Откуда мы вообще что-либо знаем?

Если вы задумаетесь над этим вопросом, то выяснится: содержание вашего

сознания — это единственное, в чем вы можете быть уверены.

В чем бы вы ни были убеждены — в существовании солнца, луны, звезд; дома и

местности, в которых вы живете; истории, науки, других людей, наконец, собственного

тела, — все это основано на ваших переживаниях и мыслях, ощущениях и чувственных

восприятиях. Это все, с чем вы имеете дело непосредственно, смотрите ли в книгу,

которую держите в руках, ощущаете ли пол под ногами, вспоминаете ли о том, что

Джордж Вашингтон был первым президентом США или что вода — это Н2О. Все прочее

— дальше от вас, чем внутренние переживания и мысли, и дано вам только через них.

Обычно вы не сомневаетесь в существовании пола под ногами, дерева за окном или

собственных зубов. По сути, большую часть времени вы вообще не задумываетесь о со-

стояниях сознания, которые убеждают вас в существовании этих вещей: вам кажется, что

вещи даны вам непосредственно. Но откуда вы знаете, что они существуют на самом

деле?

Если вы станете настаивать, что внешний физический мир должен существовать,

поскольку нельзя было бы видеть зданий, людей вокруг, звезд на небе, если бы не было

вещей вовне, отражающих и посылающих свет на сетчатку ваших глаз, обусловливая тем

самым ваши зрительные восприятия, то ответ, очевидно, будет таким: откуда вам все это

известно? Ваше утверждение — всего лишь еще одно заявление о существовании

внешнего мира и вашем отношении к нему, основанное на свидетельстве ваших чувств. Но

вы можете опереться на это специфическое свидетельство о причинах зрительных

восприятий, только если вообще уже можете опереться на содержание своего сознания,

свидетельствующего перед вами о существовании внешнего мира. А это как раз именно

то, что требуется доказать. Если вы станете доказывать надежность одних ваших

восприятий, апеллируя к другим вашим же восприятиям, вы попадете в замкнутый

логический круг.

Выглядел бы мир для вас как-то по-другому, если бы на самом деле он

существовал только в вашем сознании, если бы все, что вы принимаете за внешнюю

реальность, было бы только бесконечным сном или галлюцинацией, от которых вы

никогда не сможете очнуться? Если бы дело обстояло именно так, то, разумеется, вы и не

смогли бы проснуться, как просыпаетесь ото сна, поскольку это означало бы, что нет

никакого «реального» мира, в котором можно проснуться. Так что, подобная ситуация,

строго говоря, отличалась бы от нормального сна и естественной галлюцинации. Обычно

мы представляем себе сон как то, что происходит в сознании человека, который на самом

деле лежит в реальной постели в реальном доме, даже если во сне он сломя голову

удирает от газонокосилки-убийцы по улицам Канзас Сити. Мы также исходим из того, что

нормальный сон зависит от процессов, протекающих в мозгу спящего.

Но разве не может оказаться, что все ваши восприятия — это один бесконечный

сон, вне которого нет никакого реального мира? Откуда вы знаете, что это не так? Если

весь ваш опыт — это сон, вне которого ничего нет, то любые доводы, с помощью которых

вы пытаетесь доказать самим себе, что внешний мир существует, окажутся всего лишь

частью этого сна. Если вы стукнете кулаком по столу или ущипнете себя, то услышите

звук удара или ощутите боль от щипка, но все это будет лишь еще одним явлением в

вашем сознании, — как и все остальное. В этом нет никакого смысла: если вы хотите

выяснить, выводит ли то, что внутри вашего сознания к чему-то, что вне его, то вам

нельзя отталкиваться от того, как вещи представляются изнутри вашего сознания.

Но от чего же еще можно оттолкнуться? Все, что вы знаете о чем бы то ни было,

дано вам не иначе, как посредством вашего сознания — будь то в формах восприятия, или

сведений, почерпнутых из книг или от других людей, или свидетельств памяти; и это

полностью согласуется с тезисом, что вообще все из сознаваемого вами существует

исключительно внутри вашего сознания.

