И. Кант и формирование неклассического типа научной рациональности

Рациональность - это способность мышления работать с идеальными объектами, способность отражать мир в разумно понятийной форме.Античная рациональность базировалась на идее возможности умозрительного (интел­лектуального, рационального) постижения принципиально ненаблюдаемых объек­тов, таких как бытие (Парменид), идеи (Платон), атомы (Демокрит), Перводвигатель (Аристо­тель). Идеальный (т.е., мыслительный) план деятельности стал одной из главных характеристик рационального типа отношения к действительности и прежде всего научной рациональности. Определённость, точность, однозначность значений слов есть необходимое условие построения рационального знания.

Классическая рациональность, возникшая в результате 1-й научной революции 17 века, базировалась на механистической парадигме (Галилей, Ньютон). Её основные принципы:

1. Божественный космос греков был отождествлён с природой как единственной истинной реальностью, состоящей из статичных объектов, описываемых законами механики и находящихся в абсо­лютном пространстве и времени.

2. Объяснение сводилось к поиску механических причин и субстанций, а обоснование - к редукции знания о природе к принципам механики.

3. Признавала правомерность только тех идеальных, мыслительных конструкций, которые можно контролируемо воспроизвести бесконечное количество раз в эксперименте.

4. Признавалась возможность отыскать такую одну-единственную идеальную конструкцию, которая полностью соответствовала бы изучаемому объекту, обеспечивая тем самым однозначность содержания истинного знания.

5. В отличии от античной, научная рациональность 17-го века отказалась от идеи цели как причины развития природы и мира в целом, а все явления объясняла только путём ус­тановления между ними механической причинно-следственной связи.

Вторая научная революция конца 18 - первой половины 19 века (признаваемая не всеми исследователями) базировалась прежде всего на объектах геологии и биологии, что привело к идее развития и, соответственно, к постепенному отказу от простых механистических объяснений. Наглядные механические модели изучаемых объектов и явлений стали всё более вытеснятьсяихабстрактным но непротиворечивым математическим описаниемТретья научная революция (конец 19 - первая половина 20 века) привела науку к проникновению в микромир (теория относительности и квантовая теория в физике, генетика в био­логии, квантовая химия в химии и т.д.). Возникла неклассическая рациональность со следующими принципами:1. Мышление изучает не объект как он есть, а то, как наблюдатель (учёный) воспринимает взаимодействие объекта с прибором (что было неважно в классической науке, где изучались только макрообъекты). Т.об., объяснение и описание невозможны без фиксации средств наблюдения.2. Вносить искажения могут не только приборы, но и исследователи (незаметно для себя), о чём говорил ещё И.Кант.3. Стала допускаться возможность истинности не одной, а нескольких объяснительных моделей одного и того же явления; соответственно, стала признаваться относительная истинность науч­ных теорий.

Четвёртая (по некоторым исследователям - третья) научная революция (последняя треть 20 века) привела к изучению исторически развивающихся явлений, объектов, систем.Возникла постаклассическая научная рациональность:

1. Историческая реконструкция как тип теорети­ческого знания стала применяться не только в гуманитарных науках типа истории, или в эво­люционных теориях геологии и биологии, но и в космологии, астрофизике, физике элементар­ных частиц и т.д.2. Ведущей методологической концепцией стала синергетика.3. Субъект по­знания (исследователь) способен каждым своим воздействием видоизменить поле возможных состояний системы (изучаемого объекта). В первую очередь это касается экологических, био­сферных, медико-биологических и биотехнологических объектов, изучение которых сегодня особенно актуально.

4. При изучении сложных систем, включающих в себя человека с его пре­образовательной производственной деятельностью, идеал ценности о-нейтрального исследова­ния, важнейший в классической науке, оказывается неприемлемым. Объективно истинное объ­яснение и описание такого рода систем предполагает включение ценностей социального, этиче­ского и иного характера.

