Глава III. Соседи, соседи Ну, куда же мы без них, милых и вредных, мешающих жить и выручающих в ситуациях, закладывающих по пустякам и бескорыстных в поступках
Соседи
Соседи, соседи…Ну, куда же мы без них, милых и вредных, мешающих жить и выручающих в ситуациях, закладывающих по пустякам и бескорыстных в поступках, тупых и не очень – как в калейдоскопе, мелькают их лица, сливаясь в сложный мир судеб, обсуждать который себе дороже, лучше просто принимать, разбавляя своими ощущениями наиболее острые моменты.
Правда, это не всегда получалось на волне справедливого возмущения злобной старушкой Анной Сидоровной, проработавшей много лет на одной из кафедр, но отчего-то проживавшей до сих пор в общежитии. Её соседство нам, Серёге и мне, чуть не вышло боком – дело в том, что эпизодические комнатные стычки Осы с Нерадивым предопределили предвзятое отношение бабульки ко всем обитателям «нехорошей квартиры», но особенно она невзлюбила наши персоны: видимо, мы чаще других попадались ей на глаза на общей кухне – вот она и строчила в ректорат пасквили, обвиняя невинные души в посягательствах на содержимое её кастрюль, а иногда, напялив юбилейные медальки, как участник войны в составе резервной части, пёрлась прямо в партком, требуя возмездия! После сто первого китайского предупреждения нависла угроза исключения, если мы не прекратим наглым образом объедать «божье создание» - да, слава богу, «сидорова коза» однажды сама вывела себя на чистую воду, накатав очередной тысячный донос, но уже на дикторшу ЦТ Шатилову, оскорбившую, якобы, с экрана её честь и достоинство, после чего «милая сердцу» старушка, наконец-то, по состоянию здоровья съехала с комнаты в сопровождении санитаров на улицу Серышева, а мы были прижизненно реабилитированы в глазах общественности и с утроенной энергией взялись за учёбу, чуть подзабытую за период отчаянного противостояния «отцов и детей».
Но час от часу не легче: через полгода в злополучную комнатёнку въехал королём после академа некто Коберидзе Вахтанг, рыжий грузин с масляными глазками мартовского кота, недюженными возможностями входить в положение страждущих женщин, каковых оказалось по записи на месяцы вперёд – он хищным пауком обсасывал каждую, через полчаса выбрасывая измождённо-счастливых «мух-цокотух» в коридор, несмотря на их требование о продлении «банкета», чтобы не выбиться из графика, в котором учёбе опять оставалось мало времени…
Нехорошо завидовать чужим способностям, но наша комната понесла от этого «Кобелидзе-Айболидзе» большой моральный ущерб, ибо даже стена не выдерживала натиска страстей, пропуская вчистую душераздирающие органные стоны и крики «жертв», что впору приписывать расчленёнку! Однако, через отведённое каждой время – сие мы свидетельствовали неоднократно – «жертва» с улыбкой до ушей выскакивала от «тирана», на ходу одёргивая исподнее бельё, делиться впечатлениями со счастливицами, которых всё это ещё ждёт.
Нам же оставалось подтирать за ними свои слюни, приходя в норму, и уверять друг друга, что «мы пойдём другим путём…». Со временем человек привыкает ко всему – даже подготовка к занятиям из нудной обязаловки превратилась под аккомпанемент страсти в весёлое и чувственное мероприятие! Но однажды, к нашему огорчению, всё стихло: Айболидзе самому, увы, вскоре потребовалась помощь, как в плане мужского здоровья, так и в плане учёбы – верно умные мужики бают: «Лучше сто раз по разу, чем сто раз за раз!», чему я попытался последовать, когда напротив поселилась «роза Востока», «рахат-лукум моих чувств» Лейла, которую удалось раскрутить на танец живота после месячного сладкозвучия у неё над ушком с переходом в первое для обоих соитие, где в самый ответственный момент эта «пугливая лань заповедника страсти» впала, страшно закатив глаза, в обморок, перепугав своего «джейрана» до импотентного состояния – после вылитого ведра воды пришла в себя, но я уже был никакой, с полгода через неё избегал контактов с противоположным полом, боясь незапланированных неожиданностей по свою душу.
Лишь учёба никогда не подводила трепетного юношу, радуя день ото дня новыми знаниями, прекрасными оценками за верность ей, даже деньгами поощряла удовольствие находиться рядом – как любимчику, отстёгивала повышенную стипендию в целых пятьдесят рублей, которые я, поднакопив, ухнул на цивильный костюм и пальто с бобровым воротником, а то ходить в пузырящихся на коленках штанах и кургузой куртёнке, вызывая жалость, было уже не с руки: парень становился видным, шёл в гору, был избран старостой группы – так что, хоть я и не гордый, но подай сюда медаль, то бишь обновы; хватит одеваться в «Детском мире» - пора взрослеть!
Когда ваша честь при параде поднималась по лестницам общаги, народ предупредительно заголосил «атас», приняв меня впотьмах за проверяющего преда, но разглядев, кинулся через одного назойливо доставать дежурным вопросом с оттенком зависти «где взял?», на что я, всё больше раздражаясь, дежурно отвечал «купил!» даже тем, кто ни о чём таком меня не спрашивал…