Тема 6. Встречи с архетипами
Архетипическое ядро Эго со временем не меняется, но Персона может модифицироваться много раз в течение жизни в зависимости от способности Эго воспринимать изменения в окружении и от его способности взаимодействовать с последним.
Основные изменения происходят в периоды перехода от детства к отрочеству, следующий переход совершается при наступлении зрелости; потом в середине жизни и в старости. Компетентное Эго встречает каждое из этих изменений соответствующей переменой в Я-концепции и в самопрезентации Персоны. Люди думают о себе иначе, одеваются иначе, стригут волосы, покупают машины, дома в соответствии со своим возрастом, семейным, экономическим положением и социальной средой и согласно предпочтениям своей референтной группы. Все это выражается в изменении Персоны.
Когда наши поступки не согласуются с Персоной, мы переживаем чувство вины или стыда.
Вина разъедает, а стыд уничтожает чувство собственной ценности. Стыд – более примитивный и потенциально более разрушительный тип эмоций.
Таким образом в личности проявляется Тень. Эта Тень пробуждает стыд, чувство собственной неполноценности, ненужности, нечистоты.
Вина переживается, когда есть противоречие между тем, как мы поступаем, и тем, чему мы были научены: необходимо быть хорошим, правильным человеком, приспосабливаться к другим, и тогда ты будешь принят.
Другая черта Тени – агрессия. Эмоции гнева, ненависти и зависти вызывают стыд.
Эти нормальные человеческие чувства прячутся подальше, мы стесняемся их точно так же, как стеснялись бы физических недостатков и личных изъянов.
Персона – это лицо, надеваемое для встречи с другими лицами, чтобы быть похожими на них и нравиться им. Мы не хотим сильно отличаться от других, поскольку там, где заканчивается Персона и начинается Тень, мы испытываем стыд.
Тень и Персона – классическая пара противоположностей, присущих психике, как полярности Эго. Общей задачей психического развития («индивидуации») является интеграция, а целостность является высшей ценностью.
Интеграция зависит от принятия себя, от полного принятия всех собственных частей, не принадлежащих образу Персоны, который, как правило, является идеалом или, по крайней мере, соответствует культурной норме. Личностные черты, которых стыдятся, переживаются как радикальное зло. Несмотря на то что некоторые вещи действительно вредны и деструктивны, часто теневой материал не является плохим. Он переживается так в силу стыда, связанного с ним, из-за его несоответствия Персоне.
Конфликт между противоположностями Персоны и Тени может рассматриваться как кризис индивидуации, как возможность роста через интеграцию.
Коллективные ценности, принадлежащие области Персоны, вступают в конфликт с теневыми аспектами Эго, которые принадлежат инстинктивной индивидуальной природе человека (фрейдовское Ид), в конфликт вмешивается также нечто, идущее от архетипов и бессознательных комплексов.
Поскольку содержание Тени не понимается Персоной, то конфликт может быть неистовым.
Сновидения дают почву, закладывают основание для ответов не на вопрос «почему», а на вопрос «откуда». Они уходят своими корнями в мифологию и опираются на нее. У древних греков эту разницу мы можем видеть очень отчетливо, мифология не указывает в точном смысле «причины». Мифология отражает начала или первичные принципы. Для ранних греческих философов первичные принципы были, например, водой, огнем или тем, что они называли «бесконечное». Следовательно, речь идет не просто о «причинах», а скорее о первичных субстанциях или первичных состояниях, которые никогда не стареют, никогда не могут быть превзойдены и производят все и всегда. Так же обстоит дело и с мифологическими событиями, которые находят свое проявление во снах. Они формируют почву, или Основание мира, ибо все основывается на них. Они суть начала, к которым восходит все индивидуальное и частное из которых оно сотворено, в то время как они остаются неподвластными времени, неисчерпаемыми, непобедимыми в первоначальном состоянии, в прошлом, которое оказывается непреходящим, ибо его рождение бесконечно повторяется.
Архаический человек, по словам Томаса Манна перед тем, как что-либо делать, делает шаг назад подобно тореадору, который ищет равновесие, чтобы вернее нанести смертельный удар. Он ищет пример в прошлом и погружается в него (в прошлое), как в водолазный колокол, чтобы затем нырнуть - защищенным и преображенным - в проблемы настоящего. Таким образом его жизнь получала свое выражение свой смысл. Подобное происходит и в сновидениях.
