Теории знания и концепции истины

Уже Аристотелем было отмечено, что существует несколько видов знания (эпистеме, докса, техне, эмпейриа и т. п.). Именно от него идет традиция представлений о знании как об умении. Знать нечто – означает уметь практиковать, использовать, воспроизводить это. Этот подход представлен сегодня социологической и прагматической эпистемологией.

К этой трактовке близок и деятельностный подход к анализу знания. Функционализм определяет знание как схему деятельности и общения, функцию человеческой активности.

Подобное понимание знания является синтезом корреспондентской и когерентной концепций знания.

Корреспондентская теория знания считается по праву исторически первой. Еще со времен элиатов, атомистов и Платона возникает онтологическая трактовка знания, понимаемого как образ скрытой реальности, который постольку состоятелен, поскольку совпадает с последней. Для объяснения такого положения вещей используются метафоры слепка, копии, отпечатка, отражения, что указывает на то, что истоки таких воззрений лежат в примитивных ритуалах симпатической магии, согласно которой подобное порождается подобным. Соответственно, если образ реальности не точно отражал реальность и был неполным, поверхностным, фрагментарным, отклоняющимся, то он не мог рассматриваться как знание в полном смысле слова и назывался мнением.

Впервые противопоставление знания мнению концептуализируется Парменидом, который соотносит знание и мнение с различными уровнями реальности. Так, чувственное восприятие, направленное на изменчивый мир становления, приводит к мнению, разум же и мышление, обращенные к умопостигаемому миру неизменного бытия, постигают истину. При этом сохраняется предложенная еще Ксенофаном и Гераклитом корреляция мнения с человеческим, а истины – с божественным субъектом. Близок в своей трактовке знания и мнения и Платон. Рассматривая мнение как промежуточный уровень между знанием (бытием) и незнанием (небытием), он определяет его как образ чувственного мира. Знание может быть получено, согласно Платону, двумя путями: интуитивно и дискурсивно, мнение же – путем веры и догадок. Аристотель делает попытку реабилитировать мнение. Он указывает, что знание и мнение различаются не типологически и не на основании охватываемой ими сферы реальности, а только степенью собственной достоверности. Так, знание может быть достигнуто непосредственно интуитивно или дискурсивно, но в любом случае может исходить только из безусловных и необходимых посылок. Мнение же, как продукт диалектического, а не аподиктического силлогизма, исходит из посылок, признаваемых большинством или мудрыми.

Таким образом, корреспондентская теория получила новое – гносеологическое – направление, давшее основание классической теории истины.

В качестве важнейших основоположений классической концепции истины выделяют следующие:

а) действительность, которая является предметом познания, в своем существовании не зависит ни от субъекта, ни от его знания о ней;

б) существует принципиальная возможность установить однозначное соответствие между знанием и действительностью;

в) имеется интуитивно ясный и однозначный критерий, позволяющий устанавливать соответствие либо несоответствие между знанием и действительностью;

г) классическая концепция истины является логически непротиворечивой системой знания.

Но классическая (корреспондентская) концепция истины, доминировавшая в теории познания со времен античности и до начала ХХ в., отстаивая очевидную необходимость согласования знаний с фактами объективного мира, оказалась бессильной перед проблемой зависимости итогового знания от свойств субъекта познания и интеллектуального инструментария, с которым он подходит к процессу познания.

К числу проблем, которые оказались неразрешимыми в рамках корреспондентской концепции истины, необходимо отнести следующие гносеологические вопросы:

а) каковы характер познаваемой действительности и формы её детерминации;

б) каков характер соответствия знания действительности;

в) в чем парадокс бесконечного регресса в решении вопроса о критерии истины;

г) какова сущность логических противоречий и самореферентных высказываний в структуре классической концепции истины.

Когерентная теория знания развивалась практически параллельно с корреспондентской, ее начала были заложены еще в трудах скептиков и сократической диалектикой, которые отличали мнение от знания не столько путем установления соответствия, сколько рассматривая пути их получения. Всякое мнение или убеждение нуждаются в процедуре обоснования, чтобы обрести позитивный познавательный статус. Знание тем самым рассматривается не как связь ментального состояния с предметом-прототипом, а как согласованность элементов опыта между собой, выступающее в форме оправданного убеждения, связи высказываний. Такой подход к определению знания нашел свое развитие в трудах Декарта и Беркли, посвятивших свои труды поискам правильного метода, позволяющего обрести знание о предмете.

