Глава 1. Современники Сократа: Платон, Ксенофонт
Введение.
«Что же, по-твоему? Клясться мне Юпитером Камнем по древнему обычаю римскому? А ведь если верно суждение Платона, что бог никогда с человеком не общается, скорее услышит меня камень, чем Юпитер!»
Апулей, «О божестве Сократа».
Выбор темы обоснован, прежде всего, моим личным желанием разобраться в семантике занятнейшего термина «даймон» и вообще в проблематике такого каверзного и курьезного морально-этического образования как «Даймон Сократа». Для этого я и пытаюсь задействовать в своей работе хоть сколько-нибудь широкий спектр мыслителей с их теориями и мнениями, дабы увеличить себе базу материала для последующих анализа и синтеза. Так же при выборе темы меня заинтриговала общая внешняя заинтересованность термином «даймон», с раскаленными дискуссиями всплывающими, то в интернете, то в случайной беседе, но содержащих какое-то абсурдное количество неточностей и просто пустых домыслов уже очевидных мне, как человеку лишь поверхностно знакомому с заявленной темой. В одной из интернет-конференций мне даже случилось наблюдать как некто лихо, используя только одну-единственную посылку, основанную на его сумбурном понимании термина «даймон», пытался сформировать силлогизм, утверждающий не-атеистичность сущности Сократа. Такая ситуация вокруг занятного, комплексного и, как бы необычно это не звучало, поучительного термина кажется мне неправильной, хотя и понятной, а отсутствие доступной и простой литературы усугубляет ее. Этим исследованием я хочу внести ясность касаемо даймонов и их сакрального (или не особо) назначения хотя бы в один разум – свой собственный; а, если работа удастся, то и в какие-нибудь другие мыслильни. Наконец, исследование это видится мне необходимым, хотя бы потому что, когда я принял решение взяться за него, мой даймон не стал мне противиться, сидел тихо, молча, не бузил и не ворочался, за что ему отдельное «спасибо».
Цель данной работы мне видится как некоторая, насколько возможная, систематизация знаний о даймонах, существах порожденных мифологией, но, не смотря на это, а, может быть, и благодаря тому, сумевших занять отдельное место в истории философии. Прежде всего, меня интересует даймон Сократа, поэтому все находки будут, в итоге, тем или иным образом, соотнесены с результатами моей предыдущей работы носящей неоригинальное название «даймон Сократа» и построенной, в основном, на информации, почерпнутой из текстов Платона. Сейчас же имею я желание обратиться к другим авторам, как, например, к Ксенофонту Афинскому и Плутарху. Кроме того я хотел бы рассмотреть работы чуть более современных нам исследователей этой темы, чтобы иметь возможность подтвердить или, наоборот, опровергнуть свои находки и умозаключения.
В целом же, на данный момент, диалоги Платона являются основным вместилищем философии Сократа, но не все то, что в этих текстах приписывается сократовским устам, было извлечено из них. Провести грань между учением Платона и учением Сократа практически невозможно, да и задача это настолько объемна, что подойдет для отдельного углубленного и обширного исследования[1]. Поэтому говоря «даймон Сократа», я буду подразумевать не непосредственную сократовскую философию, но то как эту философию и, в частности, данный термин, восприняли другие люди, в том числе Платон и Ксенофонт, ведущие сократоведы и современники мудреца, знавшего, что он ничего не знает. Так же следует уточнить, что даймон Сократа я рассматриваю как частный случай проявления представления о даймонах вообще, а не отдельное и самостоятельное явление, хотя бы потому что Платон сам не чурается подобного и устами Сократа время от времени говорит о множественных даймонах, да еще и не брезгует ссылаться на сторонние источники имеющие отношение скорее к мифологии и космологии нежели чем к философии, например цитирование произведения Гесиода «Труды и Дни» в диалоге «Кратил». Не смотря на такую мою позицию касаемо самостоятельности сократовского даймониона, я считаю так же некорректным разбирать термин «даймон» не обращаясь при этом к даймону Сократа, как к наиболее подробно описанному и общеизвестному примеру даймона, а общие определения термина без ссылки на это частное его проявление кажутся мне лишенными основания.
