Да пребудут они в безмерной равностности, свободные от привязанности к близким и отвержения всех других.

Чем-то эта практика похожа на древнегреческое сократовское восхождение от земной любви к любви божественной – Любови к Мудрости.

Поначалу любовь легко спутать с похотью. Но в любви нет привязанности, нет стремления удержать объект своего вожделения, нет стремления получить удовольствие любой ценой, даже ценой страдания предмета своей страсти. А потому в любви нет ни ревности, ни зависти. Похоть – стремление угодить себе. Любовь же несет радость всем, на кого она направлена.

Отсюда вся путаница. Бывает, что человек в пылу религиозного экстаза отказывается от любви, приняв ее за похоть, безраздельно хозяйничавшую в нем до «его обращения в истинную веру». Такой человек превращается в религиозного фанатика. Не распознав любви, он по существу все также продолжает пребывать в плену похоти. Всюду ему чудятся развратные женщины, прислужницы дьявола (в женском варианте – «бесы», и даже сам «дьявол» искушает несчастную ретивую монахиню).

Эмоциональная вовлеченность ввергает нас в круговорот сансары (мира страданий и омрачений). Любовь, напротив, спасает от привязанности и антипатии. Это дантовская Беатриче, ведущая нас из «чистилища» одурманенного страстями ума в Небесные Чертоги Безмятежного Блаженства.

В открытом мире вполне очевидно, что «непривязанность» и «отчужденность» – это совершенно разные понятия. Привязанность – это как прилипший язык к металлу на морозе: очень больно отрывать. А отчужденность – это страх непосредственных отношений, и в ней, хоть и в скрытой форме, заложена антипатия. Но мир – яркий бесконечный, многомерный узор. А значит, все в нем в каком-то смысле взаимосвязано со всем остальным. Поэтому выход состоит не в том, чтобы «рвать» имеющиеся связи и бежать от любых отношений (это ведь не что иное, как форма неприязни – одно из фундаментальных омрачений ума), а в том, чтобы преображать эти связи, делая их чистыми и наполненными Целительным Светом. Каждое мгновение жизни в нерасщепленном измерении божественно, поэтому нет необходимости ни отвращаться, ни привязываться к «внешним» явлениям.

Когда говорится об отсутствии независимого вечного сущего «я», совсем не имеется в виду то, что мы не обладаем никакой индивидуальностью. Иначе кто тогда пробуждается, кого мы спасаем из океана страдания?

Поток нашего восприятия будет длиться вечно, он никогда не возникал (его никто не творил), и он никогда не прекратится. Процесс осознания, а не его предмет (то, что мы воспринимаем) и есть наша индивидуальность.

Иногда мы можем встретить как будто парадоксальные заявления: «души» нет и вместе с тем – душа есть. Что это значит?

Ключ к разгадке таится в самих определениях-понятиях. Что мы называем душой? Если для нас «душа» – это то, что когда-то сотворил некий «творец», то, согласно буддийским представлениям, такой души действительно не существует. И вправду, что это за «бог», который вдруг без спроса берет да и творит вашу «душу», обрекая ее на блуждания в потемках жизни, а потом – на блаженство в его царстве или же – на вечные (!) муки в аду. И все это совершается на основе какого-то сомнительного выбора, который человек должен успеть сделать в течение одной микроскопически короткой жизни! Так, если вы признаете его власть, то окажетесь в его вечном пятизвездочном отеле, который он приготовил для своих «избранных», а если нет – кошмары африканской пустыни покажутся вам в сравнении с адскими муками купанием в прохладном бассейне среди темнокожих красоток.

А вот если под «душой», «духом» и «умом» мы понимаем вечно длящийся процесс восприятия и осознавания, который никогда не возникал и никогда не прекратится, такое определение, с точки зрения ряда буддийских школ, будет вполне допустимым. Индивидуальность и психофизическая совокупность, фокусом которой является наше отностительное, изменчивое «я», эго – совсем не одно и то же.

