ГИА. Тематическая подборка текстов для изложений

***

Недаром в полку звали его: Бритва.

В той кличке, которую ему некогда дали, было странное ясновидение. Капитан Иванов, попав, после многих мытарств в Берлин, занялся цирюльным делом. Служил

он в небольшой, но чистой парикмахерской и работал отлично.

Однажды, в очень жаркое, сизое, летнее утро, оба коллеги Иванова, пользуясь тем, что в это рабочее время посетителей почти не бывает, отпросились на часок.Вдруг прямо на белого Иванова свернул с тротуара плотный, низенького роста господин в черном костюме, котелке и с черным портфелем под мышкой. Иванов, мигая от солнца, посторонился, пропустил его в парикмахерскую. Иванов мгновенно узнал это подвижное, пухлое лицо с пронзительными глазками.

Господин молча сел перед зеркалом и, промычав что-то, постучал тупым пальцем по неопрятной щеке, что значило: бриться. Иванов, в каком-то тумане изумления, завернул его в простыню, взбил тепловатую пену в фарфоровой чашечке, кисточкой стал мазать господину щеки, круглый подбородок, и все это делал машинально — так

он был потрясен встречей с этим человеком.

Иванов открыл бритву, и когда стал точить ее о ремень, вдруг очнулся от своего изумления и почувствовал, что этот человек в его власти.

Он приблизил синее лезвие бритвы к мыльной маске и очень тихо сказал:

— Мое почтение, товарищ, давно ли вы из наших мест? Нет, прошу вас не двигаться,

а то я могу вас уже сейчас порезать.

Иванов тупым краем бритвы снял лишние хлопья пены и продолжал:

— Я вас очень хорошо помню, товарищ... Простите, вашу фамилию мне неприятно произнести. Помню, как вы допрашивали меня, в Харькове, лет шесть тому назад. Помню вашу подпись, дорогой мой... Но, как видите, я жив.

(По В. Набокову)

***

Ваганова убили под Архиповской во время прорыва фронта. Он ворвался в деревню, занятую неприятелем. С ним был товарищ. Они могли спастись, но под товарищем убили лошадь. Он был схвачен гитлеровцами, прежде чем успел встать на ноги. Ваганов вернулся, чтобы умереть вместе с ним. Дрался он отчаянно. Тело Ваганова опознал лишь генерал-майор Башилов, его приемный отец. С бледным лицом, сведенным страшной гримасой боли, и пустыми глазами Башилов опустился на колени и поцеловал сына в обезображенный рот. Стянул с плеч бурку и осторожно, словно боясь разбудить, укрыл его.

...Я видел Ваганова однажды.Я обосновался в большой чистой избе на краю деревни. Два всадника, расплескав лужу, вынеслись на околицу и, завернув коней, осадили их у нашего дома.Один из них, кургузый, спешился, кинул поводья своему спутнику и, грузно переваливаясь на толстых ногах, заковылял к двери. Испуганно охнула, сорвавшись на низах, гармонь, вскочил танкист, отдавая честь.

— Отдыхайте, отдыхайте! — ворчливо бросил тучный кавалерист.

Шаги его глухо прозвучали по земляному полу сеней, распахнулась дверь, и я увидел

красное лицо, сердитые глаза и кургузую, с наклоном вперед, фигуру грозного генерала Башилова. Я встал. Дверь вновь распахнулась, в горницу стремительно шагнул высокий кавалерист, прибывший вместе с генералом. Крыло бурки зацепилось за косяк, полы разлетелись, обнаружив в своем нутре тонкую, как тростина, юношескую фигуру Ваганова. Кавалеристы ушли за печь, но я слышал их тихий разговор.

— Испугался я нынче за тебя, Алеша. Больно уж ты горяч...

Этот голос, как будто вобравший в себя все тепло мира, поразил меня. Неужели обладатель его тот самый Башилов, чей ворчливо-недовольный бас я слышал несколько минут назад?

— Ну что ты, отец. Ты же знаешь, меня пуля не берет!

— Не берет, не берет... А только смотри, ты у меня один, — с трещинкой хрипотцы

сказал голос.

Скрытая нежность — эта обычная изнанка суровых душ — казалась мне поразительной в Башилове. Один из самых лихих рубак конного корпуса, Башилов был уважаем всеми, но никем не любим. А между тем он обладал всеми качествами, которые привлекают к командиру сердца подчиненных. Он был заботлив, справедлив

и совершенно немелочен в своей требовательности. Нигде не жилось солдатам лучше, чем в бригаде Башилова, но он был замкнут и суров. Говорили, что Башилов потерял семью в первые дни войны...