Я не смог обнаружить подробных и обширных исследований, посвященных исключительно даймонам или даймону Сократа. Информация фрагментарна и разрозненна; чтобы получить представление о частном феномене даймона Сократа и о развитии термина необходимо собирать мозаику мнений, наблюдений и умозаключений. Большая часть из материалов, оказывавшихся в зоне моего доступа, не представляют особой философской ценности, но интересны с точки зрения формирования современного нам восприятия и понимания термина «даймон» и, кстати, смежного с ним, «гений», как, например, текст Евгения Абдуллаева «Гений и демон: о двух античных терминах в "Маленьких трагедиях"»[2], построенного на анализе произведений Пушкина, или заметка Джины Хьюстон «Расшифровывая Даймона»[3], подкрепляемая ее исследованиями трудов Хиллмана и Юнга. Тут же хочу я уточнить об ограничениях моей работы – в связи с моим невладением немецким и французским в достаточной для этого мере, у меня нет возможности обратиться к множественным исследованиям, написанными на этих прекрасных языках, поэтому, к сожалению, моя исследовательская основа ограничивается русскими и английскими текстами и переводами. Так же, имея возможность и используя шанс, хочу пристыдить себя недостаточным усердием в изучении древнегреческого, блаженнейшего из языков, и заявить следующую из этого мою невозможность обращения к множеству прекрасных первоисточников, в связи с чем я вынужден строить свои умозаключения на основании изменчивой информации субъективных переводов.
Достаточно подробно история развития термина в Древней Греции описана в статье «демон», опубликованной в энциклопедии Брокгауза и Ефрона[4], но статья эта, к сожалению, дальше античности не распространяется, а даймона Сократа низводит к банальным галлюцинациям. Статью я пересказывать не возьмусь, так как она является достаточно объемной и, при этом, легкодоступной. С приходом римлян и римскими же переводами Платона, «даймон» переплетается с термином «гений». С распространением христианства путаница усугубляется – «даймон» воспринимается то как злой демон-искуситель и истязатель, то как ангел-хранитель. Здесь же можно вспомнить еще и об однокоренном с нашим термине «эвдемония» («ευδαιμονία»), который указывает на стремление человека к счастью, обретающий новую жизнь с развитием психологии[5]. Семантический спектр термина «даймон» и производных от него «деймон», «демон» etc широк, ведь включает в себя и религиозные, и психологические, и философские коннотации. Историю каждого из значений необходимо прослеживать самостоятельно, да и работа эта крайне многоплановая, ибо кроме лингвистических особенностей необходимо учитывать и социально-исторические аспекты, и специальные, соответствующие области породившей рассматриваемое значение.
Структурно представляю я corpus своей работы разделенным на три главы. В первой главе я хочу обратиться к первоисточникам описательного характера, что ведали о Сократовом даймонионе и держали сказ о нем, а именно: Платону и Ксенофонту. В главе второй я желаю рассмотреть тексты написанные людьми лично Сократа уже не знавшими, но, тем не менее, от его времени не сильно удалившимися, а именно произведения Плутарха и Апулея. В третьей же главе волю я обратить свое внимание на встретившиеся мне работы исследователей античности, которые затрагивали обозначенных выше мыслителей в своих исследованиях по демонологии. Ну а в заключении – подведу итог.
Глава 1. Современники Сократа: Платон, Ксенофонт.
Противясь примерке принципа tabula rasa на свое сознание, я обращусь к своей предыдущей курсовой работе за описанием даймона Сократа в диалогах Платона и кое-какими другими мелкими подробностями, дабы не начинать ab ovo. Я волю перенести сюда существенную часть моей вышеобозначенной более ранней работы, так как нескромно считаю ее превосходно исполненной и достаточно емкой и информативной, чтобы такая эксгумация была оправдана.