Грубый чувственно-рассудочный уровень процесса осознавания тоже не имел начала (проявляясь раз за разом с безначальных времен), однако он может быть прекращен. Этот уровень можно обозначить как совокупность «тело–душа». Когда тело умирает (т. е. распадаются связи, скреплявшие до того материальные элементы и «душу»), остается обнаженная «душа» (сознание, которое все еще пребывает на чувственно-рассудочном уровне). После смерти открывается более тонкий уровень восприятия. И все же это все еще уровень омраченного, слабоуправляемого или вовсе неуправляемого состояния сознания, подчиненного эмоциональным склонностям, кармическим привычкам-отпечаткам-энграммам. В конце концов, если мы преодолеем этот уровень, «душа» раствориться в «духе» – наитончайшем фундаментальном, субстратном уровне сознания, который никогда не исчезнет, никогда не прекратится. Он никогда не возникал, а был лишь как бы скрыт под толщей безначально существовавших загрязнений-омрачений. В буддизме (в тибетской школе гелуг) этот тончайший уровень ума называется Сознанием Ясного Света.

Очень примечательный опыт растворения грубого уровня восприятия был проведен в 60-е годы прошлого века гарвардскими учеными – Тимоти Лири, Ральфом Метцнером и Ричардом Олпертом. Они совместили древние и новые методы использования психоделиков с одновременным начитыванием «Тибетской книги мертвых» («Бардо Тхёдол»). Это был эксперимент с использованием психоделика ЛСД. Вот к каким выводам они пришли.

Итак, следуя тибетской модели, мы выделяем три фазы психоделического опыта. Первый период (Чигай Бардо ) – это полная трансценденция, состояние за пределами слов, пространства-времени, эго. Здесь не возникает никаких видений, нет мыслей, отсутствует ощущение собственного «я». Есть только чистое осознавание и экстатическая свобода от какой бы то ни было игры[173](или вовлеченности в биологические процессы). Второй, довольно продолжительный, период (Чонид Бардо ) предполагает появление «я» или внешней игровой реальности. Для него характерны отчетливая, обостренная ясность или преобладание галлюцинаций (кармических видений). Заключительный период (Сидпа Бардо ) представляет собой возвращение к рутинной игровой реальности и к собственному «я». Для большинства людей вторая (эстетическая или галлюцинаторная) стадия является самой продолжительной. У тех, кто имел подобный опыт, первая стадия, стадия озарения, длится дольше. У людей неподготовленных, активно вовлеченных в игру и привязанных к своему собственному эго, а также у тех, кто принимает наркотический препарат в неблагоприятной обстановке, борьба за возвращение к реальности начинается раньше и обычно длится до самого конца сессии.

Слова, которые мы используем для описания психоделического опыта, статичны, в то время как сам опыт – это движение и постоянные изменения. Обычно сознание субъекта в режиме колебаний высокой частоты перескакивает с одного уровня на другой. Единственная цель настоящего руководства – дать человеку возможность достичь уровня трансценденции Первого Бардо и избежать застреваний в ловушках галлюцинаторного состояния или игры, которую навязывает эго.

Даже краткий миг узнавания нашей изначальной природы дает очень и очень много! Но чтобы действительно устойчиво пребывать на этом «духовном» уровне, мы должны полностью освободиться от неведения и омрачений, мы должны полностью преодолеть притяжение программ-привычек, то есть наши кармические склонности к омраченному страстями-ненавистью-глупостью поведению и мировосприятию.

Только от нас зависит Что, Каким Образом и Как Долго мы будем осознавать. Будем ли мы на грубом уровне воспринимать иллюзорные миры сансары, корчиться в адских муках и переживать краткие, мимолетные мгновения временного удовлетворения. Или же мы преодолеем гравитацию эго и поднимемся на уровень, о котором и говорить-то бессмысленно, поскольку наше грубое «я» тут же начнет хвататься за новую «приятную» идею, раздувать свои фантазии и отвлекать нас своими глупостями.

Каждый поток сознания генерирует свои сновидения, свои реальности (чистые – нирвану, или омраченные – сансару). Все эти сны-реальности иллюзорны и не имеют самостоятельного бытия, самостоятельной сущности. Сансара и нирвана разворачивается в пространстве ума. Переплетаясь, сновидения-иллюзии омраченных потоков сознания образуют общий, вселенский сансарический круговорот. Интенсивные сны-переживания одних могут передаваться другим (в силу схожей кармы, общего неосознанного «соглашения»), и тогда один поток сознания может оказаться в иллюзорных проекциях другого потока.