Если говорить образно, то это своего рода погружение в себя, ведущее к зародышу нашей цельности. Практика погружения в себя является мифологическим основыванием, а результатом этой практики является то, что, открываясь тем образам, которые исходят от «почвы», мы обнаруживаем, что возвратились к месту, где два первичных состояния - абсолютное и релятивное совпадают. «Начало» зародыша или «бездна ядра», открывается именно там, и там же, следует полагать, находится центр, вокруг которого наш бытие во всей его полноте организует себя.
Возвращаясь в себя мы переживаем и провозглашаем сами основы нашего бытия - это все равно, что сказать: мы основываем себя. Человек, который погружается в себя, в то же время открывает себя. В той точке, в которой открывается подобное «бездне» начал зародыша, прорывается сам мир. Сам мир говорит в образах происхождения, которые исходят от него. Человек строит свой мир для себя заново, опираясь на сновидения, на фундаменте, где уже все, что течет, возникает и произрастает, - «изначально» в полном смысле слова и, следовательно, божественно.
В человеке, как в зародыше жизни, заложено нечто духовное, влечение к духовному. То же, что вырастает из этого влечения, подобно всему произрастающему, открыто воздействию того, что его окружает,- и горе всему, что хочет вырасти тогда, когда вокруг нет ничего, что обнаруживало бы соответствие ему, и когда их встреча невозможна! Открытость воздействию чего-либо, равно как и прорастание из чего-либо, составляет сущность всего, что растет. Духовное происхождение - это своего рода прыжок в мир - и горе всему тому, что хочет утвердиться, тогда как оно не находит себе соответствия ни в одном из возможных аспектов мира и не может соединиться ни с одним них.
Во сне чаще всего сознание менее развито в плане протяженности и интенсивности. Такие функции, как мышление, воля и т.п., еще не дифференцированы; они до-сознательны. Например, в случае с мышлением это проявляется в том обстоятельстве, что менее развитое сознание не мыслит сознательно - его мысли появляются сами, как у дикаря. Дикарь не может утверждать, что он думает; скорее это «что-то думает в нем». Спонтанность мышления каузально зависит не от его сознания, но от его бессознательного. Более того, он не способен ни на какое сознательное усилие воли, он должен предварительно привести себя в «настроение воления» или позволить привести себя к нему. Слабому сознанию угрожает всемогущее бессознательное: отсюда его страх перед магическими воздействиями, которые могут в любой момент стать ему поперек дороги; и поэтому он окружен неизвестными силами и должен как можно лучше к ним приспособиться. По причине неизменно сумеречного состояния сознания зачастую невозможно выяснить, только ли приснилось это на самом деле или же пережито это в действительности.
Таким образом не важно, относится ли метафора сновидения к солнцу или луне, отцу и матери, сексуальности, огню или воде; все, чего он требует,- это очертить границы и дать приблизительное описание бессознательного ядра значения. Его основной смысл никогда не был и не будет сознательным. Он был и остается предметом интерпретации, причем всякая интерпретация, которая каким-то образом приближалась к скрытому смыслу (или, с точки зрения научного интеллекта, абсурду, что то же самое), всегда, с самого начала, претендовала не только на абсолютную истинность и действительность, но также требовала безропотного повиновения, уважения и религиозной преданности. Архетипы (мыслеформы) всегда были и по-прежнему остаются живыми психическими силами, которые требуют чтобы их восприняли всерьез и которые странным образом утверждают свою силу. Они всегда несли защиту и спасение, а их разрушение приводит к «потере души», известной нам из психологии дикарей (древних). Более того, они неизменно являются причинами невротических и даже психотических расстройств, которые проявляют себя подобно физическим органам или функциональным системам органов, которыми пренебрегают или с которыми плохо обращаются.
Архетипическое содержание выражает себя, прежде всего посредством метафор. Если такое содержание говорит о солнце и отождествляет с ним льва, короля, клад золота, охраняемый драконом, или силу, способствующую жизни и здоровью человека, то это ни одно и ни другое, но неизвестное третье, которое находит более или менее адекватное выражение во всех этих сравнениях и тем не менее - к нескончаемой досаде интеллекта - остается неизвестным, и его невозможно подвести под формулу. По этой причине научный интеллект всегда склонен к важничанью своей просвещенностью в надежде изгнать этот призрак раз и навсегда.
Наши сновидения постоянно выражают вещи, находящиеся за пределами сознательного понимания. Мы получаем сообщения и интуитивные догадки из неизвестных источников. Страхи, настроения, планы и надежды приходят к нам без видимых причин. Эти реальные переживания лежат основании того чувства, что мы знаем о себе очень мало, а также в основании тягостного предположения о том, что у нас в запасе, возможно, есть неожиданности для самих себя.