“Даймоны – существа, созданные смешением души и воздуха, которые служат промежуточным звеном между людьми и богами, занимаются распределением сообщений, посланий, решений, прошений и прочего от богов к людям и наоборот. Они практически неуловимы органами чувств, но чистые, разумные души могут найти с ними общий язык, и тогда даймоны будут им спутниками и вожатыми не только в загробной жизни, но и, видимо, в «мире» людей. Даймоны для людей являются перводвижителями, они сообщают людям стремления. Большую часть стремлений, в итоге, можно обобщить как стремления к благу. Каждой душе, когда она рождается в нового человека, приписывается свой даймон, который, после смерти человека, проводит душу до места, где над ней вершится суд. Неизвестно что потом происходит с этим даймоном, но, после того как душа отбыла свое время в Аиде, и приходит время ей родится в другого человека, ей приписывается новый даймон. Даймоны, будучи между людьми и богами не являются ни смертными, ни бессмертными, ни мудрыми, ни невеждами, но они постоянно стремятся и к бессмертию, и к мудрости, как к благу, которым их тянет вечно обладать, потому что тогда они буду счастливы. Даймоны различают порочные и чистые души и стараются сторониться порочных, а к чистым, разумным – тянутся.Даймон Сократа сообщает Сократу предостережения в виде отрицательного категорического императива относительно того или иного действия, которое Сократ собирается предпринять. <…>Если мы берем в рассмотрение диалоги «Пир» и «Феаг», то даймон Сократа способен влиять на других людей, так, чтобы и они начинали более ясно воспринимать окружающий их мир, становились более разумными. Фактически это происходит через майевтику-родовспоможение, к которой даймон имеет непосредственное отношение: «повития же этого виновники – бог и я»[6].
”
Так же необходимо упомянуть, что кроме сообщения отрицательного категорического императива, который считается непреложным атрибутом даймона, ему иногда приписывается и противоположное качество – в диалоге Платона «Федр» и в трудах Ксенофонта и Плутарха можно встретить упоминания положительного императива исходящего от даймона к Сократу (об этом – ниже).
Главное, по моему мнению, что мне удалось обнаружить в процессе исследования – это аналогии между Сократом и его даймоном, которые отчетливо проявляются в некоторых текстах Платона. Фактически, Сократ приравнивается к даймону-Эроту[7]. Эрот, сын Пороса, олицетворения ловкости и сноровки, и Пении, олицетворения бедности, покровительствует хитрецу и мастерскому диалектику Сократу, ведущему почти-аскетический образ жизни. В диалоге «Феаг» Сократ описывает себя как мастера науки любви, а в диалоге «Теэтет» указывает на свою занятость в майевтике-родовспоможении на пару с неким богом. В «Пире», устами Диотимы описываются связи между Эротом и искусством любви, и долженствованием родить в прекрасном из-за стремления к бессмертию и благу. Сократ выводится как тот самый даймон-провожатый, направляющий людей к божественной мудрости-благу через майевтику, искусство любви, и бесконечно к мудрости стремящийся через любовь к мудрости, философию, доступную исключительно даймонам, ни живым, ни мертвым, ни богатым, ни бедным, ни мудрым, ни невежественным полубогам-полулюдям.
Я не знаю, является ли это мое умозаключение пустым домыслом или занятной находкой, но рассмотрение данного аспекта Платоновских диалогов вообще и даймона Сократа в частности мне, за время моей недолгой научной деятельности, встретить не довелось. Вполне вероятно, что изучение отдельно Эрота прольет должный свет на эту тему, но сейчас я не имею возможность таким исследованием заниматься.
Разобравшись с базовыми характеристиками Платоновского даймона Сократа, предлагаю перейти к другому современнику «мудрейшего из всех людей» – Ксенофонту.
