Переменчивый образ мысли

Сначала мы воспринимаем новое как абсурд, затем допускаем его право на существование, и наконец нам начинает

казаться, что это новое существовало всегда'.

Одним из способов, которым пользуются люди, чтобы внести разнообразие в свое существование, является переменчивая мода. Я помню, когда в моде были только узкие галстуки, чуть позже им на смену пришли галстуки необычайной ширины, вскоре их ширина снова стала вполне приемлемой. Люди научились хранить свои старые галстуки, чтобы быть готовыми к следующему витку. Идеи могут развиваться по той же схеме. В разные времена и в разных местах доминировали различные взгляды. Здесь можно упомянуть несколько примеров: натурализм, отрицание сверхъестественного; теизм, вера в Бога; и агностицизм, концепция, согласно которой ответ на основные вопросы звучит так: «я не знаю». В этом перечне можно упомянуть абсолютизм, анимизм, детерминизм, диалектический материализм, эмпириз -;, пантеизм, плюрализм, рационализм и т.д. Каждая «школа мысли» икает или имела своих приверженцев, которые верили в истинность ее идей. Мы должны помнить об этой модели группового одобрения в интеллектуальном поиске, когда будем определять весомость свидетельств в пользу той или иной концепции. Доминирующие идеи меняются, но они не меняют истину. Эту подоплеку переменчивого образа мысли мы проиллюстрируем тремя примерами. Надо также помнить, что свойство человеческих идей меняться с течением времени — это не повод опускать руки в поиске истины. Истина обязательно будет найдена, о чем мы порассуждаем в конце предлагаемой главы.

Рис. 2.1. Схема перемещения континентов в течение трех разных геологических периодов по версии Вегенера. На нижнем рисунке представлено нынешнее их расположение Более темные участки - это глубокие моря, участки, покрытые мелкими точками, - мелкие моря на территории континентов, а светлые участки - суша. Более современные концепции пред­лагают некоторые изменения в деталях, но суть гипотезы остается прежней.*

'(См.: Wegener (note 2) Воспроизведено с разрешения Methuen and Co.)

ДРЕЙФ КОНТИНЕНТОВ

Я помню, как однажды мой профессор физической геологии рассуждал
на тему совпадения очертаний восточного и западного побережий Атлантического океана. Он заметил, что еще в начале XX века некий ученый по имени Вегенер выдвинул гипотезу, согласно которой в далекие эпохи Северная и Южная Америки были расположены рядом с Европой и Африкой и никакого Атлантического океана не существовало. Будто бы с тех пор континенты разошлись в разные стороны (рис. 2.1). Хотя идея казалась любопытной, мой профессор не преминул заметить, что с той поры никто не обращал на нее большого внимания. Ему было вовсе невдомек, что всего лишь через шесть лет геологическое сообщество совершит кардинальный поворот от фактического отвержения к полному признанию идеи Вегенера.

«Новая» идея стала сильным объединяющим и оживляющим фактором в геологическом мышлении, ведущим к новым концепциям образования континентов, горных цепей и океанского дна. Ученым и деятелям просвещения пришлось переписывать учебники геологии. Этот значительный сдвиг в мышлении был одновременно волнующим и отрезвляющим. Волнующим, потому что он генерировал очень много новых идей и интерпретаций; отрезвляющим, потому что невольно возникает вопрос: а какая из осталь­ных ныне высмеиваемых глобальных концепций может вдруг стать общепринятой догмой?

