Зачем нужно изучать философию?

Известно нам это или нет, но философия является частью на­шего жизненного мира. Вот почему мы должны хорошо знать ее! Проиллюстрируем это следующим примером. Допустим, некто обладает двумя убеждениями (или, если угодно, принципами, или нормами). Согласно первому, он не должен убивать. Согласно вто­рому, он обязан защищать родину. Как ему поступать в случае войны? Ведь, с одной стороны, став солдатом, он окажется в состоянии конфликта со своим убеждением о недопустимости убийства. С другой, отказавшись присоединиться к вооруженным силам, он войдет в противоречие с гражданским долгом по защи­те родины.

Как разрешить эту дилемму? Является ли одна из этих норм более фундаментальной, чем другая, и если да, то почему? Мыс­лящий человек должен понимать, в какой мере его участие или неучастие в вооруженных действиях будет вести к минимальным жертвам и насколько его возможные поступки в подобных ситуа­циях согласовываются с его принципами. Чем дальше мы углубля­емся в такие вопросы, тем больше мы философствуем, то есть мыслим по-философски.

Осознаем ли мы это или нет, но философские размышления пронизывают всю нашу повседневную жизнь. Если их выявление и уточнение осуществляется отдельным человеком, то они носят личностный характер. Однако одновременно они являются и всеоб­щими, поскольку с их помощью открывается все более глубокое и единое понимание человеческого мира. Такого рода деятельность

11
Введение

является философской по своей природе и можно многому научиться, зная, что думали и говорили по поводу различных жиз­ненных вопросов философы. Вот почему необходимо «изучать фи­лософию».

Однако в связи со сказанным возникает и такой вопрос: чему может научить философия? Разве современные науки не учат нас всему, что мы можем знать? Если же они не в состоянии обосновать нормы и ценности, то можно апеллировать к действующему законо­дательству. Скажем, согласно нашим законам расовая дискрими­нация запрещена. Стоит ли философски обосновывать этот запрет?

Но тут возникает следующий вопрос. Была бы расовая дискри­минация юридически законной и обязательной, если бы мы жи­ли в обществе, где она установлена в законодательном порядке? Читатели, возражающие против положительного ответа на этот вопрос, могут сослаться на международные соглашения по пра­вам человека, запрещающие расовую дискриминацию. Но как обос­новывать ее незаконность для тех, кто не признает эти соглаше­ния? Можно и дальше продолжить подобные рассуждения и обра­титься в поисках обоснования к религиозным убеждениям или фундаментальным нормативным принципам, которые рассмат­риваются нами как самоочевидные. Однако будет ли эта аргу­ментация убедительной для людей, которые исповедуют иные ре­лигиозные убеждения или исходят из самоочевидности других принципов?

Для разрешения подобных проблем необходимо разграниче­ние знания и мнения. Различие между человеком, который знает нечто, и человеком, который верит, что знает нечто, состоит в том, что первый имеет достаточные основания для утверждения неко­торого знания в качестве истинного и правильного, а второй – не имеет. Тогда вопрос о том, в какой степени можно быть уве­ренными, что наши нормы являются универсально обязательными, преобразуется в вопрос о том, имеются или нет у нас достаточ­ные основания для утверждения их универсальности. Такие осно­вания не могут быть только личностными. Если основание обще­значимо (is valid), то оно имеет силу и для вас и для меня. Оно является общезначимым независимо от того, кто его впервые сфор­мулировал. Основание, которое дает право утверждать, что мы знаем нечто, является основанием, которое должно выдержать критическую проверку и направленные против него возражения. Только утверждение, которое в состоянии пройти свободную и открытую проверку со стороны людей, придерживающихся иных

Введение

точек зрения, может считаться обоснованным. Сказанное указы­вает на смысл, в котором утверждения считаются обоснованны­ми, и этот смысл может включать философские (в нашем приме­ре этические) вопросы.

