III. Богословие и дух нигилизма
Бунт: война против Бога
До сих пор мы в нашем исследовании занимались определением и описанием. Если нам это удалось, то теперь у нас есть понятие о нигилистическом сознании, его происхождении и широте распространения. Однако то была лишь подготовительная работа к выполнению той задачи, к которой мы должны будем сейчас перейти, а именно: к изучению глубинного смысла нигилизма. До настоящего момента наше исследование носило характер исторический, психологический, философский; революция же, как мы видели в предыдущей главе[24], имеет прежде всего «богословское» и «духовное» основание, даже если ее «богословие» извращенное, а «духовность» сатанинская. В лице революции православный христианин встречает грозного врага, такого, с которым надо бороться в полную силу, применяя самое лучшее оружие, какое только есть. Пришло время поразить нигилизм в самое сердце, найти его богословские источники, духовные корни, определить его основную программу и роль в христианском богословии истории.
Конечно, у большинства нигилистов нигилистическая доктрина не выражена явно. Если до сих пор нам приходилось вскрывать то, что имеет место, но не очевидно и даже самими нигилистами вводилось непреднамеренно, то теперь, когда мы, опираясь на имеющуюся нигилистическую литературу, попробуем составить более полное представление о нигилистической доктрине, многие наши выводы могут оказаться слишком смелыми. В выполнении этой задачи нам, однако, очень помогут последовательные нигилисты, типа Ницше, четко и ясно формулировавшие то, что другие только предполагали или старались завуалировать, а также те, кто внимательнейшим образом изучал нигилизм, как, например, Достоевский, который видел, что находится в самом сердце нигилизма, и умел срывать все его маски.
Ни у кого нигилистическое откровение не было столь ясно выражено, как у Ницше. Мы уже познакомились с философской формой этого откровения в его фразе «нет истины». Его альтернативой, выраженной в богословском плане, является постоянная тема Ницше – «пророк» Заратустра, а в более ранних его сочинениях – исступленный вопль безумца: «Бог умер»[25]. В этих словах есть некоторая правда; конечно, она состоит не в правдивом отражении природы вещей, но в правдивом отображении состояния современного человека. Эти слова образно выражают тот факт, который не станет отрицать ни один христианин.
Выражение «смерть Бога» означает, что Бог умер... в сердцах современных людей. Это произошло как с атеистами и сатанистами, которые сему весьма рады, так и с миллионами простых людей, у которых исчезло ощущение духовной реальности. Человек потерял веру в Бога и Божественную истину, которая когда-то поддерживала его. Отступничество от Бога в пользу обмирщенности, характерное для нынешнего века с самого его начала, в Ницше начинает само осознавать себя как существующее и находит слова для самовыражения. «Бог умер» – то есть «мы потеряли веру в Бога», «нет истины», то есть «мы перестали быть уверенными во всем Божественном и абсолютном». Гораздо глубже, чем тот субъективный факт, который выражает нигилистическое откровение, лежит желание пойти еще дальше, чем просто принять этот факт, и даже имеется план, как это сделать. Заратустра – «пророк», его слова явно предназначены для того, чтобы стать революцией, направленной против христианского Откровения. Для тех, кто принимает это новое откровение, то есть чувствует, что оно выражает его исповедание или живет согласно этому, открывается совершенно новая духовная вселенная, в которой Бог больше не существует, в которой, что еще важнее, люди и не хотят, чтобы Он существовал. Безумец Ницше знает, что люди «убили» Бога, убили свою веру.
