Бессознательное и сознательное

С вопросом биологического и социального тесно связана и проблема бессознательного и сознательного в философской антропологии, отражающая психическую и биологическую сто­роны существования человека.

На протяжении длительного времени в философии домини­ровал принцип антропологического рационализма, человек, его мотивы поведения и само бытие рассматривались только как проявление сознательной жизни. Этот взгляд нашел свое яркое воплощение в знаменитом картезианском тезисе «cogito ergo sum» («мыслю, следовательно, существую»). Человек в этом плане выступал лишь как «человек разумный». Но, начиная с Нового времени, в философской антропологии все большее место занимает проблема бессознательного». Такие авторы, как Лейбниц, Кант, Кьеркегор, Гартман, Шопенгауэр, Ницше, с разных сторон и позиций начинают анализировать роль и зна­чение психических процессов, не осознающихся человеком.

Определяющее влияние на разработку этой проблемы ока­зал 3. Фрейд, открывший целое направление в философской антропологии и утвердивший бессознательное как важнейший фактор человеческого измерения и существования. Он представлял бессознательное как могущественную силу, которая противостоит сознанию Согласно его концепции, психика че­ловека состоит из трех пластов. Об этом уже шла речь в предыдущих разделах данного учебного пособия. Здесь же только напомним, что самый нижний и самый мощный слой — «Оно» (Id) находится за пределами сознания. По своему объему он сравним с подводной частью айсберга. В нем сосредоточены различные биологические влечения и страсти, прежде всего сексуального характера, и вытесненные из сознания идеи. Затем следует сравнительно небольшой слой сознательного — это «Я» (Ego) человека. Верхний пласт человеческого духа — «Сверх-Я» (Super ego) — это идеалы и нормы общества, сфера долженствования и моральная цензура. По Фрейду, личность, человеческое «Я» вынуждено постоянно терзаться и разрывать­ся между Сциллой и Харибдой — неосознанными осуждаемы­ми побуждениями «Оно» и нравственно-культурной цензурой «Сверх-Я». Таким образом, оказывается, что собственное «Я» — сознание человека не является «хозяином в своем собственном доме». Именно сфера «Оно», всецело подчиненная принципу удовольствия и наслаждения, оказывает, по Фрейду, решаю­щее влияние на мысли, чувства и поступки человека. Чело­век — это прежде всего существо, управляемое и движимое сек­суальными устремлениями. И сексуальной энергией (либидо).

Драматизм человеческого существования у Фрейда усили­вается тем, что среди бессознательных влечений имеется и врожденная склонность к разрушению и агрессии, которая на­ходит свое предельное выражение в «инстинкте смерти», про­тивостоящем «инстинкту жизни». Внутренний мир человека оказался, следовательно, еще и ареной борьбы между двумя этими влечениями. В конце концов. Эрос и Танатос рассматри­ваются им как две наиболее могущественные силы, определяющие поведение человека.

Таким образом, фрейдовский человек оказался сотканным из целого ряда противоречий между биологическими влече­ниями и сознательными социальными нормами, сознатель­ным и бессознательным, инстинктом жизни и инстинктом смерти. Но в итоге биологическое бессознательное начало ока­зывается у него определяющим. Человек, по Фрейду, — это
прежде всего эротическое существо, управляемое бессозна­тельными инстинктами.

Проблема бессознательного интересовала и швейцарского психиатра К.Г. Юнга. Однако он выступил против трактовки человека как существа эротического и попытался более глубоко дифференцировать фрейдовское «Оно». Как уже отмечалось, Юнг выделил в нем помимо «личностного бессознательного» как отражения в психике индивидуального опыта еще и более глубокий слой — «коллективное бессознательное», которое яв­ляется отражением опыта предшествующих поколений. Содер­жание коллективного бессознательного составляют, по нему, общечеловеческие первообразы — архетипы (например, образ матери-родины, народного героя, богатыря и т.д.). Совокуп­ность архетипов образует опыт предшествующих поколений, который наследуется новыми поколениями. Архетипы лежат в основе мифов, сновидений, символики художественного твор­чества. Сущностное ядро личности составляет единство инди­видуального и коллективного бессознательного, но основное значение имеет все-таки последнее. Человек, таким обра­зом,— это прежде всего существо архетипное.

