Глава v. тантрический буддизм и юнг: соотношения, аналогии, различия

Введение

В этой главе я прежде всего предполагаю рассмотреть концептуальные и методологические равнозначности, существующие между обеими системами, и установить точки, где они встречаются, где они аналогичны или параллельны, и где они различаются. Затем я останов­люсь на юнгианской концепции восточных традиций — акцентирующей сообразность последних в западном мире — и перейду к точке зрения тибетских буддистов, а также к точке зрения Юнга о возможных опасностях, внутренне свойственных практике Тантры. Наконец, мне хотелось бы немного прокомментировать вопросы морали, в частности, их потенциальное воздействие на мировое сообщество, поскольку этическое измерение в обеих системах составляет важный фактор глобальной интеграции.

Сознание и бессознательное

В юнгианской системе и в буддизме фундаменталь­ные концепты сознания и бессознательного имеют очень разнообразные коннотации и, следовательно, являются предметом большого количества неправильных истолкований и искажений. Проблема усугубляется тем, что часто юнгианские концепты смешиваются с фрейдистскими, а ведь последние сильно отличаются от первых. Я постараюсь здесь еще раз определить неко­торые из этих концептов, не забывая о неавторитетно­сти моего собственного — весьма общего — анализа. И в самом деле, целая жизнь — или, как сказали бы буддисты, несколько жизней — изучения и практики не могут быть достаточны для кого бы то ни было, чтобы получить полное понимание этих концептов в обеих системах мысли.

Юнг придает равное значение сознанию и бессозна­тельному. Однако сознание является «поздним по­томком бессознательной психики», что означает, что первое вышло из второго. Поэтому он выдвигает идею, что сознание равнозначно эго, и утверждает:

Сознание нуждается в центре, эго, для которого что-то сознательно. Мы не знаем никакого другого вида сознания, равно как мы не можем вообразить со­знание без эго. Не может быть сознания, когда нет никого, чтобы сказать: «Я сознателен» .

По Юнгу, сознание — «самое замечательное из всех достопримечательностей природы» — существует и ес­тественно стремится к саморасширению по той про­стой причине, что без него «дела идут менее хоро­шо». С другой стороны, он говорит о «более высоком сознании», более глубоком и более восприимчивом со­знании, соединенном с трансличностной сферой.

И, перефразируя утверждение Игнатия де Лойолы, переложив его в психологическую терминологию, Юнг пишет:

Сознание человека было создано для того, чтобы оно могло 1) распознать... что его первоистоки нахо­дятся в более высоком единстве...; 2) уделять этому ис­точнику необходимое внимание и уважение...; 3) вы­полнять его распоряжения с пониманием и ответ­ственностью... 4) предложить, таким образом, психике во всей ее совокупности оптимальную степень жизни и развития...

По Юнгу, символы полноты, решающие и трансцендирующие противоположности, могут в равной мере быть обозначены терминами «сознание», «самость», «бо­лее высокое эго», или же любым другим наименовани­ем. И в самом деле, он утверждает, что «все эти терми­ны являются всего лишь простыми наименованиями для реальностей, которые только одни и имеют вес»

Развитие и расширение сферы сознания представля­ют собой то, что Юнг именует индивидуацией. Но он устанавливает, что сознательный разум занимает толь­ко относительно ограниченное центральное место, тог­да как бессознательная психика окружает его.

Бессознательное составляет психическую площадку неограниченного размаха. Это «матрица всех потенциальностей», которую нужно воображать как текучее состояние, обладающее своей собственной жизнью и автономной и независимой деятельностью. «Бессозна­тельное воспринимает, оно оживляется целями и интуицией, оно ощущает и думает точно так же, как созна­тельный разум». Юнг определяет содержание бессознательного следующим образом:

...Это все, что я знаю, но о чем я не думаю в данный момент; все, что я осознавал в прошлом, но что теперь забыл; все, что мои чувства воспринимают, а мой со­знательный разум не замечает; все, что — непроиз­вольно и не обращая на это внимание — я переживаю, думаю, вспоминаю, хочу и делаю; и все будущие вещи, которые в данный момент принимают во мне форму и позднее придут к сознанию...

