Книга первая О РАЗУМЕ ВООБЩЕ

Некоторые смешивают свойства разума со свойствами характера, например, способность говорить ясно, а мыслить путано, и думают, что разум противоречив. Но разум лишь очень многообразен.

Разум опирается на три основные начала: воображение, размыш­ление, память.

Воображение — это способность представлять себе что-либо с по­мощью образов и с их же помощью выражать свои представления.

Размышление — дар, позволяющий сосредоточиваться на идеях, обдумывать и сочетать их. Это исходная точка суждения и оценки.

[723]

Память — хранительница плодов воображения и размышления. Память по мощи должна соответствовать уму, иначе это ведет либо к скудости мысли, либо к чрезмерной ее широте.

Плодовитость. Бесплодные умы не могут понять предмет в целом; умы плодовитые, но нерассудительные не могут понять себя: пыл­кость чувств заставляет усиленно работать их мысль, но в ложном на­правлении.

Сообразительность проявляется в быстроте работы разума. Она не всегда сопряжена с плодовитостью. Бывают умы сообразительные, но бесплодные — ум, живой в беседе, но угасающий за письменным столом.

Проницательность есть способность постигать явления, восходить к их причинам и предугадывать их следствия. Знания и привычки со­вершенствуют ее.

Ясность — украшение рассудительности, но не каждый, обладающий ясным умом, рассудителен. Рассудительность и отчетливость во­ображения отличается от рассудительности и отчетливости памяти, чувства, красноречия. Иногда у людей бывают несовместимые идеи, которые, однако, увязаны в памяти воспитанием или обычаями. Осо­бенности нрава и обычаи создают различия меж людьми, но и огра­ничивают их свойства определенными рамками.

Здравый смысл сводится к умению видеть любой предмет в его соразмерности с нашей природой или положением в обществе; это способность воспринимать вещи с их полезной стороны и здраво оце­нивать. Для этого надо на все смотреть просто. Рассудок должен пре­обладать над чувством, опыт — над размышлением.

Глубина — вот цель всякого размышления. Глубокий ум должен удерживать мысль перед глазами, чтобы исследовать ее до конца. Со­образительность всегда приобретается ценой глубины.

Деликатность — это чувствительность, которая зависит от свобо­ды обычаев. Тонкость — своеобразная мудрость в вопросах чувства; бывает и без деликатности.

Широта ума — способность усваивать множество идей одновре­менно, не путая их друг с другом. Без нее нельзя стать гением.

Наитие — мгновенный переход от одной идеи к другой, могущей сопрягаться с первой. Это неожиданные повороты ума Шутки — поверхностные порождения наития.

Хороший вкус — это способность судить о предметах, связанных с чувством. Это умение чувствовать прекрасную природу. Вкус толпы не бывает верен. Доводы ума могут изменить наше суждение, но не вкус.

[724]

О слоге и красноречии. Не всегда тот, кто хорошо мыслит, может выразить свою мысль в словах; но великолепие слога при слабости идеи — форменная чушь. Благородство изложению придают просто­та, точность и естественность. Одни красноречивы в беседе, другие — наедине с рукописью. Красноречие оживляет все: науки, дела, поэ­зию. Все ему повинуется.

Об изобретательности. Изобретать — значит не создавать матери­ал для изобретений, но придавать ему форму, как зодчий — мрамо­ру. Образец наших поисков — сама природа.

О таланте и разуме. Талант немыслим без деятельности, он зави­сит также от страстей. Талант — редкость, так как для него нужны сочетания различных достоинств ума и сердца. Талант самобытен, хотя все великие люди следовали образцам: например, Корнель — Лукану и Сенеке. Разум должен обозначать совокупность рассудитель­ности, глубины и других качеств, но обычно разумом называют лишь одну из этих способностей — и ведут споры, какую именно.

О характере. Характер содержит в себе все, что отличает наш ум и сердце; он соткан из противоречий.