В сновидениях как и в мифологии образ младенца выполняет роль, равносильную роли девушки, достигшей брачного возраста, Коры, и матери. Они, как любая другая возможная форма бытия, суть также проявления Божественного.
В простой ситуации часто возникает покинутость новорожденного младенца проявляющаяся в двух вариантах: в первом - мать и ребенок покинуты; в другом - младенец одинок в жестоком и первобытном мире. Младенец показывается в виде описания божества - ребенка и гиганта в одно и то же время,- плывущего в пустынном мировом океане. Младенец очень часто возникает из водной или лесной стихии.
Метафора восхода солнца, зарождения жизни, возникновения чего-либо нового и возникновения новорожденного младенца взаимосвязаны и равны: мир сам рассказывает о своем происхождении, рождении и детстве. Мир и высшее Я рассказывают о том, что есть в мире и что является в этом мире истинным.
Часто младенец сотворен по Христианскому образцу; чаще однако он развивается из более ранних исторических слоев из древних животных например: крокодилы, драконы, змеи, обезьяны.
Иногда младенец появляется в чашечке цветка или золотого яйца, в сновидениях может появиться как сын или дочь спящего или как мальчик, юноша или девушка, иногда он имеет экзотический вид по происхождению, может быть более космическим, окруженный звездной короной; или же это сын короля либо ребенок ведьмы, обладающий демоническими свойствами.
Одна из существенных черт младенца это то, что он представляет возможное будущее.
Если в сновидении мотив «сокровища, которые трудно найти», мотив младенца исключительно разнообразен и принимает самые разные формы: драгоценный камень, жемчужина, цветок, чаша, золотое яйцо, золотая сфера, четверица.
Изначальная стихия - вода, - понимаемая как лоно, грудь матери и как колыбель является подлинно мифологическим образом, часто проявляемых в сновидениях, изобразительным единством, наделенным смыслом не допускающим дальнейшего анализа. В Христианстве говорится о матери по имени Гера-Пеге-Мирия, беременной богом-младенцем, которого она вынашивала в своей утробе как в море, подобно тысячекратно загруженному кораблю.
Море - излюбленный символ для бессознательного, мать всего живого.
«Младенец» означает нечто, развивающееся в направлении независимости. Сделать это он может лишь отделив себя от своих начал: поэтому покинутость - необходимое условие, а не просто сопутствующий симптом. Конфликт не может быть преодолен сознанием, которое остается в плену противоположностей, и по этой самой причине необходим символ, указывающий на необходимость отделения от своих истоков. Так как символ «младенца» очаровывает и захватывает сознательное мышление, его спасительная сила проникает в сознание и способствует выходу из конфликтного состояния, что самостоятельно сознание сделать неспособно. Этот символ предвосхищает нарождающееся состояние сознания.
Много фигур младенцев, являющимися культурными героями и отождествляющихся, таким образом, с вещами, содействующими культуре, например, с огнем, металлом, зерном, кукурузой и т.д. Как носители света (которые расширяют сознание) они побеждают мрак, или, что то же мое, они побеждают бессознательное состояние. Более высокое сознание, или знание, выходящее за пределы нашего временного сознания, равнозначно полному одиночеству в мире. Это одиночество выражает конфликт между носителем и символом высшего сознания и его окружением. Отсюда, по всей видимости, происходит «иррациональный» страх, который дикарь даже сегодня испытывает перед мраком.
Так как «младенец» при определенных условиях (например, в случае Гермеса) тесно связан с фаллосом - символом порождения, он вновь появляется в виде могильного фаллоса, символа обновленного порождения.
Поэтому «младенец » -он начало, и конец, изначальное и конечное создание. Начальное творение произошло еще до возникновения человека, завершающее будет тогда, когда его не станет. Говоря психологическим языком, это означает, что «младенец» символизирует досознательную и послесознательную сущность человека. Его досознательная сущность есть бессознательное состояние самого раннего младенчества; его послесознательная сущность - это строящееся по аналогии предчувствие жизни после смерти. В этой идее выражена всеобъемлющая природа психической целостности. Целостность никогда не заключена в границах сознания - она также включает неограниченные и неопределенные просторы бессознательного. Следовательно, целостность, имеет неизмеримую протяженность, она древнее и моложе сознания и охватывает его во времени и пространстве.