Таким образом, бессознательное включает в себя следующее содержание сознательной психики, и оно предвосхищает грядущие сознательные процессы. Но бессознательное также содержит прародительские отло­жения, то, что осталось от предков, накопленное с не­запамятных времен. Соответственно, оно имеет для Юнга лицо двуликого Януса: одна из его сторон повер­нута к доистории, к первичным инстинктам, а другая сторона обращена к будущей судьбе человека. Это, конечно, парадокс, ибо бессознательное рассматривает­ся в качестве созидательного фактора, даже как дерзко­го новатора, и в то лее самое время оно представляет собой бастион анцестрального консерватизма. По образу Меркурия — самой персонификации бессоз­нательного — оно двойственно и содержит в себе все аспекты человеческой природы: темный и светлый, добрый и злой, животный и сверхчеловеческий, де­монический и божественный. Бессознательное мож­но представить себе как рудник сокровищ, источник всякого вдохновения, всякого созидания и всякой муд­рости. В качестве автономной психической системы, говорящей на языке символов, одна из его ролей за­ключается в исправлении склонностей и наклонений сознательного разума и компенсации его пристраст­ного и однонаправленного взгляда более широким, образным, нерациональным восприятием, которое восстанавливает равновесие и выявляет более понятный и более полный смысл. Бессознательные мотивы часто бывают более мудрыми и более объективными, чем сознательная мысль. Вот почему бессознательное может ныть полезным путеводителем, направляющим нас к нашему истинному назначению, отвечающему именно тому, чем мы являемся на самом деле, а не тому, что искажено предрассудками сознательного разума.

На основе отдельного индивидуального сознания и бессознательного, идущего вслед за первым, строится коллективное бессознательное, составляющее общее наследие человечества в его целокупности, а также универсальный источник всякой сознательной жизни.

В глубинах коллективного бессознательного нет инди­видуальных или культурных различий, нет разделений. Это царство исконного единства, недвоякости, через которое каждый из нас соединен с остальной частью человечества.

Согласно тибетским буддистам, сознательный разум, когда он ясен и освобожден от всякого мрака, свободен от всякой проекции — чистое сознание — представляет собой корень счастья и освобождения, и он пережива­ется, как состояние блаженства. Это самое возвышен­ное состояние сознания, называемое ясным светом. Однако имеются разнообразные виды и разнообразные степени сознания, которым дается различное описание. Точно так же в структуре психики, концептуализиро­ванной Юнгом, имеются разнообразные уровни созна­ния и бессознательного.

Согласно одной из школ буддийского учения, имеет­ся шесть видов сознания: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание и ментальное сознание. Затем идет страдаю­щее сознание или иллюзорное сознание, ответственное за невежество эго. И в основе всего лежит «донное со­знание» (алая-виджняна), источник всякого сознания, Универсальный Разум, где складируются первостепен­ные формы и все опыты, начиная с самой ночи времен. Их латентное содержание появляется перед другими видами сознания, когда они пробуждаются в адекват­ных условиях и стимулируются соответствующими ассоциациями.

Понятие донного сознания соответствует, по всей очевидности, юнгианскому концепту бессознательного. По аналогии с юнговским описанием бессознательно­го, лама Говинда говорит, что алая-виджняна...

...включает в себя как качества демонические, так и бо­жественные, как жестокость, так и сострадание, эго­изм и альтруизм, иллюзию и знание, слепую страсть и самые темные мотивы, равно как глубинное стремле­ние к свету и освобождению.

И, рассматривая тантрический опыт, лама Говинда утверждает:

Недостаточно идентифицировать нас с единством общего происхождения или с природой потенциаль­ного Будды, поскольку еще нужно сделать решающий шаг к преобразованию и вбиранию в себя расходящих­ся тенденций или элементов нашей психики.