Эпоха Просвещения обогатила понятие знания идеей системности. Только объединенные в систему на основании определенных принципов сведения имеют возможность получить статус знания. Поиски таких принципов являются основной задачей, которую решают мыслители немецкой классической философии. В качестве принципов построения системы знания Кант рассматривает априорные категории, Гегель – логические законы саморазвития идеи. В ХХ в. такой подход к анализу знания получает широчайшее распространение.

Представителем марбургской школы неокантианства Г. Когеном знание понимается как абсолютно самостоятельная и постоянно развивающаяся система, в рамках которой развертывается все разнообразие отношений между познанием и действительностью, субъектом и объектом. Коген отстаивает положение Канта о том, что вне знания нет ничего, поэтому сравнить знание не с чем. Действительность — лишь форма, в которой мыслится знание, поэтому любое изменение знания ведет к изменению действительности, но не наоборот. Этапы развития знания определяют различение между объективно существующим и знанием о нем. Полнота знания гарантирует полноту существования предмета. Поэтому предмет субъекту задан, но не дан. Философия должна установить основания этой заданности через категориальный синтез, протекающий по априорным законам мышления.

Именно в рамках этого направления концептуализируется когерентная концепция истины, предлагаемая вместо прежнего понятия истины как соответствия знаний действительности. Одним из основоположников когерентной теории принято считать Канта. Вообще говоря, взгляды Канта на проблему истины не отличаются однозначностью и последовательностью. С одной стороны, Кант провозглашает свою приверженность классической концепции истины, с другой – стремится показать, что не существует одностороннего соответствия знаний данным опыта, ибо опыт сам оказывается зависящим от форм рассудочной деятельности человека. Таким образом, по Канту получается, что существует взаимная согласованность, единство чувственного и логического, которые и определяют содержание и смысл истины. Этот момент доминирует в философии Канта, вследствие чего оценку Канта как одного из основоположников когерентной теории истины можно считать в целом справедливой.

В XX в. когерентная теория истины возрождается некоторыми представителями неопозитивизма, например О. Нейратом. Неопозитивистская версия когерентной теории исходит из того, что только метафизика может пытаться сравнивать предложения с реальным миром; позитивная же наука должна сравнивать одни предложения с другими предложениями. Версия когерентной теории истины, связанная с именем О. Нейрата, является результатом кризиса раннего неопозитивизма. Согласно последнему, знание может быть полностью сведено к протокольным предложениям — предложениям о наблюдаемом. Эта трактовка, принадлежащая Р. Карнапу, была подвергнута критике О. Нейратом, который указал, что не существует чистых протокольных предложений, обладающих абсолютной бесспорностью. Эти предложения могут быть как истинными, так и ложными. Если какое-либо протокольное предложение находится в противоречии с теоретическим предложением, формулирующим закон, то, по мнению Карнапа, единственным способом преодоления этого противоречия является изменение закона. С точки зрения Нейрата, в данной ситуации в принципе допускается возможность отказа не только от закона, но и от протокольного предложения. Истинность знания заключается, по Нейрату, не в том, что это знание соответствует действительности или какой-то другой части знания, истинность которой носит абсолютный характер, а в том, что все знание представляет собой самосогласованную систему. Именно это свойство самосогласованности, или когерентности, является тем референтом, к которому относится понятие истины.

Тем не менее когерентная концепция истины, выдвигая в качестве высшего критерия истины не менее очевидное требование о необходимости самосогласованности и непротиворечивости научной теории, не смогла до сегодняшнего дня представить достаточно убедительных доказательств как фактической непротиворечивости существующих систем знания (или, хотя бы, одной из них), так и теоретической возможности построения саморазвивающейся системы знаний, обладающей, одновременно, свойством перманентной непротиворечивости.

Неудовлетворительность обеих концепций к середине XIX в. становится очевидной, и методологами и философами науки активизируются поиски новой адекватной концепции. Был предпринят ряд попыток синтеза двух указанных теорий.

