На подступах к психологии бытия

Абрахам Маслоу

НА ПОДСТУПАХ К ПСИХОЛОГИИ БЫТИЯ

Перевод О.Чистякова под редакцией В.Данченко

Abraham H. Maslow. Toward a Psychology of Being. Litton Education Publishing, 1968
А.Маслоу. Психология бытия. М.: "Рефл-бук" – К.: "Ваклер", 1997
К.: PSYLIB, 2003

Абрахам Маслоу: биографический очерк
Предисловие ко второму изданию
Предисловие к первому изданию

Часть I. ПСИХОЛОГИЯ РАСШИРЯЕТ СФЕРУ СВОЕГО ВЛИЯНИЯ

  1. Введение. Психология здоровья
  2. Чему психологи могут научиться у экзистенциалистов?

Часть II. РАЗВИТИЕ и МОТИВАЦИЯ

  1. Преодоление дефицита и стремление к развитию - два типа мотивации
  2. Самозащита и развитие
  3. Потребность в знании и страх познания

Часть III. РАЗВИТИЕ И ПОЗНАНИЕ

  1. Познание бытия на пике переживания
  2. Пиковое переживание как переживание самобытности
  3. Опасности, таящиеся в познании бытия
  4. Сопротивление "навешиванию ярлыков"

Часть IV. ТВОРЧЕСТВО

  1. Творчество и самоактуализация

Часть V. ЦЕННОСТИ

  1. Психология и общечеловеческие ценности
  2. Ценности, развитие и здоровье
  3. Психическое здоровье и окружение

Часть VI. ЗАДАЧИ НА БУДУЩЕЕ

  1. Психология развития и самоактуализации: основные допущения

Приложения:

  1. Соответствуют ли наши доклады и публикации психологии личности?
  2. Возможна ли нормативная социальная психология?

Литература

Заключение

Эти соображения укрепляют мою надежду на то, что мы являемся свидетелями развития психологии, а не нового "изма", который мог бы превратиться в антипсихологию или в антинауку.

Вполне возможно, что экзистенциализм не просто обогатит психологию. Он может также дать дополнительный толчок к созданию новой области психологии, психологии полностью развившейся и подлинной Самости и ее способа бытия. Сутич предложил называть это онтопсихологией.

Становится все более и более ясно – то, что мы в психологии называем "нормой", на самом деле является психопатологией серости, настолько лишенной драматизма и настолько широко распространенной, что мы даже, как правило, не замечаем ее. Изучение экзистенциалистами подлинной личности и подлинного человеческого бытия помогает направить на эту большую ложь, эту жизнь в иллюзиях и страхе мощный луч чистого света – и увидеть, что это болезнь, и весьма распространенная.

Я не думаю, что нам надо всерьез воспринимать зацикленность европейских экзистенциалистов на страхе, страдании, отчаянии и тому подобных вещах, единственным лекарством от коих они считают снобизм. Эти вселенские стенания интеллектуалов начинаются каждый раз, когда не срабатывают внешние основания нравственных ценностей. Им следовало бы узнать у психотерапевтов, что утрата иллюзий и обретение самобытности, какими бы болезненными они ни были поначалу, в конце концов возвышают и укрепляют личность. А полное отсутствие упоминаний о пиках переживания, о переживании радости и экстаза, даже нормального счастья вызывает сильные подозрения, что эти авторы никогда не испытывали таких переживаний, что они не знают радости. Словно они способны видеть только одним глазом, да и тот отравлен желчью. Большинство людей в разной мере познали и трагедию, и счастье. Любая философия, которая не принимает этого во внимание, не может считаться всеобъемлющей.* Колин Вильсон (307) проводит четкую границу между "позитивными" экзистенциалистами и "негативными" экзистенциалистами. И с этим разграничением я полностью согласен.