Возможно даже, что у вас нет тела или головного мозга — ведь все ваши

представления о них возникли только благодаря свидетельствам ваших чувств. Вы

никогда не видели своего мозга, вы просто убеждены, что он имеется у всех и каждого; но

даже если бы вы и увидели его (или думали, что увидели), это было бы лишь еще одним

зрительным восприятием. Может статься, что вы, как субъект восприятия, суть

единственная вещь на свете, которая существует, и никакого физического мира нет

вообще — ни звезд, ни земного шара, ни других людей. Может, даже и пространства

никакого нет.

Наиболее радикальный вывод, который можно извлечь из сказанного, таков: ваше

сознание — это единственное, что существует. Такой взгляд называется солипсизмом. Он

стоит особняком, и у него совсем немного сторонников. Как вы можете догадаться по

этому замечанию, сам я к их числу не принадлежу. Если бы я был солипсистом, то,

наверное, не стал писать эту книгу — ведь я бы не верил, что существуют читатели. С

другой стороны, будь я солипсистом, я бы, возможно, все же взялся за ее написание,

чтобы сделать свою внутреннюю жизнь более разнообразной и интересной: она

обогатилась бы впечатлениями от того, как книга будет выглядеть, выйдя из печати, как ее

будут читать и как о ней будут отзываться и т.д. Я мог бы даже вообразить свое

впечатление от получения — если повезет — еще и авторского гонорара.

Возможно, солипсистом являетесь вы: в таком случае вы будете рассматривать эту

книгу как плод вашего собственного сознания, вступающий в существование в лоне

вашего опыта по мере того, как вы ее читаете. Разумеется, ничего из того, что я могу

сказать о себе, не докажет вам, что я на самом деле существую или же что существует в

качестве физического объекта эта книга.

С другой стороны, вывод, что на свете нет ничего и никого, кроме вас, — это

вывод более сильный, чем то позволяют сделать наличные свидетельства сознания.

Опираясь на содержание своего сознания, вы не можете знать, что внешнего мира не

существует. Наверное, правильнее было бы сделать более скромный вывод: вы не знаете

ничего, что выходило бы за пределы ваших впечатлений и переживаний. Внешний мир,

может быть, существует, а может быть — и нет; а если и существует, то он, может быть,

совершенно не таков, а может быть, и именно таков, каким он нам представляется, — у

вас нет никакой возможности сказать на этот счет что-либо определенное. Такая точка

зрения на существование внешнего мира называется скептицизмом.

Возможна и более сильная версия скептицизма. Аргументы, аналогичные

приведенным, показывают, что вы ничего не знаете даже о своем собственном

существовании в прошлом и о своем прошлом опыте, поскольку все, с чем вы имеете

дело, — это наличное в данный момент содержание вашего сознания, включая и

впечатления памяти. Если вы не можете быть уверены, что мир вне вашего сознания су-

ществует сейчас, то как можно быть уверенным, что сами вы существовали прежде, до

настоящего момента? Откуда вы знаете, что не начали существовать всего лишь несколь-

ко минут назад, причем уже вместе со всеми своими воспоминаниями?

Единственной порукой тому, что вы все-таки не могли появиться на свет пару минут назад, служат наши представления о том, как люди производятся на свет и как у них образуются

воспоминания; эти представления, в свою очередь, опираются на представления о том, что

происходило в прошлом. Но сослаться на эти представления в доказательство своего

существования в прошлом, значит, снова оказаться в замкнутом логическом круге. Вы бы

уже исходили из реальности прошлого при доказательстве этой реальности.

Кажется, мы зашли в тупик: вы ни в чем не можете быть уверены, за исключением

содержания своего сознания в данный момент. И судя по всему, любые шаги, которые вы

попытаетесь предпринять, чтобы выйти из этого затруднения, ничего не дадут: любой ваш

аргумент будет строиться на посылке, справедливость которой вы будете стараться дока-

зать, а именно что за пределами вашего сознания существует реальный мир.

Допустим, к примеру, что вы утверждаете: внешний мир должен существовать,

поскольку невероятно и немыслимо, чтобы за всеми нашими восприятиями не стояло

нечто допускающее хоть какое-то объяснение в терминах внешних причин.