Прагматическая теория знанияоказалась наиболее удачной среди предпринятых попыток синтезировать две рассмотренные выше концепции. Знание рассматривается здесь как схема деятель­ности и общения, как функция всякой человеческой актив­ности. Этот подход представлен се­годня прагматической эпистемологией, которая рассматривает знание как множество теорий или моделей, каждая из которых представляет собой описание поведения некоторого явления или класса явлений и предназначена для решения конкретных задач. Классы явлений, описываемые различными теориями, могут перекрещиваться и, соответственно, могут возникать противоречия между теориями. Также может быть предложено несколько различных способов решения для некоторой проблемы. Тогда критерием истинности знания будет являться легкость получения с его помощью правильного результата в данном конкретном случае. Прагматические теории должны соответствовать следующим критериям: простоте и проверяемости. Судить о существовании какой бы то ни было реальности в рамках прагматической теории знания невозможно, мы имеем только более или менее частные модели окружающих нас явлений.

Прагматический подход не дает ответа на вопрос о том, откуда берутся эти модели. Обычно в теориях, его использующих, подразумевается, что новое знание получается комбинацией фрагментов уже имеющегося знания методом «проб и ошибок», дополненным некоторой эвристикой или интуицией.

Конструктивистская теория,также ориентированная на поиск способов установления истинности знания, утверждает, что знание от начала и до конца строится субъектом. При этом в сознании изначально не существует никаких универсальных категорий, объектов или структур, а также не существует никакого объективного эмпирического опыта или фактов. Представления об отражении действительности в сознании в конструктивизме исключаются. Слабая связь модели с действительностью и сильная ее зависимость от субъекта приводит к релятивизму, равнозначности различных моделей действительности. Критерии, позволяющие отделить истинное, адекватное знание от ложного, или сравнить две конкурирующие модели, отсутствуют.

При таком подходе знание никак не зависит от гипотетической «внешней реальности». Для сознания не существует абсолютного критерия, позволяющего отличить галлюцинацию от состояния, вызванного внешним раздражителем. Единственным условием, определяющим пригодность знания, является возможность достижения динамического равновесия субъекта со средой или другим субъектом.

В рамках конструктивизма формируется конвергентная концепция истины, предлагающая определять ценность знания, руководствуясь его согласованностью с уже существующим у субъекта познания мировоззрением. Если включение нового знания в текущую модель действительности невозможно, то оно отбрасывается, и, наоборот, при его соответствии имеющимся представлениям используется для надстройки исходных представлений. С другой стороны, в качестве мерила знания рассматривается общество. Новое знание вырабатывается в процессе коммуникации между субъектами и на основе существующих в социуме взглядов.

В середине ХХ в. назрела необходимость расширить традиционное, идущее от И. Канта и К. Поппера представление о форме знания как утвердительном высказывании с субъектно-предикатной структурой, с которым всегда может быть сопоставлена истинностная оценка. Не только обыденное суждение, эмпирическое протокольное предложение или научная теория, но и философская проблема, математическая аксиома, нравственная норма, художественный образ, религиозный символ имеют познавательное содержание. Все они характеризуют исторически конкретные формы человеческой деятельности, общения и сознания, связанные с адаптацией, ориентацией и самореализацией во внешнем и внутреннем мире. Поэтому полная дефиниция термина знания может строиться лишь по принципу «семейного сходства» (Л. Витгенштейн), как исчерпывающая типология знания, совмещающая разные принципы выделения типов.

Рассмотрев все указанные выше концепции, мы можем вывести следующее определение знания:

Знание — селективная, упорядоченная, определенным методом полученная, в соответствии с какими-либо нормами оформленная информация, имеющая социальное значение и признаваемая в качестве именно знания определенными социальными субъектами и обществом в целом.

3. Знание и его инвариантные формы

Отказ от рассмотрения истинности как одной из сущностных черт знания приводит к расширению содержания понятия знания, что позволяет решить ряд проблем, многие годы бывших в поле внимания философов, естествоиспытателей и методологов науки, а именно — соотношение знания и его инвариантных форм.

Под инвариантными формами обычно понимают вербализованное представление, истинность которого не установлена, и потому оно нуждается в обосновании и критериальной проверке: догадка, гипотеза, мнение, вера и др.

Исторически первой была сформулирована проблема соотношения знания и мнения. Мнение — наиболее распространенная форма бездоказательного суждения. Оно характерно для периода донаучного знания, одна­ко выполняет широкие гносеологические функции и параллельно со знанием, и там и здесь имея самостоятельный, не совпадающий со знанием статус. Мнение отсутствует в примитивном мышлении, в зарождающемся фольклоре, но уже в практической мудрости, на подступах доказательного знания содержится как простая форма самосознания. Во мнениях начинается индивидуа­лизация духовных образований, их противопоставление заблужде­нию. Мнение отлично от веры, однако мнение уступает ему по степени вероятности истинности. В этой форме мышления зафиксировано, как писал Кант, «сознательное признание чего-то истинным, недостаточное как с субъективной, так и с объективной стороны». Мнение не есть лишь игра воображения: оно составляется при знании «по крайней мере, чего-то такого, посредством чего проблематичное само по себе суждение ставится в связь с истиной», причем досто­верным, убедительным образом.