В настоящее время принято различать существующее (то, что есть) и должное (то, что должно быть). При этом говорят, что естественные науки описывают и объясняют существующее, но не могут объяснить, почему нечто должно быть в качестве некоей ценности. Сделаем несколько разъяснений по поводу этого разли­чия. Например, наука может описать, как мы учимся, но не то, почему мы должны учиться. Конечно, она может ответить на во­прос, почему мы должны учить то или это, если мы стремимся достичь некоторой частной цели, скажем, получить наилучшие шансы для сдачи экзамена. Но если мы хотим приобрести опреде­ленную специальность и заняться соответствующей деятельностью, то мы можем объяснить, почему мы должны сдавать экзамены. Такие вопросы о должном связаны с относительными целями, которые являются средствами для достижения других целей. Од­нако естественные науки не отвечают на вопрос, почему в подоб­ной последовательности целей и средств мы должны предпочесть определенную окончательную цель.

Вместе с тем науки, проясняя существующее положение дел, могут оказывать огромное влияние на наши позиции и наши дей­ствия. Они могут раскрыть наши действительные побудительные мотивы, последствия наших поступков и возможные альтернати­вы. Более того, естественные науки могут выяснить, что люди, согласно их словам и делам, считают правильным и хорошим. Они могут также раскрыть, как нормы функционируют в обществе. Однако из всей этой информации о нормах не следует вывод об обязательности (binding) некоторых норм.

Если социальный антрополог описывает, например, нормы не­которого общества, то его описание предполагает их «обязатель­ность» для этого общества. Однако из этого не следует их обяза­тельность для нас, живущих в другом обществе. Не означает это и того, что эти нормы, фактически осознаваемые в качестве обяза­тельных людьми, живущими в исследуемой культуре, на самом деле должны быть поняты как обоснованные. Достаточно упомянуть, например, принесение в некоторых культурах ритуальных человеческих жертв в честь бога дождя. Скажем, мы можем понять нормы, требующие изгнания физически и психически ненормаль­ных детей, но при этом не считать их общезначимыми. Таким

Введение

образом, рассмотрение некоторых функционирующих норм в каче­стве обязательных не означает признания их общезначимости.

Дальнейшее углубление в эти проблемы потребовало бы напи­сания еще одного учебника. Мы лишь стремились показать, каким образом проблематика норм нашей повседневной жизни ведет нас в область философии и других дисциплин и что для ее проясне­ния может сделать философия.

Сделаем еще одно замечание относительно такой сложной те­мы, как взаимоотношение между наукой и философией. Научное понимание явлений зависит от совокупности концептуальных и методологических предпосылок, на которых базируется научный проект их исследования. Это особеннно очевидно, когда предмет научного обсуждения, например развитие гидроэнергетики, можно анализировать с экономической, экологической, технологической, социологической и корпоративной, точек зрения. Они высвечива­ют разные аспекты одного и того же предмета обсуждения, в от­ношении которого отдельная точка зрения не дает истинной кар­тины. Таким образом, чтобы понять, «чем же является на самом деле предмет обсуждения», будь то развитие гидроэнергетики или централизация системы школьного образования, необходимо знать и осмыслить совокупность относящихся к нему различных точек зрения. Размышления по их поводу можно назвать философской рефлексией, и при наличии множества отдельных наук она ока­зывается весьма уместной. Именно философская рефлексия по­могает нам приблизиться к общему их пониманию в условиях ци­вилизации, которой угрожает расщепление на автономные, не связанные между собой части.

Надо заметить, что, стремясь указать, как возникают подлин­ные философские проблемы, мы руководствуемся определенным видением того, что является центральным для философии. (Дру­гие авторы, возможно, остановились бы на иных темах и способах мышления.) Это важный момент, так как сделанный нами выбор определил форму и содержание этой книги. Она представляет со­бой введение в историю европейской философии в контексте проблематики естественных прав (natural rights) к экспансии естествознания и научной рациональности. Если представить себе историю философии в виде яркого гобелена, основу которого со­ставляет множество проблем-нитей, то эти две, несомненно, яв­ляются самыми длинными и важными.

