Иногда ночью, просыпаясь, Чайковский слышал, как, потре­скивая, пропоет то одна, то другая половица, как бы вспомнив его дневную музыку и выхватив из нее любимую ноту.

Прислушиваясь к ночным звукам, он часто думал, что вот про­ходит жизнь, а все написанное — только небогатая дань своему народу, друзьям, любимому поэту Александру Сергеевичу Пуш­кину. Но еще ни разу ему не удалось передать тот легкий восторг, что возникает от зрелища радуги, от ауканья крестьянских де­вушек в чаще, от самых простых явлений окружающей жизни.

Нет, очевидно, это ему не дано. Он никогда не ждал вдохно­вения. Он работал, и вдохновение рождалось в работе.

Пожалуй, больше всего ему помогали леса, лесной дом, где он гостил этим летом, просеки, заросли, заброшенные дороги (в их колеях, налитых дождем, отражался в сумерках серп ме­сяца), этот удивительный воздух и всегда немного печальные русские закаты.

Он не променяет эти туманные зори ни на какие великолеп­ные позлащенные закаты Италии. Он без остатка отдал свое сердце России — ее лесам и деревушкам, околицам, тропинкам и песням. Но с каждым днем его все больше мурает невозмож­ность выразить всю поэзию своей страны. Он должен добиться этого. Нужно только не щадить себя.

К счастью, в жизни выдаются удивительные дни — вот такие, как сегодняшний. Он проснулся очень рано и несколько минут не двигался, прислушиваясь к перезвону лесных жаворонков. Даже не глядя в окно, он знал, что в лесу лежат росистые тени.

Он встал, подошел к окну. Дом стоял на пригорке. Леса ухо­дили вниз, в веселую даль, где лежало среди зарослей озеро.

Там у композитора было любимое место, оно называлось Рудым Яром.

Сама дорога к Яру всегда вызывала волнение. Бывало, зимой в сырой гостинице в Риме он просыпался среди ночи и начинал шаг за шагом вспоминать эту дорогу: сначала по просеке, где около пней цветет розовый иван-чай, потом березовым грибным мелколесьем, потом через поломанный мост над заросшей реч­кой в корабельный бор.

Он вспоминал этот путь, и у него тяжело билось сердце. Это место казалось ему наилучшим выражением русской природы.

Размышления о «чувстве слова»*

А действительно, что это такое? Педагоги отвечают, что без чувства слова человек, даже знаток орфографических правил, никогда не станет грамотным.

Чувство слова — это, во-первых, знание языковых законов и системных связей, благодаря которым человек не умеет де­лать ошибки, пишет и говорит правильно. Вспоминается пуш­кинское: «Как уст румяных без улыбки, Без грамматической ошибки...» Обычно говорят: «Он Пушкин, ему можно». В Лицее звали его Французом потому, что по-французски он заговорил раньше, чем по-русски, и даже первые стихи у него были на французском! Невозможность представить русской речи без ошибки для Пушкина объясняется не только влиянием форм (в данном случае русских и французских), но прежде всего тем же чувством слова, прямо-таки заставляющим нас делать ошибки там, где сами правила противоречат грамматическим моделям. Прислушаемся: многие говорят «звонит» — не грам­матическая, но все же ошибка. Между тем влияние давнего процесса переноса ударения на основу очевидно: гонит, стонет, тонет, клонит. То же проявляется и на письме. Даже при знании многочисленных моделей русского языка, их взаимовлияния без чувства слова выбрать необходимую ох как непросто!

Чувство слова... Оно формируется активной работой над книгой, над речью, над эстрадными миниатюрами, над поли­тическими выступлениями, над текстом лекции в институте. Но развивается оно и в процессе создания обычного школьного сочинения. Приступая к написанию, всегда необходимо помнить о том, что в разных ситуациях одно и то же слово может звучать по-разному, что слово — это не только феномен, отличающий че­ловека от животного мира, но и сила, данная ему, и важно умело ею воспользоваться. Слово полководца определяет участь сраже­ний и народов. Слово оратора начинало и кончало столкновения между государствами. Слово может ранить, и не метафорически. Горький, писавший «Жизнь Матвея Кожемякина», так ясно увидел внутренним взором рану героя, что сам рухнул без созна­ния, а тонкая струйка крови сочилась из груди писателя, обра­зуя темное пятно на рубашке. Гоголь писал смешные рассказы, чтобы развеселить себя, когда случалась депрессия. А Байрон за четыре ночи написал поэму «Абидосская невеста», чтобы ото­гнать душившие его слезы. Написал — и понял, что настроение изменилось, что горечь и приступы самобичевания передались бумаге, на которой темнели строки законченной поэмы. Для Тараса Шевченко самым страшным наказанием оказался за­прет писать и рисовать, наложенный на него Николаем I. Власть человека над языком, умение выразить тончайшие колебания души и самые заветные мысли — это и есть «чувство слова».

Язык управляет миром. Язык управляет человеком. Но управ­ляет он им не как тиран, а предлагает систему суждений и ори­ентиров в мире, исполненном еще не познанных вещей, не сде­ланных открытий, не созданных образов.

Умение создавать каламбуры, как и умение сочинять стихи «на спор», а то и перед зрительным залом, немедля ни мину­ты, — безусловное проявление «чувства слова». Н. Богословский не только известный композитор, но и обладавший этим чувством мастер остроумных розыгрышей, содержавших шутку, а иногда и насмешку. И становится очевидным, что чувство слова — одно из важнейших и очень редких качеств человека, который умеет создавать, который видит то, что сокрыто от остальных, который может метко и остроумно ответить собеседнику или удивить его яркой мыслью или неповторимой строкой. Умение грамотно писать. Умение быть творцом. Остроумие. Возможность отно­ситься к слову так, как дети: уважительно, удивленно и восхи­щенно. Все это и составляет «чувство слова», делающее человека интересным и желанным, мудрым и романтичным.

В. П. Астафьев. «Последний поклон»*

Одна из основных тем в творчестве В. П. Астафьева — человек и природа — с особой любовью раскрыта в автобиографической повести «Последний поклон». Природа является не просто фо­ном, декорацией в произведении, а неотъемлемой частью жизни главного героя, стремящегося к гармонии с окружающим ми­ром. При описании пейзажа Астафьев использует богатейшие возможности языка, в том числе глагольную метафору, которая позволила писателю в живой, образной и одновременно эконом­ной форме показать растительный и животный мир сибирского края. В жизни растений, птиц писатель подмечает незаметные на первый взгляд детали, находит в них аналогию человеческим действиям и состоянию: млел березнячок; горбатились боярки; подорожник набирался сил; осинник густо взнимался по ко­согору; дерево жалуется, умеет стонать и плакать нутряным, безутешным голосом; ласточки наговаривали меж собой.