Серьезность — частная особенность характера; у нее много при­чин и разновидностей. Есть серьезность спокойного ума, серьезность пылкого или благородного ума, серьезность робкого человека и мно­жество других ее разновидностей. Серьезность рассеянности сказыва­ется в чудачествах.

Находчивость — способность пользоваться случаем в разговорах и делах. Она требует сообразительности и опыта.

О рассеянности. Бывает рассеянность, происходящая от того, что работа ума замедлена вообще, а бывает — от того, что душа сосредо­точена на одном предмете.

Книга вторая О СТРАСТЯХ

Локк учит: любая страсть берет начало в наслаждении или страда­нии. Так как наслаждение или страдание вызываются у разных людей разными причинами, то каждый понимает под добром и злом раз­ные вещи. Однако источников добра и зла для нас два: чувства и раз­мышления. Впечатления от чувств мгновенны и непознаваемы. Страсти, порожденные мыслью, основаны либо на любви к бытию, либо питаются чувством собственного несовершенства. В первом слу­чае происходят веселость, кротость, умеренность в желаниях. Во вто-

[725]

ром появляются беспокойство и меланхолия. Страсти великих людей — сочетание того и другого.

Ларошфуко говорит, что в любви мы ищем лишь собственного на­слаждения. Но нужно различать самолюбие и себялюбие. Себялюбие позволяет любить себя вне личности (в женщине, в славе и в других вещах), а самолюбие ставит нас в центр вселенной. Гордыня — след­ствие самолюбия.

Честолюбие — результат стремления раздвигать пределы своей личности, оно может быть и добродетелью, и пороком.

Слава заглушает наши горести лучше всего остального, но это не добродетель и не заслуга, а лишь награда за них. Поэтому не надо то­ропиться осуждать стремление к славе. Страсть к славе жаждет внешнего величия, а страсть к наукам — величия изнутри. Искусства живописуют природу, науки — истину. Знания разумного человека не слишком обширны, зато доскональны. Их нужно прилагать к практике: знание правил танца не принесет пользы человеку, никогда не танцевавшему. Но любой талант надо воспитывать.

Скупость — детище нелепого недоверия к обстоятельствам жизни; страсть к игре, наоборот, рождена нелепой верой в случай.

Отцовская любовь ничем не отличается от любви к самому себе, ибо ребенок во всем зависит от родителей и связан с ними. Но у детей есть самолюбие, поэтому дети любят отцов меньше, чем отцы — детей.

Домашние животные ублажают наше самолюбие: мы вообража­ем, что попугай любит нас, ценит нашу ласку — и любим его за этот перевес над ним.

Дружескую приязнь рождает несовершенство нашей сущности, а несовершенство самой этой приязни ведет к ее охлаждению. Мы страдаем от одиночества, но и дружба не заполняет пустоты. В юнос­ти дружат нежней, в старости — крепче. Низок душою тот, кто сты­дится дружбой с запятнавшими себя людьми.

О любви. Вполне возможна и любовь, свободная от грубой чувст­венности, но ока нечаста. Человек влюбляется в созданный им образ, а не в реальную женщину. Вообще же в любви главное для нас — ка­чества внутренние, душа. Не надо путать любовь с дружбой, ибо дружбой правит разум, а любовью — чувства. Нельзя о человеке су­дить по его лицу, куда интересней смотреть, какие лица ему нравятся более других.

Сострадание — чувство, в котором печаль смешана с приязнью. Оно бескорыстно, разум над ним не властен.

О ненависти. Ненависть — глубокое уныние, которое отвращает

[726]

нас от того, чем оно вызвано — в это чувство входят и ревность, и зависть.

Человек уважает все, что любит, в том числе и себя.

Главнейшие чувства человека: желание, недовольство, надежда, со­жаление, робость, насмешка, замешательство, удивление. Но все они слабее любви, честолюбия и скупости.

Человек не может в общем управлять страстями. успокоить их нельзя, да и не нужно, потому что они — основа и суть нашей души. Но бороться с дурными привычками необходимо, а победим ли мы их — на все Господня воля.

Наши рекомендации