Глава 2. Марксистское сознание

Война Богов.На самом деле даже в советской Психологии все было вовсе не однозначно, и многие психологи видели сознание отнюдь не только как часть психи­ки. Впрочем, намеки на это я уже приводил. Но чтобы их рассмотреть, придется освободиться от политического ядра советской Психологии, а для этого его описать и рассмотреть.

Марксизм прорвался в Психологию вовсе не только на силе политического дав­ления на ученых сверху, со стороны Властей. Это они сейчас так объясняют, когда

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

хотят оправдаться в том, что делали подлости: нас вынуждали, попробовали бы вы сами говорить в ту эпоху иначе! Что ж, их можно понять. Но и понять тоже полити­чески, а не научно. Научно это объяснение не принимается, потому что эти психо­логи и философы не просто отрекались от своих воззрений на природу действитель­ности, чтобы потом крикнуть: и все-таки она вертится! Нет, эти люди как-то так безоговорочно были марксистами и сращивали Психологию с Марксизмом.

Впрочем, тут я не прав. Никто из советских психологов этого не делал. Не было для них никакой психологии, которую можно было бы срастить с новой идеологией. Они честно положили жизни, чтобы вырастить новую Психологию из тех немногих и не очень глубоких психологических наблюдений, что были сделаны классиками Марксизма. Они не сращивали, они взращивали.

Как же так получилось, что при этом советская Психология так совпа­дает с зарубежной, точно не было железного занавеса и разрыва в 70 лет?

А вот это заслуга не ее, а как раз классиков Марксизма. Когда они дела­ли свои высказывания, они размышляли о той силе, которая скрывается в только еще подымавшейся тогда естественной Науке. И классики ее чуяли и понимали, что эту силу ни в коем случае нельзя ни упустить, ни оставить врагу. Ее надо запрячь, как бешеного быка, рвущегося к власти, и его поры­вом разбить ворота вражеской крепости. Потом быка можно будет поставить в его научное стойло, а самим занять тронную залу. Но потом. Вот почему классики Марксизма очень ратовали за то, чтобы выглядеть творцами Науки или хотя бы научной революции. На западе, как вы понимаете, хотели того же, откуда и сходство.

Маркс, из которого в первую очередь и выводили психологическую те­орию, психологией глубоко не занимался. С. Л. Рубинштейну, который по­старался раскопать у него все, что хоть как-то можно было подтянуть к пси­хологии, удалось написать лишь две статьи, в общей сложности на пятьдесят страниц. И это была не простая работа, потому что, как он сам пишет в 1933 году: «Мы не найдем, как известно, в собрании сочинений Маркса специально психологических трактатов. Но в различных его работах, как бы попутно, этим гениальным умом разбросан ряд замечаний по разным вопросам психологии» (Ру­бинштейн, Проблемы психологии в трудах Маркса, с. 19).

Вот из этих, походя брошенных, намеков и родилась вся огромная со­ветская Психология, частью которой и было то понимание сознания, кото­рое не допускает очищения. Если я хочу прийти к очищению, я должен это понимание сознания распознавать с первого взгляда. Для этого мне придется его описать, создать портрет марксистского сознания. Для меня это уже очи­щение, потому что такое понятие о сознании было частью моей культуры и проникало в меня помимо моей воли и помимо осознавания. Кстати, будет проникать в сознание русских людей еще десятилетия, потому что ушло в обычное мышление.

Я беру за основу работы Сергея Леонидовича Рубинштейна потому, что он был умным человеком и таких откровенных ляп, как составители поли­тических словарей, не допускал. Это значит, во-первых, что в его лице мар­ксистская Наука действительно сделала все, чтобы обосновать верность сво­его видения. И если Рубинштейн и подобные ему большие психологи не смогли сделать советскую Психологию действенной Наукой, то, значит, они

Глава 2. Марксистское сознание

исчерпали ее возможности. Но это, в свою очередь, означает, что с ними мы оказываемся на пограничье одного из мировоззрений, на той линии, за которую еще никто не ходил. Истина разлита повсюду, в том числе и в марксизме, но ответы где-то там, за линией, раз их не нашли здесь.