Когда мы пытаемся сопоставить, как это сделал Юнг, буддийский концепт просветленного разума и понятие коллективного бессознательного или более высокого сознания, мы сталкиваемся с огромными препятствия­ми, вызванными тем, что эти концепты имеют боль­шое количество различных аспектов, а потому дву­смысленны и противоречивы. Кроме того, тут речь идет о двух различных категориях: с одной стороны, философская и метафизическая сфера, с другой сторо­ны, психологическая сфера, вследствие чего нет ника­кой возможности произвести сопоставление. Однако в каждой из этих систем — буддийской и юнгианской — данные категории представляют собой лишь абстракт­ное знание: они нисколько не выражают — да и не могут выражать — глубинного опыта, составляющего цель каждой из них, а именно индивидуальное преоб­разование, которое совершается путем трансценденции земного существования, чтобы таким образом достиг­нуть освобождения или реализации. В это мгновение трансценденции знание перестает быть философским или психологическим: это прямое, непосредственное, неописуемое знание, за пределами слов и мыслей, опыт пустоты (сунъята), священное, Самость, единство человека с Богом.

Юнг дал различные описания этого опыта в целом ряде своих текстов, но наиболее красноречиво и ярко он его передал в «Сэптэм Сэрмонэс ад Мортуос», «Семи проповедях мертвым»,— произведении, созданном в период его личного противостояния с бессознатель­ным. Это сжатое, но необычайное произведение, насы­щенное парадоксами, поразительно напоминает буд­дийскую мысль. И в самом деле, его слова отзываются эхом на Сутру Сердца, «форма есть пустота, пустота есть форма», или еще на Ланкаватара Сутру, где утверждает­ся: «Пространство есть форма, и... поскольку простран­ство проникает в форму, форма есть пространство». А теперь вот что пишет Юнг:

Небытие есть то же самое, что полнота. В бесконеч­ном полное не лучше пустого... Небытие одновремен­но пусто и полно... Бесконечная и вечная вещь не име­ет никакого качества, ибо она имеет все качества.

Юнг называет это небытие, или полноту, «плеро­мой», которую он отличает от «креатуры», принципа характеризации. В плероме «одновременно прекраща­ются мысль и бытие, поскольку вечное и бесконечное не обладают никаким качеством... В плероме не имеет­ся ничего, и имеется все». И, чуть далее, Юнг про­должает:

Каждая вещь, распознаваемая в плероме, представ­ляет собой пару противоположностей. Следовательно, богу всегда принадлежит демон.

Эта неразделяемость так же глубока и — как ваша собственная жизнь и данное ею вам зрение — так же нерасторжима, как сама плерома. Они обе теснейшим образом связаны с плеромой, в которой все противо­положности уничтожены и объединены.

В плероме мы узнаем буддийский концепт пустоты, а также самый важный из тантрических концептов, по­лярность и ее интеграцию, лежащие в самой сердцеви­не всякой медитативной практики Ваджраяны. В то же время юнгианский концепт «трансцендентной функ­ции» представляет собой практическое развитие и при­менение принципа плеромы. Здесь необходимо уточ­нить, что в тот период времени, когда Юнг написал «Сэптэм Сэрмонэс ад Мортуос», он еще не открыл для себя восточные традиции.

Духовное преобразование

Конечная цель юнгианской психологии и тибетского буддизма состоит в духовном преобразовании. Юнг оп­ределяет его как самореализацию, полноту, тогда как для тибетских буддистов речь идет о Будде, просветле­нии на благо всех существ. Согласно им, всякий инди­вид обладает потенциалом, чтобы стать Буддой, совер­шить высшее преобразование. Для буддистов, как и для Юнга, стремление к свету, к более высокому созна­нию, составляет нечто, что всегда присутствовало во все времена и во всех местностях. Юнг говорит об этом так:

...В лоне души, начиная с ее первостепенных исто­ков, всегда были желание света и непреодолимая но потребность выйти из первоначального мрака... Исконная ночь души... сегодня такая же, какой она была в течение миллионов и миллионов лет. Стремление к свету есть стремление к сознанию.

Для буддистов существует тяга к состоянию Будды, которая является квинтэссенцией природы человека, в то время как для Юнга речь идет о стремлении к пол ноте. В обоих случаях подразумевается длительное пу­тешествие — по Юнгу, путешествие без конца,— всегда уникальное, свойственное каждому индивиду, но оно может быть совершено только в разуме. В частности, в тантрическом буддизме разум — это король, мощь ко­торого безгранична. Подобно алхимику, способному превратить металл в золото, разум способен преобразовать всякое событие в трансцендентальную мудрость, используя его как средство для достижения просветле­ния. И эта величественная мощь находится в нас самих и ни в каком ином месте: она от нас не отделена; но чтобы ее распознать, нам требуется ключ к сознанию.