(По Ю. Нагибину)

***

Ваганова генерал подобрал на Полтавщине, когда бригада с боями вырвалась из

окружения. Ваганов спал в придорожной канаве, положив голову на кулак, рядом с ним валялось странное самодельное оружие: кухонный нож, всаженный в длинную толстую палку. Мальчик дрожал и плакал во сне, но, разбуженный прикосновением руки генерала, сразу вскочил, схватился за свое оружие со злобным блеском мгновенно проснувшихся глаз. Оказалось, он поджидал гитлеровцев. Поджидал двое суток и, не выдержав, уснул. Его мать и сестренки погибли от вражеской бомбы в доме, когда он лежал на огороде, чтоб лучше видеть бомбежку. Говорил мальчишка неохотно, каждое слово приходилось рвать из него чуть не клещами.

— Пропадет малец, — сказал адъютант генералу. — Может, возьмем его с собой?..

Генерал ничего не ответил, он только хмуро пощипывал жесткую щетину усов.

— Зато, — сказал мальчишка, бледными страстными глазами дерзко глядя прямо в лицо генералу, — вы тикаете — и тикайте! А мне фашистов убивать надо!

— Дурак, — с удивившей адъютанта мягкостью проговорил генерал, — убивать вышел, а сам дрыхнешь в канаве. Да и кого ты такой вот убьешь? Идем с нами, мы тебя научим воевать. Это вот, — он тронул висящую на боку шашку, — получше твоей орясины.

Мальчишка жадностью взглянул на шашку:

— А мне такую дадите?

— Покажешь себя — свою отдам!.. Два мрачных лица — одно — юношеское, со следами недавних слез, другое — сухое и старое — тронулись улыбкой... Определив Ваганова во второй эскадрон, генерал, казалось, забыл о нем совсем. Только через год призвал он его к себе, показал свой знаменитый удар, разнимающий надвое человека, и усыновил. В течение всего этого года генерал незаметно для окружающих внимательно следил за Вагановым. Он укрепился в своей первой догадке, что в этом юноше горит огонь более сильный, чем в других оскорбленных душах...

— Все-таки побереги себя, Алеша, — говорил генерал. — Не век же тебе убивать. С

твоей душой далеко шагнуть можно.

(По Ю. Нагибину)

***

— А здесь изображен особенно важный момент... — донесся до Сени голос экскурсовода в сандалиях. Что за момент, он уже не слышал. Ему показалось, словно чье-то волшебство разорвало заколдованную тишину и неподвижность. Сене показалось, что все ожило. Он увидел маленького барабанщика.

Круглые бомбы с треском выбрасывали желто-красные букеты взрывов. Громкое щелканье выстрелов било по ушам. Воздух гудел от криков тысяч людей, содрогался от залпов тяжелых бомбических пушек и мортир. И, как ни странно, слышался сквозь шум боя спокойный голос Нахимова, поднявшегося на оборонительную башню, ворчливый бас хирурга Пирогова, скрип ведер на коромысле сестры милосердия Даши Севастопольской. А маленький барабанщик в зеленом мундире с белой перевязью выбивал спокойную негромкую дробь.

Уже не нужен был сигнал тревоги. Солдаты пехотного полка почти построились в

ощетинившуюся длинными штыками колонну. Не нужен был сигнал атаки. Все и так

знают, что начнется она сейчас.

И все-таки барабанщик бил. Он стоял совсем спокойно среди тонкого свиста пуль и шуршания тяжелых ядер. Он чуть расставил ноги и склонил голову, глядя, как ровно пляшут, палочки на желтой коже высокого барабана.

И Сеня понял, что это и есть важный момент. Было очень важно, что мальчик-барабанщик оставался очень спокойным и палочки не сбивались с ровного ритма. Вы слышали когда-нибудь, как в рокот грозного ливня, шум ветра и трескучие раскаты вливается негромкий звон струи, ударившей в пустое ведро? Кто-то выскочил на секунду и сунул его под водосточную трубу. «Тра-та-та-та», — часто бьют капли о металлическое дно. И гроза словно отходит и делается спокойнее. Так же и ровная дробь маленького барабанщика в грохоте штурма.

Сеня сел на бруствер. И показалось Сене, что он встретил хорошего друга. Ведь он тоже был из беспокойного племени мальчишек. Он был таким же, как те мальчишки, которые помогали отстаивать Севастополь и в прошлом веке, и позже, когда немецкие снаряды разбивали памятники и дома.