Проблема бессознательного и сознательного развивалась и другими представителями психоанализа — последователями Фрейда, которые уточняли и развивали его учение, внося в него свои коррективы. Так, АЛдлер подверг критике учение Фрей­да, преувеличивающего биологическую и эротическую детер­минацию человека. По нему, человек — не только биологичес­кое, но и социальное существо, жизнедеятельность которого связана с сознательными интересами, поэтому «бессознатель­ное не противоречит сознанию», как это имеет место у Фрейда. Таким образом, Адлер в определенной степени уже социологизирует бессознательное и пытается снять противоречие между бессознательным и сознанием в рассмотрении человека.

Американский неофрейдист, социальный психолог и социолог Э.Фромм выступил против биологизации у эротизации бес­сознательного и подверг критике теорию Фрейда об антагониз­ме между сущностью человека и культурой. Но вместе с тем он отверг и социологизаторские трактовки человека. По его собст­венному признанию, его точка зрения является «не биологической, и не социальной». Одним из наиболее важных факто­ров развития человека, по Фромму, является противоречие, вытекающее из двойственной природы человека, который яв­ляется частью природы и подчинен ее законам, но одновремен­но это и субъект, наделенный разумом, существо социальное. Это противоречие он называет «экзистенциальной дихото­мией. Она связана с тем, что ввиду отсутствия сильных ин­стинктов, которые помогают в жизни животным. человек дол­жен принимать решения, руководствуясь своим сознанием. Но получается так, что результаты при этом не всегда оказывают­ся продуктивными, что порождает тревогу и беспокойство. Поэтому «цена, которую человек платит за сознание», — это его неуверенность.

Оценивая роль бессознательного в концепции Фрейда и его последователей, следует сказать, что сама постановка пробле­мы является несомненной заслугой Фрейда. Подход к человеку и его существованию через соотношение бессознательного и сознания вносил новые моменты в философское понимание данной проблемы. Однако вместе с тем у Фрейда наблюдается явная абсолютизация роли бессознательного. Выступив против абсолютизации роли сознания в жизнедеятельности чело­века, представители этого направления впали в другую крайность. Так, у Фрейда квинтэссенцией человека оказалось либи­до (сексуальная энергия).

Впрочем, эволюция фрейдизма свидетельствует о том, что представители психоанализа все больше отходили от ортодок­сальной концепции Фрейда, склоняясь в сторону все большего признания роли сознания и влияния социального фактора на развитие личности. Так, по Фромму, новая эпоха, связанная с функционированием рыночных отношений в условиях «разви­того капитализма», рождает и «человека нового типа», который он описывает как «рыночный характер». «Человек,. обладаю­щий рыночным характером, — пишет он, — воспринимает все как товар,— не только вещи, но и саму личность, включая ее физическую энергию, навыки, знания, мнения, чувства, даже улыбки... и его главная цель — в любой ситуации совершить выгодную сделку». Альтернативой обществу, «обладания», по­рождающего «рыночного человека», должно быть общество, в котором на первое место ставится бытие самого человека. Из­менение способа существования человека и его характера свя­зывается им как раз с изменением самого общества, в котором основным принципом существования человека будет «быть», а не «иметь».

Таким образом, разработка проблемы бессознательного внесла существенный вклад в исследование структуры инди­видуального и общественного сознания, разграничив область человеческой психики на сферу сознательного и бессознатель­ного. В этой связи необходимо обратить внимание и на такое ныне широко распространенное понятие, как менталитет (ментальность) (от лат. mens— ум, мышление, душевный склад). Под ним имеется в виду глубинный уровень индивиду­ального и коллективного сознания, включающий и бессознательное. Он содержит в себе совокупность установок и предрас­положений индивида или социальной группы действовать, мыслить и воспринимать мир определенным образом. Если иметь в виду менталитет личности, то он формируется на ос­нове традиций, культуры и социальной среды человека и, в свою очередь, оказывает на них влияние.