Труд Ксенофонта «Воспоминания о Сократе» несет функцию, прежде всего, апологетическую, а, следовательно, и биографическую, нежели чем философскую, в отличие от Платоновских диалогов. Тем интереснее сравнивать тексты этих двух авторов по отношению к предполагаемому реальному Сократовскому учению.
Первая же глава первой книги «Воспоминаний» занимается интересующей нас тематикой – Ксенофонт оправдывает Сократа, утверждая, что тот не отрицал богов и новых не вводил, а наоборот, словом и делом их чтил и уважал. Ниже представлены фрагменты из текста интересующие конкретно меня. Часть из них не говорит непосредственно о даймоне, но скорее о некоем божественном проявлении, что, судя по контексту в котором тот или иной фрагмент присутствует, есть проявление именно демоническое или имеющее к нему отношение.
«Многим друзьям своим он заранее советовал то-то делать, того-то не делать, ссылаясь на указание божественного голоса, и, кто следовал его совету, получал пользу, а кто не следовал, раскаивался»[8]. Здесь Ксенофонт, вопреки устоявшемуся убеждению заявляет, что даймон Сократа нет-нет, да брезгует придерживаться исключительно отрицательного категорического императива[9]. Кроме того, в этом фрагменте советы даймониона распространяются, прежде всего, на окружающих Сократа людей, а не на него самого, что занятно.
«Что боги предоставили людям познать и делать, тому, говорил он, должно учиться; а что людям неизвестно, о том стараться узнать волю богов посредством гаданий: к кому боги милостивы, тому они дают указания»[10]. В аспекте этого утверждения, можно сделать вывод, что Сократ, как человек, которому боги дают указания, находился в их милости; и, хотя, согласно Ксенофонту, Сократ регулярно прибегал к гаданиям, надо учитывать, что в фрагменте гадание понимается не только как отдельный ритуал, но и как спонтанное толкование какого-нибудь знамения, что, как мне кажется, следует из текста.
Далее Ксенофонтовский Сократ изображен критикующим различные философские школы, заявляя, что они пытаются познать непознаваемое людьми божественное. Достается всем: и пифагорейцам, и атомистам, и последователям Зенона, и ученикам Гераклита. Возможно, в том числе, эта критика – нападка Ксенофонта на Платона с его собственной интерпретацией учения Сократа.
Финальное упоминание божественного в этой главе выглядит следующим образом: «Сократ был убежден, что боги все знают — как слова и дела, так и тайные помыслы, что они везде присутствуют и дают указания людям обо всех делах человеческих»[11]. В связи с этим утверждением Сократ рассуждал, что необходимо всегда поступать справедливо, даже если это угрожает собственному благополучию. В этом фрагменте повторяется примерно то же самое, что мы встречали у Платона, хотя здесь власть богов выражена чуть более тоталитарной, так как распространяется на всю жизнедеятельность вообще; хотя, при желании, то, что мы узнали о божествах у Платона, можно переосмыслить таким образом, чтобы оно соответствовало этому суждению.
В четвертой главе первой книги «Воспоминаний» Сократ беседует с неким Аристодемом «об отношении божества к человеку». Мудрец убеждает своего собеседника в необходимости жертвоприношения богам и периодических гаданий, объясняя, что люди должны быть благодарны богам, за то, что те, подобно гениальным, любящим живых существ художникам, сотворили человека таким образом, что он способен чувствовать и разуметь, и делать это, в отличие от животных, комфортно. Аристодем отвечает, что он тоже был бы рад почитать богов как Сократ, если бы они и ему посылали «советников для указания, что делать и чего не делать»[12]. Философ парирует тем, что все знамения и результаты гаданий и есть намеки всесильных богов о том что и как надлежит делать человекам. Сократ утверждает, что «божество обладает таким могуществом и такими свойствами, что может сразу все видеть, все слышать, везде присутствовать и сразу обо всем иметь попечение».