(По В. Крапивину)

***

Когда свои войска наступают, солдату не с руки бывает попадать в тыловой госпиталь. Лучше всегда на месте, в медсанбате, свою рану перетерпеть. Из госпиталя же долго нужно идти искать свою часть, потому что она, пока ты в госпитале томился, уже далеко вперед ушла.

Шел я однажды из госпиталя в свою часть и увидел ветряную мельницу при дороге. Ну, я гляжу, мельница тихо кружится по воздуху. Неужели, думаю, там помол идет? Мне веселее стало на сердце, что люди опять зерно на хлеб мелют и война ушла от них. Подле мельницы я увидел ещё, как крестьянин пашет землю под озимь.

Оказывается, немцы угнали из их села всех годных людей, а на месте оставили только малолетних детей и изнемогших от возраста стариков и старух. Сухорукого немцы не взяли по его инвалидности, а того малого, что на мельнице, оставили помирать как чахоточного.

— Нас тут двое работников во всем нашем погорелом селе, — сказал мне сухорукий.

— Мы одни и можем еще терпеть работу, а у других силы нету — они маленькие дети. А старым каждому по семьдесят лет и поболее. Вот мы и делаем вдвоем запашку на всех.

— А сколько ж у вас всего-то душ едоков? — спросил я у сухорукого парня.

— Всего сорок три души осталось, — сообщил мне сухорукий. — Нам бы только до лета дожить... Как закончим пашню, так тележку на шариковых подшипниках начнем делать: легче будет, а то силы мало — у меня одна рука, у того грудь болит... Нам зерно надо с базы возить — за тридцать два километра.

— А лошадей или скотины неужели ни одной головы не осталось? — спросил я у сухорукого.

— Не осталось. Скотину немцы поели, лошади пали на работе, а последних пятерых коней и племенного жеребца они с собой угнали.

— Проживете теперь? — спросил я.

— Отдышимся, — ответил мне сухорукий. — У нас желание есть: видишь — пашем вот вдвоем да ветер нам на помощь. Кое-кто от немцев с дороги сбежит — тот воротится, запашку с весны большую начнем, ребятишки расти будут... Старики вот только у нас ветхие, силы у них ушли, а думать они могут...

— А это кто ж вам придумал такую пахоту? — спросил я.

— Дед у нас один есть, Кондрат Ефимович. Он нам сказал — как надо, а мы сделали.

С ним не помрешь.

И жалко мне было сразу разлучаться с этим сухоруким пахарем. Однако мне, как солдату, некогда было далее на месте оставаться. Я поцеловался с ним на прощание, чувствуя братство нашего народа: он был хлебопашец, а я солдат. Он кормит мир, а я

берегу его от врага. Мы с пахарем живем одним делом.

(По А. Платонову)

***

Нам было тогда и по двадцать лет и по сорок одновременно. Мы мечтали вернуться в тот солнечный довоенный мир, из которого ушли, запомнив его прекрасную утреннюю яркость и тишину.

Долгие четыре года войны каждый час чувствовал возле своего плеча огненное дыхание смерти, молча проходил мимо свежих бугорков с надписями химическим карандашом на дощечках. Мы не утратили в себе прежний мир юности, но мы повзрослели на двадцать лет и, мнилось, прожили их так подробно, так насыщенно, что этих лет хватило бы на жизнь двум поколениям.

Мы узнали, что мир и прочен, и зыбок. Мы узнали, что солнце может не взойти утром, потому что его блеск, его тепло может уничтожить бомбежка, тогда горизонт утонет в черно-багровой завесе дыма. Порой мы ненавидели солнце — оно обещало летную погоду и, значит, косяки пикирующих на траншеи «юнкерсов». Мы узнали, что солнце может ласково согревать не только летом, но и поздней осенью, и в жесточайшие январские морозы, но вместе с тем равнодушно и беспощадно обнажать своим светом во всех деталях недавнюю картину боя,

Мы узнавали мир вместе с человеческим подвигом и страданиями. Мы входили в разрушенные, безлюдные города, дико зияющие черными пустотами окон, провалами

подъездов. Поваленные фонари с разбитыми стеклами не освещали толпы гуляющих на израненных воронками тротуарах, и не было слышно смеха, не звучала музыка, не загорались веселые огоньки папирос под обугленно-черными тополями пустых парков.