Таким образом, каждая научная революция приводила к формированию своего типа научной рациональности и важную роль в этих процессах играли социокультурные особенности той эпохи и того общества, в которые эти революции происходили.Неклассическая парадигма исходила из представления, что нет какого-то "абсолютного" научного метода типа декартовского или ньютоновского и что знания об объектах должны учитывать характер методов и средств исследования. Так, В. Гейзенберг подчеркивал, что ответ природы на вопрос исследователя зависит не только от её устройства, но и от способа постановки вопроса.В эпоху неклассической науки ведущее значение приобрели проблемы "активности" научных теорий, их включенности в структуру научного метода. Научный метод можно определить как теорию в действии по приобретению новых знаний. Включенность теории в структуру научного метода приводит к тому, что метод становится все более эффективным в изучении разнообразных фрагментов действительности.Научный метод имеет два начала - экспериментальное (опытное) и теоретическое. Его преобразование связано с развитием новых научных теорий, с судьбами теоретических идей и представлений, с процессами революционных преобразований в физике (открытие делимости атома, становление релятивистской и квантовой теорий), космологии (концепция нестационарной Вселенной), химии (квантовая химия), биологии (становление генетики), с возникновением кибернетики и теории систем, с которыми менялись научные картины мира.Для методов неклассической науки характерны прежде всего вероятностные, статистические подходы, которые преобразуют само видение мира, содержат больше внутренних возможностей для репрезентации свойств и закономерностей бытия, нежели теоретическиесистемы, построенные на базе принципиально жесткого детерминизма.

13. Кантовские трансцендентальные вопросы возможности науки. Как возможна математика? Как возможно естествознание? Возможна ли метафизика как наука?

Иммануил Кант (1724 – 1804) – основатель немецкой классической философии. По словам В. Виндельбанда, известного немецкого философа-неокантианца, в короткий промежуток – примерно сорок лет – возникли четыре грандиозные философские системы (И. Канта, И. Г. Фихте, Ф. В. Й. Шеллинга, Г. В. Ф. Гегеля), сравнимые по богатству идей с эпохой высокой классики в греческой философии. Представители этой школы стали рассматривать человека как деятельное, социальное и историческое существо, а мир – как проекцию творческой деятельности человека. Кант – современник Великой французской революции, которая, по мысли французских просветителей, должна была стать торжеством разума и гуманности, однако завершилась якобинским террором, насилием и кровопролитием. Разум, высшее свойство человека, отличающее его от всей остальной природы, обернулся неразумием. Кант выступил как критик Просвещения, которое провозгласило культ разума, не знающего в своем познавательном и преобразовательном стремлении никаких ограничений. Пафос, пронизывающий философию Канта, – утверждение таких опор человеческого существования, как свобода личности, нравственный миропорядок, вера в Бога и бессмертие души, которые не должны быть поколеблены прогрессом научного разума. Наука – не единственный и не главный представитель человеческого духа, она не может быть основой нравственной ориентации личности, ее свободы и достоинства. Этим пафосом определяется цель знаменитой книги «Критика чистого разума»^*(1781) – исследование возможностей и границ научного познания. В то же время Кант «стремился обеспечить научное познание истины надежным метафизическим основанием» (12, 84). Он оценивал предшествующую философию как догматическую, поскольку она не исследовала познавательной деятельности и ее границ, прямо приступая к изучению самих вещей и отыскивая его наилучший метод (например, индуктивный – у Бэкона, дедуктивный – у Декарта). Это стремление метафизики познать вещи сами по себе является с точки зрения Канта трансцендентным, свою же философию и ее метод он называет трансцендентальными. Они нацелены на выявление априорных условий человеческого познания. Согласно Канту, существуют такие условия и формы, которые придают знанию всеобщий и необходимый характер (то есть научность), однако не могут быть получены из опыта – их он и называет априорными. Необходимость и всеобщность – верные признаки априорного знания^*, и «трансцендентальное» – «все, что относится к возможности всеобщего, необходимого содержания нашей мысли»^**(6, 56). Главный трансцендентальный вопрос – о возможности научного познания – разделяется на три, в соответствии с тремя областями знания, претендующего на научность: 1) Как возможна чистая математика? 2) Как возможно чистое естествознание? 3) Как возможна метафизика как наука? В поисках ответов Кант обращается к источникам этих наук – основным познавательным способностям человека: чувственному созерцанию, рассудку и разуму. «Всякое наше знание начинает с чувств, переходит затем к рассудку и заканчивается в разуме, выше которого нет в нас ничего для обработки материала созерцаний и для подведения его под высшее единство мышления» (1, 3, 340).