Согласно учению тантрического буддизма, просвет­ление, освобождение может быть достигнуто в этой настоящей жизни. Оно заключается в принципиальном изменении нашего восприятия реальности, «в разворо­те к самому глубокому вместилищу сознания», когда «я» или самосознание обращает свое внимание к уни­версальному сознанию. Речь идет об «интуитивном опыте бесконечного и о глобальном единстве всего сущего». Опыт также можно описать как открытие мира, расположенного за гранью обычного мира вне­шних форм, в котором исчезли все противоположно­сти. В этом открытом пространстве отказываются от всякого ограничения; исключительности не существует, нет ни этого, ни того, но и это, и то — все туда включе­но, ничто не отвергнуто. Это мир недвоякости, плеро­ма, где каждая вещь находит свою первоначальность, и где всякая вещь исчезает. Буддисты называют его сунья­та, пустота, вакуум, открытое пространство, содержа­щее в себе одновременно принцип причинности и син­хронности.

В своем самом глубинном метафизическом смысле она [сунъята] обозначает исконную почву, всегда при­сутствующую отправную точку всякого созидания. Это принцип неограниченной потенциальности... В интел­лектуальном плане суньята есть относительность всех вещей и всех состояний в той мере, в какой ничто не существует независимо, но в какой всякая вещь суще­ствует лишь через посредство отношений, которые она имеет с другими, и конечным образом — со все­ленной в ее целокупности. Это отношение представляет собой больше, чем простое причинное отно­шение пространства-времени; это отношение общего основания и одновременного присутствия всех факто­ров существования...

Согласно тантрической точке зрения, каждое суще­ство содержит в себе всю вселенную. Нет разделения между индивидуальным разумом и универсальным ра­зумом, поскольку разум не подвержен пространствен­но-временному ограничению. В наши дни открытия современной физики предоставляют такое фундамен­тальное видение мира, выявляя мир единства, взаимо­отношений и взаимопроникновения всех вещей и всех событий. И, согласно Аватамсака Сутре,

Все страны Будды и все Будды сами проявлены в моем собственном бытии...

Можно сравнить это наставление с убеждением Юнга, что макрокосм сам проявляется в микрокосме человеческой психики. Он говорит об...

...этой реальности, неизвестной в человеке, такой же универсальной и обширной, как сам мир, находящей­ся в нем в силу природы и не подлежащей новопри-обретению. Она психологически соответствует кол­лективному бессознательному...

Коллективное бессознательное является областью психики, где превалирует недвойственность, но кото­рая, как суньята, содержит в себе принцип неограничен­ной потенциальности. Таким образом, для Юнга прин­ципы вселенной находят свое отражение в психике.

Союз противоположностей

Фундаментальный концепт Тантры заключается в признании полярности, и ее интеграция составляет серд­цевину тантрической практики: союз мужской и женской энергий, материи и разума, активного и пассивно­го начал, мудрости, принципа распознавания (персо­нифицированного Манджушри, Буддой мудрости) и со­страдания, объединительного принципа (персонифици­рованного Авалокитешварой, Буддой сострадания).

Принцип противоположностей также имеет перво­степенное значение в юнгианской психологии. Для Юнга противоположение внутренне присуще струк­туре психики, равно как в космосе космологическая плоскость отражается в психологической. В рамках си­стемы юнгианской психологии фундаментальная пара противоположностей образуется сознанием и бессозна­тельным. Можно сказать, что в космологическом плане сознание представляет креатуру, индивидуальность, а бессознательное — плерому, недвойственность.