Мы стремились избежать недостатков, присущих некоторым изложениям истории философии. Большинство из них несет отпечаток

Введение

особенностей научной и педагогической карьеры авторов, их научных интересов, области исследований и культурной ори­ентации. Поэтому изложение истории обычно дается с некоторой продуманной ранее точки зрения. Каждый автор неминуемо выде­ляет в историческом многообразии то, что считает наиболее уме­стным и важным. Вряд ли кто-то способен прочитать, сохраняя нейтральное отношение, труды Макиавелли, Маркса или Хайдеггера. Поэтому было бы иллюзией полагать, что история фило­софии или другой дисциплины может быть написана с точки зре­ния вечности или с позиций Господа Бога. Любое обсуждение предшествующих философов будет иметь «современный» харак­тер. Это присуще каждому историку философии, хочет он этого или нет. Историк не может быть бароном Мюнхгаузеном, который, как известно, сумел вытащить себя за волосы из болота. Историк не может извлечь себя из собственного научного и культурного окружения. К тому же заранее продуманная позиция, которой при­держивается автор, может затруднить для него понимание идей других философов. Все эти обстоятельства иногда придают изло­жению истории философии оценочно своевольный оттенок. Даже великие философы, исследовавшие историю философской мыс­ли, охотно принимали на себя роль школьного учителя, ставяще­го оценки предшествовавшим мыслителям. Так, прочитав Исто­рию западной философии Б.Рассела, легко прийти к выводу, что Гегель и Ницше виноваты в серьезных интеллектуальных ошибках.

В своей книге мы стремились не выступать в роли «всезнающих учителей» или «интеллектуальных надзирателей».

Как и наши современники, философы прошлого утверждали, что говорят истину. В этом смысле они бросают вызов нашему времени точно так же, как они бросали его своему. Вот почему мы серьезно отнесемся к Аристотелю и Платону, только заняв опре­деленную позицию по отношению к сказанному ими. Это предпо­лагает вступление с ними в диалог, позволяющий сопоставить и испытать наши и их точки зрения. Именно в этом состоит одно из отличий философствующей (philosophizing) истории философии от вторичной реконструкции идей прошлого.

В нашей книге мы уделяем особое внимание изучению взгля­дов каждого философа в контексте его времени, чтобы понимать предшествующих философов в свете их собственных представле­ний. Но в то же время мы стремимся и к диалогу с ними. Мы желаем не только слушать, но и отвечать голосу, который гово­рит из прошлого.

Введение

Наше изложение истории философии несет на себе следы вре­мени, а именно конца двадцатого столетия. Хотя вряд ли мы на­ходимся в более привилегированном положении по сравнению с предшествовавшими авторами, но оно, конечно же, является ис­торически особым. Это не значит, что в книге отражены какие-то модернистские причуды. Подходя непредвзято к различным кни­гам по истории философии, мы обнаруживаем, что они удивитель­но похожи друг на друга. Все они содержат некоторый основной перечень философов и способов изложения философских проб­лем. Современные философы и их предшественники не выражают полного несогласия по большинству обсуждаемых предметов. Они единодушны относительно того, каковы существенные вопросы и обсуждаемые ответы, будь они сформулированы Платоном, Де­картом или Витгенштейном. Такое же единодушие характерно и для различных изложений истории философии. Данная книга так­же разделяет фундаментальное согласие касательно того, что яв­ляется задачей философии.

Однако некоторые особенности отличают нашу Историю фи­лософии от других работ. Общепризнанно, что научная революция начала Нового времени бросила вызов существовавшей картине мира и породила новые эпистемологические и этические вопросы. Именно поэтому анализ идей Коперника, Кеплера и Ньютона содержится в любом обзоре истории философии. Разделяя этот подход, мы вместе с тем считаем, что становление гуманитарных наук (the Humanities или die Geistwissenschaften) и революция в со­циальных науках также поставили аналогичные вопросы¹. В этом смысле наша книга идет на шаг дальше, чем традиционные учеб­ники, которые обычно ограничиваются обсуждением следствий классического естествознания для современной картины мира и понимания природы человека. Науки, ассоциируемые с именами Дарвина, Фрейда, Дюркгейма и Вебера, также породили важные философские проблемы. Поэтому в этой книге читатель найдет достаточно детальное рассмотрение гуманитарных и социальных наук, а также психоанализа.

Данная книга создавалась нами в течение достаточно долгого времени. Один из авторов (Н.Гилье – В.К.) использовал ее пер­вое издание как учебник по введению в философию. В результате,

¹ В данном контексте под гуманитарными науками имеются в виду науки о человеке, которые не причисляются к экспериментальным (например, история, классическая филология, культурология), а термином «социальные науки» ха­рактеризуют поведенческие дисциплины (типа социологии и психологии). – С.К.