Свое начало менталитет человека берет в социокультурных традициях и ценностных образцах исторического прошлого народа. Отсюда его характерной чертой является инертность. Он изменяется гораздо медленнее, чем социально-политичес­кие и экономические условия или господствующие формы об­щественного сознания людей. По самой своей природе он ока­зывает хотя и малоосознаваемое, но достаточно сильное сопро­тивление сравнительно быстро изменяющемуся социальному бытию, в том числе и официальной идеологии.

Концепция менталитета нашла отражение в работах многих исследователей. Так, например, известный французский фи­лософ и психолог Л. Леви-Брюль (1857—1939), одна из основ­ных работ которого «Первобытное мышление» («La mentalite primitive»), выделяет в ней два типа менталитета — дологичес­кий и логический. Первый тип менталитета он рассматривает в связи с мышлением первобытных людей. Оно, считал Леви-Брюль, является в основе своей «пралогическим», ибо не стре­мится (подобно нашему) избегать противоречий, и мистичес­ким, потому что содержит в себе коллективные представления, мистические по своему существу. Для первобытного человека наиболее важными являются именно таинственные силы и духи. В отличие от него наше мышление перестало быть пра­логическим, ибо стремится избежать противоречий. Вместе с этим оно перестало быть и мистическим, по крайней мере, в том, что касается большинства окружающих нас предметов. Такие понятия Э. Фромма, как «социальный характер», «рыноч­ный характер» и другие, также вполне могут служить аналога­ми коллективного и индивидуального менталитета. Но еще до этих авторов Ф.М. Достоевский, как уже отмечалось ранее, по существу, сформулировал его основной смысл и значение, хотя и не употреблял при этом сам термин «менталитет».

5. Индивид и личность

Человек рассматривается как индивид в качестве единично­го представителя человеческого рода. Определение этого поня­тия не нуждается в каких-либо специфических характеристи­ках. Индивид — это всегда один из многих, и он всегда безли­чен. В этом смысле понятия «индивид» и «личность» являются противоположными как по объему, так итю содержанию. В по­нятии «индивида» не фиксируется каких-либо особенных или единичных свойств человека, поэтому по содержанию оно яв­ляется очень бедным, зато по объему оно в такой же степени богато, ибо каждый человек — индивид. В понятии «индивид» не фиксируются ни биологические, ни социальные качества человека, хотя они, конечно, подразумеваются.

Если мы говорим «человеческий индивид», то имеем в виду лишь родовую общность всех людей и единичного представи­теля человеческого рода. Но как только мы начинаем указы­вать какие-то другие качества, мы непременно ограничиваем объем понятия, выделяя особенные социальные группы. То есть здесь действует закон обратно пропорционального соотно­шения объема и содержания понятия. Так, сказав «бедные люди» или «богатые люди», мы уже выделили определённые группы людей, отделив их от других групп. И чем больше мы будем конкретизировать понятие, тем оно будет меньше по объему и богаче по содержанию. В конце концов, путем персо­нификации индивида, отдельного человека, мы придем к един­ственному, индивидуальному представителю человеческого рода. В этом плане предельно персонифицированный индивид и есть личность. Личность — это понятие весьма богатое по со­держанию, включающее не только общие и особенные призна­ки, но и единичные, уникальные свойства человека. Так обсто­ит дело с точки зрения логики.

В конце концов, то, что делает человека личностью, — это, конечно, его социальная индивидуальность, совокупность ха­рактерных для человека социальных качеств, его социальная самобытность. В понятие «личность» обычно не включают природно-индивидуальные характеристики индивида. И это, ви­димо, правильно, потому что сущность человека, как мы уже говорили, социальная. Но при этом следует иметь в виду, что природная индивидуальность оказывает свое влияние на раз­витие личности и ее восприятие в той мере, в какой биологи­ческое вообще влияет на социальное в человеке.