В то время, когда Альфред Вегенер (1880 — 1930) высказал мысль о дрейфе континентов, доминирующей, но не единственной, была идея, со­гласно которой в прошлом Земля сжималась по мере остывания, и горные цепи появились в результате бокового сжатия поверхностных слоев на­шей планеты — процесса, в какой-то мере аналогичного образованию по­перечных складок на кожице высыхающего яблока. Вегенер, однако, при­вел целый ряд свидетельств, указывавших не на сжатие земной поверхно­сти, а на перемещение континентов по ней². Среди прочего он отмечал, что громадный тангенциальный сдвиг обширных и местами складчатых наслоений («покровов») европейских Альп, переместившихся на десятки километров, слишком велик, чтобы его можно было объяснить одним лишь сжатием. Кроме того, ученые обнаружили определенную схожесть пород на противоположных берегах Атлантического океана, означающую, что в прошлом это пространство, возможно, было единым целым.

Основной интерес немецкого ученого Вегенера³ составлял отнюдь не дрейф континентов, хотя он и выпустил четыре издания своей книги, по­священной этой гипотезе. Вегенер был в первую очередь метеорологом и исследователем Арктики. Последнее, собственно, его и погубило. Двое его коллег, работавших близ центра гренландского ледникового покрова на станции «Эйсмитте» («среди льдов»), нуждались в припасах на зиму. Несмотря на почти непреодолимые трудности, включая поломку оборудова­ния, отказ большей части его товарищей участвовать в экспедиции и тем­пературу минус 50 градусов по Цельсию, Вегенер и еще два человека про­делали 400 км на собачьих упряжках от западного побережья Гренландии и в конце концов достигли «Эйсмитте» осенью 1930 года. Однако они при­были без припасов, которые пришлось бросить по дороге. Группе из трех человек, оставшихся на станции, удалось пережить зиму, а Вегенер и его спутник, попытавшиеся вернуться на побережье, погибли. Передохнув один день на «Эйсмитте», они отправились в путь. Это произошло 1 нояб­ря, в день рождения Вегенера. Его тело было обнаружено следующей вес­ной примерно на полпути до побережья. Оно было тщательно погребено его спутником, а место погребения было хорошо отмечено лыжами Веге­нера. Спутник, которому было всего лишь 22 года, бесследно исчез. Веге­нер, вероятно, умер в своей палатке в результате сердечного приступа. Его могила так и осталась на гренландской ледниковой шапке. Снег и лед давным-давно скрыли шестиметровый крест, отмечавший ее местонахож­дение.

К моменту гибели Вегенера его гипотеза о движущихся континентах имела горстку сторонников и большую когорту противников, особенно в Северной Америке. Оппоненты Вегенера нередко выражали негодование и презрение по поводу его взглядов. В 1926 году в Нью-Йорке собрался международный симпозиум, посвященный этой теме. На нем присутство­вал и сам Вегенер, которому пришлось столкнуться со всеобщей враж­дебностью по отношению к его идее. «"Крупнокалиберные" американс­кие геологи дали полный залп в его сторону»⁴, обвиняя ученого в игнори­ровании фактов и даже в практике самоотравления. Презрение, обрушив­шееся на гипотезу дрейфующих континентов в последующие годы, было настолько сильным, что высказывания в поддержку данной идеи могли повредить репутации любого ученого⁵. Возможно, степень внимания и сопротивления, оказанного гипотезе Вегенера, указывала как раз на ее ценность и силу. Пустые угрозы и бессмысленные предположения не при­влекают такого пристального внимания.