Нет, создание портрета марксистского сознания — это не причуда. Это основание и основание действительное и по-своему очень качественное.

Итак, несмотря на то, что статья «Проблемы психологии в трудах Карла

Маркса»,вероятно, была одной из первых публикаций Рубинштейна, он ощущается глубоким и основательным мыслителем. Это отнюдь не полити­ческая агитка, а полноценное исследование, в котором психолог искренне пытается пройти весь путь от некоего исходного посыла, через все возможные рассуждения, до ответа или хотя бы до исчерпания этого пути. Думаю, после него все попытки других психологов перепевать эту тему добавляли лишь малые крохи. Это классика психологии и останется навсегда в ее истории.

Рубинштейн не бросается сходу размахивать цитатами. Сначала он рису­ет исходные условия задачи. Правда, рисует как искренний, идейный марк­сист. Они таковы. В мире ощущается кризис Психологии. Во всяком случае, об этом отчетливо заявляют известные немецкие психологи Кёлер и Бюлер. Для марксиста не имеет значения, действительно ли их Психология пережи­вает кризис, главное — иметь повод ввести наши танки. Раз Кёлер и Бюлер говорят о кризисе в психологии, значит, там кризис. И этим можно восполь­зоваться. В чем же суть кризиса?

«Не принимая того решения основной проблематики современного кризиса психологии, которое попытался дать Бюлер в своей работе "Кризис психологии", можно, пожалуй, с ним согласиться в том, что узловой является та проблема, которая особенно заострилась в конфликте между интроспективной психоло­гией, поведенчеством и так называемой психологией духа» (Там же, с. 20).

На деле, конечно, ему все равно, что там за кризис, лишь бы о нем заявили сами западные психологи. Эта часть работы — откровенный полити­ческий заказ. Главное — иметь повод громко заявить — у нас есть решение всех ваших проблем! Оно — в марксизме!

Я говорю это так уверенно потому, что никто из западных психологов даже не отозвался на все подобные предложения о братской помощи. Они только дико косились на эту «универсальную отмычку» и продолжали бурно развивать свой кризис, и докатились до того, что так критиковавшие их советские психологи, как только появилась возможность, бросились в Аме­рику, подобно Ярошевскому. Хоть помереть в обетованной стране загниваю­щего капитализма!

Нет, здесь пока еще у Рубинштейна Науки нет. И вообще эта часть ин­тересна только тем, что уже в ней можно разглядеть «сквозь глаза марксис­та» понятие сознания, как оно существовало в разных школах Психологии. А точнее, в интроспективной или субъективной психологии, в бихевиориз­ме и русской рефлексологии, а также в феноменологии, которая здесь на­звана психологией духа.

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

На самом деле Рубинштейн, говоря об интроспективной психологии, говорит не о действительной интроспективной психологии. Он как бы из­влекает квинтэссенцию, идеальный образ этого направления, да еще и де­лает его полярным, дорисовывая, доводя взгляды субъективистов почти до абсурда. Именно поэтому он ни на кого определенно не ссылается, а говорит в общем, почти такими же политически чеканными фразами, как Краткий философский словарь.

«Господствующая концепция психики, установленная традиционной инт­роспективной психологией, отождествляет психику с явлениями сознания; зада­ча психологии, согласно этой концепции, заключается в том, чтобы изучать яв­ления сознания в пределах того индивидуального сознания, которому они непосредственно даны; бытие психики исчерпывается ее данностью, пережива­емой в сознании. <...>

Задача интроспекции, как метода, в том и заключается, чтобы вычленить психическое из всех объективных опосредовании. Это, по существу, радикально идеалистический тезис: все материальное, внешнее, физическое опосредовано че­рез сознание, через психику; психика же есть первичная, непосредственная дан­ность. В своей непосредственности она замыкается во внутреннем мире и пре­вращается в сугубо личностное достояние. Каждому субъекту даны только явления его сознания, и явления его сознания даны только ему. Они принципиаль­но недоступны другому наблюдателю» (Там же, с. 20—21).