(По Ю. Бондареву)

***

Война была жестокой и грубой школой, мы сидели не за партами, не в аудиториях, а в мерзлых окопах, и перед нами были не конспекты, а бронебойные снаряды и пулеметные гашетки. Мы еще не обладали жизненным опытом и вследствие этого не знали простых, элементарных вещей, которые приходят к человеку в будничной, мирной жизни. Мы скрывали нежность и доброту. Слова «книги», «настольная лампа», «благодарю вас», «простите, пожалуйста», «покой», «усталость» звучали для нас на незнакомом и несбыточном языке.

Но наш душевный опыт был переполнен до предела, мы могли плакать не от горя, а от ненависти и могли по-детски радоваться весеннему косяку журавлей, как никогда не радовались — ни до войны, ни после войны. Помню, в предгорьях Карпат первые треугольники журавлей возникли в небе, протянулись в белых, как прозрачный дым, весенних разводах облаков над нашими окопами — и мы зачарованно смотрели на их медленное движение, угадывая их путь в Россию. Мы смотрели на них до тех пор, пока гитлеровцы из своих окопов не открыли автоматный огонь по этим корякам, трассирующие пули расстроили журавлиные цепочки, и мы в гневе открыли огонь по фашистским окопам.

Наше поколение — те, что остались в живых, — вернулось с войны, сумев сохранить, пронести в себе через огонь этот чистый, лучезарный мир, веру и надежду. Но мы стали непримиримее к несправедливости, добрее к добру, наша совесть стала вторым сердцем. Ведь эта совесть была оплачена большой кровью. И вместе с тем четыре года войны мы сохраняли в себе тепло ушедшей юности, мягкий блеск фонарей в новогодних сумерках и вечерний снегопад...

Война уже стала историей. Но так ли это? Для меня ясно одно: главные участники истории — это Люди и Время. Не забывать Время — это значит не забывать Людей, не забывать Людей — это значит не забывать Время.

(По Ю. Бондареву)

ВАРИАНТ 3

Мы живём в такое время, когда между разными странами, нациями ежедневно проис­ходят какие-либо конфликты и разногласия. Причиной тому является отсутствие взаимопо­нимания и уступчивости. Это касается как целого народа, так и каждого его представителя. Ведь межнациональным конфликтам часто предшествует отсутствие взаимопонимания от­дельных людей. Значит, всем нам нужно в первую очередь учиться понимать другого чело­века, прощать чужие ошибки, избавляться от собственных обид, помня, что важнейшим за­коном жизни является именно умение прощать.

Жизнь человека удивительна и... непредсказуема. В ней всегда найдётся место радо­сти и печали, пониманию и обидам, похвале и критике, верности и предательству. Человеку нередко приходится претерпевать оскорбления и унижения. Но стоит ли держать зло на лю­дей, обидевших нас? Всем нам, конечно же, сгоряча кажется, что просто необходимо отом­стить нашим обидчикам. Но чего мы в результате этого добьёмся? Обострения противоречий - только и всего. НЕПРОЩЕНИЕ может стать причиной более серьёзных противоречий: об­мана, оскорбления, унижения, предательства или даже преступления. Агрессия, злоба не да­ют сосредоточиться на чем-то более важном. Каждый день человек ходит и думает о том, что его обидели. Негативные мысли начинают разрушать его, он нервничает, раздражается, пе­рестает улыбаться и даже может заболеть. Ведь доказано, что в результате сильной обиды могут развиться самые страшные болезни. А нужно ли это? Нет. Нет. Нет.

Каждая обида - это своеобразное испытание человека на прочность. Если человек су­меет простить, значит, он смог выдержать это нелёгкое испытание и показать своё моральное превосходство. Как жаль, что это мы понимаем не сразу, а лишь спустя некоторое время, ко­гда уже становится гораздо труднее исправить свои ошибки.

Все мы на определённом этапе своей жизни можем причинить боль кому-либо, но все мы ждём прощения, понимания, доброго отношения от других. Так давайте же избавимся от собственных обид и примем этот непростой закон: ПРОЩАТЬ. Прощение необходимо для того, чтобы в будущем не болеть и не чувствовать себя никчемным, лишним, ненужным. Ведь именно научившись прощать, мы сумеем решить многие наши проблемы, получим возможность наслаждаться любовью родных и близких, любить самим, дарить радость. И в нашем сердце тогда будет место лишь для светлых и жизнерадостных мыслей, для добрых планов на будущее, для ощущения полноты жизни. Одним словом, научившись прощать, мы сумеем достойно прожить нашу жизнь.