Глава эта интересна тем, что кроме утверждения о том, что Сократ имеет нескольких даймонов-советников, в ней нивелируется отличие этих самих советников от богов, будто и нет никаких полубогов-даймонов, о существовании которых нам поведал Платон, а есть исключительно боги и люди, а всякие промежуточные звенья между ними – домысел.
Перескакивая к четвертой книге, мы обнаруживаем, что Ксенофонт в третьей главе фактически дублирует диалог Сократа с Аристодемом меняя только порядок умозаключений, которые Сократ совершает вместе с «красавцем» Евфидемом, чтобы показать последнему заботу богов о людях. В этом диалоге именно боги являются «советниками» Сократа, о чем сообщается нам прямым текстом: «А к тебе, Сократ, сказал Евфидем, боги относятся, по-видимому, еще дружественнее, чем к другим: ты их даже не вопрошаешь, а они тебе дают указания, что делать и чего не делать»[13]. В целом, в этой главе боги снова описаны как всемогущие миротворцы, поддерживающие порядок во вселенной, требующие к себе со стороны людей искреннего и обширного повиновения.
Наконец, в последней, восьмой главе четвертой книги «Воспоминаний о Сократе» Ксенофонта мы натыкаемся на термин «демоний», который не встречается во всем остальном произведении, и, даже в этом тексте, Сократ с прежним упорством повествует не о даймоне, а про то, как перед своим судом он «пробовал обдумывать защиту перед судьями», но ему «воспротивился божественный голос»[14]. Эта глава интересна тем, что в ней обосновывается утверждение о том, что боги устремляют людей исключительно к благу. Они не воспрепятствовали смерти Сократа, потому что она является благой. Ксенофонт объясняет это так: если Сократ продолжит жить, то, старея, его способности и навыки будут ослабевать, что сделает его «хуже тех, кого он раньше превосходил»; более того, если Сократ будет осужден несправедливо, то смерть его будет воспринята как мученическая, а сам он станет примером, благодаря доброй молве о его благих поступках.
Упоминание «голоса бога» в Пире – несущественно и мимолетно (параграф 5). Зато куда интереснее слова Сократа, о том, что побуждает его объяснить законную разницу между любовью тела и любовью духа: «всегдашний мой сожитель Эрот подгоняет меня, чтобы я говорил откровенно против враждебного ему Эрота»[15]. Из этого фрагмента мы можем уловить обозначенную ранее связь, а, вернее, тождество между Сократовским божественным голосом и Эротом. Двойственность Эрота можно объяснить пониманием его как любви, и, точно так же как ранее в диалоге Сократ говорит о двух Афродитах – небесной и всенародной – так же и здесь Эрота, видимо, следует понимать не как непосредственно бога, а как проявление божественного, сообщающее тот или иной тип любви.
На этом наблюдении я бы хотел прервать свое рассмотрение Сократовского даймона у Ксенофонта и отправиться дальше. Подведу итог своему исследованию «Воспоминаний о Сократе» в переводе С. И. Соболевского. Ксенофонт, судя по всему, не разделяет даймона Сократа и богов как два принципиально разных типа существ; более того у Соболевского даже не артикулирован термин «даймон», и только один раз нам удается глазами ухватить «демония» - в названии восьмой главы четвертой книги «Воспоминаний». Божественный голос Сократу Ксенофонта указывает не только чего не делать, но и то, что сделать было бы полезно. Вдобавок к этому, тот же божественный голос, самоуверенно используя Сократа как медиум, сообщает окружающим мудреца людям как им стоит поступить в том или ином случае. Судя по всему, те же божества, что ответственны за вербальную коммуникацию с Сократом, проявили себя при создании мира и жизни, как гениальные, любящие живых существ художники. Они же отвечают за порядок во вселенной. Боги всесильны, всезнающи и вездесущи, они проникают во все дела людей, а от последних просят к себе уважения, путем жертвоприношений и гаданий и повиновения своей воле. Испытав милость к человеку их уважившему, боги могут предоставить ему пророческое знамение. Именно таким образом, судя по всему, Сократ и получает свои божественные советы.