* Более подробно на ту же тему см. мою работу Eupsychian Management. Irvin-Dorsey, 1965, p. 194-201

Часть II
РАЗВИТИЕ И МОТИВАЦИЯ

3. ПРЕОДОЛЕНИЕ ДЕФИЦИТА
И СТРЕМЛЕНИЕ К РАЗВИТИЮ –
ДВА ТИПА МОТИВАЦИИ

Понятие "фундаментальные потребности" можно определить через те вопросы, на которые оно отвечает, и те подходы, благодаря которым оно было открыто (97). Моим самым исходным вопросом был вопрос о психопатогенезе. "Что делает людей невротиками?" Если кратко, то я ответил так (и полагаю, это был модифицированный и улучшенный вариант аналитического ответа): мне представляется, что невроз – по самой своей сути и с самого начала – является "болезнью обездоленных"; его порождает неудовлетворенность, которую я связываю с определенными потребностями, в том смысле, в каком мы говорим о потребности в воде, аминокислотах и кальции, отсутствие которых приводит к заболеванию. Большинство неврозов вызвано, наряду с другими сложными детерминантами, неудовлетворенной потребностью в безопасности, в сопричастии, в любви, уважении и признании. Свои "данные" я собирал на протяжении двенадцати лет психотерапевтической и исследовательской работы и двадцати лет изучения личности. Целью одного откровенно контрольного исследования (проводимого параллельно с одним и тем же материалом) была результативность терапии "замещения". Это сложное исследование показало, что с преодолением недостаточности болезнь, как правило, исчезает.

Эти выводы, которые, кстати, сейчас разделяют многие клиницисты, терапевты и специалисты по детской психологии (чаще всего формулируя их иначе), все больше способствуют естественному, непринужденному, спонтанному выявлению потребности посредством обобщения экспериментальных данных (такой путь, что касается объективности, лучше прямолинейных, произвольных и преждевременных обобщений, предшествующих накоплению знаний (141)).

Ниже приводятся характеристики пролонгированной недостаточности. Речь идет об фундаментальной или инстинктообразной потребности, если:

1. неудовлетворение ее порождает болезнь;

2. удовлетворение – предотвращает болезнь;

3. восстановление удовлетворенности излечивает от болезни;

4. в определенных (сложно обусловленных) ситуациях, предполагающих свободу выбора, человек предпочитает преодоление этой недостаточности удовлетворению всех других потребностей;

5. у здорового человека эта недостаточность функционально отсутствует или незаметна.

Есть еще две субъективные характеристики, а именно – осознанное или бессознательное желание и чувство обделенности как, с одной стороны, переживание утраты, а с другой – предвкушение.

И последнее, к вопросу об определении. Множество проблем, с которыми сталкивались пишущие на эту тему авторы, когда они пытались определить мотивацию и обозначить ее границы, является следствием стремления использовать исключительно бихевиористские, наблюдаемые внешне критерии. Изначальным критерием мотивации, и поныне приемлемым для всякого человеческого существа, за исключением психологов-бихевиористов, является субъективный критерий. Мотивация – это мое стремление к чему-то, или моя потребность в чем-то, или моя жажда чего-то, или мое желание чего-то, или мое ощущение нехватки чего-то. До сих пор не обнаружено никакого объективно наблюдаемого состояния, которое в достаточной мере совпадало бы с этими субъективными показателями, то есть пока не существует толкового бихевиористского определения мотивации.

Разумеется, мы должны продолжать искать объективные корреляты субъективных состояний. В тот день, когда мы откроем общезначимый внешний коррелят удовольствия, тревоги или желания, психология шагнет вперед на целое столетие. Но пока мы его не открыли, мы не должны внушать себе обратное. И не следует пренебрегать имеющимися в нашем распоряжении субъективными данными. К сожалению, нельзя попросить крысу, чтобы она рассказала нам о своих субъективных ощущениях. Но, к счастью, мы можем попросить об этом человеческое существо, и не существует никаких причин не делать этого, покуда у нас не появится более надежный источник информации.

"Дефицитом" я называю те потребности, неудовлетворение которых создает в организме, так сказать, "пустоты", которые должны быть заполнены во имя сохранения здоровья организма, и более того, должны быть заполнены извне, не самим субъектом, а другими человеческими существами. Это определение я сформулировал для того, чтобы противопоставить эти потребности совершенно другому типу мотивации.

Никому не придет в голову усомниться в том, что мы "испытываем потребность" в йоде или витамине С. Я хочу напомнить читателю, что наша "потребность" в любви стоит в том же ряду потребностей.

В последние годы все больше и больше психологов сталкиваются с необходимостью определить основания развития или самосовершенствования, в дополнение к понятиям равновесия, гомеостаза, снятия напряжения, самозащиты и прочих форм мотивации, направленной на самосохранение. Тому есть много разных причин.