В психологическом плане знаменательность принци­па противоположностей зиждется на том факте, что психика представляет собой динамическое единство, са­морегулирующуюся систему, где сознание и бессозна­тельное взаимно дополняют друг друга. Если мы будем отрицать первое или второе, это приведет к пристра­стности, к дисбалансу и, фактически, к утрате полноты. «Всегда должны быть верх и низ, жара и холод, и т. д.»,— говорит Юнг. Однако «вопрос не в том, чтобы превратить что-то в свою противоположность, а в том, чтобы сохранить вместе ценности в том виде, в каком они существуют, признавая их противоположную при­роду». Ничто не отбрасывается, и ничто не рассмат­ривается как абсолютное. Согласно точке зрения Юнга,

принципиальной ошибкой было бы воображать, что когда мы видим не-ценность в ценности, или не-истину в истине, ценность или истина перестают существо­вать. Они только стали относительными. Все, что че­ловеческое, является относительным, потому что вся­кая вещь располагается во внутренней полярности...

Для Юнга «союз противоположностей через Средин­ный Путь» является одной из «самых фундаментальных характеристик внутреннего опыта» Разрешение про­тивоположностей кладет конец конфликту и приносит с собой полноту. Но полнота не может быть достигну­та посредством устранения или отрицания, которые всегда пристрастны, а только возвышением своей точ­ки зрения на более высокий уровень сознания. В этом и заключается базовый постулат психологического ме­тода Юнга. «Индивидуация, или задача стать цело­стным,— говорит он,— не является ни суммум бонум, ни суммум дезидератум ъъ\ но болезненным опытом союза противоположностей». Я хотела бы высказать идею, что осуществление союза противоположностей, тем не менее, представляет собой суммум бонум, ибо оно прино­сит с собой духовную свободу, переживаемую в инте­грированной и объединенной личности.

Во время своего путешествия к Просветлению Будда оставил аскетизм, ибо он, вероятно, понял, что, практи­куя аскетизм, мы отбрасываем часть самих себя и что таким способом невозможно достичь полноты. Вот по­чему он, напротив, избрал Срединный Путь, который затем и стал проповедовать.

Срединный Путь и Мадхьямика

Путь Будды, Срединный Путь, повторно сформули­ровал и систематизировал в философской терминоло­гии индийский философ III века Нагарджуна в своей системе мысли Мадхьямика (Срединный Путь), которая считается центральной философией буддизма Махаяны. Будда хранил свое «благородное молчание», когда ему задавали философские и метафизические вопросы, а блестящий диалектик Нагарджуна применял диалек­тический метод, утверждая, что невозможно найти истину ни в каком мнении или концепте и ни в какой системе понимания. Истину, Абсолют, невыразимые по своей природе, молено воспринять, только лишь возвы­шаясь за пределы всякой формы исключительности. Конфликт между рассудком и противоположными точками зрения можно разрешить, поднимаясь на бо­лее высокую точку зрения — то есть комплексно, вмес­то сосредоточения на отдельных частях. Таким обра­зом, мы приходим к интуиции, принимаемой за более высокую способность: недвойственное знание, знание Реального, Абсолюта. А теперь, вот как Юнг видит интуицию:

В интуиции содержание представляется как полная цельность, причем невозможно ни объять, ни узнать, как это содержание увидело свет. Интуитивное знание характеризуется уверенностью, внутренне присущим убеждением...

Основная идея философии Нагарджуны заключается в законе Срединного Пути, что на практике означает следующее: «Видеть вещи такими, как они суть, при­знавать возможность определять вещи различным об­разом в соответствии с разнообразными точками зре­ния, и признавать, что эти определения нельзя рассмат­ривать как абсолютные».

В философии Нагарджуны также принципиально важно делать различие между земной истиной и исти­ной конечной, и такое различие действительно пред­ставляет собой одну из фундаментальных основ учения Будды, и буддизм Махаяны не перестает строиться именно на этом фундаменте. Однако это не означает, что нужно производить разделение между мирским и трансцендентным. Речь скорее идет о том, чтобы осоз­нать относительность этого мира и углубить таким об­разом внутреннее осознание, причем этот процесс не разрушает земное, поверхностное, а преобразует его с тем, чтобы созерцать его в новом свете.

Мадхьямика учит, что...

...осознать конечное не означает — отказаться от зем­ного, но научиться видеть его «глазом мудрости»... Что мы должны отвергнуть, это свои собственные извра­щения, ложные суждения, предвзятые идеи... Это относится не только к реальной жизни, но и к словам, концептам, к пониманию, к системам понимания.

