ГЛАВА 12 Анализ творческой деятельности

Принцип дополнительности в его познавательно-психологической трактовке. В нашей совместной работе с Н. Гиндилис был рассмотрен вопрос о том, можно ли перенести из области квантовой физики в область психологии боровский принцип дополнительности? Такая идея возникла у Н. Гиндилис, а затем мы подробно разработали ее применительно к психологии научного творчества. Мы убедились, что Принцип дополнительности, понимаемый в весьма широком смысле, действительно имеет место в названной об-

ласти психологической науки, причем здесь он выступает двояко: во-первых, как требование преодоления барьера, разобщающего различные стороны единого научного исследования, которые должны быть связаны между собой; во-вторых, как требование обеспечения преемственной связи между различными поколениями ученых.

Начнем с первого вопроса. Возникшая еще в XV веке дифференциация наук разобщила естествоиспытателей, специалистов в различных областях естествознания, в частности, химиков и физиков. К 80-м годам XIX века дело дошло до того, что они часто вообще не понимали друг друга.

Между тем потребность в создании физической химии вполне назрела, ибо в поле зрения ученых все чаще попадали такие явления природы, которые требовали одновременно применения и физики и химии. По этому поводу Ф. Энгельс писал в 1882 году: «При изложении действия электрической искры на процессе химического разложения и новообразования Видеман заявляет, что это касается скорее химии. А химики в этом же случае заявляют, что это касается уже более физики. Таким образом, и те и другие заявляют о своей некомпетентности в месте соприкосновения науки о молекулах и науки об атомах, между тем как именно здесь надо ожидать наибольших результатов».

Но еще за 20 с лишним лет до этого перед учеными вставали такие задачи, решение которых требовало одновременно знания и химии и физики. Естественно, возникала задача: как быть в таких случаях. Разумеется, было бы очень кстати, если бы появился такой ученый, который соединил бы в себе и физика и химика, то есть был бы одинаково хорошо подготовлен как теоретик и экспериментатор и там и там. К сожалению, такие ученые широкого профиля могли появляться в XVII и XVIII веках и даже в начале XIX века, но во второй половине XIX века вследствие далеко продвинувшейся дифференциации наук вряд ли могли. Поэтому для развития науки оставался только один путь: соединить в научном творчестве физика и химика для обоюдного решения одной и той же физико-химической задачи. В итоге два ученых, работающих рука об руку, воссоздавали бы цельность, восполняя ее до необходимой полноты. Этим преодолевался бы барьер, возводивший непе-реходимую преграду между физикой и химией. В этом и заключается принцип дополнительности в науке.

Рассмотрим несколько случаев. В 50-х годах XIX века возникла необходимость создания спектрального анализа. В отдельности такую задачу не мог бы решить ни один химик, ни один физик Она требовала соединенных усилий их. В содружестве физик Кирхгоф и химик Бун-зеи успешно ее решили, осуществив на деле принцип дополнительности: в 1860 году они создали спектральный анализ

Таких примеров история науки знает немало. В конце XIX века П. Кюри (физик) и М Склодовская (химик) , объединившись, открыли новый элемент радий. Его открытие как по методу исследования (с помощью электроскопа), так и по характеру изучаемого материала — химического вещества (урановая руда) — предпо-

лагали именно взаимодополнение физики и химии.

Вскоре после открытия радия физик Э. Резерфорд и химик Ф. Содди в 1902—1903 годах создали первую теорию радиоактивности как спонтанного (самопроизвольного) распада атомов и превращения элементов. Тут вновь выступила необходимость дополнить одну науку другой в целях решения общей задачи.

Нечто сходное в других условиях проявилось в творчестве Ирэн Кюри и Фредерика Жолио.

Во всех этих случаях дополнительность выступала как соединение в едином русле естественнонаучных исследований представителей двух специальностей, которые нуждались в поддержке друг друга.

Теперь мы можем на приведенных примерах рассмотреть, какие другие условия должны быть соблюдены, чтобы принцип дополнительности мог бы привести к желаемым результатам.

Первым и главным таким условием является идейная и гражданственная общность жизненных интересов обоих ученых, дополняющих друг друга. Речь идет об общности их мировоззрения, их беззаветной преданности делу науки, их бескорыстии, ибо если хотя бы один из них будет гнаться за славой н богатством, то это разрушит их творческий союз. Это условие выполнялось в приведенных выше случаях.