Это не ложь и не клевета на субъективную психологию. Рубинштейну до нее просто нет дела. Где-то в это время бродит по Москве выкинутый из жизни, голодный и забытый великий русский психолог Георгий Иванович Челпанов, чей Институт экспериментальной психологии разгромлен всего десять лет назад. Лучший в мире институт! И там все было не так, там, как и в Германии, из самонаблюдения рождался научный метод, дающий воз­можность «объективного познания психики». Но 44-летний Рубинштейн не помнит ни этого, ни погрома... Почему?

Потому что у него задача — сделать из Психологии точную Науку. А для этого все ее явления надо превратить в знаки и формулы, стерилизовав их, то есть очистив от жизни. Жизнь все время портит чистоту рассуждений и разъедает логику. Поэтому надо забыть о том, чем в действительности была интроспективная психология, и нарисовать такой образ, с каким можно будет работать. Точнее, производить операции.

И вот Рубинштейн очищает интроспективную психологию от широты взглядов и выбирает самые крайние, но яркие. И ведь он не врет. Такие взгляды действительно существовали на полюсе субъективной психологии, но существовало и основное ядро, которое было общим со всей психологией. Александр Введенский говорит про свою интроспективную психологию: 77см-хология без всякой метафизики, — когда хочет подчеркнуть, что это самая настоящая естественная Наука, всего лишь считающая самонаблюдение своим методом.

Глава 2. Марксистское сознание

Но если рассматривать все психологии с учетом объединяющего их ядра, то общего будет больше, чем разного. А вот если убрать ядро, то полюса будут почти кричаще противоположны. Они обретают знаковость, а это дает возможность строить из них уравнения и писать формулы.

Знак интроспективной психологии — каждому субъекту даны только явления его сознания, и явления его сознания даны только ему. Они прин­ципиально недоступны другому наблюдателю.

Почти ту же операцию проделывает Рубинштейн и с феноменологией и бихевиоризмом. Правда, они и сами старательно отсекали себя от всего лиш­него. Бихевиоризм — от сознания. А феноменология — от грязи психологиз­ма и жизни.

«В своей борьбе против сознания представители поведенчества — амери­канского и российского — всегда исходили из того его понимания, которое уста­новили интроспекционисты.

Вся их аргументация, обосновывающая необходимость выключения созна­ния из психологии и превращения поведения в предмет психологической науки, сводилась в основном к тому, что психические явления или явления сознания принципиально доступны только одному наблюдателю; они "не поддаются объек­тивной проверке и поэтому никогда не смогут стать предметом научного ис­следования"» (Там же, с. 21-22).

Как вы понимаете, здесь даже двойная знаковость — превращение бихе­виоризма в знак бихевиоризма не через субъективную психологию, а через ее знак.

«Антипсихологизм руководящих направлений идеалистической философии XX столетия как гуссерлевского, так и риккертовского толка, внешне противо­поставляя логическое, идеологическое — в виде идеи или ценности — психологи­ческому, тем самым закрепил проводившееся механистическими течениями в психологии выхолащивание из психики объективных, ее опосредующих связей с идеологией. Выпавшие из сознания смысловые связи этого сознания с идеологи­ей "психология духа " попыталась превратить в самодовлеющий объект и сде­лать их предметом подлинной психологии, как науки о субъективном духе» (Там же, с. 23).

Выхолащивание — страшная вещь, когда оно связано с политикой. Знак в политике превращается в ярлык, а ярлык в советское время рассматривал­ся почти тузом, нашитым между лопатками. По нему было легче ловить твою спину в прицел. Вскоре после выхода этой статьи Рубинштейна великий русский феноменолог и психолог Густав Густавович Шпет ушел в лагеря и больше из них не вернулся. Конечно, нет никаких оснований считать, что Рубинштейн этому способствовал. Еще даже не убит Киров, еще черный воронок не ездит по ночам, собирая нужное число ученых по разнарядке для отправки в лагеря...

Но понимал ли он, что делает? Конечно. Ведь он же явно дает всем этим направлениям экспертную оценку от лица марксистской Психологии: бес­полезны! Кому потребовалась эта оценка? Кто-то заказал? Или Рубинштейн сам почуял «конъюнктуру момента»? Подсуетился, как сейчас говорят...