Введение

эта книга, имеющая свою собственную историю, неизбежно со­хранила некоторый «отпечаток» семидесятых и восьмидесятых го­дов нашего века. Но это также значит, что настоящее издание прошло много испытаний. Понятно, что дидактические и педаго­гические соображения и предпочтения сыграли свою роль в выбо­ре и изложении содержания книги. Много проб и ошибок скрыва­ется за нашим пониманием того, что является самым важным для сообщения студентам и как это следует передать. Ни один учеб­ник не бывает завершенным произведением. Поэтому мы посто­янно открыты для предложений, касающихся его изменения и улучшения.

Следуя традиции, мы вели изложение в хронологическом по­рядке. Однако структура книги позволяет начать ее чтение с конца, то есть с изложения философии науки и современной проблема­тики рациональности и теории норм, скажем, с глав, посвящен­ных Попперу, Витгенштейну, Хайдеггеру и Хабермасу.

При чтении этой книги независимо от того, будет ли она чи­таться с начала или с конца, полезно иметь в виду, что философ­ский текст может быть прочитан по-разному.

1) Прежде всего читатель должен попытаться понять, о чем говорится в тексте. Здесь важно подчеркнуть значение оригиналь­ных источников. При этом следует видеть в оригинальном тексте составную часть всего корпуса работ автора, одновременно рассматривая его в связи с общей историей идей.

2) Кроме того, текст существует в определенном обществе. Это общество детерминирует текст и, в свою очередь, само же детер­минируется текстом. Поэтому полезно рассматривать текст в ис­торическом контексте. Подобный подход также может включать социологический и психологический анализ текста. Его примером является выяснение того, каким образом семейное окружение, социальный статус или политические интересы могли влиять, возможно, в скрытой форме, на автора и его современников.

3) Главная цель философского текста заключается в выраже­нии того, что в том или ином смысле является истинным. Поэто­му понять его философскую суть можно, лишь выяснив, в какой степени вещи действительно являются таковыми, каковыми они представлены в тексте. Это выяснение возможно лишь в ситуации диалога с текстом. Здесь наилучшим способом аргументации вы­ступает проверка и испытание своего мнения перед лицом точки зрения и аргументов, содержащихся в тексте. При этом философу мало выяснить, что, например, говорил Гегель (иногда это

Введение

достаточно трудно), или понять, как его идеи были обусловлены современным ему обществом (что также не просто). Для филосо­фа исключительно важно выяснить и то, в какой степени гегелев­ские идеи являются общезначимыми.

Вопрошание продолжает оставаться наиболее важным для пони­мания того, что такое философия. Изучающий ее должен сам задавать вопросы, пусть даже вначале и прибегая к помощи дру­гих. В философии не существует «окончательных» ответов, кото­рые легко отыскать в перечне готовых решений. Поэтому, только начав задавать вопросы, можно прийти к ее лучшему пониманию.

Глава 1.

ДОСОКРАТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ

С ОБЗОРОМ ИНДИЙСКИХ

И КИТАЙСКИХ УЧЕНИЙ

Греческий полис:

Человек-в-сообществе

Философия в широком смысле этого слова может быть об­наружена во всех цивилизациях. Однако в некоторых из них, таких как древние Индия, Китай и Греция, философия разви­валась более систематически. Поскольку в этих странах фило­софские мысли издавна облачались в письменную форму, мы, живущие в настоящее время, можем напрямую ознакомиться с ними. Письменность также давала возможность собирать фи­лософские мысли и обменираться ими иначе, чем в цивилиза­циях, основанных только на устном слове. То, что написано, длится во времени. Фиксация в письменной форме позволяет возвращаться к ранее сформулированным мыслям, ставить во­просы по их поводу и прояснять их содержание. Таким образом, с использованием письменности анализ и критика философ­ских положений приобрели совершенно новые возможности.