Все потоки сознаний восходят к единой основе – трансцендентной, т. е. запредельной для понимания и чувственного восприятия недвойственной Абсолютной Реальности – Хаосу, Сияющей Пустоте, Богу, Дао, Природе Ума. Пожалуй, на глубинном мистическом уровне многие религии смогут найти главную Точку Соприкосновения. В этом понимании заключается интегральное единство индивидуального и его надындивидуальной основы, восприятия формы и пустоты, сознания и его изначальной природы. Если мы говорим о потенциальном содержании всего возможного опыта в изначальной природе, это вовсе не означает, что «там» ВСЕ вещи и явления лежат в некой запакованной форме. Это не готовые программы, которые ждут своей реализации-распаковки. Совсем нет! Это чистая возможность всего. И поэтому одновременно это и Пустота, и Полнота бытия. И от индивидуальностей – чистых потоков сознания – зависит, каким будет содержание этого восприятия.

Некоторые полагают, что буддисты считают Будду Шакьямуни чуть ли не Абсолютом, Богом. Но это искаженное представление. Так мы превращаем Будду в некоего единого вселенского «бога-творца». Но идея «бога-творца» как раз и была той идеей, которую Будда превзошел и развенчал в тот миг, когда стал Пробужденным. Абсолют – это не какая-то вселенская «личность» и «мировое сознание», в котором нам суждено раствориться или которому мы должны подчиниться. Абсолют – это Сияющая Пустота, Природа каждой бессмертной индивидуальности, каждого потока ума – наш настоящий Отец и наша Мать. Качество абсолютной реальности – естественная буддовость.

Индивидуальности единичны и не сводимы к одной сверхличности, которая поглощает, в конечном итоге, все иные, «иллюзорные» индивидуальности. В случае если бы мы признали существование некоего абсолютного сознания, некоего сверхиндивидуума, мы вернулись бы к идее бога-творца, пусть и в наиболее монистической форме (не признающей существования иных сознаний, отличных от божественного), так как это мы видим, например, в кашмирском шиваизме.

Вместе с тем фундаментальная природа всех индивидуальностей едина. Отсюда и возникает сама возможность общения и взаимопонимания индивидуумов. Причем надо отметить, что единство этой фундаментальной природы субстанциональное, а не субстратное. Иными словами, единая природа – это не материал, «глина», из которой созданы все горшки, а единство фундаментальных качеств природы каждого живого существа. Так, например, в дзогчене (высшем учении тибетского буддизма и бона) делается акцент на различии понятий «ум» и «природа ума». Как каждое живое существо имеет свое индивидуальное тело, отличное от других, так и умы всех существ различны. Но вот качество всех этих умов одно и то же. Умы индивидуальны, а качества их всеобщи. Поэтому человек может изучать лишь свою собственную природу, хотя качества, которые он обнаруживает в этой природе, будут одинаковыми для всех живых существ (см., напр.: Шардза Таши Гьялцен, Лопон Тензин Намдак «Практика дзогчен традиции бон»).

* * *

Существует мнение, что на Востоке все внимание переносится на «всеобщее», а «индивидуальное» остается в пренебрежении. Однако такие заявления – лишь наследие «колониальной надменности», неспособности разглядеть Мудрость в воззрениях «безликих азиатов».

Индивидуальность на Востоке, во всяком случае в его «буддийской составляющей», всегда очень и очень ценилась. Недаром в буддизме говорится, что с рождением каждого человека возникает целая вселенная, как и с его смертью – целая вселенная разрушается. В этой мысли заключен огромный смысл, поскольку каждому потоку сознания «отводится честь» (иначе – признается очевидное ) быть творцом целой вселенной, той вселенной, которую он воспринимает и которая взаимодействует с вселенными окружающих его потоков сознания.

Мы все творцы, и мы должны взять на себя ответственность за нашу Вселенную. Пора прекратить посылать проклятья небесам за «изъяны» нашего мира, сваливать всю вину и взваливать всю ношу на хрупкие плечи ветхого днями старца с седой бородой —«творца неба и земли» , причем старца , которого никогда и не существовало, кроме как в нашем сознании.

Most people think,

Great God will come from the skies,

Take away everything

And make everybody feel high.

But if you know what life is worth,

You will look for yours on earth:

And now you see the light,

You stand up for your rights. Jah!

(Get Up Stand Up. Bob Marley)

Все бессмысленные протесты против «бога-творца» – протест против наших собственных проекций в небо. Оттого и кидает нас из крайности в крайность – от неистовой слепой веры в небесного самодура до столь же оголтелого атеизма.

