Грамотность и отношение к «книжному слову» в Киевской Руси

Первые сведения, касающиеся распространения письменности в Киевской Руси, относятся к началу Х в.: текст договора князя Олега с греками (911) составлен на греческом и древнерусском языках. Кроме того, в этом договоре упоминается об обычае русских купцов составлять письменные завещания на случай смерти. В договоре князя Игоря с греками (944) говорится о «посыльных» и «гостевых» грамотах, которые получали послы и купцы, отправлявшиеся из Руси в Византию. О надписях по-русски на камне и дереве упоминают арабские авторы, жившие в Х в.

Непосредственным подтверждением существования письменности на Руси задолго до ее официального крещения является глиняный сосуд, обнаруженный под Смоленском в 1949 г. и датируемый первой четвертью – серединой Х в., на котором сохранилась надпись на кириллице «горошхна». О значении этого слова высказывались различные предположения: «горчица», «пряность», «Горух писал» и т. д., но знаменательно, что эта надпись несомненно бытового назначения, что свидетельствует об использовании кириллицы в повседневной жизни. Относительно недавние археологические находки в Новгороде демонстрируют, что кириллица использовалась в 70–80-е гг. Х в. с целью нанесения пометок на цилиндрах, замках, гарантировавших сохранность ценностей, собранных княжеской администрацией.

Письменность пришла на Русь из Болгарии, ее основой был церковнославянский язык. Кириллица – славянская азбука – была разработана Кириллом, который вместе со своим братом Мефодием вел активную миссионерскую деятельность в третьей четверти IХ в. в Моравии. Первую четверть Х в. называют началом «золотого века» в истории болгарской культуры. Во время правления царя Симеона (893–927) в Болгарии стремительно растет интерес к книжной премудрости: на церковнославянский язык переводятся основные произведения византийских богословов, жития святых. Именно памятники болгарской письменности в дальнейшем выступят фундаментом древнерусской литературы. Болгарский язык был столь близок к русскому, что болгарские книги не переводились, а просто переписывались. Но, с другой стороны, во многом благодаря Руси сохранились все значительные произведения «золотого века» болгарской литературы (Х в.). «Древняя русская литература, – отмечает Д. С. Лихачев, – не только не была изолирована от литератур соседних – западных и южных стран, в частности – от той же Византии, но в пределах до XVII в. мы можем говорить об обратном – об отсутствии в ней четких национальных границ. Мы можем с полным основанием говорить о частичной общности развития литератур восточных и южных славян. Существовали единая литература, единая письменность и единый литературный (церковнославянский) язык у восточных славян…, у болгар, у сербов, у румын. Основной фонд церковнолитературных памятников был общим. Богослужебная, проповедническая, церковно-назидательная, агиографическая, отчасти всемирно-историческая (хронографическая), отчасти повествовательная литература была единой для всего православного юга и востока Европы»[37].

С принятием христианства Русь не могла обходиться без книг, которые, прежде всего, были необходимы для ведения богослужения. Князь Владимир прилагал значительные усилия по распространению грамотности, по крайней мере, в среде знатных людей своего времени. «Посылал он собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное. Матери же детей этих плакали о них, ибо не утвердились еще они в вере и плакали о них как о мертвых»[38], – сообщает Нестор-летописец. Его сын Ярослав Мудрый, будучи страстным любителем книг, «читая их часто и ночью, и днем», продолжил дело отца. В период его правления (1019–1054) в Киеве создается первая библиотека и открывается школа, где обучалось более 300 детей. Ярослав «собрал писцов многих, и перелагали они с греческого на славянский язык и на письмо. Переписали они и собрали множество книг, которые наставляют верующих людей, и наслаждаются они учением Божественного слова». Таким образом, «Ярослав, сын Владимиров, посеял книжные слова в сердца верующих людей, а мы пожинаем, учение принимая книжное»[39].

«Книжное слово» воспринималось на Руси с чувством благоговения и безграничного доверия; почетное звание «книжник» отождествлялось с мудрецом, «философом». «Словом некоего старца о чтении книг» открывался «Изборник 1076 года» – один из первых составленных в Киевской Руси сборников византийских и русских текстов. Отталкиваясь от 118 псалма, автор славит чтение книг – занятие полезное всякому христианину: «Узда и правит конем, и сдерживает его, сущность же праведного – в книгах его»; «Ни корабля без гвоздей не сделать, ни праведника – без чтения книг, и как у пленников на уме родители их, так у праведника — чтение книг. Воину красота – оружие, а кораблю – паруса, так и праведнику – чтение книг». В книгах сосредоточена божественная истина, но постижение мудрости небесной требует от читателя размышлений и возращений к прочитанному. «Читая книги, не старайся быстро читать от главы до главы, но вдумайся, о чем говорят книги и слова их, трижды возвращаясь к каждой главе», – рекомендация древнерусского книжника носит не только общий характер, а также нацелена на адекватное восприятие читателем текста данного «Изборника». Жития святых демонстрируют, что все мудрецы и праведники с младенчества «прилежааху святъхъ книг» (предавались святым книгам) и лишь после этого добрые дела совершали. «Смотри же, – призывает читателей составитель сборника, – что начало добрым делам в поучении книг святых! Так вот, примером этих святых и подвигнемся мы на путь жития их и на дела их, и станем всегда научаться их книжным словом, исполняя их волю, как велят они; тогда и будем достойны мы вечной жизни во веки. Аминь»[40].