В ответ на это скептик может сделать два замечания.

Во-первых, даже если такие причины и существуют, как вы можете, исходя из содержания своего опыта, сказать, каковы они? Ведь вы никогда непосредственно не наблюдали ни одной из них.

Во-вторых, на чем основано ваше убеждение, что всему должно находиться какое-то объяснение?

Действительно, ваше естественное, нефилософское представление о мире исходит из того,

что процессы, протекающие в сознании, вызваны — по крайней мере отчасти —

внешними по отношению к ним факторами. Но вы не можете принять это представление

за истину, если намерены докопаться до сути и понять: откуда вы вообще что-либо знаете

о мире вне вашего сознания. А описанный принцип невозможно доказать, просто

рассматривая внутреннее содержание вашего сознания. Этот принцип может казаться вам

весьма правдоподобным, но какие у вас основания полагать, что он приложим к миру?

Наука тоже не поможет нам справиться с этой проблемой, как бы ни казалось, что

она способна на это. Обычно научное мышление опирается на универсальные принципы

объяснения, переходя от видимой на первый взгляд картины положения дел в мире к

разнообразным концепциям, описывающим мир, как он есть на самом деле. Мы пытаемся

объяснить явления на языке теории, описывающей скрытую за ними реальность —

реальность, которую мы не можем наблюдать непосредственно. Именно таким образом

физика и химия приходят к выводу, что все вокруг состоит из мельчайших и невидимых

атомов. Можем ли мы утверждать, что всеобщая вера в существование внешнего мира

имеет такую же научную подоплеку и обоснование, как и вера в существование атомов?

Скептик ответит, что научное мышление поднимает всю ТУ же скептическую

проблему, с которой мы уже познакомились: наука столь же уязвима перед ней, как и

восприятие. Откуда мы знаем, что мир за пределами нашего сознания соответствует

нашим представлениям о правильном теоретическом объяснении наблюдаемых явлений?

Если уж мы не можем обосновать надежность наших чувственных восприятий по

отношению к внешнему миру, то думать, будто мы можем опереться на научные теории, у

нас тоже нет никаких оснований.

И тем не менее даже после всего сказанного я вынужден констатировать:

практически невозможно всерьез поверить, что вещи окружающего нас мира, возможно, в

действительности не существуют. Наше приятие и доверие к миру носят Инстинктивный

и властный характер: мы не можем отказаться от них так просто, из одних только

философских сражений. И живем, и действуем мы вовсе не так, как если бы другие люди и

предметы существовали: мы убеждены, что они действительно существуют, даже после

того, как тщательно продумали и уяснили себе те аргументы, из которых, казалось бы,

следует, что у нас нет никаких оснований для такого убеждения. (У нас могут быть

основания для конкретной уверенности в существовании конкретных вещей, например

мышки, забравшейся в хлебницу. Но подобная уверенность обоснована общей системой

наших представлений о мире. А это меняет дело — ведь такая система уже предполагает

существование внешнего мира.)

Если убеждение в существовании мира вне нашего сознания возникает в нас столь

естественным образом, то, наверное, для него и не нужно искать оснований. Мы можем

просто опереться на него в надежде на свою правоту. По сути, так и поступает

большинство из нас, оставив попытки обосновать это убеждение: даже если мы не в

состоянии опровергнуть скептицизм, жить в согласии с ним тоже не можем. Но это

значит, что мы продолжаем придерживаться самых обычных представлений о мире,

невзирая на то, что (а) они могут быть совершенно ложными и что (б) у нас нет никаких

оснований исключить такую возможность.

Итак, мы остаемся при следующих трех вопросах:

1.Можно ли считать осмысленной возможность того, что содержание вашего

сознания — это единственное, что существует; или что, если даже мир вне вашего

сознания и существует, он совершенно не похож на то, каким вы себе его представляете?

2.Если такое положение вещей возможно, то есть ли у вас какие-нибудь средства

доказать самим себе, что все на самом деле обстоит не так?

З.Если вы не в состоянии доказать, что вне вашего сознания хоть что-нибудь

существует, допустимо ли тем не менее продолжать верить в существование внешнего

мира?