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

«Но эти вычлененные (феноменологией — АШ) из реального психофизи­ческого субъекта смысловые связи также мало или еще меньше могли стать полноценным предметом единой психологии, как сознание интроспективной пси­хологии или поведение бихевиористов и рефлексологов. Психология в результате оказалась перед тремя абстрактными конструкциями, своеобразными продук­тами распада, получившимися в результате расчленения реального сознания» (Там же).

Вот вам и все три необходимые для формулы знака, абстрактные конст­рукции. А вот и постановка задачи:

«Перед психологией встала тогда задача подняться над этими ограничен­ными концепциями, на которые распалась психология» (Там же).

Если довести это построение до завершения, то выглядеть оно будет так: чистые смысловые связи (феноменология) — Ч. Сознание (интроспек-ционизм) — С. Поведение (бихевиоризм и рефлексология) — П. Психоло­гия — Пси.

Психология распалась. Значит:

Пси = С+П+Ч.

Так ли это, спрашивает Рубинштейн за строчками текста и отвечает там же: нет! В этой формуле чего-то не хватает, потому что объединение не про­исходит и кризис не кончается.

Пси не равноС+П+Ч.

Почему?

«Ошибка интроспективной психологии заключалась не в том, что она хо­тела сделать сознание предметом психологического изучения, а в том, как она понимала сознание, психику человека.

Не в том была ошибка поведенчества, что оно и в психологии хотело изу­чать человека в его деятельности, а прежде всего в том, как оно понимало эту деятельность.

И заблуждение психологии духа заключается не в признании опосредован-ности сознания его отношением к культуре, к идеологии, а в том, как она трак­тует это отношение» (Там же, с. 24).

Думаю, сами представители этих школ вряд ли бы узнали себя в этих знаках. В них есть что-то от тернового куста, куда просят не бросать, потому что мне там хорошо. Каждый раз Рубинштейн определяет критикуемую им школу такой чертой, которая хорошо разработана в марксизме. И ему все равно, сущностна ли эта черта для той школы, главное — марксизм это знает лучше. В итоге марксизм точно вбирает в себя все эти школы, как говорилось, — все лучшее, что создано передовым человечеством. А сами школы выплевывает, точно высосанные шкурки. Формула же абсолютного решения становится такой:

Пси = (С+П+Ч)М

М — естественно, марксизм.

Глава 2. Марксистское сознание

«Путь для разрешения кризиса, выражающегося в борьбе этих направлений, может быть только один: только радикальная перестройка самого понимания и сознания и деятельности человека...

Таков именно — это наше основное положение — тот путь, который с полной определенностью указан в психологических высказываниях Маркса» (Там же, с. 24).

Жизнь показывает — марксистская Психология не состоялась, зато уда­лось захватить власть — политическую в половине мира и научную во всем мире. Значит, это была не формула Психологии, а формула захвата власти в Психологии, основанная на древнем правиле — разделяй и властвуй. Вот чем был занят Рубинштейн от лица советской идеологии.

Однако это никак не мешает понять, что же он вслед за Марксом пони­мал под сознанием, о котором они так много и легко говорят.

«Исходным пунктом этой перестройки является марксовская концепция человеческой деятельности. В "Экономико-философских рукописях 1844 года" Маркс, пользуясь гегелевской терминологией, определяет человеческую деятель­ность, как опредмечивание субъекта, которое вместе с тем есть распредмечива­ние объекта» (Там же, с. 24—25).

Не буду приводить следующую за этим мутную цитату из Маркса. То ли «гегелевская терминология» сказывается, то ли Маркс в 1844 году еще был не готов к этому разговору, но выражается он неясно. Для понимания доста­точно фразы из «Капитала»: «Деятельность и предмет взаимно проникают друг в друга» (Там же, с. 25).