Далее, чтобы такой союз мог быть прочным и длительным, необходимо соблюдение еще одного условия: психологические портреты обоих ученых должны быть совместимыми, не должны создавать почвы для личных; конфликтов между ними, а напротив, обусловливать их взаимное доверие и тесную дружбу. В случае, если дополняющие друг друга по специальности ученые — разного пола, то их дополнительность находит наиболее яркое выражение в супружестве, как это мы видим у двух поколений семейства Кюри.

Напротив, наличие таких черт, как преувеличение своих собственных достоинств, выпячивание своей личности, приписывание себе заслуг другого, рано или поздно должно привести к разрушению возникшего было научного содружества. Так это было в случае с Содди.

Дополнительность ученых по специальности может носить и несколько иной характер: она может проявляться в том, что у одпого ученого развита способность выдвигать новые идеи при недостатке умения обрабатывать

их литературно, а у другого — как раз наоборот: умение прекрасно оформлять идеи своего напарника. Так выступал принцип дополнительности в содружестве двух физиков-теоретиков: Л. Ландау и Е. Лифшица. О них шутили, что в их книгах нет ни одной мысли, принадлежащей Лифшицу, и пи одной строчки — Ландау. О их совместной книге Е. Лифшиц сказал: «Перо было мое, мысли — Ландау».

Второй тип проявления принципа дополнительности предполагает взаимодействие между учителем и учеником, зачинателем научного направления и его продолжателем, а шире — между двумя поколениями ученых — старшим и младшим.

Если в предыдущем случае разделяющий барьер преодолевался путем объединения представителей разных специальностей или «жанров» научной работы, то в данном случае барьер, разделяющий поколения, преодолевается созданием научных школ. Здесь в неменьшей степени действуют те условия, о которых сказано выше и соблюдение которых обеспечивает успешное осуществление принципа дополнительности.

Когда речь идет об отношениях между учителем и учеником, руководителем и молодым исполнителем работы, исключительно важное значение приобретает вопрос о том, не присваивает ли себе представитель старшего поколения труд своего младшего сотрудника. Такое явление, типичное для капиталистического общества, к сожалению, имеет место в отдельных случаях и у нас.

Между тем нужно ясно понимать, что молодой начинающий ученый, встретивший с самого же начала на своем творческом пути подобное отношение к себе, легко может выработать в своем характере склонность в будущем так же относиться к труду своих будущих молодых помощников.

Напротив, особенно ценны образцы бережного, заботливого, а главное, бескорыстного и честного отношения маститых ученых к своим молодым помощникам. В этом случае барьер между поколениями может считаться преодоленным.

В конце XIX века выдающийся химик, близкий друг К. Маркса и Ф. Энгельса К. Шорлеммер, член Лондонского Королевского общества (что равносильно Академии наук), пригласил из Германии в Манчестер молодого студента в качестве своего помощника. Он оплатил его проезд и пребывание в Англии, дал тему и создал все усло-

вия для ее выполнения, а когда работа была закончена, то опубликовал ее за подписью студента. Это вызвало недоумение у английской профессуры, по мнению которой К. Шорлеммер купил за свои деньги всю эту работу, а потому имел полное право опубликовать ее только за одной своей подписью.

Буржуазные ученые нередко критерий купли и продажи и денежных расчетов привыкли вводить и в область науки, что вполне соответствует общим воззрениям общества при капитализме. Между тем истинные ученые никогда не допустят того, чтобы использовать денежный критерий или служебную зависимость подчиненных им сотрудников в качестве возможности присваивать себе чужой научный труд.

Образцом бережного, заботливого, поистине отеческого отношения к молодому поколению будущих ученых может служить известное письмо академика И. Павлова к молодежи, написанное им незадолго до смерти. Это письмо — образец общения великого ученого не только со своими молодыми учениками и последователями, но и со всеми, кто хочет посвятить свою жизнь науке. И в сознании молодежи будут всегда звучать слова их учителя о том, что наука требует от ученого всей жизни.

Замечательным образцом педагога и исследователя был Д. Менделеев. Все свои работы он создавал личным трудом и каждый раз обязательно оговаривал, если кто-нибудь ему помогал в этом. Его «Основы химии» могут служить примером того, как он воспитывал в своих слушателях любовь и преданность науке, бескорыстное стремление к познанию истины.