Социальная индивидуальность человека не возникает, ко­нечно, на пустом месте или только на основе биологических предпосылок. Человек формируется в конкретном историчес­ком времени и социальном пространстве, в процессе практи­ческой деятельности и воспитания. Поэтому личность как со­циальная индивидуальность — это всегда конкретный итог, синтез и взаимодействие очень разнообразных факторов. И личность тем значительнее, чем в большей степени она акку­мулирует социокультурный опыт человека и в свою очередь вносит индивидуальный вклад в его развитие.

Личность имеет сложную структуру и интерпретацию. Так, в общей психологии под личностью обычно подразумевается некоторое интегрирующее начало, связывающие воедино личные психические процессы индивида и сообщающее его поведению необходимую устойчивость. Исходный момент социо­логических исследований личности состоит в анализе не инди­видуальных особенностей человека, а тех социальных функций (ролей), которые человек выполняет. Эти роли определяются социальной структурой общества, различными социальными группами, в которые включен индивид. На этой основе строит­ся ролевая концепция личности.

Проблема личности в философии — это вопрос о том, в чем сущность человека как личности, каково ее место в мире и в ис­тории. Личность здесь рассматривается к"ак индивидуальное выражение и субъект общественных идеалов, ценностей, об­щественных отношений, деятельности и общения людей. Их качество как в историческом плане, так и в плане «наличного бытия» оказывает огромное влияние на формирование истори­ческого типа личности, ее конкретные состояния и свойства. Особенно следует сказать о влиянии деятельности на лич­ность. Деятельность человека является той основой, на кото­рой и благодаря которой происходит развитие личности и вы­полнение ею различных социальных ролей в обществе. Только в деятельности индивид выступает и самоутверждается как личность, иначе он остается «вещью в себе». Сам человек может думать о себе что угодно, строить любые иллюзии на свой счет, но то, чем он является в действительности, обнаруживается только в деле. Не случайно, конечно, знаменитый Конфуций не только «слушал слова людей», но и «смотрел на их действия», а не менее известный Аристотель писал, что победные венки по­лучают лишь те, «кто участвует в состязаниях».

Другими словами, социально-деятельностная сущность че­ловека прежде всего лежит в основе социализации индивида, в процессе которой и происходит формирование личности. Со­циализация — это процесс усвоения индивидом определенной системы знаний, норм и ценностей, позволяющих ему осу­ществлять свою жизнедеятельность адекватным для данного общества способом. Она происходит по мере усвоения челове­ком социального опыта, но осуществляется прежде всего через его включенность в определенные общественные отношения, формы общения и виды деятельности. При этом социализация осуществляется и в филогенезе (формирование родовых свойств и качеств человечества), и в онтогенезе (формирование конкретной личности). Как в плане исторического развития человека. так и в онтогенезе личность есть результат социализа­ции индивида. «Личностью не родятся, личностью становят­ся»1. Поскольку социализация носит динамический характер, то личность — это всегда процесс, это постоянное становление. Личность, застывшая в своем формировании, в своих устрем­лениях, — это уже деградирующая личность. Деградация лич­ности происходит и тогда, когда индивид оказывается полнос­тью подчинен чужой воле или его действия оказываются в де­талях запрограммированы, так что не остается места свободе выбора и действия.