В этом смысле буддийское понимание этики воистину уникально. Мы творим добро не потому, что хотим получить за него вознаграждение или избежать наказания (кары Небес), а потому, что добро, любовь – это естественное выражение нашей изначальной природы . Человек может быть счастлив лишь тогда, когда спонтанно выражает свою истинную природу. Счастье и радость – не последствия правильного поступка, не награда за него, а естественные качества нашей природы. Нам незачем бояться «страшного суда» и «карающего судии». Поступки, противоречащие нашей истинной природе, сами заставляют нас страдать. Пожалуй, в христианской Европе первым осознал эту идею Барух Спиноза, провозгласивший, что счастье не в награде за добродетель, а в самой добродетели . Конечно, идея эта не была новой. Так, например, Диоген Лаэртский в трактате «О человеческой природе» сообщает, что основатель школы стоицизма Зенон (336—264 гг. до н. э.) был первым, кто заявил, что конечная цель человека – жить согласно с природой. А жить согласно с природой по Зенону означает то же самое, что жить согласно с добродетелью. Ведь сама природа ведет нас к добродетели. «И наоборот, жить добродетельно – это значит то же, что жить по опыту всего происходящего в природе, потому что наша природа есть лишь часть целого. Стало быть, конечная цель определяется как жизнь, соответствующая природе (как нашей природе, так и природе целого), – жизнь, в которой мы воздерживаемся от всего, что запрещено общим законом, а этот закон – верный разум, всепроникающий и тождественный с Зевсом, направителем и распорядителем всего сущего. Это и есть добродетель и ровно текущая жизнь счастливого человека, в которой все совершается согласно с божеством каждого и служит воле всеобщего распорядителя».[174]

С точки зрения буддийского учения, пробужденные индивидуумы, имея одну Природу, тем не менее не сводимы к одной мегаличности, личностному творцу мироздания . И это еще одно подтверждение признания ценности индивидуальности, характерной для буддизма и Востока в целом. Правда, с позиции абсолютной реальности, в состоянии изначальной мудрости (на санскрите «джняна», на тибетском «еше», ye shes) различия между «собой» и «другими» преодолеваются и становятся нереальными. Но вместе с тем это вовсе не означает слияние «многого» в «одном». Поскольку и «многое» и «одно», так же как «различие» и «тождество» – всего лишь категории рассудочного мышления (на санскрите «викальпа», на тибетском «намтог», rnam rtog). Тогда как высшая изначальная мудрость преодолевает ограниченность рассудочного мышления.

Для пояснения этой идеи мастера тибетского буддизма используют метафору «кувшина». Пространство внутри сосуда и за его пределами одно и то же. Если кувшин разбить, «внешнее» и «внутреннее» пространство «сольется». По существу оно и не было разделено. Лишь на уровне рассудочного ума существует деление на внешнее и внутреннее пространство, на внешние и внутренние элементы, на внешние и внутренние энергии. Само пространство не имеет границ. В пространстве могут стоять тысячи, миллионы, бесчисленное множество кувшинов. Однако пространство внутри них и за их пределами одно и то же. Так же не существует бога, как одного большого кувшина, который вмещал бы в себя все остальные кувшины. Даже если мы допустим, что такой мегакувшин существует, окажется, что за его «пределами» простирается все то же пространство.

Вот такое безмерное, ясное, светозарное пространство, объемлющее все умопостроения-концепции, все «кувшины», все границы и все пределы, и есть пространство ума.

Согласно буддийскому воззрению, состояние счастья и страдания имеют один источник – ум. Ум – творец. Счастье и страдание проистекают из ума, являясь как бы отражением его состояния. Счастье обретается (или скорее «узнается») тогда, когда мы прозреваем нашу изначальную Природу. Счастье, можно сказать, естественное состояние сознания, которое осознает свою Природу. Это счастье – отражение Блага Природы ума. У Природы ума нет ни начала, ни конца, она никогда не возникала и никогда не исчезнет. Она предвечна. Источник страдания коренится в том же самом сознании, но в сознании, находящемся в омраченном состоянии, в состоянии неузнавания своей настоящей Природы. Это больной ум, пораженный неведением, клешами («загрязнениями ума») и их следствием – кармой (омраченными деяниями существа, оставляющими «следы» в сознании, которые в дальнейшем мотивируют его поведение и восприятие). Причина страдания (болезнь ума) тоже не имела начала, пребывая в неведении ума относительно своей настоящей природы. Однако, к великой радости, имеет конец – в момент Пробуждения.