Эго и не-эго

В тантрической системе всякое земное удовольствие, всякий опыт чувств, всякая возможность в этом мире может стать возможностью просветления, когда муд­рость претворяется в практику. Мы видели, что муд­рость (праджня) подразумевает неисключительность, непривязанность, принцип относительности, сунъяту.

Самое большое препятствие — это эго. Эго — или, скорее, видение своего собственного «я» — является, со­гласно буддийской мысли, первоисточником всех про­блем и всех страданий. Когда буддисты говорят об эго, они имеют в виду иллюзорное верование, что суще­ствует прочная, конкретная и отдельная сущность, не­зависимая и изолированная от всякого другого явления.

В этом смысле эго естественным образом становится непреодолимым препятствием между самим челове­ком и остальным миром, воспрещая всякую возмож­ность истинного общения и настоящего причастия не только с другими, но и в глубину с самим собой. Это препятствие должно быть устранено, и в этом и состо­ит ключевая проблема, возникающая на пути к осво­бождению.

Итак, цель заключается не столько в растворении эго, сколько в растворении ошибочного видения, лож­ного образа эго; должна совершиться открытость ко всем самостоятельно возникающим возможностям, и прежде всего прочего, нужно осознать, что мы являем­ся бесконечно больше того, что мы думаем о себе сами, когда мы отождествляем себя с нашим куцым, конкретным и ограниченным эго. Мы открываем для себя потенциальности без пределов, начиная уже с того мгновения, когда мы освободились от рабства на­шего маленького эгоцентрического мира: как говорят буддисты, мы можем стать Буддой.

Разумеется, согласно Юнгу, эго со всеми своими ис­кажениями и проекциями должно быть растворено, прежде чем сможет появиться Самость. Однако Са­мость, представляющая собой совокупность психики, включает в себя эго. В процессе индивидуации его не разрушают, его скорее помещают в отношение подчи­нения Самости. Оно больше не является центром лич­ности: центр — это Самость, мандала, объединяющая все противоположности. Растворяется растянутое кон­кретное эго, преследующее эгоистичные и исклю­чительные цели и подчиняющееся только своим им­пульсам. Индивидуированное эго в соотношении с Самостью не только необходимо для адекватного функ­ционирования индивида, на том, что буддисты опреде­ляют как уровень земной реальности: оно также под­тверждает свое важнейшее значение при встрече с трансличностным, с тем, чтобы сохранить целостность психики.

По убеждению Юнга, цель психотерапии заключает­ся в преобразовании. И исчезновение гегемонии эго является единственным критерием изменения. Однако он утверждает, что часто для западных людей «нужно прежде всего построить посредством анализа созна­тельное эго, и культивировать его правильное понима­ние с тем, чтобы можно было думать о его отмене».

Однако и солюцио в алхимическом смысле, растворе­ние сухой и твердой почвы, составляющей сознание эго, при помощи оплодотворения и противостояния с текучестью бессознательного, является необходимым предварением для трансмутации. Это другой взгляд на жертвоприношение личностного эго в виду появления на поверхности трансличностной Самости, беспрестан­ного процесса смерти и возрождения. Опыт недвойственности, мистический опыт или всякий созидатель­ный акт должны осуществляться в рамках этого про­цесса.

Иллюзорное верование в перманентное и отдельное эго не означает, что индивидуальности не существует. наше принципиальное единство со вселенной, соглас­но концепции ламы Говинды,

...является не равной природой или не-квалифицированным тождеством, но органическим отношением, в котором дифференциация и уникальность функции так же важны, как это конечное или фундаменталь­ное единство.

Индивидуальность и универсальность не являются исключительными ценностями, взаимоисключающи­ми друг друга, но двумя сторонами одной и той же ре­альности, которые взаимно компенсируются и взаим­но дополняют друг друга и объединяются друг с дру­гом в опыте просветления. Этот опыт не растворяет разум в аморфном и бесформенном Всем, но позволя­ет осознать, что индивид содержит в себе самом то­тальность, сосредоточенную в его интимном ядре.

Универсальность и индивидуальность, единство и разнообразие, плерома и креатура, нирвана и сансара, являются «двумя сторонами одной и той же реально­сти»; одна не может существовать без другой, своей противоположности.