изучение, так как никакие антологии и сборники извлечений из древнецерковной письменности не могут заменить прямого знакомства с ней. Не говоря уже о неотвратимой возможности неправильного понимания и применения свидетельств древности при пользовании такого рода сборниками, главный недостаток такого знакомства с источниками из вторых рук заключается в том, что при этом теряется дух, в котором отцы Церкви и,древние писатели жили, мыслили и писали. Поэтому должно изучать носителей церковного учения и защитников веры в непосредственной близости, слышать их самих, соединиться с ними в духе, согреть себя их жизненным дыханием.

Можно надеяться, что «возрождение» изучения древнехристианской письменности на Западе найдет надлежащий отклик и у нас (для чего имеются достаточные основания в усилившемся в последнее время спросе на переводы святоотеческой литературы), а вместе с этим не будет необходимости доказывать и для православных право патрологической науки на самостоятельное существование и важное значение в круге богословских наук и для богословского образования.

Наименование науки

По современному положению дела представляется необходимым вести нарочитую речь и о наименовании науки, так как в данном случае вопрос идет не об имени только, а о самой сущности науки, ее задачах и методе исследования. Дисциплина, занимавшаяся изучением произведений древнецерковной литературы, уже в XVII в. называлась то патристикой, то патрологией, причем иногда эти наименования употреблялись как вполне тождественные и взаимозаменяемые, но большей частью различались по существу: патристика являлась наукой систематической, а патрология — исторической; первая давала догматико-исторические сведения, вторая — биографически-литературноисторические. Хотя в самом наименовании «патрология» и «патристика» нет научных оснований для различия между ними, так как ни в имени «патрология», ни в имени «патристика» нет указания на специальное отношение первой к биографическому и библиографическому материалу и второй — к систематическому изложению святоотеческого вероучения и нравоучения, однако в настоящее время в западной науке установилось довольно ясное разграничение между ними. Именно: «патристика» собирает рассеянные в творениях отцов Церкви доказательства для догмы, морали, церковного строя и церковной дисциплины и стремится изложить их по их внутренней связи. Поэтому ее можно определить как систематическое изложение заимствованных из отеческих творений доказательств, которые служат для исторического обоснования христианских истин. Она не дает образа жизни и литературной деятельности богословских писателей, но, опуская биографию и библиографию, группирует догматическое содержание их творений по основным точкам зрения, излагает в связи и таким образом создает систему традиционного религиозного учения. Следовательно, в «патристике» индивидуальные особенности того или другого церковного писателя лишаются обычной ценности, иногда получая характер даже случайного отклонения от нормы, причем вся сила сосредоточивается на принципиальном тождестве нравственного и догматического учения с библейско-христианскими первоосновами. От этой науки существенным образом отличается «патрология», заключающая не только биографический и библиографический отдел, но и экзегетический, в котором излагается содержание отдельных произведений того или другого писателя и цельный образ его учения, с оттенением именно его индивидуальных особенностей, характерно отличающих данного писателя и определяющих его место в истории богословской мысли, и эта сторона признается существенной составной частью науки, которой она не может передать «истории догматов», так как в последней историческая сторона представляется не так подробно и обстоятельно и совершенно в другой форме, чем в патрологии. В патрологии история христианских догматов представляется хронологически, в связи с самой жизнью древней Церкви и в том самом порядке, в каком христианские догматы раскрывались в действительности. С другой стороны, в патрологии каждый христианский догмат рассматривается в связи со всей системой вероучения тех церковных писателей, у которых раскрывается этот догмат, между тем как «история догматов» оставляет эту связь в стороне и берет из учения известного отца только то, что он говорит о том или другом догмате в отдельности. Обработка же истории древнецерковной письменности с точки зрения исключительно литературнокритической и библиографической, т. е. так, что рассматривались бы только различные произведения или целые группы их, равно как рукописи и издания, устранила бы из подлежащей разрешению задачи самое благородное и важнейшее: в патрологии должна быть рассмотрена и оценена не только внешняя оболочка, но преимущественно полное жизненных сил зерно, и именно в таком виде, чтобы материал, относящийся к внешней, литературной стороне разбираемых произведений, содействовал богословской характеристике и литературно-исторической оценке их.

В русской богословской литературе в отношении к наименованию и даже содержанию науки не создано исторической традиции, потому что и самая наука как отдельная и самостоятельная существует только с 40-х гг. XIX столетия и должна была развиваться при постоянном почти скептическом отношении к ее состоятельности как научной системы, к ее задаче, методу и практической необходимости.[144]В обычном словоупотреблении, даже в официальных документах, наименования «патристика» и «патрология» употребляются, по-видимому, безразлично. Но представленные данные убеждают, с одной стороны, в том, что такое смешение этих наименований неосновательно и может вести к недоразумениям, с другой стороны — и в том, что по современному научному положению необходимо заботиться о возможно основательной постановке и широком развитии патристической науки в том именно направлении, которое указывается наименованием «патрология», а не «патристика». Впрочем, считаем необходимым оговориться, что в сказанном решительно не заключается той мысли, будто «патристика» как систематическое изложение заключающихся в патристической литературе богословских истин не имеет достаточных оснований или права на существование: правильно понимаемая и научно поставленная патристика даже желательна, так как она была бы очень полезна для возможно точного и глубокого понимания православного учения. Но пока у нас нет научно разработанной патрологии, до тех пор и патристика не может иметь твердого фундамента, потому что ей должна предшествовать правильная установка учения отдельных древнецерковных писателей, в исторической обстановке и взаимной связи и преемственности их, что может быть дано только в широко и научно поставленной патрологии. В противном случае мы никогда не будем гарантированы от такого пользования творениями отцов Церкви, когда из цельного произведения для поддержания доказываемого положения извлекаются отдельные отрывки или даже фразы ради их словесной пригодности, но без внимания к тому, что в контексте они имеют не тот смысл, какой им придается, что тот или другой писатель, соответственно с состоянием богословия в его время, даже не мог ставить и разрешать тех вопросов, какими занят современный нам богослов, ищущий себе поддержки в древнецерковной литературе. А для той дисциплины, которой принадлежит бесспорное право на предварительную разработку, более правильным представляется наименование «патрологией», соответственно тому, как понимается это наименование в современной западной патрологической науке. Правда, содержание науки оказывается значительно шире этого имени, так как она имеет своим предметом не только произведения «отцов Церкви», но и всех вообще древнецерковных писателей. Однако с этой стороны оно может быть оправдываемо и защищаемо на том основании, что с точки зрения той задачи, какую ставит себе патрологическая наука, не все памятники древнецерковной письменности имеют одинаковое значение и что последнее определяется доказанным и очевидным влиянием тех или других произведений древнецерковной письменности на современную и последующую жизнь Церкви, а также в связи с этим признанием их авторитетности со стороны самой Церкви; но такое значение имеют, если не исключительно, то во всяком случае преимущественно, οί 'έγκριτοι της έκκλησίας πατέρας — они именно в патрологической науке и составляют главный и существенный предмет изучения. {Но во избежание практических недоразумений уместно было бы к наименованию «патрология» присоединить другое — описательное: «историческое учение об отцах Церкви и древнецерковных писателях».}