Ум, находящийся во власти глупости, способен творить целые миры зла и насилия. Причем поскольку истинная природа ума – мудрость, омраченный ум может проявлять огромную изобретательность в создании «империй зла». Сложность устройства этих «империй», миров сансары , поражает. И все же именно «незримое» присутствие Блага ощутимо даже в самом страшном из созданных «безумным умом» творений.

В буддизме не существует веры в «личностного творца», который ради развлечения сознательно творит безумства – разыгрывает драмы, умножая себя посредством иллюзии; развязывает войны и совершает преступления, сам себя морит голодом, унижает и пытает в концлагерях и тюрьмах. И все это для того, чтобы спустя пару-другую «вечностей» снова узнать себя, освободившись из пут иллюзии, и расслабиться в безмятежном покое своей собственной безгрешной и чистой природы. Нет также веры в «творца-самодура» (явная проекция восточного деспота ), который забавляется, глядя на мучения созданных им по собственному произволу людей, которые за невероятно короткий срок жизни должны успеть сделать «правильный выбор» на основе маловразумительных данных их хаотичной, сумбурной жизни. Выбор, от которого будет зависеть вся их дальнейшая вечность .

Существует ключ к разгадке человеческого мифотворчества. Человеку свойственно персонифицировать как источник счастья, так и источник страдания. Тогда и появляются прекрасные боги и богини (или Бог и его воплощение(я) на земле) и безобразные демоны и чудовища. Если распознавать действительную суть этих архетипических образов, тогда будет легко понять, почему нас так привлекают храмы, независимо от мировоззренческих концепций религий, их породивших, а также почему они порой так схожи между собой и обладают столь одухотворяющей силой. Персонификация источника счастья характерна не только для религиозного сознания. Даже исторические фигуры могут быть отождествлены с символами Блага, как, например, это произошло с Че Геварой в сознании латиноамериканцев, а затем и в сознании «революционно» настроенной молодежи всего мира.

Знаменитый буддолог и исследователь тибетского шаманизма – бон, Джон М. Рейнольдс пишет в «Золотых Письменах»:

«Дзогчен („Великое Совершенство“), так же как и буддистское учение в целом, рассматривает sems , или ум, как свой центральный предмет и проблему с точки зрения как теории, так и практики. Ум творит миры иллюзий или обманчивых проявлений (’khrul snang ), и из-за этой его деятельности наша изначальная природа омрачена с незапамятных времен. Поэтому он называется kun-byed rgyal-po – король всетворящий. Но в то же время ум представляет собой единственный путь к освобождению, и потому он также известен как rang shes rig gi rgyal-po , король, который есть познающая себя осознанность. Единственный способ войти в состояние зеркала – через состояние отражения. Один и тот же ум, или, точнее, природа ума (sems-nyid ), является как основой заблуждения (’khrul gzhi ), так и основой освобождения (grol gzhi ). Основа – одна, но Путей – два. Мы порабощены умом, и ум же приносит нам освобождение. Мы забыли, кем мы являемся изначально, потому что мы отвернулись от нашего истинного лица; но мы всё еще можем вернуться обратно, заглянуть внутрь и открыть себя, вместо того чтобы искать вовне некоего внешнего авторитета, который неизбежно окажется ложным богом.

Тантра говорит об уме как короле и творце (byed-papo ), потому что из его сущностной энергии (rang rtsal ) исходит все многообразие воспринимаемой чувствами проявленной вселенной. Природа этого многообразия (sna-tshogs rang-bzhin ), именно – природа ума (sems-nyid ), не содержит в себе двойственности (mi gnyis ), в то время как само многообразие, все мысли и проявления, являются проявлениями ума (sems snag ), проявлениями творческой потенциальности Осознанности (rig-pa’i rtsal ). Они подобны цветным лучам света или радугам, проецируемым на стену, когда солнечный свет проходит через кристалл. Наше обыденное дуалистическое сознание живет в этих проекциях, голографической структуре, убежденное в их объективной реальности, а не в само-сотворении. Это и есть то, что имеется здесь в виду под словом „творец“ (byed-pa-po ), а не какой-то трансцендентный Бог (или Высшая Личность), который творит Вселенную.

…Бодхичитта в контексте Дзогчен означает Первозданное состояние, и это обычное значение, встречающееся во всех Тантрах rDzogschen Sems-sde ».