Преодолевая крайности эмпиризма и рационализма, Кант трактует знание как синтез чувственного созерцания и рассудка. «…Существуют два основных ствола человеческого познания, вырастающие, быть может, из одного, но неизвестного нам корня, а именно чувственностьирассудок: посредством чувственности предметы намдаются, рассудком же онимыслятся» (1, 3, 124). Всякое познание начинается с опыта и никакое познание не предшествует опыту во времени. Однако опытное знание складывается как из того, что мы воспринимаем посредством впечатлений, так и из того, что наша познавательная способность дает от себя самой. В «Критике чистого разума» Кант разворачивает перед нами картину постепенно осуществляющегося синтеза, результат которого – научное знание. Всякое знание выражается в суждениях, и философ различает их следующим образом. Во-первых, суждения можно разделить на аналитические и синтетические. Аналитические суждения – поясняющие, они не прибавляют ничего нового к содержанию знания. Предикат^*аналитического суждения уже содержится в понятии субъекта, и мы находим его путем анализа, расчленения субъекта. Пример такого суждения – «Все тела протяженны», по мысли Канта, свойство протяженности уже содержится в понятии тела (вспомним, что Декарт определил материю как протяженную субстанцию). Все аналитические суждения априорны. Синтетические суждения – расширяющие, они «увеличивают данное познание». Предикат в этих суждениях нельзя получить путем логического расчленения субъекта. Эмпирические, апостериорные суждения всегда являются синтетическими, поскольку в них новое знание мы получаем за счет обращения к опыту, однако они носят лишь вероятностный характер. Согласно Канту, наибольшей научной ценностью обладают априорные синтетические суждения, в которых синтез понятий, необходимая связь субъекта и предиката не может быть основана на опыте. Например, «все, что происходит, имеет причину», – здесь понятие причины нельзя получить из понятия изменения аналитическим путем, оно указывает на нечто отличное от «того, что происходит». Однако основой синтеза не может быть опыт, так как для нас невозможен эмпирический обзор буквально всего происходящего в мире для того, чтобы с достоверностью высказать суждение об его причинной обусловленности. Каково же то неизвестноеX, которое в данном случае делает возможным синтез? Вопрос о возможности науки предстает, таким образом, в виде вопроса о возможности априорных синтетических суждений.

Как возможна математика?Суждения математики, которая в Новое время предстала как образец науки, содержат в себе абсолютную необходимость и, следовательно, не покоятся ни на каких опытных основаниях; в то же время они, безусловно, обладают синтетическим характером. Какова же априорная основа математического познания? Кант утверждает, что понятия и суждения математики, в отличие от философских, теснейшим образом связаны с чувственным созерцанием, в котором «она может показывать все свои понятияinconcretoи тем не менееapriori, или, как говорят,конструироватьих» (2, 170). Однако это нематериалчувственного восприятия – многообразие ощущений, а только его «чистыеформы» – пространство и время. Поток чувственных впечатлений, источником которых являются вещи, упорядочивается в априорных формах чувственного созерцания – пространстве (форма внешнего чувства) и времени (форма внутреннего чувства). Конструирование математических понятий опирается на эти «чистые созерцания», именно они сообщают суждениям математики их всеобщий и необходимый, но вместе с тем и синтетический характер. Геометрия кладет в основу априорное созерцание пространства. Так, суждение «прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками» не является аналитическим, понятие величины (количественное) не содержится в понятии прямого (качественном). Синтез, по мысли Канта, становится возможным благодаря чистой форме созерцания – пространству. «Арифметика создает понятия своих чисел последовательным прибавлением единиц во времени…» (2, 172). Так, в положении «7 + 5 = 12» из соединения чисел 7 и 5 вовсе не следует аналитически, каково будет то новое число, которое выражает их сумму: операция сложения, мыслительный акт, расширяющий наше знание, возможна благодаря другой априорной форме созерцания – времени. Число 12 никогда не было бы нами получено из одних только понятий, без помощи созерцания.