Лишение индивида общения и возможности выбора, извест­ной свободы действий также отрицательно сказывается на раз­витии личности и ее самочувствии. Не случайно изоляция че­ловека от общества и общения всегда считалась одним из самых суровых наказаний, и это вполне объяснимо, ибо посто­янная изоляция и одиночество противоречат самой сущности личности. Но еще более отрицательное и страшное влияние на личность имеет навязывание ей чужой воли и мыслей. Чело­век, полностью подчиненный чужой воле и лишенный (посред­ством внушения, идеологического оболванивания, пропаганды и т.д.) собственного мировоззрения, собственных мыслей и взглядов, — это уже не личность. Так же, как трудно назвать личностью индивида, лишенного разума и рассудка по каким-то другим причинам. Такие люди, у которых отсутствуют сво­бода действий, воля или разум, немогут быть ответственными (без свободы нет ответственности) и не должны отвечать за со­деянное, ибо это не ими обусловленные и потому, по существу, не их поступки. Вот почему их нельзя судить или осуждать.

Мы подошли к очень важной характеристике личности — ее нравственно-духовной сущности и обусловленных ею поступ­ков. В содержание личности и ее оценку в качестве важнейшего компонента включается направленность ее сознания, лич­ностные ориентации, обусловленные уровнем ее сознания, ми­ровоззрением, нравственностью и ответственностью. Безус­ловно, социальная среда оказывает существенное влияние на формирование и поведение личности. Но не в меньшей степени личностные ориентации и поведение обусловлены и внутрен­ним, духовным миром человека. Не случайно говорят, что каж­дый сам кузнец своей судьбы и счастья. Чем ярче у человека выражены интеллектуально-нравственные и волевые качест­ва, чем больше его жизненные ориентации совпадают с обще­человеческими ценностями, чем в большей степени он положи­тельно влияет на развитие и утверждение этих ценностей, тем ярче и значительней сама личность. В этом плане она характе­ризуется со стороны силы ее духа, свободы, творчества и добра. С этой стороны личность возвышается над своей природной основой и в известном смысле даже преодолевает ее, оставляя свой след и плоды своей деятельности и после своей биологи­ческой смерти..

В этой связи следует отметить, что Бердяев был во многом прав, когда рассматривал личность, в отличие от индивида, как духовную сущность и качество человека. «Как образ и подобие Бога, — пишет он, — человек является личностью. Лич­ность следует отличать от индивида. Личность есть категория духовно-религиозная, индивид же есть категория натуралис­тически-биологическая. Индивид есть часть природы и обще­ства. Личность не может быть часть чего-то...». Однако трудно согласиться с тем антропологическим дуализмом, который он пытается утвердить и который приводит его к отрицанию со­циального характера и социальной обусловленности личности.

Сила воли и сила духа личности, ее нравственная доброта и чистота не могут подтвердиться и реализоваться никаким дру­гим способом, как только в реальной практической деятельнос­ти и в определенных социальных условиях. Поступки человека, являющиеся важнейшим фактором, характеризующим лич­ность, — это не слова, а дела, и, видимо, не случайно даже в свя­щенном писании говорится о воздаянии «каждому по делам ^его». И именно тогда, когда дело доходит до реальных поступ­ков, обнаруживается, как это трудно и тяжко быть личностью, быть свободным, быть честным, принципиальным и т.д. Пото­му что, если индивид действительно считает себя личностью или стремится быть ею, он должен быть ответственным, и не только в своих мыслях, но прежде всего в своих поступках, а это всегда тяжелое бремя. Таким образом, характеристика личнос­ти со стороны свободы, о необходимости которой пишут многие авторы, безусловно, необходима, свобода — это атрибут лич­ности. Но свобода без ответственности— это произвол. Поэтому ответственность является не в меньшей, а в большей степе­ни атрибутом личности, ибо быть ответственным труднее, чем быть свободным.

Таким образом, быть личностью трудно. Но еще труднее быть счастливой личностью. Свобода и ответственность под­линной личности, требующие постоянного творчества и посто­янных мук совести, страданий и переживаний, очень редко со­четаются со счастьем. И чем личность выше и значительнее, тем выше и планка ее ответственности перед самой собой и людьми. Это замечательно раскрыли в своих произведениях писатели экзистенциального плана, а особенно Достоевский. Хотя нельзя не упомянуть в связи с этим и «Исповедь» Толстого.