В конце 50-х и в 60-х годах исследователи собрали новые данные, кото­рые хорошо укладывались в гипотезу о дрейфующих континентах, и неко­торые ученые даже осмелились пропагандировать идеи Вегенера. Особую роль сыграли данные, указывавшие на то, что блуждающий магнитный по­люс Земли в прошлом неоднократно изменял свою обычную направленность с севера на юг на противоположную. Ученые смогли определить эти изме­нения благодаря тому, что вулканические породы в момент своего остыва­ния и образования больших горных хребтов на океанском дне приобретают намагниченность, которая сохраняется в дальнейшем. Чтобы как-то объяснить новые данные, геологи выдвинули предположение о существовании огромных подвижных плит, покрывающих Землю. Они возникают из зем­ных глубин вдоль срединно-океанических хребтов и уходят в те же глубины вдоль так называемых океанических желобов. Эти плиты медленно «плы->вут» по поверхности Земли подобно необычайно широким конвейерным лентам. Их движение захватывает и континенты, которые располагаются на их поверхности⁶. Геологи называют это тектоникой плит. Науке недостава­ло хорошего механизма, который объяснял бы движение плит, но, как ни странно, после многолетнего сопротивления геологическое сообщество признало эту гипотезу с необычной поспешностью и страстью. Прошло всего лишь пять лет, и вот уже всякий, кто не верил в тектонику плит и движение континентов, рисковал подвергнуться остракизму. И все-таки еще остава­лись островки сопротивления. Делая рецензию на книгу, в которой поддер­живалась концепция тектоники плит, один геолог отметил, что не уверен, следует ли издателю включать ее в список научных книг!⁷ В ответ он услы­шал, что с точки зрения искажения фактов «данная книга не может соперни­чать с рецензией»!⁸ Как бы то ни было, тектоника плит одержала победу. Ныне это доминирующая теория, которую ставит под сомнение лишь не­значительное, но упорное меньшинство⁹. Геологи больше не признают идею сжатия Земли¹⁰, однако и гипотеза о том, что она расширяется, тоже не на­ходит всеобщей поддержки¹¹.

Теперь Вегенер стал как бы героем в науке, на 30—40 лет опередившим свое время. К сожалению, ему так и не довелось стать свидетелем призна­ния его аргументов и кардинальной перемены в отношении к нему со сторо­ны научного сообщества. Многие задаются вопросом, почему, несмотря на удивительную способность Вегенера предвидеть, ученые не признали его сразу. Одни полагают, что в то время у него было недостаточно доказа­тельств¹²; однако это не объясняет, почему выдвинутые им доказательства, которые впоследствии были приняты геологией, так долго не вызывали ни­чего, кроме враждебности. Другие считают, что идея Вегенера была слиш­ком революционной для своего времени, когда глобальные геологические изменения считались совершенно неприемлемыми, особенно те, что возни­кали в результате катастроф. Более того, выдвинутая Вегенером гипотеза о происхождении Атлантики могла ассоциироваться с библейским потопом, который большинство геологов стараются игнорировать¹³. Высказывается и такое мнение, что Вегенер был метеорологом, а не членом геологического сообщества, и в отвержении его взглядов большую роль сыграло профес­сиональное высокомерие¹⁴. Скорее же всего определенную роль сыграли все вышеперечисленные факторы. Бросать вызов устоявшимся взглядам всегда трудно, но, как показала история с тектоникой плит, когда признание наконец приходит, это происходит довольно стремительно.

Рис. 2.2. Художник Давид Тенирс-младший, Алхимик и его лаборатория (Воспроизведено с разрешения Institut Collectie Nederland.)

АЛХИМИЯ

Алхимия (рис. 2.2) являет собой другой пример — когда отвергается прежде общепринятая, доминирующая идея¹⁵. Алхимия, по сути своей, была попыткой высвободить элементы космоса. Ее практическое приме­нение выражалось в стремлении преобразовать неблагородные металлы, такие, как железо и свинец, в золото. Поскольку в наше время у алхимии подмоченная репутация, редко кто признает, что основополагающая идея имела приличное рациональное зерно. Если из красноватых, грубых же­лезных руд можно получить чистое железо, то почему нельзя выделить золото из сравнительно грубых субстанций вроде железа или свинца. Кро­ме того, исходя из предположения Аристотеля, четыре основных элемен­та — земля, воздух, вода и огонь — могут преобразовываться друг в друга. Так почему бы не попробовать преобразовать свинец в золото? В каком-то смысле первые алхимики были настоящими учеными, пытавшимися вы­яснить, как получать золото по тому же принципу, по которому оно, как им виделось, возникло в недрах Земли в прошлом.