ПРОБЛЕМА «СОЗНАНИЕ – ТЕЛО»

Оставим в стороне скептицизм и предположим, что физический мир существует,

включая ваши тело и мозг. Оставим и скептицизм по отношению к другим сознаниям. Я

буду исходить из того, что вы обладаете сознанием, если вы согласитесь думать обо мне

так же. Теперь зададимся вопросом: какова может быть связь между сознанием и мозгом?

Всем известно, что то, что происходит в сознании, зависит от того, что происходит

с телом. Если ушибешь колено, оно болит. Если закроешь глаза — перестаешь видеть

окружающее. Надкусишь плитку шоколада — ощутишь его вкус. Сильный удар по голове

— и человек теряет сознание.

Все явственно свидетельствует: чтобы нечто произошло в вашем уме или сознании,

должно что-то произойти в вашем мозгу. (Вы бы не ощутили боли в ушибленном колене,

если бы по нервной системе не прошел импульс от ноги через спинной мозг в мозг

головной.) Мы не знаем, что происходит в мозгу, когда вы думаете: «Интересно, успею я

сегодня зайти в парикмахерскую?» Но мы совершенно уверены: что-то обязательно

происходит — что-то связанное с электрохимическими изменениями в миллиардах

нервных клеток, из которых состоит наш головной мозг.

В отдельных случаях нам известно, как мозг воздействует на сознание, а сознание

— на мозг. Например, мы знаем, что возбуждение участков мозга в затылочной части

головы вызывает зрительные образы. Известно и то, что, когда вы решаетесь взять еще

один кусок торта, определенные группы других нервных клеток посылают импульс

мускулам вашей руки. Конечно, мы не знаем многих деталей, но одно ясно: сложные

связи между тем, что происходит в нашем сознании, и теми физическими процессами,

которые протекают в нашем мозгу, существуют. Как это происходит конкретно — вопрос

науки, а не философии.

Но есть и философский вопрос касательно отношения сознания и мозга, и

заключается он в следующем: является ли ваше сознание чем-то отличным от вашего

мозга, хотя бы и связанным с ним, или же оно и есть ваш мозг? Представляют ли собой

ваши мысли, чувства, восприятия, ощущения и желания нечто такое, что происходит в

дополнение ко всем физическим процессам в мозгу, или же они сами суть некоторые из

этих процессов?

Что происходит, к примеру, когда вы откусываете от плитки шоколада? Шоколад

тает на вашем языке, вызывая химические изменения во вкусовых рецепторах; последние

посылают электрические импульсы по нервным волокнам, соединяющим язык и мозг, и,

когда эти импульсы достигают определенного участка мозга, они вызывают там даль-

нейшие физические изменения; в конечном счете вы ощущаете вкус шоколада. Но что

это такое! Может, это просто физическое событие в каких-то клетках головного мозга

или же это нечто такое, что обладает совершенно иной природой?

Если бы ученый-естествоиспытатель мог заглянуть под крышку вашей черепной

коробки и посмотреть на ваш мозг в ту минуту, когда вы лакомитесь шоколадом, он

увидел бы лишь серую массу нейронов. Если бы он применил измерительную аппаратуру,

чтобы определить, что происходит в недрах вашего мозга, то обнаружил бы сложнейшие

и многообразные физические процессы. Но нашел бы он там вкус шоколада?

Думается, что он не нашел бы его в вашем мозге, поскольку вкусовые ощущения от

шоколада замкнуты в вашем сознании таким образом, что они недоступны никакому

стороннему наблюдателю — даже если тот вскроет ваш череп и заглянет в самый мозг.

Ваши переживания находятся внутри вашего сознания, и характер этого «внутри» иной,

чем у положения мозга внутри головы. Кто-то другой может вскрыть вашу голову и

посмотреть на ее содержимое, но никто не может вскрыть ваше сознание и заглянуть в

него — во всяком случае, одним и тем же способом.