К великому сожалению, среди современной ему русской молодежи, не говоря уже об иностранной, было мало таких будущих ученых, способных продолжить разработку основного открытия Д. Менделеева и всего его учения о химических элементах. Отрицательную роль при этом играло и то обстоятельство, что многие химики старой школы долгое время не принимали периодического закона, не понимая его глубокого смысла, его сущности. Еще 10 лет спустя после сделанного открытия (в 1879 году) Дмитрий Иванович признавался, что ему самому следовало бы теперь дополнить то, чего еще не хватает для более полной разработки периодического закона: «Но сейчас я поглощен другими интересами и должен предоставить заботу о развитии этого вопроса будущему и новым силам, которые, надеюсь, постараются

дать первым обильным плодам периодического закона новое философское обобщение, оперев его на устои, подкрепленные новыми опытами...»

В тот момент, когда писались эти слова, ученый не знал, что где-то есть «новые силы», способные осуществить его надежды, а собственных учеников, могущих сделать это, у него не было. Но вскоре счастье ему улыбнулось: молодой, начинающий чешский химик Б. Браунер (ему было тогда 25 лет) обратился к Д. Менделееву с письмом, в котором рассказал о своей борьбе за периодический закон. Дмитрий Иванович в лице Б. Браунера угадал как раз те «новые силы», от которых он так страстно ожидал дальнейшей разработки периодического закона. С этого момента между Д. Менделеевым и Б. Браунером, которые еще лично не встречались друг с другом, заочно установились отношения учителя и ученика, зачинателя и основоположника нового научного направления и его верного последователя. В дальнейшем их личная дружба и тесное научное сотрудничество продолжались и крепли.

Таков яркий пример проявления принципа дополнительности в истории науки, когда преемственная связь соединяет между собой представителей двух научных поколений — старшего и молодого, учителя с учеником, причем личное знакомство между ними может не предшествовать, а последовать за установлением их научного содружества.

Научные дискуссии как способ преодоления ППБ. В предыдущих главах, разбирая примеры, взятые из истории науки, мы уже несколько раз касались роли научных споров и дискуссий и вообще научной критики в деле преодоления устаревших или ошибочно возведенных барьеров в области науки. Теперь же специально остановимся на этом вопросе.

Отметим, что если при рассмотрении принципа дополнительности мы имели в виду совпадение взглядов ученых, объединение усилий специалистов при разработке общей проблемы, то теперь мы обратимся к процессам диаметрально противоположного характера — к столкновениям различных, а тем более противоречивых воззрений, к борьбе научных мнений, к взаимной критике ученых, к дискуссиям между противниками.

Хорошо известно, что научные дискуссии и споры способствуют нахождению истины, иначе говоря, способствуют преодолению барьеров, существовавших на пути

к ней. Объясняется это тем, что сторонник определенных взглядов, в том числе и таких, которые вносят нечто новое в науку, не всегда сам замечает слабые и даже явно ошибочные стороны своих взглядов, а потому и не может вовремя уточнить и развить то, что он отстаивает, освободив это от слабостей и недостатков.

Наоборот, противник его взглядов, отвергая их, ищет прежде всего слабые места в критикуемых им воззрениях и находит их гораздо быстрее и убедительнее, чем защитник этих взглядов. И это обстоятельство становится своеобразной подсказкой-трамплином для работы мысли защитника критикуемых воззрений. Увидя, что его взгляды содержат явно слабые, ошибочные пункты, на которые нападает его противник, он начинает искать способы пх преодоления. Тем самым он продвигается вперед к истине и преодолевает до конца прежний, стоявший на пути к ней барьер.

Такую картину мы видели выше, анализируя историю зарождения химической атомистики, когда Дж. Дальтон подвергся критике со стороны своих французских противников, обнаруживших в его первоначальных работах серьезный недостаток — придумывание множества мнимых отталкивательных сил. В результате прошедшей дискуссии он нашел путь не только к объяснению диффузии газов, но и к химической атомистике.

Правильно говорится поэтому, что в споре рождается истина, ибо научный спор при всей его остроте и бескомпромиссности позволяет преодолеть достаточно полно ППБ, закрывавшие до тех пор дорогу к истине.