Значит, совершенно ошибочно считать современного нигилиста, в каком бы обличии он ни представал, агностиком. «Смерть Бога» постигла его не как космическая катастрофа, нет, он сам желал ее, и если и не прямо, то косвенно все равно ускорял ее, предпочитая истинному Богу иные ценности. Заметим, что нигилист не является на самом деле атеистом. Вообще сомнительно, чтобы существовала такая вещь, как атеизм, потому что истинного Бога всегда отрицают только для того, чтобы посвятить себя служению какому-либо иному, ложному богу. Атеизм, который возможен для философа, – хотя это, конечно, плохая философия – невозможен для всего человечества в целом. Это достаточно хорошо понимал анархист Прудон[26], а потому называл себя не атеистом, а антитеистом[27]. «Революция не атеистична в точном смысле слова, она не отрицает абсолют, она его упраздняет...»[28] «Первейшая обязанность человека, ставшего разумным и свободным, постоянно вытеснять идею Бога из своего разума и совести... Потому что Бог, если Он существует, абсолютно враждебен нашей природе... Каждый шаг вперед – это победа, сокрушающая Божественное»[29]. Нужно заставить человечество увидеть, что «Бог, если Он есть, является его врагом»[30]. Тому же учит и Альбер Камю[31], когда возводит «бунт» (а не безверие) в первый принцип. Бакунин также не удовлетворялся одним отрицанием существования Бога. «Если бы Бог действительно существовал, – считал он, – Его нужно было бы отменить»[32]. Еще более очевидно, что большевистский атеизм нашего века является войной не на жизнь, а на смерть против Бога и всех Его дел.
Революционный нигилизм выступает против Бога прямо и откровенно, но и философский, и экзистенциальный нигилизм, хотя это не всегда так очевидно, столь же антитеистичен, ибо строится на убеждении, что современная жизнь может далее продолжаться и без Бога. Полчище врагов Божиих составляют не только немногие активисты, марширующие в первых рядах, но и пассивная масса, находящаяся в тылу. Еще важнее понять, что ряды антитеизма пополняются не только за счет активных или пассивных атеистов, но и за счет многих из тех, кто считает себя «религиозным» и кто поклоняется какому-нибудь «богу». Так, Робеспьер установил культ «высшего существа», а Гитлер признавал существование «высшей силы», «бога в человеке»; нечто подобное этому «богу» Гитлера мы найдем и во всех формах нигилистического витализма. В войне против Бога используются различные уловки, например употребление имени Божиего или даже имени Христа. Но является ли нигилизм откровенно атеистическим или агностичным или принимает форму поклонения какому-нибудь новому богу, он всегда объявляет войну истинному Богу.
Формальный атеизм – философия безумца, если можно так перефразировать слова псалмопевца: «Сказал безумец в сердце своем: нет Бога» (Пс. 13, 1); антитеизм же представляет собой более глубокую болезнь. Конечно, литература антитеизма столь же полна несообразностей и противоречий, сколь и формально атеистическая литература, но если последняя ошибается в силу своего младенчествования – так человек, умудренный в какой-нибудь науке, вполне может быть младенцем в богословии и духовной жизни – и нечувствительности к духовным реалиям, то первая обязана всеми своими искажениями глубоко коренящейся в ней страсти, которая, признавая эти реалии, желает уничтожить их. Нетрудно объяснить и отразить мелкие доводы Бертрана Рассела[33], хотя даже его атеизм – это, конечно, лишь одна из форм антитеизма, они не представляют опасности для веры. Иное дело – глубокая и решительная атака Прудона, она рождена не хладнокровной софистикой, но пылкой ревностью.
Здесь нам следует честно посмотреть в лицо тому, о чем мы раньше уже упоминали, но подробно пока не рассматривали: нигилизм одушевляется верой, духовной по происхождению и по-своему не менее сильной, чем вера христианская, которую он стремится уничтожить и вытеснить, иначе ничем нельзя объяснить его успех, а также свойственные ему преувеличения.