Также, отмечает Джон Рейнольдс, существуют явные параллели между учением Дзогчена и кашмирского шиваизма:

«…[175]многообразие является иллюзией в том смысле, что оно не обладает сокровенной или независимой реальностью, но оно тем не менее обладает разновидностью относительной реальности в том смысле, что оно представляет энергию или шакти Чит, или первозданной осознанности (санскр. cits ґakti ). Таким образом, майя – это не просто ошибка восприятия, не просто принятие веревки за змею; это не просто что-то пассивное, а нечто активное и динамичное, творческая энергия, или Майяшакти, которая привносит разнообразие в проявленное. Здесь прослеживаются некоторые философские параллели с Дзогченом. Хотя тибетский термин rtsal – „энергия, потенциал, потенциальность“ – никогда не толковался как шакти в текстах Дзогчена, воплощенные в этих двух терминах концепции достаточно сходны. Дзогченский термин rig-pa’i rtsal , „потенциал или энергия осознания“, практически можно перевести как Vidyashakti , которая служит техническим термином, найденным в системах Шайва и Шакта. Этот термин обозначает сокровенную энергию в первозданной недуальной Осознанности, которая порождает многообразие проявлений. Также термин для обозначения „проявления“ или „внешности“ (snang-ba , санскр. a-bha-sa ) найден в аналогичном контексте в обеих системах».

Ум, находящийся в активном, творческом состоянии, не менее совершенен, чем ум, пребывающий в состоянии трансцендентного покоя. Более того, на глубинном уровне как раз и не существует противоречия между покоем и движением. Страдание вызывается не активностью ума, а отсутствием осознанности, дисциплины ума, незнанием принципа его действия, его материально– и энергоинформационной деятельности, цепляниями его за свои проявления. Не омраченная неведением и эгоцентрическими желаниями активность ума столь же прекрасна, как и ум в своем высшем, недвойственном покое, сознание, обращенное в свою природу .

Что есть активность ума? Отправляясь в глубь сознания, мы можем констатировать появление в уме некоего побуждения совершить какой-нибудь поступок. Импульс (побуждение, толчок, стимул, надобность) в уме, чтобы что-то подумать , сказать , сделать . Что порождает этот импульс? Откуда берется само побуждение к деятельности? Что толкает к активности тела–речи–ума ? Что есть причина этого импульса, этой силы?

Побуждение втягивает нас в активность, деятельность, и эта втянутость затмевает осознание безмятежной природы ума, порождая неведение и весь спектр, веер эмоций. Это в-т-Я -нутость. Присваивая этому импульсу авторство, мы порождаем и привязываемся к идеи «я» . «Я»решил сделать это, и «я» это сделаю, «я» думаю, что… «мне» пытаются помешать сделать то, что «я» запланировал… «я» – причина одного, «я» – следствие другого, «я» хочу, «я» не хочу, «мне» нравится что-то, «мне» что-то не нравится.

Но кто это «я», которое действует и претерпевает действие, которому что-то нравится или не нравится ?

С буддийской точки зрения, мы имеем целый комплекс «я», состоящий из пяти групп (на санскрите– панча скандха ):

1) чувственное восприятие мира – формы (рупа );

2) возникновение ощущений «приятного», «неприятного» и «нейтрального» в отношении этих форм (ведана );

3) различение и формирование субъект-объектных представлений о «феноменах» этого мира, рождение «смыслов» (самджня );

4) импульсы – желание обрести и удержать «приятное» и избежать или освободиться от «неприятного» (самскара );

5) а также различающее сознание, объединяющее активности всего этого комплекса (виджняна ).

Вот этому комплексу мы и присваиваем наименование «я». Это «я» ВЫБИРАЮЩЕЕ и РЕШАЮЩЕЕ. Но выбирать можно лишь исходя из какого-то предпочтения. А предпочтение возможно лишь при существовании самой способности воспринимать некие формы, причем воспринимать пристрастно – одно как «приятное» и «ценное», а другое как «отвратительное» и «отталкивающее». Так у нас появляется «я», которое чего-то хочет и чего-то избегает . Возникают субъект пристрастного восприятия–действия и его объект.

В дальнейшем накапливаются тенденции поступать определенным образом в будущем, реагировать на определенные ситуации «по накатанной колее». Формируются поведение, устойчивая привычка-энграмма, кармическая склонность,мотивирующая дальнейшее поведение.