Со временем алхимия стала ассоциироваться с мистикой. Искали не только золото, но и вещество, которое могло бы продлить жизнь и даже дать бессмертие. Алхимию можно разделить на две части — практическую алхимию и эзотерическую алхимию. Последняя породила множество умозрительных гипотез, иногда терявших всякий смысл. Практики искали неизвестное вещество под названием «философский камень» или «элик­сир жизни», которое дало бы возможность получить золото и продлить «'жизнь. Этот поиск стал навязчивой идеей для многих людей.

Алхимия пользовалась популярностью довольно долго. В Европе она начала рапространяться с восточного Средиземноморья примерно в I в. по Р. X. В Китае алхимия получила признание несколькими веками ранее. Ее появлением в Индии был отмечен V в. по Р. X. Примерно в это же время в западном мире наступил временный ее упадок по причине разнообраз­ных мистических тенденций. Арабы, среди которых можно отметить це­лый ряд выдающихся алхимиков, занимались ею на протяжении многих веков. В эпоху средневековья и позднее алхимия распространилась по всей Европе, где пользовалась немалым уважением. Среди сторонников этой теории были такие выдающиеся люди, как Фома Аквинский, Роджер Бэ­кон, Альберт Великий, Исаак Ньютон, знаменитый врач Парацельс и им­ператор Рудольф II. У королевы Елизаветы I было несколько придворных алхимиков. Папа Бонифаций VIII покровительствовал алхимии, в то время как Папа Иоанн XXII, наоборот, попытался запретить ее. Интеллектуаль­ное сообщество признавало алхимию в течение почти 2000 лет, даже не­смотря на то, что за все это время ни один из обычных металлов так и не был превращен в золото!

Мошенники, занимавшиеся тем, что выдавали по крохам интригующие, но ложные сведения, стали настоящим бедствием для практической алхи­мии. В то же время они рисковали навлечь на себя гнев своих покровите­лей, потому что не могли получить ни кусочка золота. Время от времени им приходилось спасаться бегством. Слишком часто они опускались до мо­шенничества и разного рода уловок, таких, как, например, пустотелая, за­полненная золотой пылью трубка для помешивания, запечатанная с одно­го конца воском. При помешивании ею горячего зелья в тигле воск рас­плавлялся, и из трубки высыпалась золотая пыль. Впечатление было та­кое, будто она появилась в результате превращения. Подобные ловкачи нанесли большой урон репутации алхимии, и честные алхимики иногда были вынуждены заниматься своим ремеслом втайне.

В XVII в. в сферу деятельности алхимиков в конце концов попало произ­водство различных полезных химических веществ, в то время как поиск философского камня постепенно сходил на нет. Многие из их открытий послужили основой для развития современной химии. По иронии судьбы превращение элементов сегодня — обычный процесс. Используя ускори­тели элементарных частиц и ядерные реакторы, физики научились полу­чать одни элементы из других. Однако производство золота на основе такой методики — слишком дорогостоящий процесс. Господствовавшая и пользовавшаяся признанием на протяжении двух тысячелетий идея алхи­мического превращения с помощью обычных химических средств ныне полностью отвергнута. Алхимия стала образцом лженауки, в то время как успех химии говорит сам за себя.

ОХОТА НА ВЕДЬМ

Доминирующие идеи свойственны не только научным поискам. В 1459 году одна французская община благочестивых верующих, по ночам уда­лявшихся в пустынные места для поклонения Богу, столкнулась с обвине­ниями в сговоре с дьяволом. Стали поступать сообщения, что в потайных местах, где собираются эти люди, появляется сатана. Он наставляет их и снабжает деньгами и пищей, а верующие, в свою очередь, клянутся ему в верности¹⁶. Власти арестовали этих людей, среди которых оказались как уважаемые граждане, так и несколько слабоумных женщин. Всех подвер­гли изощренным пыткам. Истязатели требовали, чтобы их жертвы призна­ли выдвинутые против них обвинения. Люди не только брали на себя вину за несовершенные деяния, но и давали показания на других. Бывало и так, что в список новых фигурантов попадали личные враги палачей! Власти повесили и сожгли узников, хотя некоторым из обвиняемых удалось отку­питься и избежать жестокой участи. Спустя 32 года было проведено рас­следование, и парижский парламент отменил все приговоры, однако для большинства жертв было уже слишком поздно.