Бредовое высказывание, если не вспомнить, что мы говорим о созна­нии, и деятельность для Маркса вовсе не та деятельность, что для нас, — это какое-то свойство человеческого сознания. Поэтому Рубинштейн пояс­няет ее так:

«Таким образом, объективизируясь в продуктах своей деятельности, форми­руя их, человек формирует — "отчасти порождает, отчасти развивает "— свои собственные чувства, свое сознание, согласно известной формуле "Капитала ": "...изменяя внешнюю природу, человек в то же время изменяет свою собствен­ную природу". Не путем погружения в неизрекаемые глубины непосредственно­сти, не в бездеятельности, а в труде, в самой деятельности человека, преобразу­ющей мир, формируется его сознание» (Там же, с. 26).

Вот это уже понятней. Очень похоже на: мы то, что едим. Соответствен­но, мы становимся тем, чем занимаемся. Плотничаем, значит плотниками, пишем — писателями, а читаем — значит, образованными людьми!

И это не шутка. Наше сознание, если считать его способностью отра­жать действительность, отражает ее в образах. Тем самым, если накаплива­ются определенные образы, мы образуемся и образовываемся. Так происхо­дит образование. Какие образы берешь, в таком образе и живешь.

Но что этим сказано о сознании? Пожалуй, то, что марксизм о нем не задумывался, а задумывался лишь о том, как его использовать. Само же со­знание и Маркс и марксисты понимали чисто в бытовом смысле.

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

Судите сами, Маркс просто ссылается здесь на одно из качеств или способностей сознания — накапливать образы того, чем занят человек, и тем определять его дальнейшую жизнь. Но какова природа этой способнос­ти? Что такое это сознание, обладающее этим качеством? Нет ответа. Мо­жет, он будет дальше?

Я не буду больше подробно разбирать рассуждения Рубинштейна, по­священные Марксу, а просто выпишу из них все Марксовы высказывания, касающееся сознания. И выпишу их в той последовательности, в которой они встречаются у Рубинштейна, потому что именно по этим вехам он про­слеживал путь Маркса в Психологию. Или путь психологии в марксизм:

«Деятельность и пользование ее плодами, как по своему содержанию, так и по способу существования, носят общественный характер: общественная деятельность и общественное пользование» (Там же, с. 26).

«...общественная деятельность и общественное пользование существуют отнюдь не только в форме непосредственно коллективной деятельности и не­посредственно коллективного пользования, <...> обнаруживающихся в действи­тельном общении с другими людьми... Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т. п. деятельностью, — деятельность, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как че­ловек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык,на котором работает мыслитель,— но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как обще­ственное существо» (Там же, с. 27).

«Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни» (Там же, с. 28)

«Мое отношение к моей среде есть мое сознание» (Там же).

«"Труд в форме, составляющей исключительное достояние человека", ха­рактеризуется прежде всего двумя чертами. "В конце процесса труда получа­ется результат, который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека, т. е. идеально ": в реальную деятельность включается идеальный план, ее опосредствующий, и в связи с этим он "не только изменяет форму того, что дано природой; в том, что дано природой, он осуществляет вместе с тем и свою сознательную цель, которая как закон определяет способ и характер его дей­ствий и которой он должен подчинять свою волю ". Наличие идеального плана сознания связано с изменением характера самой деятельности.

Эта характеристика специфически человеческих форм сознания...» (Там же, с. 29).

« Сознание, следовательно, с самого начала есть общественный продукт и остается им, пока вообще существуют люди» (Там же, с. 31).

«Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и приро­дой...» (Там же, с. 33).

«Человек является непосредственно природным существом» (Там же).

Глава 2. Марксистское сознание

«Человек есть непосредственный предмет естествознания», «природа есть непосредственный предмет науки о человеке. Первый предмет человека— че­ловек— есть природа» (Там же).

«И поэтому — «сама история является действительной частью истории природы, становления природы человеком»» (Там же).

Далее идет букет цитат из Маркса на тему гегелевского «снимания». Я их опущу, потому что в них непосредственно о сознании не говорится, а пони­маются они плохо.

«Люди, развивающие свое материальное производство и свое материальное общение, изменяют вместе со своей действительностью также свое мышление и продукты своего мышления» (Там же, с. 37—38).