Мы убедились, что христианская вера представляет собой духовный контекст, в котором вопросы о Боге, истине и власти становятся значимыми, ведут к согласию. Подобно и нигилистическая вера есть некий контекст, определенный дух, пронизывающий все нигилистическое учение, придающий ему смысл и силу. Успех нигилизма в наше время определяется и зависит от широты распространения этого духа: его доводы представляются убедительными не в силу того, что они истинны, но по мере того, как дух этот успевает овладеть людьми и подготовить их к их приятию. Какова же тогда природа нигилистической веры? Она прямо противоположна вере христианской, и потому ее нельзя по-настоящему и назвать верой. В то время как христианская вера радостна, уверенна, искренна, любяща, смиренна, терпелива, покорна во всем воле Божией, ее нигилистическая противница полна сомнений, подозрений, отвращения, зависти, ревности, гордости, нетерпимости, бунтарства, хулы – в каждой конкретной личности преобладает одно или два из этих качеств. Для нее характерна неудовлетворенность собой, миром, обществом, Богом, она знает только одно: она не примет ничего, как оно есть, но все свои силы посвятит тому, чтобы все изменить или ото всего убежать. Бакунин весьма точно назвал это «чувством бунтарства, сатанинской гордыни, с презрением отвергающей подчинение любому господину, будь он божественного или земного происхождения»[34].
Нигилистический бунт, как и христианская вера, есть от начала до конца отношение духовное, происходящее из себя самого и черпающее силу в себе самом, и, конечно, в сверхъестественном «организаторе» этого бунта. Мы не сможем понять природу и успех нигилистического бунта, а также существование таких его последовательных представителей, как Ленин или Гитлер, если попытаемся найти его источник вне сатанинского стремления к отрицанию и бунту. Конечно, большинство нигилистов воспринимают это стремление как нечто положительное, как источник независимости и свободы, но уже сам язык, который такие люди, как Бакунин, используют для выражения своих идей, указывает тому, кто готов это увидеть, на более глубокий смысл, стоящий за их словами.
Таким образом, нигилистическое отрицание христианской веры и установлений представляет собой не столько результат потери веры в них и их Божественное происхождение – хотя доля подобного скептицизма присутствует во всякой разновидности нигилизма, – сколько бунт против власти, которую они представляют, и послушания, которого они требуют. Тема non seruiam красной нитью проходит через гуманистическую, социалистическую и анархическую литературу XIX века: Бог Отец со всеми Его установлениями и служителями должен быть свергнут и сокрушен, а человек должен победно воссесть на Его Престоле и сам всем управлять. Своим непрекращающимся влиянием эта довольно посредственная по интеллектуальному уровню литература обязана «справедливому» возмущению против «несправедливостей» и «тирании» Бога Отца и Его земных представителей, то есть исключительно своей страстности, а не истинности. Этот бунт, эту мессианскую ревность, вдохновляющую крупнейших революционеров и являющуюся верой наоборот, волнует не столько уничтожение философского и богословского основания старого порядка – эту задачу можно оставить для менее ревностных душ, – сколь уничтожение ее соперницы – веры, которая дала жизнь этому порядку. Учения и установления можно перетолковать, выхолостив из них христианское содержание и наполнив их новым, нигилистическим содержанием. И только христианскую веру, душу этих учений и установлений, которая единственная способна заметить это перетолкование и должным образом ему противостоять, следует уничтожить целиком и полностью, тогда и она сможет быть перетолкована. Если нигилизм хочет победить, то он должен сделать это с практической точки зрения. Однако еще более необходимо, чтобы он это сделал с психологической и духовной точки зрения, так как нигилистический бунт смутно ощущает, что истина обретается в православной вере, и его ревность и нечистая совесть не дадут ему покоя, пока полное упразднение истины не оправдает его позиции и не «докажет» его «правды». Эта психология в минимальном масштабе есть психология христианского отступника, а в максимальном – большевизма. Нельзя найти разумного объяснения последовательной большевистской кампании по искоренению христианской веры, продолжающейся даже тогда, когда последняя перестала представлять какую-либо опасность для атеистического государства. Эта кампания является неотъемлемой частью жестокой схватки не на жизнь, а на смерть с единственной силой, способной противостоять большевизму и разоблачить его. Нигилизм остается побежденным, пока православная вера сохраняется хотя бы в одном человеке, потому что этот человек будет живым примером истины, которая покажет всю тщету самых выдающихся мировых достижений, на какие только способен нигилизм, и в этом человеке опровергнуты будут все доводы против Бога и Царствия Небесного. Ум человека податлив, его можно заставить поверить во все, к чему склоняется его воля. В атмосфере, пронизанной нигилистической ревностью, до сих пор существующей в Советском Союзе, самые убедительные доводы не могут заставить поверить в Бога, бессмертие, в христианскую веру, но одно существование верующего, даже в такой обстановке, может сказать сердцу человека очень многое и на его примере показать: что невозможно миру, что невероятно для лучших человеческих намерений, возможно Богу и вере.