1. Психотерапия. Стремление к здоровью обусловливает саму возможность терапии. Это ее абсолютно необходимое условие. Если бы такого стремления не существовало, было бы непонятно, почему действие терапии не ограничивается созданием защиты от боли и тревоги (6, 142,50,67).

2. Травмы мозга. Работа Голдстайна на эту тему (55) всем хорошо известна. Он счел необходимым разработать концепцию самоактуализации, чтобы объяснить перестройку способностей личности, получившей травму мозга.

3. Психоанализ. Некоторые психоаналитики, в частности Фромм (50) и Хорни (67), полагали, что даже невроз нельзя понять, если не предположить, что он является уродливой формой выражения стремления к развитию, к совершенству, к осуществлению потенциальных возможностей личности.

4. Творчество. Для понимания творчества в целом чрезвычайно важно изучение нормально развивающихся людей и результатов их развития, причем в сопоставлениии с людьми больными; особенно же требуют разработки понятий развития и спонтанности теория искусства и теория эстетического воспитания (179, 180).

5. Детская психология. Наблюдения за детьми все с большей и большей ясностью показывают, что здоровые дети получают удовольствие от своего развития и движения вперед, обретения новых навыков и способностей. Это прямо противоречит теории Фрейда, согласно которой, каждый ребенок отчаянно жаждет приспособиться и достичь состояния покоя или равновесия. На основании этой теории, ребенка как существо неактивное и консервативное следует постоянно подгонять вперед, выталкивая из предпочтительного для него уютного состояния покоя в новую пугающую ситуацию.

Хотя клиницисты утверждают, что эта Фрейдова концепция верна в отношении переживших испуг и неуверенных в себе детей и, отчасти, в отношении всех человеческих существ, тем не менее в отношении здоровых, счастливых, уверенных в себе детей она практически неверна. У таких детей мы ясно видим стремление к росту, взрослению, желание сбросить с себя старое состояние, как старую одежду. Особенно ясно мы видим у них, наряду с желанием обрести новые навыки, явное наслаждение от постоянного удовлетворения этого желания. Карл Бюлер назвал это явление Funktionslust (24).

Для представляющих различные группы авторов, особенно для Фромма (50), Хорни (67), Юнга (73), Ш. Бюлер (22), Ангьяла (6), Роджерса (143), Олпорта (2), Шахтеля (147), Линда (92) и, с недавнего времени, для некоторых католических психологов (9, 128), рост, индивидуация, самостоятельность, самоактуализация, саморазвитие, продуктивность, самопознание являются, в большей или меньшей степени, синонимами, обозначающими скорее смутно представляемую область, чем четко сформулированное понятие. Я придерживаюсь мнения, что в настоящее время четко обозначить эту область не представляется возможным. Это и нежелательно, поскольку определение, которое не рождается легко и естественно из хорошо известных фактов, скорее искажает реальную картину, чем помогает понять ее, ибо, если оно создается усилием воли, на априорных основаниях, то оно вполне может оказаться неточным или ошибочным. Кроме того, мы изучили процессы развития еще не настолько хорошо, чтобы быть в состоянии дать точное его определение.

Смысл этого понятия можно скорее обозначить, чем определить, отчасти указав на его положительное направление, отчасти через его отрицание, то есть указав на то, что развитием не является. Например, развитие – это не то же самое, что равновесие, гомеостаз, снятие напряжения и т.д.

Поборники концепции развития осознают ее необходимость, с одной стороны, в силу неудовлетворенности существующим положением дел (определенные вновь обнаруженные феномены, просто не могу/быть объяснены известными на данный момент теориями); с другой стороны, в силу положительной потребности в теориях и концепциях, соответствующих новым системам общечеловеческих ценностей, возникающим на обломках старых.