6. Смысл и цель жизни

Философская антропология не может обойти вопрос о смыс­ле и цели жизни. Разные философские учения отвечают на него по-разному. Представители материализма обращаются к рас­смотрению объективной действительности и реальной жизне­деятельности людей, представители идеалистических направ­лений устремляют свой взгляд к Богу, обращаются к разуму, духу, идеям и т.д. Но, несмотря на постоянное внимание и оби­лие точек зрения, на сегодняшний день этот вопрос остается открытым и нет никаких оснований считать, что он может быть решен абсолютно.

Может быть, больше всех над вопросом о смысле и цели жизни размышлял и мучился Л.Н. Толстой. В результате он пришел к выводу, что и то и другое заключается в самосовер­шенствовании личности. Вместе с тем для него было ясно, что смысл жизни отдельной личности нельзя искать отдельно от смысла жизни других людей. Однако все это еще не говорит о том, что Толстой в конце концов разрешил для себя эту пробле­му. «Одна тайна всегда останется для человека, только одна: зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бот. Зачем Он этого хочет? Это — тайна» — таков окончатель­ный вывод Толстого.

Особенно много внимания вопросу смысла жизни уделяется в философии экзистенциального направления. С огромной силой и во всей своей противоречивости он был поставлен в русской философии Достоевским, заострившим его до «логи­ческого самоубийства». Так, в «Бесах» инженер Кириллов чув­ствует, что Бог необходим для утверждения жизни, а потому и должен быть. Но он знает, что его нет и быть не может: «Неуже­ли ты не понимаешь, что из-за этого только одного можно вы­стрелить в себя?» Вопрос о смысле жизни превращается, таким образом, в вопрос о Боге. Для религиозного экзистенциализма этот вопрос решается эсхатологически, т.е. жизнь продолжает­ся и в потустороннем мире, где происходит свободное творче­ство души, не обремененной телом, и где она реализуется в «царстве божием». Таким образом преодолевается трагизм зем­ного человеческого существования, выражающийся в противо­положности и непримиримости вынужденного единства души и тела, «царства Духа» и «царства Кесаря».

В атеистическом экзистенциализме Бога нет, поэтому жизнь превращается в абсурд, подобно тому как абсурден труд Сизифа. Произведение известного французского экзистенциа­листа А. Камю «Миф о Сизифе» и призвано как раздать подоб­ный ответ на вопрос о смысле жизни. Тезис экзистенциализма о том, что «существование предшествует сущности», также прямо связан с утверждением бессмысленности человеческого существования, ибо человек только на пороге смерти может кое-что сказать о смысле бытия. Это подтверждает и один из основных тезисов Сартра — «человек — это ничто».

Как же все-таки подойти к ответу на вопрос о смысле жизни, если отвлечься, конечно, от иррациональных, мистических концепций? Представляется, что дать логически обоснован­ный ответ об абсолютном и высшем смысле жизни человека не­возможно. Искать первоначальный смысл в человеческом 1 бытии — это значит встать на точку зрения телеологии, пред­положить наличие заранее заданной для человека цели. Но тогда встает еще один вопрос -- «кто установил эту цель?» — и целый ряд подобных вопросов. Другими словами, обосновать теоретически смысл жизни, видимо, нельзя. Помимо этого, ре­шение вопроса о смысле жизни предполагает и осуществление сократовского императива — «познай самого себя», а это тоже открытый вопрос. Дать абсолютный ответ на него:— это значит исчерпать саму жизнь, которая беспредельна в своем сущест­вовании и не исчерпывается рациональным объяснением. Кроме того, как тут не вспомнить слова Ницше: «Познавший самого себя — собственный палач». Ну и наконец, для того чтобы познать смысл жизни, ответить на вопрос «для чего мы живем?», необходимо, видимо, познать и смысл смерти и отве­тить на вопрос «для чего мы умираем?». А этот вопрос вообще, как нам кажется, лишен смысла.