Этот случай произошел на раннем этапе маниакальной охоты на ведьм, самой устойчивой и сатанинской идеи, господствовавшей в Европе на про­тяжении трех веков¹⁷. С дьявольским рвением общество выискивало всяко­го, кто мог каким-то образом быть связанным с сатаной, и наказывало его. Многих людей сожгли заживо, повесили, обезглавили и замучили до смерти. Ответственность за любое несчастье, будь то неурожай, внезапная смерть или свирепствовавшая порой бубонная чума, возлагалась на ведьм.

Однажды жертвами таких обвинений стала группа молодых женщин. Зас­луживающие доверия свидетели якобы видели, как они бесновались в пол­ночь вокруг дуба в ведьмовской пляске. Некоторые из мужей заявили, что их жены в это время никуда не отлучались и были вмести с ними, но власти объяс­нили этим людям, что дьявол, должно быть, ввел их в заблуждение и что им только казалось, будто их жены дома. Мужья были сбиты с толку, а власти тем временем сожгли их жен¹⁸. Отдельные личности взяли на себя миссию по преследованию всякого, кто может быть связан с дьяволом. Один такой «охот­ник» похвалялся, что он обвинил и сжег 900 ведьм за 15 лет¹⁹. Опасности под­вергались не только люди, но и свиньи, собаки и особенно кошки; был даже случай, когда повесили или сожгли петуха. Остановить эту манию было очень трудно, если вообще возможно. Всякий, кто отвергал обвинения, подвергал­ся пыткам до тех пор, пока не сознавался. Не многие осмеливались протесто­вать против подобной практики, ибо за это можно было поплатиться жизнью. Такое сумасшествие царило в Германии, Австрии, Франции и Швейцарии. Охота на ведьм также была распространена в Англии, России и даже по ту сторону Атлантики, в Соединенных Штатах. Никто не знает, сколько людей погибло. По некоторым оценкам, эта цифра доходит до девяти миллионов²⁰. В любом случае были лишены жизни сотни тысяч человек.

Эта дикая идея служит иллюстрацией субъективности некоторых об­щепринятых концепций, как впрочем и их потенциальной опасности. Меж­ду признанием и истинностью идеи может лежать огромная пропасть. Не стоит доверять популярной точке зрения при определении истины. Ни на­ука, ни Священное Писание не могут быть истинными только потому, что их принимают люди. Нам нужно учитывать и другие факторы при установ­лении истины. Психологические и социальные мотивы, несомненно, игра­ют значительную роль в развитии, популярности и устойчивости многих идей, которые люди считают истинными.

ПАРАДИГМЫ И ИСТИНА

Принято считать, что наука тщательно и неуклонно уничтожает неве­жество, одерживая одну победу за другой на фронтах познания. Эта точ­ка зрения, в какой-то мере культивируемая самими учеными, потерпела значительный урон в 1962 году после публикации книги Томаса Куна Структура научных революций²¹. Эта весьма влиятельная книга сразу же вызвала оживленную полемику. В ней ставились под сомнение автори­тет науки и «представление о ее безупречности»²².