(По Т. Бикташеву)

ВАРИАНТ 2

Родился человек. Но кто знает, что будет из него? Понятие человека вообще так без­гранично, что на такой вопрос отвечать невозможно. Из ребёнка может выйти великий ху­дожник, великий мыслитель, великий деятель, может выйти Аристотель, Колумб или Шек­спир - словом, один из тех людей, которых называют благодетелями человечества. Может, разумеется, выйти не только простой, обыкновенный человек, но даже и человек совершенно ничтожный.

От каких же причин всё это зависит? На этот вопрос обыкновенно отвечают, не запи­наясь: от воспитания, от обстоятельств частной жизни - словом, от всевозможных влияний, только не от самого человека. Но жестоко ошибаются те, кто дальше такого взгляда ничего не видит. Не из обстоятельств чаще всего проистекает величие и достоинство человека. Это подтверждает ежедневный опыт. Часто, несмотря на все хлопоты родителей, наставле­ния, наказания, награды не производят желаемого действия: книги не дают мыслей, картины природы не дают ощущений, и, вообще, все возможные действия на питомца не рождают его самодеятельности, а нередко даже мешают её развитию.

Совершенно ясно, что каждый человек может развиваться только тогда, когда разви­вает сам себя. Воспитание, образование не производят развития, а только дают ему возмож­ность; они открывают пути, но не ведут по ним. Идти вперед в своем развитии человек мо­жет только на собственных ногах, в карете ехать нельзя. Никто не сможет воспитать челове­ка, если она сама себя не воспитывает.

Наша родина представляет нам много примеров самобытного развития. Даже до по­следнего времени большая часть наших замечательных людей - самоучки, люди, получив­шие в окружающей среде только слабое указание, слабый толчок и сами создавшие свою деятельность. Вспомните Ломоносова, бегущего за обозом рыбы в Москву. Вот образец мно­гих наших деятелей.

(По материалам периодической печати)

>

(По Т. Бикташеву)

ВАРИАНТ 5

Все мы любим слушать музыку. Вкусы и предпочтения, правда, у всех разные: от шансона до Баха, Моцарта, Бетховена. А Вы когда-нибудь задавали себе вопрос, почему че­ловек любит слушать музыку и какую именно музыку. Диапазон ответов широк, начиная от примитивного «нравится - не нравится» до «будит душу», «заставляет задуматься». На са­мом деле все гораздо глубже.

С одной стороны, не будем исключать так называемый «человеческий фактор». Ведь мы все разные, и интерес к музыкальным направлениям также сугубо индивидуален. Однако, наука физика позволяет нам взглянуть на этот вопрос совсем в другом ракурсе. Человече­ский мозг не очень любит высокочастотные звуки. Этим можно объяснить такую популяр­ность эстрадной музыки. Звуки ее низкочастотны (порядка 40-66 герц). Отсюда и пристра­стия людей к «клубной» музыке. Низкие частоты, которые используются здесь, не напряга­ют, а даже в какой-то степени зомбируют людей.

Давно известно, что классическая музыка положительно влияет на организм человека, обладает оздоровительным эффектом. Во Франции пришли к выводу, что если играть коро­вам музыку Моцарта, они дают больше молока. В США во время уроков языка для пересе­ленцев проигрывали музыку Моцарта, Баха, Вивальди. Усвоение языка заметно ускорилось. В Японии в одной из пекарен хлеб выпекают под звуки Шестой симфонии Бетховена. Музы­ка звучит непрерывно - хлеб обладает исключительным вкусом. Появились даже термины «эффект Бетховена», «эффект Моцарта», потому что было замечено: классическая музыка оказывает положительное влияние на работоспособность мозга, приводит к тому, что мозг начинает генерировать так называемые тета-волны, что приводит к улучшению памяти, по­вышению внимания, которое гораздо дольше удерживается на предмете изучения.

Кто из нас не хотел бы иметь хорошую память, быть более внимательным?! Кто не хотел бы научиться преодолевать банальную лень?! Так вот, безусловно, один из рецептов - это музыка. Слушайте классику! Постоянно. Не надо специально усаживаться в кресло и во­ображать лубочные пейзажи, как иногда советуют, а просто сделайте классику, джаз звуко­вым фоном вашего бытия. Результат придет! Через месяц, два, три, но обязательно придет!

(По материалам периодической печати)

>

(По Т. Бикташеву)