Соотношение знания и веры может вылиться в одну из трех основных позиций: абсолютизация знания и полная элиминация веры; гипертрофирование веры в ущерб знанию; попытка совмещения обоих полюсов.

Вера — это знание, принимаемое без эмпирического или рационального обоснования. Веру можно подразделить на два вида: прагматическую (обыденную, научную) и религиозную. Иногда выделяют и третий вид — мифологический, связанный с верованиями в различные мифы, созданные людьми как в прошлые времена, так и в нынешние. Религиозная вера наиболее полно используется в богословии, в религиозных философских трактатах. Она противопоставляется эмпирическому и интеллектуальному знанию и считается высшей формой человеческого знания, полученного через божественное откровение.

Прагматическая вера представляет собой определенную научную гипотезу, логические и эмпирические доказательства которой отсутствуют.

В размышлениях философов разных направлений и ученых конца ХХ в. все чаще можно встретить рассуждения о том, что научной мысли нужна вера, поскольку в научном и религиозном познании задействованы в принципе разные структуры человеческого существа.

Эту идею высказал еще Н. А. Бердяев, утверждавший, в отличие от О. Конта, что знание и вера не мешают друг другу, и ни одна из них не может заменить или уничтожить другую, так как в «глубине» знание и вера образуют единство.

В настоящее время усиливается интерес к проблеме иррационального, т. е. того, что лежит за пределами досягаемости разума и недоступно постижению с помощью известных рациональных средств. Укрепляется убеждение в том, что наличие иррациональных пластов в человеческом духе порождает ту глубину, из которой появляются все новые смыслы, идеи, творения.

Взаимопереход рационального и иррационального — одно из фундаментальных оснований процесса познания. Рациональное мышление взаимосвязано не только с чувственным познанием, но и с другими — внерациональными — формами познания.

Большое значение в процессе познания имеют такие факторы, как воображение, фантазия, эмоции и др. Среди них особенно важную роль играет интуиция — способность прямого, непосредственного постижения истины без предварительных логических рассуждений и без доказательств.

Начиная с немецкой философии Канта — Гегеля и с методологических достижений создателей квантовой физики, представления об активности познающего субъекта и неотделимости исследователя от экспериментальной ситуации стали нормативными.

Исследования Гилберта и Гёделя в математике показали принципиальную открытость для чувственного, внерационального познания любой, даже самой формализованной системы знания, какой не является ни одна естественно-научная (тем более гуманитарная) дисциплина. Это значит, что вера, интуиция, эстетическое чутье, озарение — принципиально неустранимы из научного и обыденного мышления.

Более того, с середины XX в. в исследованиях теологов более очевидными стали гносеологические обоснования догматики и вероисповедных принципов. Исследования философов — М. Элиаде, Р. Отто, Ж. Дерриды и др. — священного, сакрального показали сложность познавательного и практико-теургического процесса, где вера, интуиция и знание, образ и ценность образуют сложное единство.

Существуют качественно различные виды веры, обладающие различной степенью мотивации поступков человека: от уверенности в чем-либо, например в том, что и завтра университет продолжит работу, до жизненных убеждений в неизбежность торжества добра над злом и т. д.

Можно утверждать, следовательно, что вера и знание представляют собой диалектически взаимосвязанные противоположности. Вера помогает действовать в условиях неопределенности.

В соответствии с учением Канта, вера является менее зрелой формой познавательной деятельности, чем гипотеза. Вера, по его образному выражению, это путеводная нить, которую субъекту дает идея; вера оказывает субъективное влияние на успех деятельности его разума, хотя он и «не в состоянии дать отчет о ней в спекулятивном отношении». Свойства же того, «что я допускаю хотя бы только как гипотезу, должны быть мне известны, по крайней мере, настолько, чтобы я имел право изобрести не само понятие его, а только существование его». Более ясно: мнение, приведенное в связь с действительно данным, достоверным, называется гипотезой. Значение этой связи нельзя преувеличивать. Гипотеза — лишь непосредственный материал для образования продуктов спекулятивного мышления, суждений чистого разума; необходимых и объективных знаний.