Сжатое изложение истории философии всегда сопряжено с определенным выбором. В этой Истории философии мы начнем с первых греческих философов и проследим развитие европей­ской философии вплоть до наших дней. Что касается персоналий, то по большей части наш выбор включает мыслителей – представителей высших классов из центральных районов Ев­ропы. Среди них мало женщин, выходцев из низших сословий и представителей культурной периферии. Такова история! Мы ставим задачу, во-первых, понять, что утверждали эти фило­софы, и, во-вторых, выяснить ценность положений, которые они нам оставили. Нашим исходным пунктом будет Греция при­близительно шестого века до Р.Х.

История философии

Вначале полезно бросить взгляд на общество, в котором воз­никла ранняя греческая философия. Для наших целей достаточно охарактеризовать только ряд его главных особенностей.

Греческий город-государство (греч. polis) во многом отличался от современных государств. В частности, полис был малым обще­ством как по числу жителей, так и по величине территории.

В V в. до Р.Х. Афинский полис, например, насчитывал около 300 тысяч жителей. Из них, по некоторым данным, около 100 тысяч были рабами. Если исключить женщин и детей, то получается при­близительно 40 000 свободных афинских граждан мужского пола¹. Только они обладали политическими правами.

Географически греческие полисы были разделены горами и мо­рем. Сам полис состоял из собственно города и его окрестностей. Путешествие между границами полиса и центром города обычно не занимало более одного дня. Ремесла, торговля и сельское хо­зяйство являлись самыми важными видами деятельности.

Греческий полис представлял собой тесно связанное сообще­ство, что отражалось как на его политических институтах, так и на политических теориях. Одно время в Афинах существовала не­посредственная демократия, при которой в управлении полисом могли принимать участие все свободные мужчины. Политические идеалы характеризовались гармонией равных в политической сфере индивидов, законом и свободой. При этом свобода понималась как жизнь сообща в соответствии с общим для всех законом, а несвобода – как жизнь в состоянии бесправия или под властью тирана. Считалось, что в управляемом законами, гармоничном и свободном обществе возникающие проблемы должны решаться путем открытого и рационального обсуждения.

Поэтому неудивительно, что фундаментальными положени­ями греческой философии (начиная с первофилософов V века до Р.Х. вплоть до Аристотеля) являлись идеи гармонии и по­рядка, которые обнаруживают себя и в природе, и в обществе. Для политических теорий Платона и Аристотеля исходным было понятие «человек-в-сообществе», а не понятие изолированно­го индивида или понятие вознесенного над индивидом

¹ В Афинах было три группы жителей: собственно афиняне, свободные чужезем­цы и рабы. Афинское гражданство переходило по наследству, и чужеземцы не могли автоматически получить его, даже если они (или их родители) родились в Афинах. Афинские женщины, точно так же, как рабы и чужеземцы, исключа­лись из политики.

Глава 1. Досократическая философия

универсального закона и государства. Например, не считалось, что человек обладает какими-то «прирожденными правами». Права определялись функцией человека и его ролью в обществе. Под добродетелью (arete) в основном понималась не способность жить в соответствии с некоторыми всеобщими отвлеченными моральными нормами, но скорее реализация индивидом пред­назначения быть человеком, нахождение соответствующего места в обществе. Закон считался порядком, который обеспечи­вал функционирование общества, причем, как правило, он не содержал множество формальных запретов, игнорирующих кон­кретное общество и универсально применимых ко всем обще­ствам.

Сразу отметим, что Платон и Аристотель творили в условиях греческого полиса, и для них, скажем, рабы были столь же есте­ственны, как для нас служащие и работодатели.

Географические факторы способствовали тому, что греческие города-государства часто были политически независимыми. Од­нако экономически они зависели от хозяйственной кооперации, благодаря которой получали необходимые товары и продукты (на­пример, зерно), которыми не могли обеспечить себя сами.

После заселения Пелопонесского полуострова, что произош­ло приблизительно в IX веке до Р.Х., начался период экспан­сии греческих полисов. Нередко территории, окружавшие соб­ственно город, были мало плодородными, а население росло в большей пропорции, чем они могли прокормить. Выход из сло­жившейся ситуации был найден в VIII веке до Р.Х., когда часть избыточного населения стала основывать колонии (например, в южной Италии). Расширяющаяся торговля вела как к стан­дартизации мер и весов, так и к чеканке монет. Стало ощути­мым социальное расслоение. Вместо натурального обмена, ска­жем, козьих шкур на зерно, сельские производители начали менять козьи шкуры на деньги, не всегда понимая их реальную меновую стоимость. Стал возможным денежный заем для по­купки зерна и даже для того, чтобы расплатиться за исходный заем. Возникла практика исчисления процентов за предостав­ленный кредит. В результате всего этого появились очень бога­тые, тогда как многие оказались в глубокой нужде.