Эту мысль Маркса Рубинштейн поясняет, приравнивая мышление к сознанию:

«Формы сознания развиваются не сами по себе — в порядке автогенеза, а как атрибуты или функции того реального целого, которому они принадле­жат» (Там же, с. 38).

Если бы он был внимателен к собственному высказыванию, то выраже­ние «формы сознания» должно было бы для него означать, что целым и реальным является сознание, которому принадлежат эти формы, как атри­буты или функции. Но для него это целое — личность.

«Вне личности трактовка сознания могла бы быть лишь идеалистической. Тому способу рассмотрения, который исходит из сознания, Маркс поэтому про­тивопоставляет другой — соответствующий реальной жизни, при котором "исходят из самих действительных живых индивидов и рассматривают созна­ние только как их сознание"» (Там же, с. 38).

«Человек присваивает себе свою всестороннюю сущность всесторонним образом, то есть как "целостный человек ". В этом участвует и каждое из его "человеческих отношений к миру — зрение, слух, обоняние, вкус, осязание, мыш­ление, созерцание, ощущение, хотение, деятельность, любовь, — словом, все органы его индивидуальности"» (Там же).

«Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начи­нает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой прояв­ления рода — "человек"» (Там же, с.39).

После этой, не очень четко соотносящейся с сознанием фразы Рубинш­тейн переходит на цитаты, которые все сплошь ругают «гнусность частной собственности», мешающей развитию личности и ее сознания. Все они явля­ются пояснениями к собственной мысли Рубинштейна:

«Сознание, будучи свойством материи, которая может обладать и может не обладать сознанием (марксизм— не панпсихизм!), является качеством чело­веческой личности, без которого она не была бы тем, что она есть.

Но сущность личности есть совокупность общественных отношений» (Там же, с. 39).

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

Сознание есть качество личности, а поскольку ее сущность — обще­ственные отношения, значит, наблюдая человеческое сознание, мы в нем наблюдаем проявления общественных отношений. Определение весьма уяз­вимое. Мы, конечно, можем наблюдать в сознании и общественные отноше­ния, потому что в нем запечатлевается (или отражается) все. Но сознание — это не добавка к личности, которая появляется у нее благодаря вступлению в общественные отношения.

Да и заявление, что материя может обладать сознанием, а может им и не обладать, тоже ущербно с точки зрения рассуждения, особенно подкреп­ленное или разрушенное лозунгом: марксизм — не панпсихизм.

Панпсихизм — это не учение о сознании, это учение о душе или о духе, утверждающее, что вся материя пронизана духом, одухотворена. Использо­вание этой фразы означает, что временами Рубиншитейн думает о сознании как о душе. Но это я пока оставлю, лишь сделаю пометку — не все уклады­валось у советского психолога в Марксово ложе сознания. Что-то все время норовило выпрыгнуть.

Ну и завершающее изречение, в котором все собирается в цельный образ:

«Коммунизм как положительное упразднениечастной собственности — этого самоотчуждения человека— ив силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека; а потому как полное, проис­ходящее сознательным образом и с сохранением всего богатства достигнутого развития, возвращение человека к самому себе как человеку общественному, т.е. человечному. Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму; он есть подлинное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, полное разре­шение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом иро­дом. Он — решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» (Там же, с. 45).

Положительное упразднение, самоотчуждение как присвоение своей сущности... Господи, что это: верую, ибо абсурдно?! Или же: кто на нас с Васей? А кто действительно мог поспорить с такой статьей Рубинштейна? Ему просто судьба была дальше пойти в классики.

Но что при этом мы видим? А то, что для Маркса все разговоры про сознание нужны были для достижения вполне определенной цели — обо­снование необходимости поменять общественное устройство на Коммунизм. Кстати, этот странный Коммунизм, который знает, что он есть Решение, в противоположность Христу, который был ходячим Словом... И Маркс про­рок его.

Ну да ладно, Рубинштейн не обманул в главном. Все мысли о сознании действительно являлись для Маркса внешними на пути захвата власти в мире. И значит, в них постоянно присутствует вопрос: что такое сознание людей с точки зрения его использования для переделки общества? Вот если смотреть с этой точки зрения, то Марксизм верно описывает одну из граней сознания.