Однако такой подход опирается, в основном, на непосредственное изучение психически здоровых индивидов. Мы занимаемся этим, не только из врожденного и личного интереса, но также с целые) подвести более надежную основу под теорию терапии, концепцию нормы и патологии и, стало быть, систему ценностей. Мне представляется, что истинная цель образования, семейного воспитания, психотерапии, саморазвития может быть установлена только посредством такой лобовой атаки. Конечный продукт развития позволяет нам значительно лучше понять процесс развития. В своей предыдущей книге "Мотивация и личность" (97) я уже приводил данные, полученные мною в результате такого исследования, и без особых ограничений теоретизировал о последствиях, которые может иметь для общей психологии такое прямое изучение лучших, а не худших из людей, здоровых индивидов, а не больных, положительного, а не отрицательного. (Я должен предупредить читателя, что эти данные не могут считаться достоверными, пока кто-нибудь еще не повторит это исследование. В такого рода исследованиях очень велика вероятность проецирования, которое сам исследователь, конечно же, вряд ли может обнаружить.) Теперь я хотел бы обсудить некоторые различия, замеченные мною в мотивации здоровых людей и "остальных", то есть различия в мотивации людей, которыми движет потребность в развитии, и людей, которыми движет стремление удовлетворять фундаментальные потребности.

Если речь идет о "мотивационном статусе", то здоровые люди уже в достаточной степени удовлетворили свои фундаментальные потребности в безопасности, сопричастности, любви, уважении и самоуважении и потому могут руководствоваться прежде всего стремлением к самоактуализации (понимаемой как непрерывное осуществление потенциальных возможностей, способностей и талантов, как свершение своей миссии, или призвания, судьбы и т.п., как более полное познание и, стало быть, приятие своей собственной изначальной природы, как неустанное стремление к единству, интеграции, или внутренней синергии личности).

Однако это общее определение во многом уступает описательному и функциональному определению, которое я уже приводил в своей предыдущей книге (97), где здоровые люди определяются посредством их клинически наблюдаемых характеристик. Вот эти показатели:

1. Высшая степень восприятия реальности.

2. Более развитая способность принимать себя, других и мир в целом такими, какими они есть на самом деле.

3. Повышенная спонтанность.

4. Более развитая способность сосредоточиваться на проблеме.

5. Более выраженная отстраненность и явное стремление к уединению.

6. Более выраженная самостоятельность и противостояние приобщению к какой-то одной культуре.

7. Большая свежесть восприятия и богатство эмоциональных реакций.

8. Более частые прорывы на пик переживания.

9. Более сильное отождествление себя со всем родом человеческим.

10. Изменения (клиницисты сказали бы "улучшения") в межличностных отношениях.

11. Более демократичная структура характера.

12. Высокие творческие способности.

13. Определенные изменения в системе ценностей. Причем в этой книге я указываю также ограничения предложенного определения, обусловленные неизбежными погрешностями в отборе показателей либо отсутствием данных.

Основная сложность заключается в несколько статичном характере рассматриваемой концепции. Поскольку я наблюдал самоактуализацию, главным образом, у людей старшего возраста, то она представлялась мне высшим пределом, далекой целью, а не динамичным процессом, не активной и насыщенной жизнью: то есть Бытием, а не Становлением.

Если мы определим развитие как совокупность различных процессов, приводящих личность к полной самоактуализации, это будет больше соответствовать тому очевидному факту, что оно продолжается на протяжении всей жизни. Это опровергает концепцию "поэтапного" или "скачкообразного" смещения мотивации в сторону самоактуализации (согласно этой концепции сначала, одна за одной, полностью удовлетворяются все фундаментальные потребности, а потом в сознание проникает следующая потребность более высокого порядка). Мы рассматриваем развитие не только как прогрессирующее удовлетворение фундаментальных потребностей вплоть до их "полного исчезновения", но также как специфическую форму мотивации роста над этими фундаментальными потребностями, например, развитие талантов, способностей, творческих наклонностей, врожденных возможностей. Благодаря этому мы можем также понять, что фундаментальные потребности и самоактуализация противоречат друг другу ничуть не больше, чем противоречат друг другу детство и зрелость. Одно переходит в другое и является его обязательным условием.

Специфика потребности в развитии в сопоставлении с фундаментальными потребностями, которую мы будем здесь исследовать, выявлена в результате клинического наблюдения качественных различий в жизни людей, испытывающих потребность в самоактуализации, и "остальных". Эти рассматриваемые ниже различия довольно точно выражены в понятиях "потребность в ликвидации дефицита" и "потребность в развитии". Впрочем, это не идеально точные выражения. Например, далеко не все физиологические потребности можно отнести к первой группе. Скажем, потребность в сексе, выведении экскрементов, сне и отдыхе.