Дело не только в том, что вкус шоколада — это именно вкус, и, следовательно, его

нельзя увидеть глазами. Допустим, что упомянутый ученый настолько увлекся и забылся,

что пытается отследить ваше вкусовое ощущение от шоколада, пробуя на вкус ваш мозг,

пока вы едите шоколад. Но, во-первых, ваш мозг, наверное, вряд ли вообще напомнит ему

по вкусу шоколад. Но даже если бы и напомнил, ему бы все равно не удалось проникнуть

в ваше сознание и пережить ваше ощущение вкуса шоколада. Он всего лишь обнаружил

бы, сколь бы странным это ни показалось, что, когда вы едите шоколад, ваш мозг

изменяется таким образом, что приобретает вкус шоколада, как его воспринимают другие

люди. У него было бы свое ощущение вкуса шоколада, а у вас — свое.

Если ваши восприятия переживаются внутри сознания, причем не так, как

протекают процессы в вашем головном мозге, то, похоже, восприятия и прочие

ментальные состояния не могут быть просто физическими состояниями вашего мозга.

Они должны быть чем-то большим, чем ваше тело с его сложной и напряженно

действующей нервной системой.

Один из возможных выводов состоит в том, что должна существовать душа,

связанная с телом как-то так, что они могут взаимодействовать. Если это справедливо, то

вы состоите из двух весьма разнородных начал: сложно организованного физического

организма и души, которая существует чисто ментально. (Такой взгляд — по очевидным

причинам — носит название дуализма.)

Однако многие считают, что вера в существование души устарела, что она

ненаучна. Все что ни есть в мире состоит из физической материи — различных

комбинаций одних и тех же химических элементов. Почему же с нами должно быть

иначе? Наши тела развиваются посредством сложных физических процессов из одной-

единственной клетки, возникающей при зачатии в результате слиянии сперматозоида и

яйцеклетки. Материя накапливается по ходу этих процессов постепенно, по мере того, как

оплодотворенная яйцеклетка превращается в младенца с руками, ногами, ушами, глазами

и мозгом и который уже способен двигаться, чувствовать и видеть, а в конце концов — и

говорить, и думать. Некоторые из нас убеждены, что эта сложная физическая система —

достаточное само по себе условие для начала ментальной жизни. Почему бы и нет? Да и

как можно чисто философскими аргументами доказать, что это не так?

Не может же философия сказать нам, из чего состоят звезды и алмазы, так откуда

же ей знать, из чего состоят или не состоят люди?

Тот взгляд, что в людях не ничего, кроме физической материи, и что состояния их

сознания суть физические состояния их мозга, называется физикализмом (или, иногда,

материализмом). У физикалистов нет специальной теории о том, какие же процессы в

головном мозге можно отождествить с переживанием, допустим, вкуса того же шоколада.

Но они убеждены, что ментальные состояния суть именно и просто состояния мозга и что

нет никаких философских резонов полагать, что это может быть иначе. Ну а детали — это

дело научных изысканий и открытий.

Идея здесь та, что мы можем узнать, что восприятия действительно суть процессы

в головном мозгу, точно так же как мы когда-то узнали, что подлинная сущность привыч-

ных нам вещей такова, что мы не могли бы о ней догадаться, не будь она установлена

сугубо научными методами. Оказывается, например, что бриллианты состоят из углерода

— того же материала, что и каменный уголь, только структура атомной решетки у них

различная. А вода, как все мы теперь знаем, состоит из атомов водорода и кислорода, хотя

оба этих газа сами по себе ничем не напоминают воду.

Поэтому то, что ощущение вкуса шоколада не может быть ничем иным, как

сложным физическим событием в вашем мозге, выглядит не более удивительно, чем

множество открытий, сделанных в отношении подлинной сущности общеизвестных

объектов и процессов. Ученые уже установили, что такое свет, как произрастают

растения, как сокращаются мышцы; так что, раскрытие биологической природы сознания

— всего лишь вопрос времени. Так думают физикалисты.