Глава 3. Ленинское сознание

Почему я уверен, что только одну? У другого объяснителя и популяри­затора А. Г. Спиркина1960 году вышла большая монография с названием «Происхождение сознания».В ней то, что Рубинштейн уложил в 20 страниц, раскладывается почти на пятьсот. Аж от первобытного человека. Все строго по-марксистски.

И среди многих вопросов, которые задаются, есть и такой: Обладал ли стадный человек сознанием? А, как по-вашему? Если со­знание — это отражение общественных отношений, то стадо это уже обще­ство или еще нет? Так и хочется сказать как старшина в ответ на вопрос, летают ли крокодилы: ну, он, конечно, обладал, раз товарищ майор Марк­сов говорит, что обладал. Но низенько и недалечко!

. Совершенно верно. Спиркин, как и Рубинштейн, тоже человек умный и широких взглядов, поэтому он не принимает точку зрения таких ярых марксистов, как Б. Поршнев, утверждавших, что деятельность первобытных людей была чисто инстинктивной. Спиркин милостиво разрешает им кое-какое сознание: «мозг первобытного человека по уровню своей организации был готов к выполнению элементарных сознательных действий на различном их уровне; вместе с тем он является результатом выполнения коллективной осознанной деятельности» (Спиркин, Происхождение сознания, с. 106).

А вот теперь ответьте мне попросту, не мудрствуя лукаво: если этому самому первобытному человеку, готовому к выполнению сознательных дей­ствий, но еще не обладающему сознанием, хорошенько треснуть его соб­ственной дубиной по башке, он потеряет сознание или только его задатки? Соответственно, марксизм дал определение сознанию, или же назвал со­знанием ту часть человеческого существа, на которую хотел воздействовать? Слово-то хорошее, а бесхозное.

И я не передергиваю и не приписываю Марксу что-то невозможное. Вот так говорил человек, который считается одним из источников марксизма, Фейербах:

«Одиночество— это конечность и ограниченность, общественность есть свобода и бесконечность. Человек для себя — человек лишь в обычном смысле: человек вместе с человеком, единство я и ты, есть Бог» (Фейербах, с. 207).

Глава 3. Ленинское сознание

Война Богов.Рубинштейн не написал отдельной статьи о вкладе Владимира Ильича в Психологию. Но этот вклад, безусловно, был, и его стоит распознавать в том бытовом понимании сознания, которым пользуется современная русская Пси­хология.

Ленинские высказывания разбросаны по трудам классиков советской Психоло­гии. К ним всегда добавлены их пояснения. В сумме это становилось опорными точка­ми для психологической мысли. Причем, поскольку Ленинская психология никогда не подавалась как некая особая дисциплина, работали именно эти силовые узлы — Ленин плюс классик. Для меня это означает, что мне вовсе не обязательно делать из

Основное— Море сознания— Слой 2 — Часть 2

Ленинского понимания сознания какой-то связный рассказ. Достаточно будет выпи­сать эти узлы и сделать их узнаваемыми. Тем самым они перейдут из научного под­сознания в явную часть сознания.

В разбиравшейся работе Рубинштейна «Проблемы психологии в трудах Карла Маркса»Ленин поминается четыре раза.

Первая мысль узнаваема всеми, кто хоть как-то соприкасался с совет­ской культурой. Сначала Рубинштейн, потом Ленин:

«Основные формулы Маркса о сознании общеизвестны, "Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием, а бытие людей есть реальный процесс их жизни", то есть сознание как отражение бытия — по формуле Ленина» (Рубинштейн, Проблемы психологии в трудах..., с. 28).

Ленин, как здесь это заметно, явно следует в своей «формуле» за Мар­ксом. Но любовь к формулам, которую испытывали марксисты, уязвима. Формулы вообще коварны, потому что они есть извлечение знаков из живой и полноценной жизни. Они всегда пригодны лишь для тех частных случаев, для которых созданы. Ленин же пытался здесь из Марксова высказывания сделать формулу для всей жизни. По крайней мере, она так звучит. Но при этом, если принять ее буквально, придется признать, что сознание самого Ленина в последние годы его несчастной жизни отражало российскую дей­ствительность как сумасшествие. Конечно, можно принять и это. Но тогда психология превращается в анекдот.