В любом случае, психологическая жизнь личности, во многих ее аспектах, проживается в одном ключе, когда личность зациклена на "ликвидации дефицита", и совершенно в другом, когда она руководствуется "метамотивацией", то есть сосредоточена на самоактуализации. Приводимые ниже различия сделают это утверждение более понятным.

Характер удовольствия

Эрих Фромм (50) сделал интересную и важную попытку провести черту между высокими и низкими удовольствиями. Многие до него уже пытались сделать это. Такое разграничение абсолютно необходимо для преодоления субъективной этической относительности и является предварительным условием создания научной теории ценностей.

Он проводит черту между радостью самосохранения и радостью самоотдачи, между "низкими" радостями от удовлетворения потребностей и "высшей" радостью творчества, созидания и озарения. Сытость, расслабленность и снижение напряжения, которые следуют за ликвидацией дефицита, могут, в лучшем случае, быть названы "облегчением" в противоположность Funktionslust, экстазу, умиротворенности, которые ощущает человек, чья жизнедеятельность осуществляется легко, безупречно и в полную силу - так сказать, на пределе (см. гл. 6)).

"Облегчение", которое зависит от чего-то преходящего, очевидно, рано или поздно и само пройдет. Оно не может не быть менее стабильным, менее стойким, менее постоянным, чем радость, развития, которое может, в принципе, продолжаться вечно.

САМОЗАЩИТА И РАЗВИТИЕ

Эта глава представляет собой попытку некоторой систематизации в области теории развития. Как только мы соглашаемся с обоснованностью такой теории, сразу же возникает множество вопросов относительно ее деталей. Как именно происходит развитие? Почему дети развиваются и почему они не развиваются? Откуда они знают, в каком направлении развиваться? Почему их развитие отклоняется в сторону патологии?

В конце концов, понятия самоактуализации, развития и истинного Я – все это абстракции высокого уровня. Нам же нужно подобраться ближе к реальным процессам, голым фактам, конкретным жизненным ситуациям.

Самоактуализация – это далекая цель. Нормально растущие дети живут не ради достижения какой-то далекой цели и не во имя какого-то далекого будущего; их слишком занимает непосредственное получение удовольствия и спонтанная сиюминутность жизни. Они живут, а не готовятся к жизни. Но если они просто, спонтанно живут, не пытаясь развиваться, желая только наслаждаться тем, что делают в данный конкретный момент, тогда каким образом они, тем не менее, умудряются шаг за шагом двигаться вперед? То есть – нормально развиваться? Раскрывать миру подлинных себя? Как нам примирить факты Бытия с фактами Становления? Развитие – это не цель в буквальном понимании этого слова. Не являются ею ни самоактуализация, ни открытие Себя (с большой буквы). Что касается ребенка, его развитие не особо целенаправленно; скорее, оно просто происходит. Ребенок не столько ищет, сколько находит. Мотивационные законы "ликвидации дефицита" и "целенаправленного подражания" не распространяются на сферу развития, спонтанности, творчества.

Опасность чисто бытийного подхода заключается в том, что психология Бытия скорее статична и не принимает в расчет феномены движения, направленности и развития. Мы склонны описывать состояния Бытия, самоактуализации, так, словно это состояния полного совершенства, нирваны. Раз ты достиг этого, тебе остается только удовлетворенно покоиться в своем совершенстве. Ответ, который я нахожу удовлетворительным, довольно прост: развитие происходит тогда, когда следующий шаг вперед объективно доставляет больше радости, больше наслаждения, больше внутреннего удовлетворения, чем предыдущая победа, которая стала чем-то привычным для нас и даже наскучила нам; единственное, что определяет нечто как хорошее для нас, – это субъективно большее удовольствие от этого нечто, чем от чего-либо другого. Смысл нового ощущения, скорее, в нем самом, чем в каком-либо внешнем критерии. В этом состоит самообоснование ощущения.