Возникшая социальная напряженность привела в VII веке до Р.Х. к общественным беспорядкам. Простой народ требовал экономи­ческой справедливости. Обычно под лозунгом ее установления по­являлся сильный человек (греч. тиран), который захватывал власть.

История философии

Однако зачастую эти диктаторы становились «тиранами» в нашем понимании этого слова и управляли, исходя из своих собст­венных прихотей. Это опять вызывало политическое недовольство. К VI веку до Р.Х. население городов-государств выступило с требованиями законности и равенства. Афинская демократия (IV в. до Р.Х.) возникла, помимо прочего, как результат этого недовольства.

Фалес

Генезис греческой философии может быть прослежен до Фалеса (Thales), жившего в ионической колонии Милет во времена Солона (Solon, ок. 630–560 до Р.Х.). Отметим здесь же, что Пла­тон и Аристотель жили в Афинах в IV веке до Р.Х., то есть после поражения афинской демократии в борьбе со Спартой и перед царствованием Александра Великого или Македонского (Alexander the Great, 356–323, царствовал с 336 до Р.Х.).

Мы собираемся предложить определенную интерпретацию глав­ных черт греческой философии вплоть до софистов, поставив в центр вопрос об изменении и проблему единства в разнообразии.

Жизнь. Наше знание о древнейших греческих философах и их учениях являет­ся скудным. У нас мало достоверной информации о них, а их подлинные работы по большей части дошли до наших дней во фрагментах. Поэтому то, что о них будет сказано, основано на предположениях и реконструкциях их учений по пересказам других философов.

Считается, что Фалес жил между 624 и 546 г. до Р.Х. Частично это предположе­ние основывается на утверждении Геродота (Herodotus, ок. 484–430/420 до Р.Х.), писавшего, что Фалес предсказал солнечное затмение 585 г. до Р.Х.

Другие источники сообщают о путешествии Фалеса по Египту, что было доста­точно необычным для греков его времени. Сообщают также, что Фалес решил за­дачу исчисления высоты пирамид путем измерения длины тени от пирамиды, когда его собственная тень равнялась величине его роста.

Рассказ о том, что Фалес предсказал солнечное затмение, указывает на то, что он владел астрономическими знаниями, которые, возможно, пришли из Вавилона. Он также обладал познаниями по геометрии – области математики, которая была развита греками. (Арифметика и нуль пришли к нам от арабов. Наши цифры явля­ются арабскими, а не греческими или римскими). Универсальность математиче­ских утверждений способствовала формированию у греков представлений о тео­рии и теоретической проверке. Действительно, математические утверждения счита­ются истинными в ином смысле, чем утверждения об отдельных частных явлениях. Поэтому универсальные утверждения математики должны подвергаться критике иначе, чем это делается для нематематических утверждений. Все это сделало не­обходимым развитие методов аргументации и рассуждений, не основывающихся на воспринимаемой очевидности.

Глава 1. Досократическая философия

Фалес, как утверждают, принимал участие в политической жизни Милета. Он использовал свои математические знания для улучшения навигационного обору­дования. Он был первым, кто точно определял время по солнечным часам. И, нако­нец, Фалес разбогател, предсказав засушливый неурожайный год, в преддверии которого он заранее заготовил, а затем выгодно продал оливковое масло.

Труды. Мало что можно сказать о его работах, так как все они дошли до нас в переложениях. Поэтому мы вынуждены придерживаться в их изложении того, что сообщают о них другие авторы. Аристотель в Метафизике говорит, что Фалес был родоначальником такого рода философии, которая ставит вопросы о начале, из ко­торого возникает все сущее, то есть то, что существует, и куда потом все возвра­щается. Аристотель также говорит, что Фалес полагал, что таким началом является вода (или жидкость). Однако точно не известно, что имел в виду Фалес, если он действительно утверждал это. Учитывая эту оговорку, мы предпримем попытку ре­конструктивной интерпретации «философии Фалеса».