Говорят также о достижении «золотой середины». При этом некоторые понимают под этой «серединой» примирение противоположных точек зрения, беспринципное соглашение между ними, эклектический компромисс. Такое ее понимание глубоко противоречит всему творческому духу науки. Наоборот, если под выражением «золотая середина» понимать обоюдное преодоление барьеров односторонности, которыми характеризовалась каждая из противоположных сторон, то мы получим частный случай приведенного положения: «В споре рождается истина».

В самом деле, если между собою борются сторонники двух противоположных, но в равной степени односторонних теорий, то их борьба разрешается не путем договоренности взять кусочки от той и другой теории, а путем преодоления барьера односторонности одновременно у обеих теорий.

В итоге на место двух прежних односторонних концепций приходит принципиально новая, основанная на единстве противоположностей. Так, диалектический материализм Маркса и Энгельса родился не из внешнего сочетания диалектики Гегеля и материализма Фейербаха, а из коренной критической переработки обоих этих учений и создания существенно нового учения, в котором диалектика и материализм, метод и теория познания были с самого начала слиты в одно цельное, последовательное учение.

Но кроме указанного случая, когда истина раскрывается путем преодоления барьера односторонности двух взаимно противоположных учений, мы нередко имеем дело с тем, что борющимися сторонами в дискуссии являются, с одной стороны, истинное, правильное учение, а с другой — ложное, ошибочное. В таком случае дискуссия разрешается в конце концов утверждением в науке первого и полным отвержением второго.

Разберем теперь несколько примеров из истории науки. В самом начале XIX века в химии вспыхнул горячий спор между сторонниками признания постоянства, определенности состава химических соединений и их противниками, защитниками идеи переменности, неопределенности их состава.

Первую точку зрения защищал Ж. Пруст, вторую — К. Бертолле, который в подтверждение своих взглядов ссылался на сплавы, растворы и стекла. Спор продолжался семь лет и завершился победой Ж. Пруста. Объяснялось это тем, что химия вступила на путь химической атомистики, а эта последняя, в свою очередь, опиралась на закон определенности и постоянства химического состава веществ.

Победа Ж. Пруста и утверждение химической атомистики Дальтона привели к образованию своеобразного ППБ, защитная функция которого состояла в том, чтобы ограждать от расшатывания устои атомного учения в химии. И эту функцию названный ППБ четко выполнял в течение всего XIX века. Лишь в XX веке, как мы уже говорили выше, наука пришла к раскрытию единства противоположностей.

Иначе протекало развитие органической химии в середине XIX века. Здесь сложились и сосуществовали две противоположные теории: теория радикалов, которая учитывала устойчивые межатомные связи в органической молекуле, и теория типов, которая, напротив, учи-

тывала изменчивые связи атомов в молекуле. Обе теории содержали в себе частицу истины и в то же время в силу своей односторонности включали в себя моменты, не соответствовавшие действительности.

Между сторонниками этих противоположных теорий разгорелась острая продолжительная дискуссия, которая завершилась тем, что А. Бутлеров освободил каждую теорию от ее метафизической односторонности и создал принципиально новую теорию химического строения органических веществ. В его теории оба противоположных момента — устойчивости и изменчивости межатомных связей — выступили не в противопоставлении друг другу, а в их единстве и взаимообусловленности.

Так здесь научная дискуссия завершилась устранением барьеров односторонности, мешавших познанию истины.

Мы говорили сейчас о химии. Коснемся теперь для полноты картины физики и биологии, причем в обоих случаях будем говорить о дискуссиях и спорах между сторонниками подлинной науки и обскурантами, которые боролись против передовой науки и защищали ложные, антинаучные взгляды.

Это мы видим на примере того, как встретили механисты, защитники старого, отжившего механического мировоззрения, теорию относительности А. Эйнштейна. Они объявили ее насквозь идеалистической и отвергли полностью. В этом духе в номерах 1—2 только что созданного журнала «Под знаменем марксизма» выступил профессор А. Тимирязев. В следующем номере того же журнала № 3 за 1922 год В. И. Ленин отверг тимирязевский обскурантизм. Он отнес А. Эйнштейна к «большинству великих преобразователей естествознания, начиная с конца XIX века». Он взял под защиту достижения «новейшей революции в естествознании», которые использовались в реакционных целях модными философскими направлениями на Западе, «начиная хотя бы с тех, которые были связаны с открытием радия, и кончая теми, которые теперь стремятся уцепиться за Эйнштейна».