Мы делаем это не потому, что это хорошо для нас, или так нам посоветовал наш психолог, и не потому, что кто-то нам так сказал, и не потому, что благодаря этому мы проживем дольше, и не потому, что это хорошо для всего вида, и не потому что это принесет нам вознаграждение извне, и не потому что это логично. Мы делаем это по той же причине, по какой мы выбираем именно этот десерт, а не другой. Я уже описывал это как основной механизм, в результате действия которого мы влюбляемся или выбираем себе друга. То есть целовать одного человека гораздо приятнее, чем целовать другого, дружба с X субъективно – приносит гораздо больше удовлетворения, чем дружба с Y.

Таким образом мы узнаем, что нам подходит, что мы на самом деле любим или не любим, каковы наши вкусы, установки и способности. Короче говоря, это путь к выявлению Себя, путь, на котором мы находим ответы на главные вопросы: "Кто я?" и "Каков я, что я собой представляю?"

Мы совершаем и выбор чисто спонтанно, так сказать, делаем шаг "изнутри наружу". Одну из сторон Бытия здорового ребенка, который просто Есть, составляет спонтанный и неупорядоченный интерес, любопытство. Даже когда у ребенка нет никакой цели, желания приспособиться, выразить себя, когда им не движет какой бы то ни было дефицит, он все равно стремится попробовать свои силы, идти дальше, познавать, участвовать, играть, удивляться, воздействовать на окружающий мир. Изучение, предметное действие, опыт, заинтересованность, выбор и, отсюда, наслаждение – все это можно считать атрибутами чистого Бытия, и, в то же время, это может вести к Становлению, пусть даже случайно, наугад, незапланированно, неожиданно. Спонтанное, творческое переживание, конечно же посещает человека тогда, когда он этого не ждет, не планирует, не предвидит и не ставит себе задачей.*

* "Но вот парадокс – переживание искусства не может быть эффективно использовано ни с этой, ни с какой-либо другой целью. Это должна быть бесцельная деятельность, в том смысле, в каком мы понимаем "цель". Оно может быть только переживанием бытия: бытия человеческим организмом, делающим то, что он должен и вправе делать, – остро и полнокровно ощущающим жизнь, затрачивающим энергию и создающим красоту по своему усмотрению, – а обострение чувств, цельность, получение результата и хорошее самоощущение являются лишь побочными продуктами" (179 с. 213).

Только когда ребенок пресыщается и начинает скучать, он готов обратиться к другим, возможно "более возвышенным", наслаждениям.

Тогда неизбежно встают следующие вопросы. Что же его удерживает? Что мешает росту? В чем конфликт? Какова альтернатива движению вперед? Почему некоторым людям движение вперед дается так трудно и мучительно? Здесь мы должны как можно лучше осознать тормозящую и регрессивную силу неудовлетворенных фундаментальных потребностей, привлекательности безопасности и покоя, функций защиты от боли, страхов, потерь и опасностей. необходимости известной отваги для движения вперед.

В каждом человеческом существе есть те и другие силы. Первые обеспечивают безопасность и защищенность от страхов обусловливая тенденцию к регрессу, склонность цепляться за прошлое, когда человек боится вырасти из примитивной связи с материнской утробой, боится рисковать тем, что у него уже есть, боится независимости, свободы и самостоятельности. Вторая группа сил подталкивает человека к постижению целостности и уникальности своей личности, к полному осуществлению всех своих способностей, к уверенности перед лицом внешнего мира и, в то же время, к способности принять свое глубинное, истинное, бессознательное Я.

Я могу изобразить все это схемой, очень простой, но выразительной, как с эвристической, так и с теоретической точки зрения. Основную дилемму, или конфликт между силами самосохранения и силами развития я считаю экзистенциальным, коренящимся в самых глубинах человеческой природы, изначально и неизбывно. Если мы изобразим этот конфликт в виде такой вот диаграммы:

Безопасность ← <ЛИЧНОСТЬ> → Развитие

мы очень легко сможем классифицировать различные механизмы роста следующим образом:

a. Усиление векторов развития, например, увеличение привлекательности и "приятности" развития.

b. Минимизация страха перед развитием.

c. Минимизация векторов безопасности, то есть ослабление их привлекательности.

d. Максимизация страха перед безопасностью и защищенностью, грозящими патологией и регрессом.