Итак, говорят, что Фалес утверждал, что «все есть вода». И с этого утверждения, как считается, начинается философия. Для неискушенного читателя едва ли можно найти менее удачное на­чало. Ведь это утверждение, подумает он, является полной бес­смыслицей. Однако давайте попытаемся понять Фалеса. Явно не­разумно приписывать ему утверждение «все есть вода» в букваль­ном смысле. Тогда, например, эта книга и эта стена являются водой точно так же, как и вода в водопроводном кране. Но что же в таком случае мог иметь в виду Фалес?

Перед тем как изложить нашу интерпретацию Фалеса, отме­тим несколько вещей, которые всегда полезно помнить при изу­чении философии. Философские «ответы» часто могут казаться либо тривиальными, либо абсурдными. Если в качестве введения в философию прочитать и изучить различные ответы на вопросы о природе и начале сущего, то есть фактически перебрать одну за другой двадцать или тридцать интеллектуальных систем, то фило­софия может показаться чем-то странным и запредельным. Одна­ко для того чтобы понять «ответ», конечно, нужно знать вопрос, на который стремятся ответить. Нам необходимо также знать, какие существуют доводы или аргументы для обоснования ответа.

В качестве иллюстрации воспользуемся следующей достаточно условной параллелью. При изучении физики для понимания по­лученных ответов нет необходимости постоянно прояснять, ка­кие виды вопросов и аргументов существуют в пользу ответов. Ус­воение физики в основном предполагает знакомство с тем, какие вопросы и какие аргументы являются главными для этой науки в целом. Как только студент-физик усваивает вопросы и аргумен­ты, он может изучать ответы на вопросы. Именно такие ответы-результаты излагаются в учебниках. В этом плане философия не

История философии

похожа на физику. В ней имеются разные типы вопросов и разные типы аргументов. Вот почему в каждом частном случае мы долж­ны попытаться понять, какие вопросы задает изучаемый нами философ и какие аргументы он использует в пользу того или иного ответа. Только тогда мы сможем начать понимать «ответы».

Но и этого недостаточно. В физике также известно, каким об­разом могут быть применены полученные результаты или ответы. Так, они вооружают нас возможностями управления определен­ными явлениями природы, как это происходит, например, при строительстве мостов. Но для чего может быть использован фило­софский ответ? Можно, конечно, применять политическую тео­рию как модель для реформирования общества. Вместе с тем вряд ли так просто указать, как можно «использовать» философский ответ. Обобщенно говоря, предназначение философских ответов не в том, что они могут быть «использованы», а в том, что они способствуют нашему лучшему пониманию некоторых реалий. В лю­бом случае мы можем говорить о разных ответах, которые имеют различные следствия. Поэтому принципиальное значение имеет то, какие ответы мы даем на философские вопросы. Так, полити­ческая теория может иметь разные следствия в зависимости от того, берет ли она в качестве исходного пункта индивида или общество. Значит, важно осознавать, какие следствия может иметь философский ответ.

Рассматривая философские вопросы и ответы, необходимо осознавать наличие четырех факторов:

1. Вопрос 3. Ответ

2. Аргумент(ы) 4. Следствие(я).

Наименее важным из них является ответ! По крайней мере в том смысле, что ответ становится осмысленным только в свете остальных трех факторов.

Поэтому в качестве просто некоторого ответа утверждение Фа-леса «все есть вода» вряд ли содержит много ценной информации. При буквальном понимании оно является абсурдным. Однако мы можем попытаться понять, что оно означает путем восстановле­ния (реконструирования) соответствующих ему вопроса, аргумента и следствия.

Можно представить, что Фалес задавался вопросами о том, что остается постоянным при изменении и что является источни­ком единства в разнообразии. Кажется правдоподобным, что Фа-лес исходил из того, что изменения существуют и что существует какое-то одно начало, которое остается постоянным элементом

Глава 1. Досократическая философия

во всех изменениях. Оно является «строительным блоком» вселен­ной. Подобный «постоянный элемент» обычно называют первона­чалом (Urstoff)¹, то есть «исходным (примитивным) материалом», «первоосновой», из которой сделан мир (греч. arche).