А дуалист ответит, что все эти примеры говорят совсем о другом. Когда мы

устанавливаем, к примеру, химический состав воды, мы имеем дело с чем-то, что явно

находится вне нас и принадлежит физическому миру — с чем-то, что все мы можем

рассмотреть и пощупать. Когда мы обнаруживаем, что вода состоит из кислорода и

водорода, мы просто разлагаем данное вовне физическое вещество на составляющие его

физические же элементы. Сущность такого рода анализа как раз и заключается в том, что

он не подвергает химическому разложению наше зрительное, вкусовое и тактильное

ощущение воды. Эти ощущения имеют место в надаем внутреннем опыте, а не в воде,

которую мы разлагаем на атомы. Физико-химический анализ не имеет к ощущениям

никакого отношения.

Для установления того, что ощущение вкуса шоколада на самом деле — это

процесс в головном мозге, мы должны были бы проанализировать нечто ментальное — не

физическое вещество, доступное внешнему наблюдению, а внутренне данное вкусовое

ощущение — на языке физических сущностей. Но бесчисленные физические события в

головном мозге при всей их сложности никоим образом не могут быть частями, из

которых состоят вкусовые ощущения. Физическую целостность можно разложить на

более мелкие физические компоненты, а ментальный процесс — нельзя. Физические

компоненты попросту невозможно включить в ментальную целостность.

Существует и еще одна возможная точка зрения, отличная как от дуализма, так и от

физикализма. Дуализм утверждает, что вы состоите из тела и души и вся ментальная

жизнь протекает в душе. Физикализм — что вашу ментальную жизнь составляют

физические процессы, протекающие в головном мозге. Но еще одна возможность

заключается в том, что ментальная жизнь протекает внутри мозга, но так, что при этом все

восприятия, чувства, мысли и желания не являются физическими мозговыми процессами.

Это означало бы, что серая масса из миллиардов нервных клеток, содержащаяся в вашей

черепной коробке, — не только физический объект. У нее множество физических свойств

— в ее недрах происходит огромное количество электрохимических процессов и событий,

— но также протекают и ментальные процессы.

Точка зрения, согласно которой мозг есть место обитания сознания, но его

сознательные состояния имеют не просто и не только физический характер, получило

название двуаспектной теории. Она называется так, поскольку предполагает, что, когда вы

надкусываете плитку шоколада, в головном мозге возникает состояние, или процесс,

имеющий две стороны: физическую, включающую разнообразные физико-химические

изменения, и ментальную — ощущение вкуса шоколада. Когда этот процесс происходит,

ученый, изучающий ваш мозг, может наблюдать его физический аспект, а сами вы —

изнутри — переживаете этот процесс с его ментальной стороны: вы ощущаете вкус

шоколада. Если эта теория справедлива, то сам мозг обладает внутренним измерением,

недоступным для внешнего наблюдателя, даже если тот прибегает к анатомическому

вскрытию. Именно в этом измерении вы переживаете определенным образом вкусовое

ощущение, когда соответствующий процесс протекает в вашем мозге.

Данную теорию можно сформулировать и так: вы — не тело плюс душа; вы —

только тело, но ваше тело (по крайней мере, головной мозг) — это не только и не просто

физическая система. Это объект, у которого имеются как физический, так и ментальный

аспекты: его можно вскрыть и проанатомировать, но при этом не обнаружить и не

выявить его внутренней стороны. Есть нечто такое, что изнутри ощущается как вкус

шоколада, потому что у мозга есть внутреннее состояние, которое возникает, когда вы

едите шоколад.

Получается, что в мире существуют два рода весьма различных вещей: вещи,

принадлежащие физической реальности и доступные наблюдению извне множеству

разных людей; и вещи иного рода, относящиеся к ментальной реальности, которые

каждый из нас переживает изнутри собственного опыта. Это справедливо не только по

отношению к человеку: собаки, кошки, лошади и птицы производят впечатление

сознательных существ. Может быть, таковы же и рыбы, муравьи и жуки? Кто знает, где

обрывается этот ряд?

У нас не будет адекватной обшей концепции мира до тех пор, пока мы не сможем

объяснить, как это соединенное определенным образом множество физических элементов

образует не просто дееспособный биологический организм, но сознательное существо.

Если бы сознание, как таковое, можно было отождествить с каким-то физическим состоя-

нием или структурой, то открылась бы возможность для создания единой физической

теории сознания и тела, а следовательно, наверное, и для единой физической теории всего

универсума. Однако аргументы против чисто физической теории сознания настолько

сильны, что, похоже, единая физическая теория всей реальности в целом невозможна.