Ему вторит и легендарный автор «Повести временных лет»: «Велика ведь бывает польза людям от учения книжного; книгами наставляемы и поучаемы на путь покаяния, ибо от слов книжных обретаем мудрость и воздержание. Это ведь – реки, напояющие всю вселенную, это источники мудрости; в книгах ведь неизмеримая глубина; ими мы в печали утешаемся; они – узда воздержания. <…> Если прилежно поищешь в книгах мудрости, то найдешь великую пользу душе своей. Ибо кто часто читает книги, тот беседует с Богом или со святыми мужами. Тот, кто читает пророческие беседы, и евангельские и апостольские поучения, и жития святых отцов, обретает душе великую пользу»[41]. Вслед за Моисеем Нестор-летописец хочет знать «о бытии всего мира, о первом человеке и о том, что было после него и после потопа, и о смешении языков, и кто сколько лет жил, и о движении звезд и о числе их, и о размерах земли и всякую премудрость»[42].

Однако Нестор-агиограф[43] в «Житии Феодосия Печерского» говорит о непостижимости божественного милосердия, которое проявилось в том, что основоположник русского монашества был избран Им не из числа «мудрых философов» или «вельмож городских», но «невежа» Феодосий «неискушенный в премудрости оказался мудрее философов»[44]. Он призывал братию опираться в жизни своей на пост и молитву, познавать Бога рыданием и послушанием. В дальнейшем тематика превосходства стойких в вере монахов над носителями философского многознания получила широкое распространение в литературе Древней Руси. Например, в истории «О двух Епифаниях», монахе и философе, входившей в состав «Успенского сборника ХII–ХIII вв.», речь идет о том, как монах Епифаний – знаток церковной мудрости – одержал славную победу в прениях, длившихся несколько дней, над своим тезкой – «великим ритором и философом», знавшим толк в античной мудрости. Последний вынужден был признать бесполезность философии и принять христианство. «Подчеркивая превосходство “грубости” над “умным знанием” и “разумом внешних” от “всего мира”, названные произведения, – подчеркивает В. В. Мильков, – утвержают превосходство откровения над любыми умозаключениями, добытыми познавательными усилиями человека. Отрицая за “плотски мудрствующими” право быть настоящими философами, авторы рассматриваемых текстов, по сути, изъяли термин “философия” у внешних и применили его для характеристики высоко духовных сфер монашеской деятельности»[45].

Знакомство с Киево-Печерским патериком – первым оригинальным русским произведением этого жанра, представлявшим собой сборник назидательных рассказов о подвижниках монашеской и отшельнической жизни, – привело П. Н. Милюкова, автора «Очерков по истории русской культуры», к выводу, что в древнейшем, основанном в середине ХI в., и образцовом древнерусском монастыре мысли отводилось очень скромное место, «на усердное занятие книгами братия смотрела косо; книжная хитрость легко могла привести к духовной гордости». Показательна в этом отношении легенда о Никите-затворнике (см. приложение к данной главе), где любовь к чтению представлена как средство бесовского наваждения. При столь подозрительном отношении к пристрастию книжному, отмечает П. Н. Милюков, «трудно говорить об учености или хотя бы начитанности в Писании печерской братии. Во всем Патерике только один человек говорит по-еврейски, по-латыни и по-гречески, т. е. на языках, необходимых для сколько-нибудь серьезных занятий богословием. Но и этот человек – бесноватый; и он теряет свое знание языков вместе с изгнанием из него беса»[46].

До нашего времени дошло 80 древнерусских книг ХI–ХII вв. – доли процента книжных богатств Киевской Руси. Древнейшая из них – «Остромирово евангелие», переписанное в 1056–1057 гг. для новгородского посадника Остромира. По подсчетам Б. В. Сапунова, в домонгольской Руси в период с ХI до середины ХIII в. в обращении находилось от 31,5 тыс. до 130–140 тыс. книг нескольких сотен наименований[47]. Надо особо отметить, что среди наиболее ранних сохранившихся рукописей есть произведения, в которых представлена философская проблематика – «Слово о законе и благодати» Илариона, «Изборник 1073 г.» и «Изборник 1076 г.». Существовали не только монастырские библиотеки, но и частные книжные собрания. Но книги гибли в пожарах, во время княжеских междоусобиц, нашествия внешних врагов.

Книги писали на пергамене – материале, изготавливаемом из специально выделанной телячьей кожи. Текст начинался с большой красной буквы – заставки. Книги, как правило, украшали миниатюрами. Листы книги переплетали, укладывали между двумя досками, которые обтягивали кожей, украшали серебром, золотом, драгоценными камнями.

Наибольшее распространение грамотность получила среди городского населения Руси, даже в среде простонародья. Об этом свидетельствуют надписи на различного рода ремесленных изделиях. Например, сапожник вырезал на колодке имена своих заказчиков, киевский гончар оставил на амфоре надпись «благодатнейшая полна корчага сия». На стенах соборов обнаружено изрядное количество надписей, относящихся к эпохе Киевской Руси. Большинство из них – это обращенные к Богу просьбы («Господи помози…» и т. п.), но встречаются и несерьезные, даже шутливые, граффити: «Якиме стоя успе» – факт о заснувшем, скорее всего, во время церковной службы, соседе зафиксировал житель древнего Новгорода; «Кузьма – порося» – пишет киевлянин… И, наконец, о распространении грамотности свидетельствуют берестяные грамоты, с помощью которых велась переписка (в том числе и любовная – в переписке на бересте принимали участие и женщины), составлялись завещания и велись судебные тяжбы, фиксировались хозяйственные доходы и расходы, сообщалось о поездках, военных походах и экспедициях за данью. Первые грамоты были обнаружены в 1951 г. в Новгороде, и к настоящему времени их насчитывается более 800 штук.

Приложение