Нигилистический бунт – это борьба против Бога и истины, что осознают, однако, лишь очень немногие из нигилистов. Откровенный богословский и философский нигилизм можно найти лишь у некоторых, для большинства же нигилистов бунт принимает форму борьбы против богоустановленной власти. Многие из тех, чье отношение к Богу и истине как бы не совсем ясно, вполне четко проявляют свой нигилизм в отношении – по словам Бакунина – к «проклятому и роковому принципу власти»[35].
Таким образом, нигилистическое откровение провозглашает немедленное уничтожение власти. Некоторые из апологетов нигилизма любят в качестве оправдания бунта против старого порядка говорить о его «несправедливостях» и «разложении», но все эти недостатки, существование которых никто и не собирается отрицать, часто служат лишь предлогом и никогда причиной нигилистических вспышек. Нигилисты нападают на саму власть. В политической и социальной структуре нигилизм выражается как революция, стремящаяся не просто к смене правительства или проведению более или менее широкой реформы существующего строя, но к принятию совершенно новой концепции цели и средств управления. В области религии нигилизм направлен не просто на реформу Церкви и даже не на основание новой церкви или религии, но на полное изменение самой идеи религии и духовного опыта. В искусстве и литературе нигилиста интересует не просто изменение старых эстетических канонов содержания и стиля или развитие новых жанров и традиций, но абсолютно новый подход к вопросу о художественном творчестве и новое определение самого искусства.
Нигилизм направлен против первейших принципов всех этих сфер и структур, а отнюдь не против ошибочного их применения. Беспорядок, столь очевидно проявляющийся в политике, религии, искусстве и других областях, представляет собой результат намеренного и последовательного отвержения власти как их основания. Беспринципная политика и нравственность, беспорядочное художественное выражение, безразличный «религиозный опыт» – все это прямое последствие приложения отношения бунтарства к этим некогда стабильным сферам.
Нигилистический бунт так глубоко проник во все фибры нашего века, что сопротивление ему совсем ослабло и не приносит плода, популярная философия и «серьезная мысль» отдали все свои силы его апологии. Так, Камю видит в бунте единственную самоочевидную истину, оставшуюся сегодняшним людям, единственное верование, возможное для тех, кто больше не верит в Бога. Его философия бунта представляет собой мастерское выражение духа века сего, но вряд ли она может быть принята за что-либо более серьезное. Мыслители эпох Возрождения и Просвещения не меньше, чем сегодня Камю, заботились о том, чтобы прожить без богословия и основанием всего своего знания иметь «природу», «естество». Но если сегодня предполагается, что «естественному человеку» надо знать только «бунт», то почему же «естественный человек» эпохи Возрождения или Просвещения знал, кажется, гораздо больше и считал себя существом более благородным? На это обычно отвечают так: «Слишком многое они принимали как должное и жили за счет христианского капитала, не осознавая того. Сегодня мы банкроты и хорошо это понимаем». Словом, современный человек лишился иллюзий. Однако, строго говоря, нельзя разочароваться в иллюзии: если даже люди отпали не от иллюзии, а от истины, – как и обстоит дело в действительности, – то для объяснения их сегодняшнего состояния надо искать более глубокую причину. То, что Камю считает «бунтаря» «естественным человеком», а все, что не является «бунтом», – «абсурдным», означает только одно: его так хорошо научили в школе нигилизма, что он стал принимать борьбу против Бога за «естественное» состояние человека.