Физическое познание шло от успеха к успеху, исключив сознание из круга явлений,

которые оно пыталось объяснить; но в мире, возможно, есть много такого, что не может

быть понято средствами физической науки.

СМЕРТЬ

Все мы смертны, но не все согласны в том, что такое смерть. Одни верят, что они

буду жить и после смерти тела — в раю, аду или где-то еще, — превратившись в дух или

же вернувшись на землю в другом теле, возможно даже, что и не в человеческом. Другие

убеждены, что они совершенно перестанут существовать: я исчезнет со смертью тела.

Среди же последних одни считают полное исчезновение чем-то ужасным, а другие — нет.

Иногда говорят, что никто не может помыслить и представить своего несуществования и

что, следовательно, мы неспособны по-настоящему поверить, что наше существование

заканчивается со смертью. Но это, по-видимому, неверно. Конечно, вы не можете

представить себе своего несуществования изнутри. Вы не можете представить себе, что

такое полное уничтожение, потому что оно ни на что не похоже — опять-таки, при

взгляде изнутри. Но в этом же смысле вы не способны представить себе, что значит быть

совершенно без сознания, даже на время. Тот, факт что вы не можете себе этого

представить изнутри, еще не означает, что это для вас вообще непостижимо: вам просто

нужно помыслить себя со стороны, представив, что вы погружены в глубокий сон или

потеряли сознание от сильного удара. И хотя, чтобы мысленно представить такое, вы уже

должны быть в сознании, это не означает, что вы представляете самого себя находящимся

в сознании.

То же самое и со смертью. Чтобы мысленно представить собственное

уничтожение, вы должны подумать о нем со сторонней точки зрения — представить свое

тело как тело человека, из которого ушла жизнь со всеми ее переживаниями. Чтобы

представить себе что-то — не обязательно представлять, что бы вы чувствовали,

переживая это. Когда кто-то рисует в воображении картину собственных похорон, он не

воссоздает невозможную ситуацию своего присутствия на них: он представляет себе

картину, увиденную глазами другого человека. Разумеется, он по-прежнему жив, когда

размышляет о собственной смерти, и делать это не сложнее, чем представлять себя в

бессознательном состоянии, находясь в ясном уме.

Вопрос о продолжении жизни после смерти связан с проблемой «сознание —

тело», которую мы обсуждали выше. Если дуализм прав и каждый человек состоит из

соединения души и тела, тогда мы еще можем понять, как была бы возможна жизнь после

смерти. Душа должна была бы обладать способностью к самостоятельному

существованию и сознательной жизни без помощи тела: тогда она могла бы покинуть тело

после его смерти, а не исчезнуть, разрушившись вместе с ним. Она не смогла бы вести

сознательной жизни того рода, который связан с деятельностью и чувственным

восприятием, основанными на соединении с телом (вплоть до воссоединения с новым

телом), но могла бы вести какую-то иную, внутреннюю жизнь, основанную на других

факторах и влияниях, например на непосредственном общении с другими душами.

Я сказал, что жизнь после смерти была бы возможна, если бы дуализм был прав.

Но такой возможности может и не быть, если существование души и сохранение ее созна-

тельности целиком зависят от поддержки и потока стимулов, получаемых ею от тела, в

котором она обитает, — и может быть, она не способна менять одно тело на другое.

Но если дуализм ложен то есть ментальные процессы протекают в головном мозге

и полностью зависят от биологического функционирования как мозга, так и организма в

целом, тогда жизнь после смерти тела невозможна. Или, говоря точнее, для ментальной

жизни после смерти потребовалось бы восстановление биологической, физической жизни:

потребовалось бы вновь вернуть к жизни само тело. Технически это когда-нибудь станет

возможным: может, будет возможно замораживать тела умерших, а впоследствии

благодаря передовым медицинским технологиям точно устанавливать причины смерти,

устранять их и возвращать людей к жизни.

