Мир как воля и представление
Мир - это мир человека. Таков исходный пункт философии Шопенгауэра. Он говорит: «Мир есть мое представление»: вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлексивно-абстрактного сознания, и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что окружающий его мир существует лишь как представление, т.е. исключительно по отношению к другому, представляющему, каковым является сам человек. Весь мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего - короче говоря, представлением...».[83]
Итак, мир - это мой мир, мой в том смысле, что я его вижу таким, каким мне его позволяет видеть моя собственная способность представления. Но ведь мир отнюдь не только мой мир, он еще и независим от меня, самостоятелен, неподатлив. О независимости мира, о его объективной реальности свидетельствует и наука.
Таким образом, сразу же выясняется, что картина мира как представления двойственна и противоречива. В этой картине все прочно, достоверно, упорядочено, но одновременно все условно, эфемерно и призрачно. Мир - сам по себе, он объективен, и фактичность его бесспорна, у него есть своя история, в которой нас не было и в свое время не будет; и, в то же время, мир - во мне, он есть мое представление, он субъективен.
Шопенгауэр говорит, что субъект связан с объектом не только опосредованно, через познание, но и непосредственно, ибо сам субъект - не просто «абстрактный субъект чистого познания», а часть этого мира, с которым его связывает собственная телесность: я познающее - прежде всего я телесное, хотящее и действующее, добивающееся и страдающее, то есть проявляющееся еще и как воля. Сама же воля, хотение - это всегда направленность на объект, воля к чему-то, желание чего-то. Воля есть непосредственное свидетельство того, что мир не во мне, а я в мире. Я зависит от мира, от окружающих вещей, которые являются предметом моих желаний. Декартовское «мыслю, следовательно, существую» у Шопенгауэра преобразуется в «хочу, следовательно, существую».
Воля выступает, по Шопенгауэру, в качестве внутренней сущности не только в живой природе, в людях и животных, но и в явлениях неорганической природы. Сила тяготения влекущая камень к Земле, сила, которая обнаруживается в магните, образует кристалл, движет растение, - все эти силы лишь проявления единой сущности – воли. Воля как «вещь в себе» совершенно отлична от каждого своего проявления, ничем не обусловлена и не ограничена, беспричинна. Она проявляет себя в материи как множественность отдельных воль, ведущих нескончаемую борьбу друг с другом. На низшей ступени развития в природе воля проявляется как слепое влечение, темный, глухой порыв. На уровне человека воля проявляет себя как идея, мотив действия. Каждое конкретное проявление воли человека направлено на объект, цель. Но в своей сущности воля бесцельна, безгранична. Это никогда не завершающееся стремление.
Таково общее представление Шопенгауэра о мире, его натурфилософия, являющаяся основой учения о человеке. Воля бессознательна и абсолютно безразлична к своим творениям – к живым существам и людям, они брошены ею на произвол случайно складывающихся обстоятельств. Такое представление о сущности мира создает фундамент шопенгауэровского пессимизма. Жизнь человека, как наиболее совершенного воплощения мировой воли, трагична. Всякое живое существо вступает в безнадежную борьбу со всем остальным миром за свое существование.
Человек в мире
Воля - «воля к жизни как таковой» - бесцельна; она - «бесконечное стремление»; а мир как воля - «вечное становление, бесконечный поток». В потоке вечного становления ничто не находит своего полного, непротиворечивого осуществления; человек как наивысшая объективация воли не выражает ее идеи (сущности) полностью. И он подвластен бесконечным поискам, тоске и страданиям постоянно голодной воли.
Шопенгауэр говорит: «Человек как самая совершенная объективация воли является соответственно этому и самым нуждающимся из всех существ, он - это сплошное конкретное желание, сплошная нужда, сплетение тысячи потребностей. С ними живет он на земле, предоставленный самому себе, в неведении обо всем, но только не о своей нужде и о своем горе; вот почему забота о поддержании этой жизни при столь тяжелых требованиях, ежедневно возникающих вновь, наполняет обыкновенно всю человеческую жизнь. К этой заботе непосредственно примыкает затем второе требование - продолжения рода. В то же время со всех сторон ему грозят самые разнообразные опасности, для устранения которых необходима постоянная бдительность. Осторожными шагами, боязливо оглядываясь, проходит он свой путь, ибо тысячи случайностей и тысячи врагов подстерегают его. Так жил он в эпоху дикости, так протекает его цивилизованная жизнь».[84]
Реальность непосредственно ощущается и переживается как лишенная какой-либо утешительной перспективы бессмыслица.
Жизнь по Шопенгауэру - «многообразное страдание и состояние вполне несчастное». Это относится прежде всего к человеческой жизни, страдательность которой усиливается и концентрируется сознанием своих мучений, проецируемых на прошлое и будущее, чего нет у животных. Причина страдательности жизни - в эгоцентричной «конструкции» самой жизнедеятельности и жизнесознания. Каждый чувствует и представляет себя «средоточием мира», поэтому «хочет всего для себя», а то, что ему противится, «он хотел бы уничтожить». Все прочие индивиды «существуют только в его представлении... как нечто зависящее от его собственного существа... ибо вместе с его сознанием для него необходимо исчезает и мир».
Но тут же обнаруживается реальная рассогласованность, противоречивость такой координации Я и мира, в которой Я занимает исключительное, центральное положение, - обнаруживается как внутренняя мука, вечная тревога, надломленность и отчаяние нашей безутешной, но продолжающей стремиться воли.
«Когда человек... в жгучем вожделении хотел бы овладеть всем, чтобы утолить жажду своего эгоизма, и когда он неизбежно должен убедиться, что всякое удовлетворение только призрачно и достигнутое никогда не дает того, что сулило вожделенное, не дает окончательного успокоения неукротимой воли; когда он сознает, что от удовлетворения меняется только форма желания, а само оно продолжает терзать в другом виде, и после того как все эти формы исчерпаны, остается самый порыв воли, без сознательного мотива, сказывающийся с ужасающей мукой в чувстве страшного одиночества и пустоты; все это, при обычной силе желания ощущается слабо и вызывает лишь обычную грусть, но у того, кто являет собой волю, достигнувшую необычной злобы, это неизбежно возрастает до беспредельной внутренней пытки, вечной тревоги, неисцелимого мучения». [85]
Итак, мы невольно становимся свидетелями обреченности собственных эгоистических стремлений и вынуждены столкнуться лицом к лицу с миром как с нашим эгоцентричным «вторым Я», тем самым избавляясь от иллюзий и узнавая себя реальными. Приостановка воли в этом пункте, ее мучительное обращение на самое себя уже косвенно указывает на возможность какого-то иного мира и какого-то иного значения нашей личности, что могло бы заполнить пустоту отчаяния. Возможность обретения полноты бытия как события нашего подлинного Я со всем миром открывается в феномене сострадания.
Идеальный порядок, моральный смысл бытия раскрываются через сострадание, предполагающее перевоплощение в другое страдающее Я, благодаря чему происходит открытие его тождества со мною. Сострадание освобождает от бремени заботы о собственной жизни и поселяет в нас заботу о чужом благе. Но при этом сострадание открывает перспективу освобождения, - пролагая спасительный путь над бездной отчаяния и страдания, в которую человека ввергает эгоизм.