Фалес, как и другие, наблюдал множество вещей, которые возникают из воды и которые исчезают в воде. Вода превращается в пар и лед. Рыбы рождаются в воде и затем в ней же умирают. Многие вещества, подобно соли и меду, растворяются в воде. Бо­лее того, вода необходима для жизни. Эти и подобные простые наблюдения могли подвести Фалеса к утверждению, что вода яв­ляется фундаментальным элементом, который остается постоян­ным во всех изменениях и преобразованиях.

Рассмотренные выше вопросы и наблюдения делают разум­ным предположение, что Фалес оперировал с двумя, выражаясь современным языком, состояниями воды. Это – вода в «обыч­ном» жидком состоянии и вода в трансформированном состоя­нии (твердом и газообразном), то есть в виде льда, пара, рыб, земли, деревьев и всего прочего, что само по себе не является водой в обычном состоянии. Вода существует частично в виде недифференцированной первоосновы (жидкая вода) и частично в виде дифференцированных объектов (всего остального).

Таким образом, устройство вселенной и преобразования ве­щей могут быть представлены в виде вечного кругооборота.

Итак, суть предлагаемой интерпретации рассматриваемого по­ложения Фалеса кратко выражается формулой – из воды возни­кают все остальные объекты, и они же превращаются в воду. От­метим, что возможны и другие интерпретации.

Мы не утверждаем, что Фалес на самом деле начал с точно сформулированного вопроса, затем принялся за поиски аргумен­тов, после чего пришел к ответу. Не нам решать, что было для него первым. Мы только попытались реконструировать возможную внут­реннюю связь философии Фалеса.

¹ В английском тексте используется термин Urstoff, который в норвежском и немецком языках обозначает простейшее вещество. Его латинским аналогом яв­ляется sub-stantia, а греческим – hypo-keimenon с буквальным значением – под­лежащее. – В. К.

История философии

Придерживаясь предложенной интерпретации, можно-утверж­дать, что:

1) Фалес поставил вопрос о том, что является фундаменталь­ным «строительным блоком» вселенной. Субстанция (первонача­ло) представляет неизменный элемент в природе и единство в разнообразии. С этого времени проблема субстанции стала одной из фундаментальных проблем греческой философии;

2) Фалес дал косвенный ответ на вопрос, каким образом про­исходят изменения: первооснова (вода) преобразуется из одного состояния в другое. Проблема изменения также стала еще одной фундаментальной проблемой греческой философии.

Рассмотренные выше вопросы и аргументы являются в равной мере и философскими и естественно научными. Фалес, таким об­разом, выступает одновременно и как естествоиспытатель, и как философ. Однако, что мы подразумеваем под естествознанием в противоположность философии?

По этому поводу отметим следующее. Философию необходи­мо отличать от других четырех видов деятельности: изящных искусств, экспериментальных наук, формальных наук и теоло­гии. Независимо от того, как тесно она может быть связана с любым из этих видов, она не совпадает с ними. В отличие от искусств философия делает утверждения, которые в опреде­ленном смысле могут быть истинными или ложными. Филосо­фия не зависит от опыта в том смысле, в котором от него зависят экспериментальные науки (физика, психология). В отличие от формальных наук (логики, математики) философия размыш­ляет над своими собственными предпосылками (принципами) и пытается их исследовать и легитимировать. В сравнении с тео­логией философия не обладает фиксированным множеством предположений, например, основанных на откровении догм, от которых невозможно отказаться по доктринальным сообра­жениям. Хотя философия всегда имеет определенные виды пред­положений, от которых, возможно, она никогда не сможет отказаться.

Поскольку Фалес в значительной мере основывает свои аргу­менты на опыте, его можно назвать «естествоиспытателем». Но поскольку он явно задает вопросы относительно природы как це­лого, его можно считать и «философом». Отметим, что разделение философии и естествознания возникает только в Новое время, а не в эпоху Фалеса. Ведь даже Ньютон в конце XVII в. называет физи­ку «натуральной философией» (philosophia naturalis).

Глава 1. Досократическая философия

Однако, независимо от того, будем ли мы сч