Но даже если это и станет возможным, все же останется вопрос: кто он, этот

человек, возвращенный к жизни спустя несколько столетий после смерти, — вы или уже

кто-то другой? Может быть, человек, чье тело было заморожено, а позже реанимировано,

— это уже на вы, а от беспамятства очнулся некто лишь очень похожий на вас и хранящий

память о вашей прошлой жизни. Но если даже возможное оживление после смерти и

станет оживлением именно вас и именно в вашем теле, все же это не то же самое, что

обычно подразумевают под жизнью после смерти. Обычно под этим понимают жизнь без

прежнего тела.

Трудно взять в толк, каким образом мы можем решить, отделима наша душа от

тела или нет. Все свидетельствует о том, что до смерти сознательная жизнь всецело

зависит от того, что происходит в центральной нервной системе. Если держаться опыта

обычных наблюдений, а не религиозных учений и заверений спиритуалистов

относительно их общений с умершими, то у нас нет никаких оснований верить в

посмертное существование. Но служит ли это основанием полагать, что посмертного

существования нет? Я думаю — да, но кто-то еще, наверное, предпочтет нейтральную

позицию.

Еще кто-то, наверное, верит в посмертную жизнь, исходя из своих религиозных

убеждений и без всяких доказательств. Лично я не вполне понимаю, как возможна такая

религиозно мотивированная убежденность, но ведь несомненно, что часть людей такую

веру питают и даже считают это совершенно естественным.

Но обратимся к другому аспекту обсуждаемой проблемы: какие чувства мы

должны испытывать по отношению к смерти? Что это — зло, добро или нечто

нейтральное и безразличное? Я говорю о том, каким должно быть разумное отношение не

столько к смерти других людей, сколько к своей собственной. Следует ли воспринимать

неизбежность смерти с ужасом, сожалением, безразличием или облегчением?

Ясно, что все зависит от того, как понимать смерть. Если есть жизнь после смерти,

то перспектива смерти будет зловещей или счастливой — в зависимости от того, где

окажется ваша душа. С философской же точки зрения более трудным, но и более

интересным является такой вопрос: как нам относится к смерти, если она — конец всему?

Страшно ли исчезнуть, перестать быть?

Люди по-разному думают на этот счет. Одни говорят, что мертвым, наверное, все

равно: несуществование, абсолютное небытие для них — ни добро, ни зло. Другие скажут,

что полное уничтожение, совершенное исключение всякой возможности будущей жизни

есть абсолютное зло, даже если это ждет всех нас. Третьи утверждают, что смерть — это

благо (если, конечно, она настигает человека не слишком рано, а в свое время), поскольку

жить вечно было бы невыносимо надоедной скукой.

Когда мы размышляем о собственной смерти, то мысль о том, что все, чем хороша

жизнь, будет отобрано смертью, конечно же дает повод для горьких сожалений. Но этим

дело не кончается. Большинство людей стараются как можно полнее насытить свою жизнь

удовольствиями, но некоторых настолько страшит сама мысль о небытии, что этот страх

не поддается объяснению на основе всего сказанного до сих пор. Мысль о том, что мир

останется, а вас — не будет, что вы превратитесь в ничто, очень трудно уложить в

сознании.

А почему, собственно? Мы все согласны, что было время, когда нас еще не было на

свете, когда мы еще не родились. Так почему нас должна так уж волновать и смущать

перспектива небытия после смерти? Но почему-то последнее воспринимается не так, как

первое. Перспектива небытия страшит — многих и, по крайней мере, — так, как не может

страшить небытие в прошлом, до рождения.

Страх смерти весьма загадочен, его трудно понять, в отличие от сожалений по

поводу конечности жизни. Легко понять наше возможное желание пожить подольше и

насладиться жизнью побольше, и поэтому мы воспринимаем смерть как негативное зло.

Но вот как может перспектива собственного небытия вызывать реальную тревогу,

смятение? Если мы на самом деле исчезаем после смерти и нам нечего ждать и не на что

надеяться, то чего же тогда бояться? Логически рассуждая, смерти следует страшиться

только в том случае, если есть возможность пережить ее и подвергнуться некой

непостижимой трансформации. Однако это не мешает множеству людей думать, что

исчезновение в небытии — это едва ли не самое худшее, что может с ними случиться.