Вот к какому состоянию низвел человека нигилизм. До современной эпохи жизнь человека в основном определялась добродетелями послушания, покорности и уважения к Богу, Церкви, законной власти. Для современного человека, «просвещенного» нигилизмом, подобный старый порядок не более чем «жуткое воспоминание темного прошлого, от которого человек освободился», а современная история – это хроника падения всякого авторитета. Старый порядок свергнут, и хотя ненадежная стабильность еще как-то поддерживается в наш век постоянного изменения, «новый порядок» уже готовится, и век «бунта» при дверях.
Нигилистические режимы нашего времени дали возможность предощутить вкус этого века, его дальнейшим предзнаменованием служит ширящееся бунтарство наших дней. Где нет истины, там будут править бунтари. Но, как писал Достоевский, столь глубоко проникший в нигилистическое сознание, «воля ближе всего к ничто, самые уверенные ближе всего к самым нигилистичным»[36]. Слепая воля стоит между бездной и тем, кто отверг истину и всякую власть, основанную на ней, и эта воля, какими бы эффектными ни были ее достижения в краткое мгновение ее власти (до сих пор самыми впечатляющими из них были режимы Гитлера и большевизма), неизбежно притягивается к бездне, как к огромному магниту, ища в себе самой другой магнит, отвечающий на это притяжение. В этой бездне, в этом ничто человека, живущего без истины, находится самое сердце нигилизма.
Поклонение ничто
«Ничто» в том смысле, в каком понимают его современные нигилисты, свойственно исключительно христианской традиции. «Небытие» различных восточных традиций – это совсем иная, «позитивная» концепция; самое близкое, что можно найти у них к идее nihil, – это их туманное представление о первобытном «хаосе». Только Своему избранному народу Бог открыл всю полноту истины, объясняющей начало и конец всех вещей, с другими же народами Он говорил лишь неопределенно и опосредованно.
Поэтому для других народов, как и для не имеющего помощи свыше разума, из всех христианских доктрин самая трудная для понимания – учение о creatio ex nihilo: Бог создал мир не из Себя Самого, не из чего-то уже существовавшего или из первобытного хаоса, но из ничего. Ни одна другая доктрина не утверждает ясно всемогущества Бога. Чудо никогда не тускнеющего творения Божия состоит именно в том, что оно было вызвано в бытие из абсолютного небытия.
Можно спросить: какое же отношение имеет нигилизм к этой доктрине? Ответ будет: отношение отрицания. «Что такое нигилизм? – пишет Ницше в той части "Воли к власти", которую мы уже цитировали выше. – Это когда высшие ценности теряют свою цену. Цели нет. Нет ответа на вопрос "почему?"»[37] Словом, самим своим существованием нигилизм обязан отрицанию христианской истины, он считает мир «абсурдным» не под влиянием бесстрастного изучения этого вопроса, но в силу своей неспособности или нежелания поверить в его христианское значение. Только тот, кто когда-то раньше думал, что знает ответ на вопрос «почему», может так сильно разочароваться, обнаружив, что этого ответа вовсе не было.
Однако если бы христианство было просто одной из многих религий или философий, его отрицание не представлялось бы таким важным. Жозеф де Местр, метко критиковавший французскую революцию (хотя на его позитивные идеи, может быть, и нельзя положиться), четко определил, в чем здесь суть, еще в то время, когда нигилизм не имел столь очевидных проявлений, как сегодня.
«В мире всегда существовали какие-то формы религии и нечестивцы, которые им противостояли. Нечестие всегда было преступлением. Но только в лоне истинной религии возможно настоящее нечестие... Никогда прежде нечестие не рождало такого зла, как в наши дни, потому что вина его всегда пропорциональна степени просвещения, которое его окружает... Хотя нечестивцы существовали всегда, никогда до XVIII столетия не было в самом сердце христианства восстания против Бога»[38].
Ни одна религия не утверждает так много и с такой силой, как Православие, потому что его голос – голос Бога, его истина абсолютна, и ни у одной религии нет такого радикального и бескомпромиссного противника, как нигилизм, потому что нельзя противостоять Православию, не вступая в борьбу с Самим Богом.
Чтобы бороться против Того Самого Бога, Который сотворил человека, нужна определенная слепота и иллюзия силы, но нигилист не настолько слеп, чтобы не прочувствовать, хотя бы неясно, глобальных последствий своих действий. Безымянное «беспокойство», свойственное сегодня столь многим, выдает в них пассивное участие в деле антитеизма, все громче звучит голос «бездны», развертывающейся в сердце человека. Это «беспокойство» и эта «бездна» есть то самое ничто, из которого Бог воззвал человека к жизни и в которое человек впадает, если отрицает Бога, а как следствие – свое собственное сотворение и само свое существование.
Страх «выпадения из бытия» – самый распространенный вид нигилизма сегодня. Он красной нитью проходит в искусстве и превалирует в «абсурдистской» философии. Однако за все бедствия нашего века ответствен скорее более сознательный нигилизм – нигилизм явного антитеизма.
У человека, зараженного этим нигилизмом, чувство падения в бездну ведет не к пассивному беспокойству или отчаянию, но преобразуется в неистовую сатанинскую энергию, побуждающую его набрасываться на все творение, пытаясь увлечь его с собой в бездну. Однако в конце концов все эти прудоны, бакунины, ленины, гитлеры, как бы велико ни было их временное влияние и успех, должны потерпеть поражение и вынуждены, даже помимо своей воли, свидетельствовать об истине, которую они хотели уничтожить. Потому что их попытка «нигилизировать» творение, свести на нет Божий труд по творению мира, вернув мир к тому ничто, из которого он вышел, есть не более как перевернутая пародия на само творение Божие[39], а они сами, как и их отец – диавол, всего лишь ничтожные обезьяны Бога, своими потугами лишь подтверждающие существование Бога, Которого они пытаются отрицать, и своим поражением свидетельствующие о Его силе и славе.
Мы уже не раз говорили, что ни один человек не живет без Бога; тогда кто или что есть бог нигилиста? Его бог, nihil, само ничто в чистом виде, не ничто отсутствия или небытия, но ничто отступничества и отрицания, «труп» «мертвого Бога», давящий на его (нигилиста) плечи. От Самого Бога, столь реального, столь явно присутствующего во всех православных христианах, нельзя избавиться за одну ночь, у «монарха» с такой безграничной властью не может быть прямого последователя. Таким образом, в настоящий момент духовной истории человечества – момент, как всеми признано, кризиса и непостоянства – в центре человеческой веры стоит «мертвый Бог», полная пустота. Нигилист хочет, чтобы мир, вращавшийся раньше вокруг Бога, вращался теперь вокруг ничто.
Может ли это быть? Можно ли построить какой-либо порядок на ничто? Конечно, нет. Это самоотрицание, самоубийство. Но не будем искать у современных мыслителей последовательности и целостности. Вот до какого положения дошла современная мысль и ее революция в наше время. Даже если это положение просуществует лишь миг, если оно достигнуто только для того, чтобы его вскоре сменило нечто иное, все равно его реальность нельзя отрицать. Сегодня есть много признаков (которые мы рассмотрим в свое время) того, что с конца Второй мировой войны мир стал выходить из «века нигилизма» и двигаться к какому-то «новому веку», однако в любом случае, если этот «новый век» и наступит, он будет не преодолением нигилизма, но его углублением. Революция открывает свое истинное лицо в нигилизме; без покаяния (а его и не было) то, что наступает далее, будет лишь еще одной маской, скрывающей все то же лицо. Открыто ли, в явном антитеизме большевизма, фашизма, нацизма, или скрыто, в культе безразличия и отчаяния, «абсурдизме» или «экзистенциализме», – современный человек определенно проявляет свою решимость жить дальше без Бога – то есть в пустоте, в ничто. До наступления нашего века благонамеренные люди могли еще обманываться, считая, что либерализм и гуманизм, наука и прогресс, даже сама революция и весь путь современной мысли представляют собой нечто позитивное, в некотором смысле имеют Бога своим союзником. Сегодня же совершенно очевидно, что у революции и Бога нет ничего общего, в последовательной современной философии вообще нет места Богу. Вся последующая современная мысль, чем бы она ни прикрывалась, должна предполагать это, должна строиться на пустоте, оставшейся после «смерти Бога». Революция не может быть завершена, пока из сердец людей не будет искоренен последний признак веры в Бога и пока все до единого не научатся жить в этой пустоте.