Теперь мы можем ввести в нашу схему эти валентности:

Увеличение привлекательности Увеличение опасности
Безопасность ← <ЛИЧНОСТЬ> → Развитие
Минимизация привлекательности Минимизация опасности

Стало быть, мы можем рассматривать процесс здорового развития как бесконечную цепочку ситуаций свободного выбора, в которой человек пребывает в каждый момент своей жизни, будучи вынужден выбирать между безопасностью и развитием, зависимостью и независимостью, регрессом и прогрессом, незрелостью и зрелостью. У безопасности есть как плохие, так и хорошие стороны; у развития также есть как плохие, так и хорошие стороны. Мы двигаемся вперед, когда преимущества развития и недостатки безопасности перевешивают все, что составляют недостатки развития и преимущества безопасности.

На первый взгляд, это явный трюизм. Но не для психологов, которые, в большинстве своем, придерживаются объективности и очевидностей бихевиоризма. Потребовалось много экспериментов с животными и много теоретизирования, чтобы убедить исследователей мотивации животных обратиться к тому, что П.Т.Юнг (185) назвал гедонистским фактором, стоящим над потребностью воспроизводства и способным объяснить результаты экспериментов со свободным выбором. Например, сахарин ни в коей мере не удовлетворяет никакие потребности белых крыс, и все же они предпочитают его простой воде. Стало быть, все дело в его – бесполезном – вкусе.

Далее, попрошу заметить, что субъективное удовольствие, данное в ощущении, можно считать присущим любому организму, например, оно свойственно как ребенку, так и взрослому, как животному, так и человеку.

Открывающаяся в результате этого перед нами возможность очень соблазнительна для теоретика. Пожалуй, все эти относящиеся к высшим уровням понятия – "Я", "развитие", "самоактуализация" и "психическое здоровье" могут получить объяснение в той же системе, что и результаты экспериментов с пищевыми импульсами животных, результаты наблюдений за свободным выбором, будь то предпочтения ребенка в отношении пищи или выбор занятия в жизни, и, наконец, результаты углубленных исследований гомеостаза (27).

Разумеется, эта формулировка, "развитие через радость", заставляет нас также высказать следующее предположение: то, что по вкусу нам, "лучше" для нас, в смысле развития. Здесь мы полагаемся на нашу веру в то, что если свободный выбор является действительно свободным и если делающий выбор человек относительно здоров и не боится выбора, он, скорее всего, сделает правильный выбор в пользу здоровья и развития.

Это предположение уже подтверждается результатами значительного количества экспериментов, но, в основном, на животном уровне. Поэтому необходимо более подробное исследование проблемы свободного выбора у человека существ. Мы должны знать гораздо больше о плохом и неразумном выборе, на структурном уровне и на уровне психодинамики.

Есть и другая причина, по которой мое "систематизирующее" начало склоняет меня к идее развития через радость. Дело в том, что я нахожу возможным согласовать ее с динамической теорией, вообще со всеми динамическими теориями Фрейда, Адлера, Юнга, Шахтеля, Хорни, Фромма, Бэрроу, Рейха и Рэнка, а также с теориями Роджерса, Ш.Бюлер, Комбса, Ангьяла, Олпорта, Голдстайна, Мюррея, Мустакаса, Перлса, Бугенталя, Ассаджоли, Франкла, Журара, Мэя, Уайта и др.

Я критикую приверженцев классического фрейдизма за склонность (в крайних ее проявлениях) патологизировать все, что только можно, и не замечать таящиеся в человеческом существе "здоровые" возможности, то есть за склонность видеть все в черном цвете. Но позиция "школы развития" (также в крайних ее проявлениях) не менее уязвима, поскольку ее представители склонны смотреть на все сквозь розовые очки и, как правило, обходить проблемы патологии, слабости, "неудач" в развитии. Кому-то по душе исключительно теология зла и греха; кому-то – теология, в которой вообще не говорится о грехе. И та, и другая точка зрения одинаково неправильны и нереалистичны.

Следует особо упомянуть одно дополнительное основание связи между развитием и безопасностью. Движение вперед, как правило, происходит маленькими шагами, и каждый шаг вперед возможен благодаря ощущению безопасности, когда мы вступаем в неведомое с надежного родного "плацдарма", когда наша смелость, основана на возможности отступления. В качестве парадигмы можно представить себе младенца, рискнувшего сползти с колен матери в незнакомую обстановку. Характерно, что пока он разглядывает комнату, он продолжает цепляться за мать. Затем он решается совершить небольшую вылазку, постоянно проверяя не вышел ли он из-под защиты матери. Затем эти вылазки становятся все более и более продолжительными и дальними. Таким образом, ребенок может исследовать опасный и неведомый мир. Если бы мать внезапно исчезла, он бы встревожился, перестал интересоваться изучением мира и хотел бы только одного – вернуться в безопасное место. Он может даже утратить свои навыки, например, вместо того, чтобы ходить, станет ползать.