Пространство и время обеспечивают необходимый и всеобщий характер связи понятий в математических суждениях только потому, что они являются «чистыми интуициями», а не характеризуют отношения вещей самих по себе. Это значит, что всякий единичный акт чувственного созерцания возможен благодаря этим априорным формам, как бы образующим внутреннюю закономерность самой человеческой способности к чувственному созерцанию. Иными словами, мы не можем воспринимать вещи иначе, как расположенные в пространстве (выше или ниже, дальше или ближе и т. д.), и события как длящиеся и сменяющие друг друга во времени. Если бы пространство и время были свойствами или условиями вещей самих по себе, то мы могли бы знать о них только из опыта, но такое знание не обладало бы всеобщим и необходимым характером. Кант утверждает, что, если исключить из чувственного восприятия тел все эмпирическое (относящееся к ощущению – цвет, твердость или мягкость, вес и т. п.), то останутся только пространство и время, которые невозможно отбросить. Следовательно, это априорные формы нашей чувственности, формы явлениявещей в нашем сознании, а не формывещей самих по себе. Кант проводит принципиальную грань междуявлениемивещью самой по себе; предметы именно потому согласуются с нашими образами, например, с положениями геометрии, что сама априорная форма чувственности – пространство – делает возможными эти предметы как простые явления.

Как возможно чистое естествознание?Проблема возможности априорных синтетических суждений в естествознании требует обращения к другой познавательной способности – рассудку. И мы наблюдаем следующую, более высокую ступень синтезирующей деятельности сознания. Согласно Канту, одних априорных форм чувственного созерцания (пространства и времени) «недостаточно для того, чтобы придать нашим представлениям истинный характер объективности,предметности» (6, 72). Только потому, что ощущения (упорядоченные в пространстве и времени) понимаются как свойства вещей, а отношения между последними предстают как необходимые, наше субъективное представление становится объективной картиной мира, структурированного и упорядоченного. Главную роль в этом превращении, в выходе за пределы субъективности восприятия играет деятельность мышления, а именно такой его формы, как рассудок. «Итак, хотя обыденное сознание говорит о том, что оно “узнает на опыте” вещи с их свойствами и отношениями, сам этот опыт есть деятельность, слагающаяся из совместного действия чувственности и рассудка…» (6, 73). Свою синтезирующую деятельность рассудок осуществляет с помощью категорий, основных понятий, отношения которых образуют структуру мышления. Кант выделяет четыре группы категорий в соответствии с классификацией суждений в формальной логике. Это категории количества (единство, множество, целостность), категории качества (реальность, отрицание, ограничение), категории отношения (субстанция и акциденция, причина и действие, взаимодействие), категории модальности (возможность, действительность, необходимость). Присоединяя категории к материалу чувственного восприятия (организованного в пространстве и во времени), рассудок устанавливает всеобщие и необходимые связи между явлениями – законы природы. Чувственное созерцание превращается, таким образом, в опыт, обладающий общезначимостью, равнозначной, согласно Канту, объективности.

Кант проводит различие между суждениями восприятия и суждениями опыта. Первые устанавливают связь ощущений в индивидуальном сознании и имеют только субъективное значение. Чтобы эти индивидуальные ассоциации стали общезначимыми, приобрели характер объективных связей, необходимо подведение их под категории рассудка. Суждения опыта и осуществляют такое подведение. Связь двух восприятий, возникающих в индивидуальном сознании, приобретает всеобщий и необходимый характер, если, например, одно является причиной другого. Так, суждение «когда солнце освещает камень, то он становится теплым» – суждение восприятия, оно констатирует лишь тот факт, что эти два восприятия обычно следуют друг за другом. Суждение «солнце согревает камень» является опытным, поскольку здесь к содержанию восприятия присоединяется категория причины, которая необходимо связывает понятие теплоты с понятием солнца. «…И синтетическое суждение становится необходимо общезначимым, следовательно, объективным и из восприятия превращается в опыт» (2, 188).