В «земной реальности» мы добиваемся ровно столько, сколько вкладываем усилий, и достигаем успеха именно в той области, в которой мы прилагаем целенаправленные усилия. Успех, желаемый результат пропорционален приложенным целенаправленным усилиям.

Каждый из нас находится в определенном состоянии жизни (эмоциональном, материальном, географическом, физическом, энергетическом, интеллектуальном и т. д.). Эти состояния неслучайны. Они – результат нашей деятельности в прошлом, результат работы нашего ума, наше кармическое наследие. Во что мы вкладываем, то мы и получаем. Мы делаем неосознанный вклад в наш будущий самодельный рай. Если же мы неосознанно накапливаем причины для нашего страдания, то страдание мы и получаем. Это результат дурной кармы, то есть дурных действий, деятельности, приносящей страдание нам и другим живым существам.

Отпечатки (энграммы) в нашем уме определяют способ чувственного восприятия и поведения. Иначе говоря, эти отпечатки – программы нашего ума, формирующие наши склонности-привычки, пристрастия и антипатии. Эти отпечатки хранятся на уровне ума, называемого на санскрите «алайя-виджняна» (сознание-сокровищница), и носят название «васаны». Эти «васаны» хранятся в алайе-виджняне как семена («биджи»), готовые прорасти при соответствующих причинах и условиях. Алайя-виджняна – древнее буддийское понятие, которое предшествовало открытию в Европе «бессознательного». Отпечатки разной степени глубины формируют наш целостный опыт. И они имеют отношение не только к поверхностному уровню ума (деятельности нашего мозга).

Мозг – лишь выражение-проекция деятельности нашего ума на физическом уровне. Но этот уровень далеко не самый глубокий и, уж конечно, не фундаментальный, базовый. Мы можем изучать, как наш ум воздействует на физическую материю, и на этом уровне мы действительно можем обнаружить некое подобие отпечатков – в виде нейронных конструкций. Мы можем зафиксировать вспышки активности в определенных зонах мозга. Но на физическом уровне мы отмечаем лишь следствия, а не причины, проявление на грубом уровне тонких процессов. С помощью физических приборов мы можем отмечать лишь отражение деятельности ума на том же физическом уровне.

Глубокие отпечатки в нашем уме отправляются с нами в «следующие жизни», поскольку они «запечатлеваются» на более тонком энергетическом уровне. Эти отпечатки – не что-то, что нам внедряют извне как некие «импланты». Отпечатки – результат нашей собственной кармы, нашей «страстной» деятельности, наших реакций на ситуации, которые в свою очередь питаются силой нашего кармического багажа.

Для того чтобы изменить наше текущее состояние, перейти на иной уровень существования, мы, прежде всего, должны освободить ум от негативных отпечатков (а в идеале – подняться и над позитивными отпечатками, взойти на уровень «метапрограммиста»). А для этого нам надо добиться устойчивости и концентрации ума.

Записи программ поведения в основном и определяют жизненный путь того или иного существа, задают направленность деятельности, способ существования и тип восприятия. Это легко увидеть на примере поведения представителя одного «вида» личности. Мы, даже ничего не зная о кармическом механизме, запросто можем предвидеть реакцию, например, футбольного фаната при встрече с символикой фанатов-соперников. Легко также предсказать реакцию на символ свастики русского или еврея. А вот у китайца или индийца возникнет совершенно другая реакция при виде этого же символа. Все потому, что с ним их связывает абсолютно иная «история». Когда формируются подходящие условия (сходные с теми, что были в момент записи первой энграммы), порождается результат, то есть срабатывает сложившаяся привычка поступать в подобных условиях так, а не иначе. Это как триггер – спусковой крючок. Так, под воздействием сформировавшейся реакции мы производим эмоциональный поступок и укрепляем сложившуюся тенденцию к определенному поведению в сходных условиях.