В дискуссию вокруг теории относительности включились и философы-махисты и некоторые физики — сторонники А. Тимирязева. Она не утихала в течение более 30 лет и окончилась в нашей стране полным поражением «опровергателей» теории относительности примерно в середине 50-х годов. Истина одержала победу над заблуждением, и барьер отсталости, который возводили

механисты на пути признания этой теории, был, наконец, преодолен.

Нечто сходное имело место и в области биологии. Здесь обскуранты объявили идеализмом и метафизикой все достижения научной генетики, в том числе (и прежде всего) признание вещественного, материального носителя наследственности как общего свойства всего живого. Отвергались представления о хромосомах, о генах, о генетических и прочих функциях нуклеиновых кислот (ДНК и РНК). Сама же научная, физико-химическая генетика объявлялась чуть ли не «служанкой идеологии империализма».

Некоторые обскуранты доходили до того, что объявляли самую идею о генах и нуклеиновых кислотах возвращением к давно отвергнутым наукой взглядам о существовании флогистона и теплорода. К таким гонителям подлинной науки вполне применима ленинская характеристика, данная взглядам и высказываниям махиста Пет-цольда. «Совершенно все равно, — писал этот гонитель передовой науки, — держится ли мир на сказочном слоне или на молекулах и атомах, если мыслить их себе в гносеологическом отношении реальным...» По этому поводу В. И. Ленин с возмущением заметил: «Ведь это все — сплошной обскурантизм, самая отъявленная реакционность. Считать атомы, молекулы, электроны и т. д. приблизительно верным отражением в нашей голове объективно реального движения материи это все равно, что верить в слона, который держит на себе мир! Понятно, что за подобного обскуранта, наряженного в шутовской костюм модного позитивиста, ухватились обеими руками имманенты».

Совершенно аналогично этому мы вправе назвать сплошным обскурантизмом заявление, что признание реальных вещественных носителей наследственности равносильно будто бы признанию давно отброшенных мифических флогистона и теплорода.

Борьба в защиту передовой научной генетики против ее «опровергателей» и гонителей завершилась в нашей стране после ноября 1964 года полным преодолением ППБ, который возводили обскуранты на пути к познанию истины. В дальнейшем по расчищенной дороге развернулось победное шествие советской биологии.

Так по-разному протекали научные споры и дискуссии в естествознании, и так по-разному они завершались с достижением каждый раз одного и того же глав-

иого результата — открытия и утверждения истин в науке. В одних случаях, как мы видели, научная дискуссия приводила к выработке нового ППБ с оградительными функциями в отношении новых учений; в других — к преодолению барьеров односторонности и удержанию достигнутых ранее порознь относительных истин, органически зливающихся в новое цельное учение: наконец, в-третьих — к преодолению и разрушению барьеров обскурантизма и победе истинного учения. Во всех этих случаях научные споры и дискуссии способствовали устранению барьеров, воздвигавшихся на пути к познанию истины, и тем самым способствовали общему научному прогрессу.

Типология ученых с позиций трехас-пектной концепции. В работах ряда историков науки, а также психологов, занимающихся изучением научного творчества, было предложено немало классификаций типов ученых. Так, широко известна типология, предложенная В. Оствальдом, с разделением ученых на «классиков» и «романтиков». Интересна также выдвинутая М. Фарадеем типология научного творчества.

Мы не будем здесь излагать эти различные классификации и их познавательно-психологическое обоснование, поскольку это увело бы нас далеко в сторону от обсуждаемой нами проблемы. Отметим только, что соответствующие черты творчества ученого, как и психологии самого ученого, не могут быть рассмотрены изолированно от той ступени познания, к которой относятся труды этого ученого.

Как мы видели, в общем случае процесс научного познания в той или иной его области проходит последовательно три главные ступени: единичность, особенность и всеобщность.

На ступени единичности, когда устанавливаются новые факты, в творчестве ученого исключительно важна такая черта, как наблюдательность. В самом деле, обнаружить и констатировать новизну вновь открытого факта нельзя, если ученый не обладает тонкой наблюдательностью. Он может не суметь объяснить новый факт, но он должен, во всяком случае, заметить его, уловить его новизну, сравнивая его с другими, ранее уже известными фактами.