Думается, однако, что к решению вопроса о смысле и цели жизни, как и к самому этому вопросу, не следует подходить аб­солютно отрицательно, категорически утверждая, что он сам по себе абсурден. Применительно к жизни отдельной личности он имеет реальный смысл и значение. Более того, если бы каж­дый не отвечал для себя как-то на этот вопрос, то само сущест­вование человека было бы действительно бессмысленным, со всеми вытекающими отсюда отрицательными последствиями. Достоевский по этому поводу рчень хорошо сказал, что без твердого представления себе, для чего ему жить, человек «не со-4 гласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы». Вместе с тем много глубо­кого смысла и мудрости содержится и в словах Ницше: «Тот, кто имеет зачем жить, может вынести любое как». В этой Связи большое значение имеет теория и практика логотерапии, раз­работанная В. Франклом, о которой мы уже упоминали. Здесь же отметим, что она ставит своей задачей помочь людям, нуж­дающимся в этом, обрести смысл жизни и тем самым излечить их душу. Задача эта архиважна, поскольку отсутствие смысла жизни приводит многих людей к трагическому исходу.

Имея в виду этот реальный для человека, а не абсолютный смысл жизни, мы полагаем, что в общем плане можно сказать следующее: смысл жизни состоит в развитии человека как самоцели, его всестороннем совершенствовании. Как писал Кант, существование человека «имеет в себе самом высшую цель, которой, насколько это в его силах, он может подчинить всю природу». А поскольку человек по своей сути существо Об­щественное, то и смысл его жизни может быть найден только на пути сопряжения интересов и целей общества и личности. Общность индивида и рода, личности и социума дает основа­ние оптимистически смотреть на бытие человека в мире и смысл его жизни. Трагизм индивидуальной смерти преодоле­вается тем, что человек и после смерти остается в результатах своей деятельности, своего творчества и благодарной памяти потомков.

Определить личностный смысл жизни — это значит осмыс­лить жизнь во всей ее сути и в большом плане, объяснить, что в ней подлинное, а что мнимое, определить не только основные задачи и цели жизни, на и реальные средства их осуществле­ния. По мнению видного российского мыслителя С.Л. Рубин­штейна, все это бесконечно превосходит всякую ученость и связано с драгоценным и редким свойством — мудростью.

Однако, как известно, сова Минервы вылетает только в су­мерках. Поэтому «юноше, обдумывающему жизнь» и пожелав­шему узнать смысл ее с самого начала, ничего не остается, как только обратиться за советом к тем, кто ее уже прожил, причем прожил, конечно, мудро; а еще лучше— к летописи человечес­кой мудрости, проверенной на опыте не только одного челове­ка, но и всего человечества. Одно из древних в различных мо­дификациях встречающееся у всех народов выражение на этот счет таково, что оно, увы, не оставляет надежды для спешащих получить готовый ответ на этот вопрос в начале жизни и отсы­лает их к самой жизни: «primum vivere deiende philosophare» — «сначала жить, потом философствовать».

Близкая к ней, но более человеческая, в Традициях русской философии мысль содержится у Ф.М. Достоевского: надо не просто «сначала жить», а прежде всего надо «жизнь полюбить», причем «полюбить больше, чем смысл ее». Как говорит Алеша, Карамазов, полюбить жизнь «прежде логики, и тогда только я и смысл пойму». От себя добавим, что сердцевиной этой любви к жизни является любовь к людям, положенная в основу всех дел, мыслей, чувств и поступков личности. Лишь в этом случае можно твердо рассчитывать если и не на историческую па­мять, то, во всяком случае, на благодарность ближайших по­томков и окружения, которые и о тебе могут сказать замеча­тельными словами В.А. Жуковского:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили.

Не говори с тоской: их нет.

Но с благодарностью были.

Но, чтобы не заканчивать на такой грустной ноте, отметим, что всякий конец — это. в то же самое время начало, любое ис­чезновение — это в то же самое время и возникновение, а на­стоящее не' только переходит в прошлое, но и подготавливает будущее.

Глава III