Некоторым западным исследователям кажется, что для счастья достаточно избавиться от «негативных» тенденций, «негативных энграмм», заставляющих нас совершать поступки с «негативными» последствиями. Увы, но это никоим образом не решает кармической проблемы во всей совокупности. Остановиться на таком понимании – значит остановиться в пути к Мудрости и повернуть обратно, вспять – к неведению. Во-первых, беря в расчет лишь «негативные» программы, мы не устраняем другие энграммы-отпечатки – связанные с эмоциями удовольствия. Удовлетворение наступает тогда, когда (в силу сформированной привычки) мы встречаемся с такими феноменами, к которым у нас уже сформировался устойчивый «положительный» рефлекс. Если мы будем по-прежнему верить в «я», которое что-то «решает» и устремляется к «приятному» и «позитивному», мы будем и в дальнейшем иметь склонность к формированию реактивного, кармического поведения и «записи» новых энграмм-отпечатков. А так как есть вера в «я» и принятие одной стороны медали – «приятных» эмоций, неизбежно рано или поздно проявится и обратная сторона – «неприятные» эмоции.

«Приятные» эмоции мы привыкли считать счастьем . Так происходит, когда мы получаем желаемое . Когда не получаем желаемое , получаем нежелаемое или вынуждены расстаться с желаемым, мы испытываем «неприятные» эмоции, которые именуем несчастьем . Но в том и в другом случае мы продолжаем опираться на веру в «я», ощущения «приятного» и «неприятного», «желания» этого «я», «деятельность» на основе «желания» и зависимость от «достижения» или «не-достижения» того, чего мы хотим .

На уровне тела этот механизм прослеживается в психофизиологическом принципе работы безусловных и условных рефлексов. Безусловные рефлексы закреплены на генетическом уровне. Условные рефлексы формируются в процессе жизни как ассоциации причин и условий. Но в основе и условных, и безусловных рефлексов лежит одно общее основание – желание выжить в качестве психофизической совокупности. И именно это желание формирует в целом спектр наших предпочтений.

От нашего восприятия зависит очень и очень многое. Когда одну и ту же точку пространства созерцают существа с разным уровнем восприятия, они видят совершенно разные картины. Например, индиец, взирая на Ганг, видит священную реку. Голодному духу будет чудиться кипящая гнойно-кровавая лава, а просветленное существо увидит поток божественного нектара, амриту. У каждого живого существа – своя правда , своя истина .

И в соответствии с этой «относительной правдой» формируется соответствующая реальность, поскольку все, что мы видим и ощущаем, – это отражения состояний нашего ума. Так, например, для реальности животных характерно восприятие в категориях «охотник– жертва». Реальность человека полна страданий, которые связаны с рождением, болезнями, старостью и смертью. Реальности разных форм жизни не изолированы. Они часто пересекаются. Человек в определенных обстоятельствах может воспринимать мир как животное, а животное – как человек.

Ум функционирует на разных уровнях, начиная от грубых и примитивных, заканчивая настолько тонкими планами, что о них мало что можно сказать человеческим языком (даже духовно продвинутых народов).

Чтобы овладеть мастерством ума, нужно начинать работать с более грубыми уровнями и постепенно двигаться в глубь сознания.

На внешнем, грубом уровне мы ежесекундно сталкиваемся с множеством проблем. Одних это злит, проблемы кажутся им тяжким недугом и вызывают непосильное страдание. Другие воспринимают барьеры и препятствия на пути совершенно иначе – как способ проявить силу и смекалку. Барьеры нужны им не для уныния, а для радости их преодоления, как возможность проявить свой скрытый потенциал. Если такая честная игра ума и силы протекает в атмосфере любви – это приносит максимальное удовлетворение, какое только возможно в «рациональном» мире.

И все же это только уровень двойственного, раздвоенного ума, различающего «приятное» и «неприятное», «добро» и «зло». Такому расщепленному уму необходимо разнообразие, услаждающее двойственное восприятие действительности.

Этот ум уже несравненно выше неразличающего ума, но неразличающего из-за глупости, а не из-за преодоления «двойственного», «коцептуализирующего» уровня. Помутнение рассудка – совсем не то же самое, что и осознанное преодоление рассудка. Глупость и сумасшествие – вовсе не синонимы ума, победившего двойственное восприятие.

Отвлечение ума коренится в той же проблеме – в наличии различения. Наше внимание скачет с места на место, выбирая и оценивая объекты восприятия, «находя» (а по существу – порождая) «приятные» и «отвратительные» объекты. Однако, как сказал поэт, все чисто для чистого взора .

А в Новом Завете:

«Для чистых все чисто; а для оскверненных и неверных нет ничего чистого, но осквернены и ум их и совесть» (Тит. 1:15).

«Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? исходящее из человека оскверняет человека» (Мк. 7:18).

«Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеян