Наука - культура - цивилизация
Наука - один из важнейших узлов, связывающих культуру и цивилизацию. Она сама одновременно принадлежит и культуре, и цивилизации. В этом ее сила и источник продуктивности, в этом же - причина противоречивости ее облика.
Наука многолика и многофункциональна. Конечно, прежде всего это “производство знания”. Но у этого процесса есть различные стороны, аспекты, характеристики, социальные роли. Производство знаний требует особой квалификации, нуждается в профессионально подготовленных кадрах. Наука - это особая профессия, это труд, оплачиваемый так же, как любой другой профессиональный труд. Наука требует специальной организации для осуществления своей производственной деятельности. Поэтому наука - специальный институт, обеспечивающий организационные рамки профессиональной научной работы. Наукой называют и специальные средства “производства знаний” - научные методы, теории, техническое обеспечение научных исследований. Наука в современном обществе играет роль непосредственной производительной силы, поскольку производимые ею знания оказывают огромное и постоянно возрастающее влияние на все производственные процессы, изменяют их структуру, характер, цели. Вместе с тем наука становится и важной частью современного рынка; производимая наукой продукция способна обмениваться на другие продукты человеческой деятельности. Это позволяет рассматривать науку как составную часть экономики, как специфическое предприятие. Но наука участвует не только в производственных процессах. Добываемые ею знания обладают самостоятельной духовной ценностью; они оказывают воздействие на формирование человеческого сознания, человеческой личности.
Поиск истины – одна из высших потребностей человека, сфера приложения его творческих возможностей. Научные идеи входят в культурный багаж человечества, оказывают влияние на систему человеческих ценностей, идеалов, целей. Наука - форма общественного сознания, составная часть мировоззрения.
Множество этих характеристик, функций, ролей науки образует сложную взаимосвязанную систему. В ней взаимодействуют культурные и цивилизационные элементы, переплетаясь и переходя друг в друга.
Среди “производственных” функций науки ясно различимы две: наука производит знания, которые участвуют во всех жизненных процессах современного человечества, и наука производит субъекта этих знаний, человека.
Наука, писал М.К.Мамардашвили, есть сфера деятельности, в которой происходит “экспериментирование с человеческими возможностями”, реализация “возможного человека”. Дело в том, что наука воплощает в себе двойственность, противоречивость движущегося познания. Она “конструирует” природный и социальный Космос из добытых знаний, позволяет данной культуре ощущать себя частью этого Космоса. Но в то же время она постоянно разрушает свое собственное единство, реконструирует Космос, выходит за рамки установленных ею же понятий, преступает пределы наличных возможностей познания, реализованных культурой.
Таким образом, наука не только фиксирует наличный опыт культуры, придает ему устойчивость, упорядочивает “жизненный хаос”, но и выступает силой, способной создавать новые культурные возможности, становиться условием любой возможной культуры. После Коперника и Галилея, Фарадея и Максвелла, Дарвина и Фрейда, Эйнштейна и Бора, Уотсона, Крика и Вернадского, а также других первопроходцев науки европейская культура приобретала новые черты, становилась иной по сравнению с ее предшествующими состояниями.
Но для того, чтобы культуротворческая функция науки могла осуществляться, необходимо, чтобы сама наука обладала устойчивым влиянием на общество, имела автономный социальный статус. Это возможно только в конкретных исторических формах, которые принимает цивилизация. Можно сказать, что наука становится силой, формирующей культуру, если эта сила опирается на мощь цивилизации. В то же время эта сила способна направлять необходимые изменения цивилизационных форм, если того требуют ее культурные функции.
В этом и заключен механизм связи между культурой и цивилизацией, реализованный в науке. Конечно, это не единственная связь. Динамическое равновесие культуры и цивилизации зависит не только от усилий познающего Разума. Имеет место взаимозависимость: отношения культуры и цивилизации зависят от исторического движения научного познания, само это движение зависит от характера таких отношений.
Самим своим существованием наука демонстрирует связь культуры и цивилизации. Идеальный проект науки, выдвинутый в философии К. Поппера, основан на предположении: причины, по которым научное познание не останавливается ни на одном из достигнутых результатов, заключены не только в принципах рационального мышления, но и в принципах организации научного сообщества. Движение науки направляется идеалом - регулятивной идеей истины. В поисках истины исследователи выдвигают смелые гипотезы и подвергают их самым строгим опытным проверкам; рано или поздно “рациональная критика” приводит к опровержению данных гипотез, взамен которых выдвигаются новые, и так без конца. Истина - высшая культурная ценность науки, а стремление к этой ценности - высшая моральная обязанность ученого.
Но одного морального обязательства было бы недостаточно, чтобы приводить в движение непрерывные процессы “научного производства”. Поэтому моральные нормы претворяются в принципы организации “Большой науки”, в систему критериев, по которым оценивается профессиональная деятельность ученых. Во всемирной республике ученых все равны перед законами Разума, сами эти законы “растворены” в любом познавательном действии, ими обуздываются любые не-рациональные мотивы научной деятельности (корысть, преклонение перед авторитетом или властью, честолюбие, недобросовестность). Это идеальная модель “рациональной демократии”, где право совпадает с моралью и законом - и все это соответствует принципам познания, направляемого служением идеалам культуры.
В попперовской модели культурные и цивилизационные характеристики науки соединяются идиллически. Действительность сложнее, идиллия постоянно разрушается. Даже внутри самой науки единство культуры и цивилизации - это единство в противоречии. Многие исследователи пытались построить такие концепции науки, которые учитывали бы работу этих противоречий. Например, Т.Кун уподобил структуру научного сообщества замкнутой иерархической системе. Принципом ее деятельности является безусловное подчинение господствующей догме, фундаментальной теории, сквозь призму которой рассматривается любое явление. Сама эта теория как способ объяснения фактов поддерживается авторитетом научных лидеров благодаря социально-психологическим особенностям “научных команд”. Наука функционирует нормально до тех пор, пока сохраняется этот порядок; другими словами, цивилизационные «скрепы» жестко удерживают на себе все содержание научной деятельности. Положение может измениться, наступает кризис оснований, рушатся авторитеты, сменяются фундаментальные теории и образцы научной деятельности, происходит “научная революция”. Этот “скачок” не имеет рационально-логического объяснения. На смену старой приходит новая “парадигма”, и весь процесс повторяется. Так равновесие между “культурными” и “цивилизационными” характеристиками науки периодически нарушается и восстанавливается, что и составляет фабулу исторического движения научного познания. Этот процесс испытывает влияние культурно-цивилизационного взаимодействия в масштабах всего общества.
Знания, производимые наукой, расширяют пространство свободы, обогащают духовный мир человека. Познание одухотворено идеалами истины, гармонии, красоты. Но знания - практически применимые вещи, они участвуют в создании материальных благ, позволяют находить новые возможности использования природных сил и ресурсов, рационально организовывать производственные и социальные процессы. Духовная ценность знания неразрывно связана с практической применимостью, полезностью. Как духовные ценности научные знания принадлежат культуре, как стимулы и основания практики - они служат цивилизации. Если в общественной жизни между культурой и цивилизацией удерживается равновесие, единство этих начал свойственно науке. Когда равновесие нарушено, наука предстает в противоречивом облике.
Примером может служить история становления науки в России, начало которой можно отсчитывать от эпохи преобразований Петра I. Царь-реформатор вводил основы европейской цивилизации в стране, культурные основания которой явно не соответствовали этим основам, в первую очередь - формам государственной и общественной жизни. Петр I нуждался в науке и обученных специалистах для преобразований армии, военной техники, создания промышленности и систем коммуникации, организации государственной бюрократии. Но его мало привлекали культурные основания европейской науки, которые были чужды не только деспотическому характеру императора, но, что важнее, культурной почве России конца XVII - начала XVIII столетий. Импортированная из Европы наука была первоклассной, среди первых русских академиков были всемирно известные ученые: Л. Эйлер, Д. и Н. Бернулли, Х.Гольдбах и др. Однако внедрение науки в российскую культуру происходило медленно и болезненно, наталкиваясь на недоверие, непонимание, и даже враждебность со стороны духовных традиций, моральных устоев, всего уклада русской жизни. Ценностный статус науки, ориентированной на рациональное исследование, проникающее в любые сферы природы и общественной жизни, противоречил и традиционным ценностям русской культуры допетровской эпохи, и сугубо прагматическим ориентациям самих реформаторов. В этом российская ситуация отличалась от западноевропейской, где наука со времен Фомы Аквинского имела религиозную и культурную “санкцию”. Противоречие между наличной культурой и внедряемой цивилизацией преломлялось в самой русской науке, тормозило ее развитие. Российская наука набрала темпы количественного и качественного роста только полтора столетия спустя - с началом новых общественных процессов, связанных с реформой 1861 г. Но в течение этого долгого периода влияние науки, несмотря на трудности и противоречия, все же сказывалось на формировании новой культуры, новых духовных ориентиров в России[516][516]. Трудный вопрос в том, насколько велико было это влияние, и как далеко продвинулся этот процесс.
Российская наука постоянно испытывала на себе влияние “раскола” между укоренявшейся в России цивилизацией западного образца и культурными основаниями, на которых строила свою жизнь основная масса населения. Этот “раскол” на разных этапах российской истории и проявлялся, и оценивался по-разному. Например, Г.Шпет видел беду русской культуры в том, что она “отстала” от европейской цивилизации и науки, П.Флоренский - в том, что она слишком поспешно и бездумно стала на путь заимствования и очутилась в губительной зависимости от западных цивилизационных форм. Но примечательно, что обе полярные оценки исходят из одной и той же констатации: между цивилизационной ориентацией и культурным смыслом “русской науки” - опасный зазор, трещина, уходящая в пропасть.
По-иному, нежели на рубеже XIX и ХХ столетий, но не менее драматично, складываются судьбы российской науки и в наши дни. И было бы упрощением сводить нынешний развал еще недавно столь внушительного института науки на всем постсоветском пространстве к макроэкономическим и макрополитическим трудностям. Одна из важнейших причин бедствий нашей науки - во многом сохранившийся с XVIII века раскол между ее функциями и наличными культурными запросами общества. На протяжении почти всего ХХ века развитие отечественной науки было практически полностью подчинено потребностям государственной машины, в первую очередь - потребностям в новейших военных технологиях. Милитаризованная и огосударствленная наука обладала мощной - как материально-финансовой, так и идеологической - поддержкой власти и развивалась быстрыми темпами, хотя и значительно замедлившимися в период, когда одряхлевшая власть и уродливая экономика уже не могли поддерживать интенсивность этого движения. Однако она не укоренилась в структуре духовных ориентиров. Как ни старались пропагандисты, поиск истины, творческая устремленность, связи между научным познанием мира и духовным совершенствованием человека не были признаны обществом как основные ценности. Вырастающая в геометрической прогрессии масса людей, занятых в науке, главным образом ориентировалась на престиж и материальные выгоды научных профессий, на возможность вырваться из однообразия и скуки “советского быта” хотя бы за счет мнимой или реальной причастности к “высоким” началам, составлявшим популярную мифологию науки в обыденном сознании. Когда же тоталитарный колосс рухнул, развалилась милитаризованная экономика, и власть уже физически не могла, да и не хотела поддерживать высокий уровень институциализированной науки, в обществе не нашлось ни интереса, ни сил, чтобы поддержать падающие стены Башни Науки. И хотя, как было уже сказано, авторитет ученых (несмотря на тяжелейшие нравственные провалы многих и многих из них) еще достаточно высок, в целом престиж научной деятельности неуклонно падает. У нашей науки по-прежнему нет прочной культурной почвы.
Мыслимо ли изменение этой ситуации? В состоянии ли общество заделать трещину между культурной и цивилизационной ипостасями науки?
Наука как мощная цивилизующая сила становится одновременно и частью культуры, обретает культуротворческие импульсы, если общество готово воспринять эти функции, если существует определенное равновесие между культурой и цивилизацией. Тогда не только профессиональная деятельность ученых служит формам цивилизации, но и научное знание признается ценностью, поиск истины - духовным самовыражением человека. Когда равновесия нет, страдают и наука, и общество, их взаимоотношения мучительны и противоречивы.
Став непосредственной производительной силой, наука вошла в процесс интенсивной профессионализации и институциализации. И в этом процессе также столкнулись ее культурные и цивилизационные качества.