Так, Э. Резерфорд, бомбардируя атомы альфа-частицами, наблюдал, как эти частицы свободно проходят почти через весь объем бомбардируемого ими атома и лишь

около центра атома их путь (трэк) несколько искривляется. Получается так, словно на пролетающие сквозь атом альфа-частицы влияет отталкивающим образом нечто находящееся в центре атома. Это было фактом пока еще необъяснимым. Наконец, в отдельных случаях наблюдалась такая странная картина: попадая в самый центр атома, альфа-частица прерывала свое движение через атом и словно «отскакивала» назад, наткнувшись на что-то твердое. По свидетельству П. Капицы, Э. Ре-зерфорд, его учитель, сказал: «Это невозможно, как невозможно представить себе, что пуля, вылетевшая из револьвера, отскакивает от листа бумаги».

Следующая ступень — особенность. Она предполагает не просто наблюдательность, а способность группировать, систематизировать наблюденные факты, связывать их между собою, а значит, мыслить, причем мыслить индуктивно, формально-логически.

Так, Р. Бойль, установив ряд внешне независимых между собою фактов, когда он менял то объем, то давление воздуха, заметил, что все эти факты между собою связаны некоторым особым соотношением: чем больший объем занимает данная порция воздуха, тем меньше ее давление и наоборот. Значит, заключил он, между объемом и давлением воздуха существует отношение обратной пропорциональности. И это была ступень к раскрытию между ними причинных отношений.

И пока, по сути дела, мы не выходим за пределы эмпирического мышления, которое как раз и соответствует ступени особенности.

Наконец, на ступени всеобщности обнаруживаются такие черты ученого, как способность к абстрактному, теоретическому мышлению, к теоретическим обобщениям, раскрывающим сущность изучаемого и наблюдаемого явления.

Так, в те времена, когда Э. Резерфорд проводил упомянутые выше эксперименты, в физике господствовали взгляды его учителя Дж. Дж. Томсона: атом представляет собою желеобразный кусочек материи, заряженный положительно, в который вкраплены электроны. Поэтому такой мощный «снаряд», как альфа-частица, должен пробивать его насквозь во всех направлениях. Вот почему результат проведенного эксперимента вызвал поначалу такое недоумение у Э. Резерфорда.

Но он был теоретически мыслящим ученым, а потому сделал правильный вывод из наблюденного им факта:

взгляды Дж. Дж. Томсона неверны, атом имеет в своем центре очень маленькое твердое ядро, ударяясь о которое альфа-частица отскакивает.

Можно сказать, что ученому, выступающему на ступени всеобщности, должны быть присущи не тольпо специфические черты, проявляющиеся на этой ступени, но и те, которые проявляются на более низких ступенях, начиная от наблюдательности, способности связывать факты и т. д. Однако на высшей ступени могут находиться и такие ученые, которые сами ставить и проводить эксперименты не могут, а потому их наблюдательность направлена не на установление новых опытных данных (фактов), а на выявление теоретическим путем новых связей и отношений у изучаемых предметов и способов проникновения в их сущность.

Этим мы закончим рассмотрение различных сторон или элементов будущей теории научно-технического творчества, которые нами еще не соединены здесь в единое, цельное. Стороны эти таковы: 1) трехаспектная концепция Ф. Энгельса, 2) характеристика познавательно-психологического метода исследования научно-технического творчества, 3) общая схема функционирования ППБ и преодолевающего его трамплина и 4) анализ деятельности ученого в личностном плане.

В дальнейшем мы продолжим наше исследование, перенеся его в область некоторых бытовых. простейших проявлений человеческого духа, наблюдаемых у всех людей, в том числе и в детском Бозрасте. При этом мы будем руководствоваться положением о единстве высокого и малого, которое, в частности, было выражено Д. Менделеевым, сопоставившим открытие закона природы с поисками грибов (смотри «Введение»).

Говоря конкретнее, нам предстоит рассмотреть модели научно-технического творчества, построенные на основе своеобразных, в том числе и искусственно придуманных ППБ и трамплинов для их преодоления, не относящихся к области научно-технического творчества, а касающихся совершенно иных сторон человеческой деятельности.

Часть IV