Кун заявил, что наука не аккумулирует объективное знание, а подгоняет имеющиеся данные под общепринятые концепции, «которые на какое-то время ставят шаблонные проблемы и предоставляют их решение»²³. Он на­звал такие идеи парадигмами. Парадигмы — это широкие взгляды, которые могут быть как верными, так и ложными, однако люди воспринимают их как верные. Таким образом они фокусируют внимание на выводах, согласую­щихся с парадигмой, и сдерживают любые нововведения, не укладывающи­еся в парадигму. В качестве примеров можно привести тектонику плит и ка-тастрофизм²⁴. Такие концепции сковывают то, что Кун называет «нормаль­ной наукой», в рамках которой ученые интерпретируют данные, не отклоня­ясь от принятых парадигм. Иногда происходит изменение в парадигме, ве­дущее к тому, что Кун называет «научной революцией». Признание тектони­ки плит являет собой научную революцию. Далее Кун подчеркивает, что если один ученый не подгонит свои выводы под общепринятую парадигму, то дру­гие ученые скорее всего отвергнут их как метафизические или слишком проблематичные. Такое отношение лишь продлевает жизнь парадигмы. Допол­нительную поддержку парадигмы получают еще и благодаря тому, что мы чувствуем себя более уверенно, когда наши взгляды согласуются с общим мнением. В связи с этим уместно напомнить об одном афоризме: если мы всегда идем в ногу с большинством, то у нас мало шансов на прогресс. Сме­на парадигм — процесс весьма трудный, поскольку нам приходится пре­одолевать очень сильную интеллектуальную инерцию²⁵.

Кун отнюдь не внушил к себе любовь со стороны научного сообщества, назвав смену парадигмы «опытом обращения»²⁶. Кроме того, он поставил под сомнение нежно лелеемую идею прогресса в науке, заявив: «Возмож­но, нам придется отказаться от представления, явно выраженного или под­разумеваемого, согласно которому смены парадигм все более и более при­ближают к истине ученых и тех, кто у них учится»²⁷. Другими словами, но­вая парадигма может увести нас от истины.

Несмотря на определенное сопротивление, широкие слои образован­ных людей принимают и применяют понятие «парадигма» не только в на­уке, но даже в богословии. Слово «парадигма», относящееся к общеприня­той, господствующей концепции, стало «своим» в просвещенной среде.

Идеи Куна породили большое брожение и даже реформу, особенно в ис­тории, философии и в социологии науки. Многие социологи видят значи­тельный социологический компонент, управляющий как вопросами, так и ответами, порождаемыми наукой²⁸. Представление о том, что контролирует научное сообщество, какие вопросы задают ученые, точно так же как и от­веты, которые они воспринимают, не вписывается в сформировавшийся у многих ученых образ научной деятельности как открытого поиска истины. Но идея социологического влияния в науке завоевала серьезное признание.

Очевидно, что подобного рода групповое поведение научного сообще­ства, когда оно трудится в рамках парадигмы или меняет одну парадигму на другую, выдает отсутствие независимого мышления у каждого ученого в отдельности. Однако в целом наука все-таки продвигается в сторону истины. Многие ложные парадигмы могут продержаться какое-то время на плаву, но в конце концов мы все равно приблизимся к истине, включая все больше природных данных в развивающиеся концепции.

Сага о меняющихся парадигмах указывает на то, что нужно смотреть гораздо глубже, чем это делает превалирующее мнение, если мы рассчи­тываем найти истину. Я хотел бы предложить два противоядия от популяр­ных заблуждений. 1). Наше мышление должно быть более независимым. Возможно, нам не удастся завоевать одобрение со стороны общества, Однако мы снизим непродуктивную интеллектуальную зависимость от дру­гих людей. 2). При анализе парадигмы мы должны быть хорошо информи­рованы относительно оснований, на которых она получила признание. Есть надежные данные и сомнительные данные, твердые выводы и умозритель­ные выводы. А помимо просто предположений бывают еще и предполо­жения, основанные на предположениях. Такой анализ трудоемок, но не­обходим. Пытаясь определить, какая идея верна, а какая нет, человек дол­жен критически оценить основание, на котором покоится каждая сопер­ничающая точка зрения, и не позволять «общественному климату» чрез­мерно влиять на свое суждение.