От веры происходит целостность. Мир веры, который был некогда нормальным миром, абсолютно целостен, потому что все в нем ориентировано на Бога как на его начало и конец и в этой ориентации обретает свое значение. Нигилистический бунт, разрушая тот мир, вдохновил новый мир – мир абсурда. Это слово, ставшее в наше время столь модным, которым часто пользуются для описания состояния современного человека, имеет очень глубокое значение. Ведь если центром мира служит ничто, тогда этот мир и по содержанию, и в каждой своей отдельной черте нецелостен, он распадается, он абсурден. Никто не смог описать этот мир лучше Ницше, его «пророка», который сделал это очень четко и сжато, поместив свое описание там же, где он провозгласил свой первый принцип «смерти Бога»:
«Мы Его (Бога) убили, вы и я! Мы все Его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Кто дал нам губку, чтобы стереть краску со всего горизонта? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы будто в бесконечном ничто? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь?»[40]
Такова вселенная нигилиста, в которой нет ни верха, ни низа, нет ни правого, ни ошибочного, нет ни истинного, ни ложного, потому что в ней нет никакого ориентира. Там, где некогда был Бог, теперь есть только ничто; там, где была власть, порядок, уверенность, вера, теперь анархия, смятение, беспринципные, неоправданные действия, сомнение и отчаяние. Эту вселенную живо описал швейцарский католический автор Макс Пикард как мир «бегства Бога» или как мир «прерывистости» и «разорванности»[41].
Ничто, отсутствие целостности, антитеизм, ненависть к истине, все, о чем шла речь на этих страницах, – это не просто философия и даже не просто бунт человека против Бога, Которому он более не служит. За всеми этими явлениями серьезный смысл: на том тонком уровне, где оба, и философ, и революционер, служат, а не управляют, мы имеем дело с работой диавола.
Многие нигилисты не только не оспаривают этот факт, но и гордятся им. Бакунин считал, что стоит на стороне «сатаны, вечного бунтаря, первого вольнодумца и освободителя миров»[42]. Ницше объявил себя «антихристом». Почти все поэты, декаденты, авангардисты, начиная с эпохи романтизма, буквально заворожены сатанизмом, некоторые даже попытались сделать его своей религией. Вот в каких словах Прудон призывает диавола:
«Приди ко мне, Люцифер, сатана, кто бы ты ни был. Дьявол, которого вера моих отцов противопоставляла Богу и Церкви. Я стану твоим представителем и ничего от тебя не потребую»[43].
Что может думать о таких словах православный христианин? Апологеты нигилизма обычно расценивают подобные заявления как фантазии, преувеличения, смелые метафоры, выражающие, может быть, «детский», но «бунт». Нужно признать, что в подобных выражениях большинства современных «сатанистов» есть некая юношеская черта: те, кто так легко призывает диавола и провозглашает власть антихриста, не осознают всей силы своих слов, очень немногие произносят их с тем, чтобы их восприняли серьезно. Эта наивная бравада, однако, вскрывает более глубокую правду. Нигилистическая революция восстает на власть и порядок, против истины, против Бога, а для этого она должна быть на стороне диавола. Нигилист, не верящий ни в Бога, ни в диавола, думает, что поступает весьма остроумно, когда, борясь против Бога, защищает его древнего врага. И хотя ему кажется, что он только играет словами, на самом деле он говорит правду.
Де Местр, а позже Доносо Кортес, писавший в те дни, когда Римская Церковь гораздо лучше, чем сейчас, понимала значение революции и умела твердо ей противостоять, называл революцию сатанинским проявлением, на что сегодня историки лишь усмехаются. Меньше усмешек, однако, можно увидеть, когда ту же фразу относят к национал-социализму и большевизму, а некоторые, быть может, даже начинают подозревать, что существуют иные силы и причины, скрывшиеся от их просвещенного взора.