Таким образом, категориальный синтез создает предметность, творческая деятельность рассудка конструирует из чувственного созерцания объект. И хотя мы не знаем объекта самого по себе, но когда суждение приобретает всеобщность и необходимость, оно тем самым приобретает объективное значение.Предметы, объекты– не вещи сами по себе, а такое соединение ощущений, которое имеет всеобщее и необходимое значение. Источник этой объективности не индивидуальное, эмпирическое сознание, а трансцендентальное, надындивидуальное сознание с его категориальной структурой, образующей основу индивидуального сознания. Иначе говоря, если сознание индивида располагает представлением о предметах как внешних для себя, объективно существующих, то исток такого представления – в надындивидуальном «сознании вообще». Это «сознание вообще» Кант называет также «трансцендентальным единством апперцепции^*». Синтезирующая деятельность рассудка (благодаря которой многообразие ощущений становится единством опыта) обусловлена абсолютным единством сознания, которое в качестве акта «я мыслю» сопровождает все наши представления и, более того, делает их возможными.

Категории рассудка содержат априорные условия для синтетических суждений естествознания и выступают как принципы возможного опыта. «А основоположения возможного опыта суть вместе с тем всеобщие законы природы, которые могут быть познаны apriori» (2, 192). Таков ответ Канта на вопрос о возможности теоретического естествознания как науки: оно возможно благодаря устройству нашего рассудка. «…Рассудок не черпает свои законы (apriori)из природы, а предписывает их ей» (2, 204). Природа, о которой говорит здесь Кант, – это не мир вещей самих по себе, а мир явлений, закономерную связь в которые вносит категориальная структура рассудка. Научное познание не может быть отражением вещей самих по себе, а только их усвоением, а усвоить их мы не можем иначе, как через формы, законы организации нашего сознания. В этой мысли заключена суть «коперниканского поворота» в теории познания, совершенного Кантом. «…Мыконструируем предметы в пространстве,мырасчленяем непрерывную действительность на временные моменты, пространство и время суть формы нашего чувственного воззрения.Мыв своем познании присваиваем предметам свойства субстанциальности, причинности и т. д. – все эти свойства суть лишь категории нашего рассудка. Каков мир независимо от нас, мы не знаем; но тот мир, который мы знаем, есть наше собственное создание, продукт познающего субъекта» (14, 424).

Как возможна метафизика в качестве науки?Чтобы ответить на этот вопрос, Кант обращается к высшей познавательной способности человека – разуму. Рассудок устанавливает с помощью категорийобусловленностьодних явлений другими, в этом смысле научное познание безгранично – наш опыт всегда не закончен, и рассудок будет вносить закономерность во все новые чувственные восприятия. «Расширение познания в математике и возможность новых открытий бесконечны; также и бесконечно и открытие новых естественных свойств, новых сил и законов посредством беспрерывного опыта и приведения их к единству разумом» (2, 232). Однако познание стремится кбезусловномуединству и завершенности и в этом стремлении неизбежно выходит за пределы опыта. Есть такие знания, которые «покидают даже сферу всякого возможного опыта и с помощью понятий, для которых в опыте нигде не может быть дан соответствующий предмет, расширяют, как нам кажется, объем наших суждений за рамки всякого опыта» (1, 3, 107). Таковы идеи чистого разума, понятия разума, которые Кант отличает от категорий как понятий рассудка.

Априорные идеи разума выражают стремление к безусловному, совершенному и абсолютному знанию. Когда мы ищем безусловный источник всех психических явлений, мы получаем идею души; когда мы хотим познать безусловное единство внешних явлений, мы приходим кидее мира; наконец, когда мы хотим познать последнюю причину всех явлений вообще, мы приходим кидееБогакак безусловно необходимого существа. Старая метафизика рассматривала эти идеи в качестве объектов своего познания; этим объясняется существование трех частных метафизических дисциплин, претендовавших на статус наук:рациональной психологии, рациональной космологии ирациональной теологии. Однако, как показывает Кант, эта претензия несостоятельна. Научное знание ограничено сферой опыта, и позицию Канта можно квалифицировать кактрансцендентальный феноменализм^*. Как мы видели, категории функционируют только как закономерные связи явлений, без чувственного созерцания они пусты, у них нет содержания. С другой стороны, и созерцания без категорий рассудка «слепы» и не имеют отношения к научному знанию. Категории, таким образом, имеют смысл только при наличии материала чувственного созерцания и совершенно неприменимы за пределами опыта. А ведь идеи разума указывают на сверхчувственные сущности, поэтому попытки применения категорий субстанции, причины к познанию души, мира и Бога порождают трансцендентальную видимость. Стремясь познать душу, мир и Бога в качестве вещей самих по себе, разум становится диалектическим, антиномичным^**. Можно с равной степенью убедительности доказать два взаимоисключающих суждения, касающихсямира в целом. Например, «мир имеет начало во времени, он ограничен также в пространстве» и «мир не имеет начала во времени, он бесконечен также в пространстве». Антиномии свидетельствуют, согласно Канту, о том, что мир в качестве вещи в себе для рассудка непознаваем.