Я думаю, что мы можем обобщить этот пример. Уверенность в собственной безопасности позволяет индивиду испытывать более высокие потребности и импульсы, а также двигаться к зрелости. Угроза безопасности – означает отступление назад, к более фундаментальному уровню. Это значит, что если приходится выбирать между безопасностью и развитием, то выбор, как правило, делается в пользу безопасности. Интересы безопасности доминируют над интересами развития. Это означает, что нам следует расширить нашу основную формулу. В принципе, только ребенок, который чувствует себя в безопасности, "осмеливается" развиваться в здоровом направлении. Его потребность в безопасности должна быть удовлетворена. Его нельзя "толкать вперед", потому что неудовлетворенность потребности в безопасности всегда будет "сидеть" в нем, вечно требуя удовлетворения. Чем в большей мере удовлетворена потребность в безопасности, чем меньше валентность ее для ребенка, тем меньше она мешает проявлению его отваги.

Впрочем, как мы можем знать, когда ребенок чувствует себя достаточно безопасно для того, чтобы осмелиться сделать новый шаг вперед? Узнать это мы можем одним-единственным образом – по его выбору, то есть только он сам по-настоящему ощущает наступление того момента, когда силы, зовущие вперед, одолевают силы, зовущие назад, а отвага одолевает страх.

В принципе, любой человек, даже ребенок, должен сам делать свой выбор. Никто не должен решать за него слишком часто, потому что от этого человек теряет силы, веру в себя и, отчасти, свою способность получать внутреннее удовольствие в своем опыте, лишается своих импульсов, своего отношения ко всему, своих чувств и способности отличать их от стандартов других людей.*

* С того момента, как коробка попадает к нему в руки, он чувствует, что волен сделать с ней все, что захочет. Он открывает ее, размышляет над ее содержимым, выражает удовольствие или разочарование, замечает расположение содержимого, находит руководство, касается стальной поверхности, взвешивает в руке различные части, пересчитывает их и т.д. Все это он делает прежде, чем попытаться совершить что-то со всем конструктором. Затем приходит жгучее желание что-то с ним сделать. Это может быть только подгонка одной части к другой. Одно это дает ему ощущение того, что он что-то делает, и что он может справиться с этим конкретным предметом. Что бы ему ни захотелось делать дальше полностью собрать конструктор и, соответственно, получить удовлетворение от своего достижения или же разбросать в разные стороны все детали – его контакт с игрушкой имеет смысл.

Результаты активного ощущения могут быть приблизительно суммированы следующим образом. Физическое, эмоциональное и интеллектуальное погружение в себя; признание и дальнейшее изучение своих способностей; начало деятельности или творчества; определение своего темпа и ритма, и выбор задачи, которую можно решить в это конкретное время, что включает в себя умение не брать на себя слишком много; овладение навыками, которые можно применить в других затеях, и каждый раз – возможность принятия активного участия в каком-нибудь, пусть даже самом незначительном событии, чтобы точнее определить сферу своих интересов.

Вышеописанной ситуации можно противопоставить другую, в которой человек, принесший в дом конструктор, говорит ребенку: "Вот конструктор, давай я тебе его открою". Он так и поступает, а затем показывает ребенку все, что лежит в коробке: руководство, различные детали и т.д., а в довершение всего принимается сооружать одну из сложных моделей, например, подъемный кран. Ребенку может быть очень интересно то, что происходит у него на глазах. но давайте сосредоточимся на одном аспекте происходящего. Ребенку не дают возможности самому заняться конструктором, используя свое тело, разум или чувства, ему не дают возможности испытать свои силы в новом для него деле, посмотреть, на что он способен или придать новое направление своим интересам. Сооружение для него подъемного крана может привести в действие и другой фактор. Ребенку может захотеться сделать то же самое,

Наши рекомендации