Догадка включает неявную, случайно фиксированную, недостоверную истину. Выделяя, изучая и обосно­вывая исходную структуру научного исследования, соответствующую существенным изменениям и тенденциям в современной науке, И. Г. Герасимов справедливо отмечает особо возросшую роль разработки и критического анализа догадки как вида иссле­довательского труда. Если на этапе доминирования обыденного, практического сознания, экспериментальной науки знание формировалось путем индукции, обобщения наглядного и единичного, но по существу минуя предположительное познание, то наука XX в. во многих своих областях обнаружила преобладающую возможность начала познания именно с догадкой.

В процессе реального роста знаний исследование нередко идет вперед непроторенными путями и во многом зиждется на догадке, творческой интуиции, аналогии, не обладая достаточной логической строгостью. Теоретизация и математизация современного частнонаучного знания привели к заметной автономии теории от эксперимента, к тому, что «большинство теоретических схем науки конструируется не за счет прямой схематизации опыта, а методом трансляции уже созданных объектов». Последние могут быть почерпнуты из других разделов знания и соединены в новой «сетке», составляя содержание формирующейся гипотезы. Как элемент структуры научного познания гипотеза «образует исходную часть системы «гипотеза — законы — теория». При данном подходе к гипотезе важно установить, в какой степени они выражает объективную истинность...»

Таким путем образуемые конструкции очень часто оказываются истинными, ибо они создаются не вне логики развития научного знания. На их формирование влияют, к примеру, научные картины тех или иных областей действительности, апробированные методологические установки и материалистическое мировоззрение исследователя, которые в известной мере обеспечивают объективность познания. Эта гносеологическая убедительность применения новой схемы уже на первом этапе оказывается одной из причин ее действенности и популярности. Прогресс науки проявляется и в том, что она с всевозрастающей вероятностью обеспечивает истинностную нагрузку предвосхищенного гипотетического.

Таким образом, не только обыденное суждение, эмпирическое протокольное предложение или научная теория, но и философская проблема, математическая аксиома, нравственная норма, художественный образ, религиозный символ имеют познавательное содержание. Все они характеризуют исторически конкретные формы человеческой деятельности, общения и сознания, связанные с адаптацией, ориентацией и самореализацией человека во внешнем и внутреннем мире.

В зависимости от этого знание может быть разделено на два типа по уровню его функционирования: обыденное знание повседневной жизни и специализированное знание (научное, религиозное, философское и т.д.), а также занимающее промежуточное положение между этими уровнями профессиональное и практическое знание различных социальных общностей и групп.

Различают также структуры явного, предъявленного, рационально оформленного, выраженного и латентного знания, локализуемого в структурах накопленного социокультурного опыта и подсознании субъектов. Кроме того, в явном и специализированном знании можно выделять «предметное» знание, направленное на объекты, процессы, явления, а также понятийное, конструктивное, процедурное, фактографическое знание и метазнание.

П о н я т и й н о е знание — набор понятий, которыми пользуются при решении данной задачи. Этот тип знаний вырабатываются в фундаментальных науках и теоретических разделах прикладных наук.

К о н с т р у к т и в н о е знание — это знание о наборах возможных структур объектов и взаимодействии между их частями. Получение этого типа знаний характерно для техники и большей части прикладных наук.

П р о ц е д у р н о е знание — используемые в выбранной предметной области методы, алгоритмы и программы, полезные для данного конкретного применения, которые можно использовать и передавать.

Ф а к т о г р а ф и ч е с к о е знание — количественные и качественные характеристики объектов и явлений.

М е т а з н а н и е — знание о порядке и правилах применения знаний. Метазнание подразделяется на методологию как знание о способах, методах, возможностях и целях получения знания, о технологиях работы с ним и на рефлексию. Такое представление о структуре знания – результат исследований, которые велись в рамках проекта по созданию искусственного интеллекта. Такое выделение структурных элементов сделано на основании анализа предметной области знания, способов и форм функционирования знания, его источников и сфер применения.

Концепция метазнания нашла широкое применение в педагогике, кибернетике, экономике, теории управления.