На деле же, ошибка была заложена уже в исходном рассуждении Мар­кса. Оно некорректно, если использовать язык логики. Сознание есть осоз­нанное бытие, вот, по сути, исходная Марксова формула.

Но осознанное бытие есть лишь осознанное бытие. Для того, чтобы бытие осознать, нужно сознание. Сознание не приравнивается к своему произведе­нию, а значит, остается за рамками определения так и неопределенным.

В сущности же Маркс говорит здесь: Марксизм не будет заниматься сознанием, он возьмет из него лишь способность делать бытие осознанным. Ленин же добавляет: точнее, мы возьмем то, как бытие отражается в созна­нии человека, и построим на этом нашу социальную механику. Собственно говоря, нас и интересуют лишь приводные ремни от партии к массам.

Эта мысль о приводных ремнях, обыгрывание ленинского определения профсоюзов, на деле, похоже, не противоречит Ленинскому подходу к воп­росу о сознании. Для Ленина Психология существовала только как Наука действенная. И если сами психологи могли растекаться мыслью по древу, то Ленин выбирал из Психологии строго только то, что работало.

Поэтому, создав «формулу сознания», точнее описав в своей формуле ту часть сознания, которую можно использовать для революционной теории — сознание как отражение бытия, — он тут же обращается к обеспечивающим ее действенность механизмам.

В этом поиске он снова отталкивается от Марксова наблюдения: «Мое отношение к моей среде есть мое сознание».

Глава 3. Ленинское сознание

Если вы помните, отношение человека к среде марксизм считал ору­дийным. Иначе говоря, человек относится к среде через труд с помощью орудий, опредмечивая, превращая в предметы свои идеальные задумки. Со­ответственно, труд и вещи, изготавливаемые человеком, становятся все слож­нее, таким образом, оказывая обратное воздействие на сознание. Оно, бла­годаря этому, тоже усложняется и углубляется.

«Возникновение опосредствующего идеального плана высвобождает действие из исключительной зависимости от непосредственно наличной ситуации. "Со­знательный человек" благодаря этому выделяет себя из природы, как пишет Ленин» (Там же, с. 29). '

В сущности, здесь говорится, что механистический подход бихевиориз­ма и рефлексологии неверен. Человек не живет как машина, управляемая внешней средой по принципу стимул-реакция. Человек выделяет себя из такого машинно-животного существования в природе тем, что начинает мечтать. И ведь ему удается и задумывать что-то и воплощать это!

По сути, в этом коротеньком высказывании о том, что такое «созна­тельный человек», для Ленина скрывалось определение всей революцион­ной Войны, которую он развязал. Здесь же просматривается и титанический масштаб его личности, можно сказать, величие и утверждение величия че­ловеческого духа. Если человеку всего лишь простейшим использованием такой способности сознания, как творение образа мечты, удается выделить себя из природы, то есть вырвать из пут, из трясины вещественности, то как велик может быть этот порыв? Могу ли я создать образ такого размера, что­бы переделать весь Мир?

Весь мир насилья мы разрушим до основания, а затем мы наш, мы новый мир построим... А затем, построив новый Мир, кем я стану? Не Бо­гом ли? И это все лишь благодаря одной никем не оцененной способности сознания создавать образ мечты, а потом воплощать его в той материи, ко­торая подходит?! Это действенно, это надо использовать и это надо разви­вать, увеличивая количество людей, использующих эту силу. А для этого всего лишь надо способность сознательно претворять в жизнь образы пре­вратить в качество, присущее всем нашим. Дадим ему имя «сознательный человек», точнее, сознательный борец за наше дело, или сознательный стро­итель коммунизма, и заставим сознание миллионов людей воплощать ту идею, что мы в него вложили.

Как можно вложить нечто в то, что является лишь отражением бытия? А убедить, что бытие таков