Одна из четырех космологических антиномий касается проблемы свободы. Тезис этой антиномии говорит о том, что причинность по законам природы не есть единственная причинность; для объяснения явлений нужно допустить еще свободную причинность. Антитезис – «нет никакой свободы, все совершается в мире только по законам природы» (1, 3, 419). Разрешая эту антиномию, Кант говорит, что человек как явление среди других явлений природы, как существо, обладающее эмпирическим характером, включен в цепь причинности; все его поступки с необходимостью вытекают из предшествующих условий. Значит, в чувственном мире нет места свободе. И все же свобода как «способность самопроизвольно определять себя независимо от принуждения со стороны чувственных побуждений» (1, 3, 479), несомненно, существует. Она возможна потому, что человек обладает не только эмпирическим, но и умопостигаемым характером, является субъектом нравственной воли. Однако теоретически возможность свободы не может быть доказана, она непостижима для научного разума. Так уже в рамках «Критики чистого разума» обозначается проблематика практической, нравственной философии Канта.

Однако если нельзя дать на вопросы о душе, мире в целом и Боге научные ответы, то это не значит, утверждает Кант, что мы можем воздержаться от всякого ответа. Идеи разума служат для того, чтобы указать нам границы употребления теоретического, научного разума и удержать его в этих границах. Наука никогда не сможет ни доказать ни опровергнуть существование Бога, бессмертие души, свободу воли. Но природа границытакова (у всего пространственного), что она указывает на нечто, лежащее за ней; в границе есть нечто положительное. Граница опыта, мира явлений указывает на то, что «не будучи явлением, может, однако, служить высшим основанием для объяснения явлений» (2, 232), на умопостигаемый мир, мир трансцендентных опыту сущностей. Трагизм состоит в том, что «ценность познавательной деятельности человека заключается лишь в работе для цели, которая, по самому своему понятию, никогда не может быть достигнута» (6, 103). Идеи разума, в отличие от категорий рассудка, не могут конструировать объекты, они играют регулятивную роль по отношению к рассудку. Идеи выступают как вечные задачи, предельные ориентиры научного разума, придающие его деятельности смысл и цель. «…Человеческий разум в силу собственной потребности, а вовсе не побуждаемый одной только суетностью всезнайства, неудержимо доходит до таких вопросов, на которые не могут дать ответ никакое опытное применение разума и заимствованные отсюда принципы; поэтому у всех людей, как только разум у них расширяется до спекуляции, действительно всегда была и будет какая-нибудь метафизика» (1, 3, 118). Метафизика, таким образом, существует в качестве неискоренимой потребности человеческого разума, но невозможна как наука о вещах самих по себе^*. Теоретический разум не может дать объяснения своему стремлению за границы мира явлений, понятиям смысла и цели нет места в науке. Это объяснение нужно искать совсем в другой сфере, в более глубокой потребности; и «…эта более глубокая потребность может состоять лишь в нравственном убеждении, что наше предназначение выходит за пределы мира нашего познания» (6, 113). Итогом грандиозного исследования научного разума становится мысль о примате практического разума над теоретическим: «…Мне пришлось устранить знание, чтобы получить место для веры» (1, 3, 31). Указывая границы научного познания, Кант освобождает место для сферы, в которой возможна нравственная самостоятельность человека, свобода воли.