Уровни познания

Идея неоднородности знания развивалась философами с древнейших времен. Уже в индийской философии мы сталкиваемся с разделением знания на шесть категорий. В Европе первые классификации мы находим у представителей милетской школы. Платон развивает детальную классификацию видов знания. Основное деление этой классификации — разделение на знание интеллектуальное и чувственное. Каждая из этих сфер знания делится на «мышление» и «рассудок».

Под мышлением понимается созерцающая деятельность одного лишь ума, непосредственно интеллектуальные предметы.

Под рассудком понимается вид интеллектуально знания, при котором познающий также пользуется умом, но уже не ради самого ума и не ради его созерцания, а для того, чтобы с помощью ума понимать чувственные вещи или образы. Этот рассудок — не интуитивный, а деструктивный вид знания.

Ч у в с т в е н н о е знание Платон также делит на две области: на «веру» и «подобие». Посредством веры мы воспринимаем вещи в качестве существующих и утверждаем их в этом качестве. «Подобие» — вид уже не восприятия, а представления вещей, или, иначе, интеллектуальное действие с чувственными образами вещей. Подобие отличается от «веры», удостоверяющей существование. Подобие — некое мыслительное построение, основывающееся на «вере».

В отличие от идей, математические предметы и математические отношения постигаются посредством размышления или рассуждения рассудка. Это и есть второй вид знания.

Чувственные вещи постигаются посредством мнения. О них невозможно знание, их нельзя постигнуть посредством рассуждения, их можно постигнуть лишь гипотетически.

Средневековые дискуссии об универсалиях и сферах компетенции науки и теологии поставили проблему опытного и внеопытного знания. Она выступала в форме соотношения приобретенных и врожденных идей у Декарта, впечатлений и идей у Локка и Беркли, истин факта и истин разума у Лейбница, области эмпирического или апостериорного и трансцендентального или априорного у Канта. Чувственная образность, зависимость от условий, частный, приблизительный характер опытного знания отличает его от умозрительности, абстрактности, точности, безусловной всеобщности внеопытного знания. Однако в настоящее время не представляется возможным обосновать существование абсолютно внеопытного знания — во всяком знании выявляются опытные элементы. При этом сам опыт перестает пониматься как нечто монолитное и однообразное (индивидуальный и коллективный, творческий и рутинный, практический и мысленный и т. п.), поэтому противоположность опытного и внеопытного знания рассматривается как относительная, связанная с взаимодействием разных контекстов опыта. Так, сложные логические структуры, выступающие для индивида в конкретной ситуации как априорные, являются для него же результатом постепенного развития его опыта логического мышления, а в конечном счете — плодом совокупного коллективного человеческого опыта.

Оппозиция практического и теоретического знания не совпадает с делением по критерию опытного содержания или происхождения. И теоретическому, и практическому знанию соответствует собственная с ф е р а о п ы т а, и их различие кроется, скорее, в формах функционирования знания. Так, практическое знание вплетено в деятельность и общение, слито с ними, направлено на их ситуационное обслуживание и обладает слабой рефлективностью. Оно не вырабатывает смыслы, которыми обладают предметы и способы деятельности, но транслирует их в данную практику из других контекстов опыта. В практической политике, к примеру, доминируют, помимо элементов научности, заимствованная из религии оппозиция сакрального и профанного, мифотворчество и магическая методика подмены терминов и ситуаций, психологическая и биологическая (органицистская) терминология. В производственной практике воспроизводятся как научно-технические знания, так и натурфилософские образы слитности человека и объекта, человека и орудия, отождествления природы с Богом, организмом, машиной.

Т е о р е т и ч е с к о е знание (философия, теология, идеология, наука), напротив, ориентировано на выработку новых смыслов и внесение их в реальность.

Э м п и р и ч е с к о е знание вырабатывается при сравнении предметов и представлений о них, что позволяет выделить в них одинаковые, общие свойства. Теоретическое знание возникает на основе анализа роли и функций некоторого отношения вещей внутри расчлененной системы.

Сравнение выделяет формально общее свойство, знание которого позволяет относить отдельные предметы к определенному формальному классу независимо от того, связаны ли эти предметы между собой. Путем же анализа отыскивается такое реальное и особенное отношение вещей, которое вместе с тем служит генетической основой всех других проявлений системы. Это отношение выступает как всеобщая форма или сущность мысленно воспроизводимого целого.

Эмпирическое знание, в основе которого лежит наблюдение, отражает лишь внешние свойства предметов и поэтому полностью опирается на наглядные представления. Теоретическое знание, возникшее на основе преобразования предметов, отражает их внутренние отношения и связи. При воспроизведении предмета в форме теоретического знания мышление выходит за пределы чувственных представлений.

Конкретизация эмпирического знания состоит в подборе иллюстраций, примеров, входящих в соответствующий формально выделенный класс. Конкретизация теоретического знания требует превращения его в развитую теорию путем выведения и объяснения частных проявлений системы из ее всеобщего основания.

Необходимым средством фиксации эмпирического знания является слово-термин. Теоретическое знание первым делом выражается в способах умственной деятельности, а затем уже в различных символо-знаковых системах, в частности средствами искусственного и естественного языка.

Как особые виды сейчас стали рассматриваться мистическое знание, «оккультное» знание, «пара» — знание и т. д. В компаративистских кросскультурных исследованиях (эмпирический уровень); в работах Леви-Брюля, Леви-Строса и др. (теоретический уровень); в концепциях Шпенглера, Тойнби, Данилевского, Сенгора и др. (на уровне философской рефлексии) была описана ситуация наличия разных типов знания и разнозначимости его видов для членов одних и тех же и различных сообществ, наличия разных типов технологии работы со знанием и форм и способов его закрепления и передачи в тех или иных культурах и в те или иные исторические периоды.

В середине XIX в. встает вопрос о неоднородности научного знания. В качестве специфического выделяется с о ц и о г у м а н и т а р н о е знание, в котором также была обнаружена его принципиальная плюралистичность.

Эти тенденции привели к возникновению необходимости пересмотра представлений о знании вообще, о научном знании в частности, что вело к смене идеала научности.

На сегодняшний день большинство исследователей выделяет три идеала научности:

– классический идеал научности;

– неклассический идеал научности;

– постклассический идеал научности.1

Смена каждого из идеалов вела к необходимости уточнения того, что таково знание, каковы формы и способы его существования.

Возникновение таких вопросов было неразрывно связано с формированием особой системы идеалов и норм исследования, в которых, с одной стороны, выражались установки науки, а с другой — осуществлялась их конкретизация с учетом той или иной доминанты в системе научного знания данной эпохи.

Через все к л а с с и ч е с к о е естествознание XVII–XVIII вв. проходит идея, согласно которой объективность и предметность научного знания достигается только тогда, когда из описания и объяснения исключается все, что относится к субъекту и процедурам его познавательной деятельности. Эти процедуры принимались как раз навсегда данные и неизменные. Идеалом было построение абсолютно истинной картины природы. Главное внимание уделялось поиску очевидных, наглядных, «вытекающих из опыта» онтологических принципов, на базе которых можно строить теории, объясняющие и предсказывающие опытные факты.

Эти идеалы и нормативы исследования сплавлялись с целым рядом конкретизирующих положений, которые выражали установки механического понимания природы. В понимание обоснования включалась идея редукции знания о природе к фундаментальным принципам и представлениям механики.

В соответствии с этими установками строилась и развивалась механическая картина природы, которая выступала одновременно и как картина реальности, применительно к сфере физического знания, и как общенаучная картина мира.

В качестве эпистемологической составляющей этой системы выступали представления о познании как наблюдении и экспериментировании с объектами природы, которые раскрывают тайны своего бытия познающему разуму. Причем сам разум наделялся статусом суверенности. В идеале он трактовался как дистанцированный от вещей, как бы со стороны наблюдающий и исследующий их, не детерминированный никакими предпосылками, кроме свойств и характеристик изучаемых объектов.

Радикальные перемены в этой целостной и относительно устойчивой системе оснований знания произошли в конце XVIII — первой половине XIX в. Их можно расценить как вторую глобальную научную революцию, определившую переход к новому состоянию науки — дисциплинарно организованной науке.

В это время механическая картина мира утрачивает статус общенаучной. В биологии, химии и других областях знания формируются специфические картины реальности, нередуцируемые к механической.

Одновременно происходит дифференциация дисциплинарных идеалов и норм исследования. Например, в биологии и геологии возникают идеалы эволюционного объяснения, в то время как физика продолжает строить свои знания, абстрагируясь от идеи развития. Все эти изменения затрагивали главным образом третий слой организации идеалов и норм исследования, выражающий специфику изучаемых объектов.

В эпистемологии центральной становится проблема соотношения разнообразных методов науки, синтеза знаний и классификации наук. Выдвижение ее на передний план связано с утратой прежней целостности научной к